т, кайсё. Полковник Линнер почти в одиночку организовал перестройку Японии по своему разумению. Разве вы можете это отрицать?
     Оками молча смотрел на модель кондитерской, но вкус конфет во рту почему-то стал горьким.
     - Более фашистских действий я не могу себе представить, - сказал Мик. Он взял из рук Оками пакет с конфетами и положил одну в рот. - Так что не стоит так поспешно кидаться камнями.
     - В этом и есть ваш особый дар, не так ли? Извращать правду, пока день не превратиться в ночь, добро в зло, а мораль не станет настолько безликой, что невозможно будет ни распознать, ни опереться на нее.
     - Хорошо, - ответил Мик. - Поговорим о морали. Позвольте мне вызвать с того света призраки Сейдзо и Мизуба Ямаути, членов якудзы, мешавших вам в ваших планах? Не будете же вы отрицать, что их смерть на вашей совести? А как насчет Кацуодо Кодзо, оябуна клана Ямаути, которого в 1947 году выловили из вод Сумиды? Его смерть тоже не ваших рук дело? Мне продолжать? Можно назвать еще многих.
     - Я не играю в мораль краплеными картами.
     - Но вы также и не ответили на мои вопросы, - возразил Мик. - Ну да ладно, неважно. Я и не ожидал, что вы ответите. Я знаю, что вы виновны, и, так как мертвые не могут дать показания о ваших преступлениях, я в единственном числе буду представлять перед лицом закона судью, присяжных и прокурора на этом процессе.
     - Закона? Какого закона?
     - Закона под названием "поцелуйте меня в задницу", - сказал Мик, прикладывая дуло керамического пистолета квадратной формы к виску Оками.
     - Я знаю людей подобных вам, - сказал кайсё. Он вдыхал воздух через рот и выдыхал его носом, как будто сидел рядом с ядовитым животным, отравляющим все вокруг. - То, что вы называете моралью, на самом деле является самовосхвалением. По-вашему, все, что угрожает вам, угрожает всему миру.
     - Да. Я сам определяю для себя, что такое честность, так же, как и что такое мораль, - ответил Мик. - Лгут только простолюдины, слоняющиеся по улицам, как собаки. Я не могу лгать.
     - Конечно, нет. Вы один из избранных. И как у знати, правящей когда-то Древней Грецией, правда находится внутри вас. Вам ведь так кажется?
     Мик вдавил керамическое дуло в висок Оками.
     - Сколько людей дали бы отрубить себе ногу, чтобы оказаться в позиции, в которой сейчас нахожусь я. Стоит мне нажать на курок и - бах! - вы станете всего лишь частью истории. Моей истории.
     - И это чувство блистательного величия, чувство бьющей через край мощи, счастье высокого напряжения - вот, ради чего вы живете. Это и есть итог вашей жизни, все, чем вы были или могли стать.
     Мик оскалил зубы.
     - Вы думаете, что, цитируя Ницше, вы сможете спастись, кайсё? Зря.
     - Если уж вы так хорошо знаете Ницше, вы должны помнить основной завет саги викингов об их верховном боге Вотане, - сказал Оками, - потому что вы по нему живете: "У кого смолоду сердце не твердо, у того оно не будет твердым никогда".
     - Каким же твердым должно быть твое сердце, старик, если тебе пришлось убивать таким молодым.
     - Я убивал, чтобы отомстить за предательство, чтобы уничтожить врагов моего отца, которые собирались убить его, - произнес Оками бесстрастным тоном, - не более и не менее. Я делал это из сыновнего долга.
     - Я был прав, - с подъемом сказал Мик. - Вы действительно твердый человек.
     - Неужели в вашем сердце совсем не осталось места для сострадания? - прошептал Оками.
     - Сострадания, кайсё? - осклабился Мик. - Вы прочитали Ницше недостаточно внимательно. - Те, чьи сердца укреплены Вотаном, не созданы для сострадания. Сострадание - это слабость, сострадание существует для недочеловека, лжеца, угнетенных с моралью раба, которые, как псы, трусливо жмутся на задворках, для которых сила кажется опасной и существуют понятия добра и зла, тогда как на самом деле это фикция. Сострадание существует для добродушных животных, которых легко обмануть, немного глуповатых и преисполненных человеколюбием, всегда готовых протянуть дружескую руку - короче, тех, чье назначение в том, чтобы выполнять приказы таких людей, как я.
