иально подсматривать или подслушивать, но нельзя не заметить многочисленных посетителей, которые приходят к вам или к Оками-сан, и еще кое-какие подробности.
     Эйко замолчала. Полковник не стал прерывать ее молчание, выжидая, пока она не заговорит снова.
     - От имени моей страны я хочу выразить свое восхищение вами и вашей деятельностью, и мне очень приятно, что я могу, пусть в незначительной степени, помочь вам.
     Хозяйка налила гостю еще чаю и поставила на стол блюдо с соевыми сладостями, сделанными в виде кленовых листьев нежных тонов. Полковник взял в рот конфету: сочетание насыщенной, сладости и крепкой горечи было приятным. Японцы говорили, что точно так бывает и в жизни - сладкое и горькое вместе.
     - Есть у меня один клиент, - продолжила женщина. - Я всегда обслуживаю его сама, он предпочитает меня всем моим девушкам.
     Полковник навострил уши. У Эйко было строгое правило никогда не говорить о своих клиентах, и сам факт нарушения этого правила имел огромное значение. Однако хозяйка торуко запнулась, видимо, не знала, как продолжить начатую тему.
     - Что-то в этом клиенте смущает вас, Эйко-сан? - спросил полковник.
     Она кивнула:
     - Да, именно так. У него шрамы. - Она прикоснулась указательным пальцем к своей щеке.
     - Наверное, последствия войны. Возможно, он был ранен шрапнелью.
     - Нет, я видела раны от шрапнели, они выглядят совсем по-другому. К тому же в военно-полевых госпиталях врачи не оставляют таких незаметных швов. - Женщина покачала головой. - Эти швы наложены чрезвычайно искусно, они практически незаметны и по цвету лишь самую малость отличаются от нетронутой кожи. - Она подняла кверху указательный палец. - Однажды я уже видела такие швы у одной моей знакомой, которая сделала все, чтобы изменить свою внешность. Она очень хотела стать красивой.
     - Вы хотите сказать, что этот клиент перенес пластическую операцию?
     - Хай.
     Полковник внимательно посмотрел на Эйко. Почему она решила, что подобная информация может его заинтересовать?
     - Это не просто пластическая операция, - продолжила женщина. - Похоже, все лицо было переделано, кости сломаны и сращены заново, хрящи удалены и заменены. - Она постукивала кончиком пальца по столу. - Например, скулы были приподняты выше ко лбу, на носу было сделано несколько операций, кожа вокруг глаз была подтянута таким образом, что разрез глаз изменился.
     - Похоже, вашему клиенту есть что скрывать, - сказал полковник. - Он американец?
     - Да. Мой клиент просил меня найти одного человека, которого давно разыскивает. Он узнал, что у меня есть определенные связи, много друзей и даже предложил заплатить приличную сумму, если я найду ему этого человека.
     - И кого же он ищет?
     Эйко подняла глаза, и полковник увидел в них тень тревоги.
     - Ему нужен Оками-сан.
     Поначалу полковник чуть было не рассмеялся.
     - Многие хотели бы поговорить с Оками-сан, - сказал он.
     - Этот человек не собирается разговаривать с оябуном, - сказала Эйко, - он хочет убить его.
     Полковник насторожился:
     - Убить? Он так сказал?
     - Конечно, он не говорил напрямую. Но я поняла это по выражению его глаз - в них горела ничем не прикрытая ненависть к Оками-сан.
     Полковник задумчиво кивнул:
     - Ну хорошо, я займусь этим. Как зовут вашего клиента?
     - Леон Ваксман.
     Первым делом полковник попросил Эйко поклясться, что она будет молчать о том, что ему рассказала. Он хотел, чтобы ни одна душа, и в первую очередь сам Оками, не узнала, что Леон Ваксман, человек со следами серьезных пластических операций, неожиданно всплыл на поверхность через два года после того, как Джонни Леонфорте впервые упомянул его имя.
     В 1947 году Линнер думал, что Леон Ваксман - не более чем вымысел. Но если так, кем же был этот человек, во плоти явившийся сейчас?