     - Как вы самодовольны, - сказал Оками. - Как уверены в том, что нашли универсальную формулу жизни.
     - А почему бы и нет? - На лице Мика появилась кривая усмешка. - Эта формула достаточно проста.
     - Вот здесь вы и не правы, - сказал кайсё. - Она гораздо сложней, чем вы можете себе представить.
     Леонфорте взглянул на него со злобой:
     - Но вы-то, конечно, ее знаете, не так ли?
     - Я? - Оками выглядел крайне удивленным. - Я знаю о ней так же мало, как и кто-либо другой.
     Мик скорчил гримасу:
     - Меня всегда очень трогало конфуцианское смирение. Но я знаю, что у вас на сердце под этой конфуцианской маской.
     - Конечно, знаете. Ведь вы знаете все.
     Мик спустил курок керамического пистолета. Раздавшийся звук был не громче отдаленного покашливания. Прежде чем тело Оками скатилось со скамейки, Мик подхватил его.
     - Все, - произнес он, как будто был в состоянии остановить движение времени и продлить этот момент навечно.

***

     В результате инцидента с Джи Чи Николас на сорок минут опоздал на встречу с Оками. Когда он добрался до музея Ситамачи, он был уже закрыт, и кайсё нигде не было видно. Николас попробовал связаться с ним по Киберсети, но, не получив ответа, оставил сообщение, чтобы Оками связался с ним, как только сможет. Потом он связался с Министерством финансов, но там ему сказали, что Хитомото, кандидат Оками в премьер-министры, уже ушел из своего офиса. Больше Николас ничего предпринять не мог, поэтому сел на мотоцикл и поехал дальше.
     Если верить Тенто, владельцу садо-мазохистского клуба "Ба", исполнительница Лонда жила в Мегуро, одном из западных районов Токио, вечно затянутых дымкой тумана. Оттуда было недалеко до напоминающего сказочный замок фасада "Мегуро Клаб Секитеи", самого известного и доступного в Токио отеля для любви.
     Чтобы добраться туда, Николасу понадобилось некоторое время, потому что он был вынужден несколько раз останавливаться - Кшира, которую он вызвал, время от времени прорывалась в сознание, искажая зрительное и осязательное восприятие, хотя и усиливая другие чувства. На мгновение, например, он увидел лежащий далеко под ним Токио, размером с почтовую марку, весь в прожилках, как крыло осы. В каждом из его районов он мог чувствовать пульс города, энергию, двигающую людей от начальной точки к точке назначения, но не энергию электричества, а переплетенную сеть лихорадочной психической энергии огромного количества людей, скученных в одном месте, подобно муравьям в муравейнике. Николас был наполнен энергией, пульсирующим темным светом, горящей силой Кширы.
     Во время одной из таких остановок его "Ками" внезапно запищал, и он увидел, что сообщение послал Канда Т'Рин. У Линнера не было настроения разговаривать с молодым членом совета, и он проигнорировал сигнал.
     Наконец, поскольку Кшира возбуждала его не хуже адреналина, он просто снизил скорость своего метаболизма. Прибыв к месту назначения, он слез с мотоцикла. Мегуро не являлся респектабельным районом, а узкая улочка, на которой жила Лонда, была далеко не лучшей в районе. Уродливые, покрытые слоем копоти здания послевоенной постройки теснились вдоль улиц и темных, сырых переулков. Группа нихонинов, мотоциклистов в черной коже с блестящими хромированными наклепками, наблюдала за тем, как Николас остановился перед нужным ему домом, обшарпанным, ветхим строением, выглядевшим почти непригодным для жилья. В квартире первого этажа он нашел управляющего. Впечатление было такое, как будто тот спал и очень рассердился на то, что его разбудили. Он утверждал, что ничего не знает о женщине по имени Лонда, работающей в необычное время, в основном по ночам. Чем дальше Николас расспрашивал его, тем более враждебно тот себя вел.
     - Полукровка, - наконец закричал он, - я ничего тебе не скажу! - И захлопнул дверь перед самым носом Николаса.
     Выйдя на улицу, он увидел возле своего мотоцикла двух нихонинов, восхищенно рассматривающих машину.
     - Обалденная вещь, - сказал один из них, низенький, но мускулистый японец с кольцом в носу. На спине его кожаной куртки был нашит флаг с изображением восходящего солнца. Он искоса посмотрел на Николаса: - Похоже, что ты над ним поработал.
     - Два месяца трудов, - ответил Линнер. - С перерывами, конечно.
     Нихонин, глубокомысленно кивнув, начал ощупывать многочисленные приспособления, установленные хозяином машины, и наконец снова покосился на него.
     - Я Кава. Ты нашел кого искал?
     - Нет. - Скрывать причины своего визита сюда было бесполезно. В этом районе Николас был так же заметен, как американец на чемпионате по сумо. Он взглянул на Каву, в переводе это имя означало "кожа". - Вы здесь постоянно сшиваетесь?
     - Время от времени, - уклончиво ответил Кава.
     Его товарищи захихикали.
     - Знаешь женщину по имени Лонда? Она должна работать по ночам.
     - Работать, как же! - ухмыльнулся Кава. - Эта шлюха? Да, она жила здесь. Но по крайней мере два месяца тому назад отвалила. В первоклассное стойло, конечно.
     - Это точно?
     - Ну конечно!
     - А знаешь, где она живет сейчас?
     - Может быть. - Кава повернулся к своим товарищам. Некоторые из них пожимали плечами, другие, угрожающе улыбаясь, делали ему знаки помалкивать. Он повернулся обратно к Николасу. - Клевый мотоцикл у тебя, брат. - Он пососал нижнюю губу, потом высунул кончик языка, в который тоже было продето кольцо. - Посмотрим, что это для тебя такое - всего лишь игрушка или часть тебя самого. Если ты сможешь ехать с нами, мы привезем тебя туда, согласен?
     Банда носила название "Татуировка". Они были отпрысками тех самых бюрократов и бизнесменов, которые управляли Японией все предыдущие десятилетия. Их же потомки, обеспеченные, пресытившиеся, лишенные забот и настолько американизированные, что охотнее съели бы "биг-мак", чем любимое блюдо японцев из рыбы и риса, жили своей, лихорадочной жизнью интерактивных видеоигр, которые заняли для них место наркотиков.
     Нихонины выстроились в ряд с Николасом во главе, чтобы все могли за ним наблюдать. Он знал, чего они от него ждут. Эти парни не хотели иметь дело с добропорядочным обществом и, если окажется, что Николас является его частью, тут же бросят хозяина диковинной машины и исчезнут.
     Линнер проделал ряд рискованных трюков, бесстрашно вливаясь в транспортный поток и неожиданно покидая его, с ревом проскакивая на красный свет, гоняя на полной скорости навстречу движению по таким узким улочкам, на которых нельзя было допустить ни одной ошибки, чтобы во что-нибудь или в кого-нибудь не врезаться. Им очень понравились эти опасные трюки, но когда он бесстрашно перепрыгнул через три автомобиля, приземлившись позади них на безлюдный тротуар, все их сомнения исчезли. Они с удовольствием последовали за ним - с выкриками, улыбками до ушей, переполненные восторгом.
     Николас дал им замечательную возможность развлечься, и они сдержали свое слово, спустя час доставив его в Солнечный город, комплекс здании в районе Икебукуро. Солнечный город был выстроен на месте печально знаменитой тюрьмы Сугамо, в которой содержались все самые известные японские военные преступники и в которой в некоторых случаях их вешали. Кроме жилых домов, в занимающий целый квартал гигантский комплекс входили: отель, музей, культурный центр и шестидесятиэтажный деловой центр.
     Кава сообщил Линнеру номер квартиры, в которой жила Лонда. Было видно, что у него что-то все время вертится на языке. Наконец он не выдержал:
     - Иногда она использовала нас в качестве телохранителей. Но когда поднялась повыше, то не захотела больше иметь с нами дела.
     Николас припарковал мотоцикл и вошел в вестибюль дома, который ему указали. Дверь, ведущая к квартирам, была закрыта, а на соседней стене находилось множество звонков, каждый из которых был обозначен буквой и числом. Никаких имен не было. Он нажал звонок в одну из квартир, расположенных над квартирой Лонды. Ответа не последовало. Он попробовал еще раз и еще один с тем же успехом.