     Он попросил Эйко узнать у ее знакомой, где она делала пластическую операцию, и начал поиски. В течение двух недель полковник успел побывать в каждой клинике, где проводились пластические операции, поговорить с каждым хирургом, специализировавшимся в этой области, - и все безрезультатно. Линнер уже решил, что Леон Ваксман сделал такую операцию где-то за пределами Токио, хотя это казалось маловероятным, так как только в столице можно было получить первоклассное медицинское обслуживание, тем более сделать пластическую операцию. С такими мыслями он во второй раз пришел к хирургу по имени Хиигата. Это был небольшого роста энергичный человек с седыми волосами и узким изможденным лицом. Их первый разговор был прерван сообщением, что одному из пациентов плохо, и они договорились встретиться через пять дней.
     - Я думал над вашими вопросами, - сказал Хиигата полковнику, приглашая его в свой маленький кабинет, все полки которого были уставлены книгами и черепами. - Вы ищете специалистов по пластическим операциям, потому что вам кажется, что этот человек... как его зовут?
     - Леон Ваксман.
     - Да-да, Леон Ваксман. Вы полагаете, что он по своей воле решился на операцию. Но что, если это не так?
     Солнечный свет с трудом проникал сквозь немыслимо грязное маленькое окно кабинета. Линнер подался вперед:
     - Что вы хотите сказать?
     Доктор сцепил пальцы рук:
     - Я имею в виду следующее. Если он попал, скажем, в автомобильную аварию или свалился откуда-то и разбился, возможно, врачу пришлось сделать нейрохирургическую, а потом и пластическую, восстановительную операцию на лице. Попробуйте навести справки в нейрохирургическом госпитале при Токийском университете.
     Через неделю полковнику удалось договориться о встрече с доктором по имени Инвага, главным хирургом нейрохирургического госпиталя, которого рекомендовал ему Хиигата.
     - Леон Ваксман? - Ингава посмотрел в свои записи. - Да, месяцев десять назад он был нашим пациентом.
     Внутри у полковника что-то дрогнуло.
     - Когда его выписали?
     - В прошлом году. Точной даты у меня нет, но хорошо помню, что тогда цвели вишневые деревья.
     Значит, где-то в середине апреля 1948 года. Следовательно, в госпиталь пациент попал в мае 1947 года. Сердце полковника забилось быстрее.
     - У вас не осталось случайно фотографии мистера Ваксмана, сделанных до операции? - спросил он.
     - Ну конечно, есть, - спокойно ответил доктор, доставая с полки папку, - но они конфиденциальны.
     Худой, как палка, Ингава носил маленькие круглые очки, которые невыгодно подчеркивали тонкие, вечно поджатые губы и слегка вздернутый нос. У него были оттопыренные уши, похожие на крылья бабочки. Казалось, от доктора исходил запах мела и академических профессорских дебатов. В каждом его движении и взгляде было что-то такое, что делало его похожим на инопланетянина.
     - Я нахожусь здесь по заданию представителей вооруженных сил США, - сказал Линнер, стараясь быть как можно любезнее, - мистер Ваксман разыскивается по обвинению в контрабанде и убийстве. Пожалуйста, не заставляйте меня вернуться к вам в сопровождении военной полиции.
     Ингава понял всю серьезность ситуации, но не спешил выполнить просьбу полковника, хотел дать ему понять, что делает это по доброй воле, а не по принуждению вооруженных сил США. Полковник спокойно позволил ему эту маленькую паузу, чтобы доктор смог сохранить свое достоинство.
     Наконец Ингава выложил на стол пачку фотографий.
     - Благодарю за сотрудничество, доктор, - сказал полковник и, не торопясь, принялся рассматривать фотографии. Внезапно кровь застыла у него в жилах. На него смотрел Джонни Леонфорте, которого, как считал Оками, он давно отправил на тот свет.
     - Когда этого человека привезли к нам, он был в страшном состоянии, - произнес Ингава, - если честно, я думал, нам не удастся спасти его. Он был...
     - Простите, доктор, - перебил его полковник. - Кто привез Ваксмана в ваш госпиталь?