     Дверь с улицы открылась, и вошла старая леди, нагруженная пакетами. Она была благодарна ему за то, что он подержал пакеты, пока та вставляла ключ в замок, и открыл перед ней дверь. Николас вернул ей пакеты, и она кивнула ему в знак признательности.
     - Я ищу миссис Окусимо, - сказал он. - Вы ее не знаете? Она занимает квартиру Е 29.
     Когда он вошел в дверь, женщина посмотрела на него, но ничего не сказала. Не желая входить вместе с ней в лифт, Николас предпочел подняться по лестнице и дошел до квартиры Лонды без всяких приключений. Постучав в дверь, услышал чей-то приглушенный голос:
     - Кто там?
     Он постучал еще раз, и дверь открылась.
     Перед ним стояла женщина в домашнем кимоно с темными миндалевидными глазами и длинными черными волосами.
     - Боже мой! - вскрикнула хозяйка квартиры, остолбенев от неожиданности.
     И у нее имелись на то причины. Это была Хоннико.
     Она сняла парик из длинных черных волос - из-под него показалась ее короткая стрижка - и, тряхнув светлыми волосами, сказала:
     - Не хочу знать, как вы нашли меня здесь, но вы не должны были приходить.
     В глазах Хоннико он, однако, прочел что-то другое.
     - Разрешите войти? - спросил Николас, играя на чувстве, которое женщина тщетно старалась скрыть.
     - Мне не кажется, что это очень хорошая идея.
     Но, как и при их первой встрече в ресторане "Услада моряка", Хоннико поняла, что он все равно не уйдет, молча кивнула и отошла в сторону. Линнер оказался в светлой квартирке с двумя спальнями и стандартным низким потолком. Мебели было немного: дорогая софа из кипарисового дерева, мягкие кресла, обеденный стол со стульями. На стене на цепочке висело серебряное распятие, а на одной из многочисленных книжных полок рядом с томиками всех видов и размеров стояла мраморная статуэтка Девы Марии. Короче говоря, эта квартира совсем не походила на жилище исполнительницы садо-мазохистских номеров - да и на жилище метрдотеля тоже.
     Хоннико, стоявшая сложив руки на груди, немного насмешливо улыбнулась Николасу. Это была женщина из мира теней, привыкшая держать при себе свои мысли и эмоции, которую научили этому жестокие уроки жизни.
     - Все написано на вашем лице. Вам не нравится, чем я занимаюсь. Что ж, какая есть, такая и есть! Да, я не та потерявшаяся простушка, за которую вы меня приняли там, в Роппонжи, и которую могли пожалеть. Вы насильно ворвались в мой мир, и теперь, когда вы уже здесь, он вам не нравится, вы полны презрения и отвращения к тому, чем я занимаюсь, и к тому, кем являюсь. - Она выпалила все это единым духом, отступая при этом назад, пока не уперлась в стену, на которой висело распятие, - то есть отошла от Николаса так далеко, насколько ей позволили размеры комнаты.
     - Интересная теория, - сказал незваный гость. - Но это совсем не то, что я думаю. Это вы сами так считаете.
     - Что именно?
     - Вы чувствуете презрение и отвращение к самой себе. Вы ненавидите себя, Хоннико? Или, может быть, мне следует называть вас Лондой?
     - Как хотите. - Она отвернулась. - Это не имеет значения.
     - Так ли это? - Он посмотрел на нее с некоторым любопытством. - Ведь где-то под этой броней цинизма бьется сердце незаурядной женщины.
     - Прекратите это!
     - Женщины с острым умом, редкостной интуицией, со своим мироощущением, симпатиями и антипатиями...
     - Прекратите, я вам говорю! - крикнула Хоннико.
     Он остановился прямо перед ней.
     - Удовольствие и боль, мечты и страх. Их так много в жизни! Они заставляют вас носить маску, чтобы защитить себя. Кто вы такая, знаете ли вы это сами?
     - Вы негодяй! - выкрикнула женщина, вцепившись в Николаса, и с силой прижалась дрожащими, мягкими губами к его губам, ее горячий язык искал его язык.
     Потом, неожиданно, она отшатнулась от него и упала, роняя на пол книги. Стараясь подняться, Хоннико смотрела на Николаса как на дьявола.
     - Боже мой, что я делаю? Но меня влечет к вам! Я же поклялась, что больше никогда не буду интересоваться мужчинами. Обещала сама себе...
     Николас вдруг что-то прочел в ее глазах и спросил:
     - У вас тут кто-нибудь есть? Может быть, клиент? - Он подошел к двери в спальню, открыл ее и увидел невысокую, стройную европейскую женщину с глазами цвета морской воды. Они были удивительно добрыми и спокойными. Женщина выглядела на сорок с небольшим и обладала тем типом красоты, о которой мечтают многие, но редко кто обладает. Это была какая-то хрупкая, нереальная красота, можно даже сказать - красота не от мира сего.
     Незнакомка была одета в простое черное платье, в руках она сжимала черную кожаную сумочку. Женщина спокойно улыбнулась Николасу, и он понял, что это клиентка.
     - Здравствуйте, - сказала она, протягивая руку. - Меня зовут сестра Мэри Роуз.
     - Николас Линнер. - Ее рука была теплой, сухой и слегка мозолистой, в ней чувствовались сила и характер.
     Мэри кивнула ему, еще раз улыбнулась, и он выпустил ее руку. Теперь он увидел у нее на шее тонкую золотую цепочку с распятием ручной работы.
     - Мы где-то встречались? - спросил Николас.
     Сестра Мэри Роуз ответила ему взглядом своих изумительных глаз и, обратившись к хозяйке дома, сказала на безупречном японском:
     - Не беспокойся, Хоннико-сан. Мое присутствие здесь не могло долго оставаться в секрете. Мне надо заняться своей работой.
     - И что это за работа? - спросил Николас.
     - Божья работа.
     Проходя в гостиную, сестра Мэри Роуз прошла близко от него, и он ощутил слабый аромат розы. Разве монахини употребляют духи?
     - Мэри Роуз является матерью-настоятельницей монастыря Святого Сердца Девы Марии, - объяснила Хоннико. - Это в Астории, в Нью-Йорке.
     - Далековато вы забрались, мать-настоятельница, - сказал он, - не так ли?
     - Мистер Линнер, кроме этого, я являюсь главой Ордена Доны ди Пьяве, - сухо проговорила Мэри Роуз. - Вы когда-нибудь слышали о нем?
     - А почему я должен был о нем слышать?
     В глазах настоятельницы что-то промелькнуло.
     - Но я думала, что полковник Линнер говорил вам об этом Ордене перед смертью.
     Николас покачал головой:
     - Нет, он мне ничего не говорил.
     Мэри Роуз улыбнулась:
     - Вы были правы, Хоннико-сан. Теперь я сама вижу сходство. Вы очень похожи на своего отца, мистер Линнер. Это удлиненное, симпатичное лицо, темные, живые глаза, но телосложением вы от него отличаетесь.
     - Откуда вы обе можете знать моего отца?
     - Я от своей матери, - ответила Хоннико. - Она знала полковника по торуко.
     - По этой мыльне в Роппонжи? По "Тенки"?
     - Да.
     - Так, значит, вы не лгали тогда в кафе? Это торуко действительно существовало?
     - "Тенки"? Конечно.
     - Я все время натыкаюсь на это имя, - сказал он. - Странно, что Мик Леонфорте так назвал свою компанию. Это не может быть просто совпадением. Какое отношение он имеет к этому торуко?
     Внезапно окружающий Николаса мир вывернулся наизнанку, цвета расплылись, как разлитые краски, он сквозь земную кору провалился в расплавленное ядро и услышал голос Мика Леонфорте: "Я есть будущее. Я есть прогресс, эффективность, личная безопасность каждого. Я есть Бог, страна и семья; я проповедник; я запрещу аборты и иммиграцию. Я - это новый фашизм. Ты завернут в мое боевое знамя. Ты и я, мы замкнуты в сфере, медленно стягивающей свои границы. Вскоре мы будем занимать один и тот же объем. Но мы не можем занимать один и тот же объем. Что случится тогда? Я знаю. А ты?.."
     Николас открыл глаза. Он лежал на полу среди разбросанных книг. Над ним склонилось побелевшее и искаженное болью лицо Хоннико. Видно было, что она плакала, на ее щеках остались полоски от высохших слез. Рядом возвышалась царственная фигура Мэри Роуз. Она смотрела на Линкера своими завораживающими глазами.
     - Когда вы упали, мне показалось, что вы умерли, - сказала Хоннико. - Потом я почувствовала, что ваше сердце бьется - сильно, но т