     - Точно не помню, кажется, женщина, она назвалась монахиней.
     - Монахиня? - Это показалось ему очень странным. - Японка?
     - Нет, американка. У нее были необычные глаза - ярко-синие, волшебного цвета!
     - Она назвала свое имя?
     Доктор пожал плечами и обиженно сказал:
     - Дорогой полковник, в ту минуту мы думали только о пострадавшем, он был на волосок от смерти из-за большой кровопотери и глубоких обширных ран. Должно быть, попал в какую-то страшную катастрофу. Мы делали все, чтобы спасти его, и, когда я вышел из операционной, монахиня уже покинула госпиталь.
     - Неужели она больше не приходила? Может быть, звонила, чтобы узнать, в каком состоянии находится мистер Ваксман?
     - Нет. Никто им не интересовался. И если говорить честно, мне кажется, это вполне устраивало самого потерпевшего.
     Полковник перелистал страницы папки и спросил:
     - Почему вы так считаете, доктор?
     - Я же наблюдал за пациентом... Несмотря на жуткие кошмары, которые мучили его по ночам, он ни за что не хотел обратиться за помощью к психологу, хотя я настоятельно рекомендовал это сделать ради его же собственного блага, а когда тот все же сам пришел, повел себя с ним очень грубо. К тому же пациент этот никогда никому не звонил, ни с кем не разговаривал. Только со мной и медсестрами, которые возле него дежурили, да и то по необходимости. Он вообще производил впечатление очень замкнутого человека.
     - Намеренно замкнутого? - предположил Линнер.
     - Пожалуй, да. Очень похоже на то.
     Помолчав минуту, полковник спросил:
     - Он перенес обширные пластические операции?
     - Фактически от его прежнего лица ничего не осталось.
     В тоне доктора проскользнула неприкрытая гордость, словно Ваксман был его творением, что, впрочем, весьма соответствовало истине.
     - Вы сказали, у него были глубокие и обширные раны.
     - Совершенно верно.
     - Именно поэтому пришлось полностью изменить лицо Ваксмана?
     - Да нет, - махнул рукой Ингава. - Все его раны я зашил во время первой операции, которая продолжалась четырнадцать часов из-за нейрохирургических сложностей. Три последующие пластические операции на лице были сделаны по просьбе самого пациента.
     - У меня есть для вас новость, Линнер-сан, - сказала Эйко однажды вечером. - Ваксман пытается завести себе друзей.
     Полковник, набивавший свою трубку табаком, помолчал и затем спросил:
     - Среди ваших клиентов?
     - Да.
     Он знал, что это означало. "Тенки" было тем местом, где удовлетворялись разнообразные сексуальные потребности офицеров американских оккупационных войск. Кроме них, сюда частенько захаживали и командированные для оказания помощи японскому правительству технические специалисты, экономисты, политики и бизнесмены. Каждый вечер в торуко можно было найти несколько таких посетителей. Большинство из них Линнер уже видел.
     - Так вот зачем он ходит сюда! - пробормотал полковник.
     Эйко принесла для него еду из заведения, расположенного на той же улице. Оно работало круглые сутки и обслуживало проголодавшихся посетителей "Тенки". Линнер заморил лишь червячка, оставив почти всю порцию для Эйко, которая никогда не ела досыта, и спросил:
     - С кем конкретно он вступил в контакт?
     - Я составила список. - Женщина вытащила из рукава кимоно свернутую в трубочку бумагу.
     Просматривая список, полковник бросил небрежным тоном:
     - Я уже наелся, Эйко-сан.
     - Прошу прощения, что купила слишком много.
     - Сочту за честь, если вы съедите оставшуюся рыбу и рис, - сказал Линнер, чуть нахмурившись.
     - Благодарю вас, полковник, но совсем не голодна.
     Он разжег свою трубку и, прочитав написанные каллиграфическим почерком имена, задумчиво произнес:
     - Он охотится за самой верхушкой. Как вы думаете зачем?
     - Наверное, собирается заняться бизнесом и хочет завязать нужные связи.
     "Интересно, каким бизнесом?" - подумал полковник.
     - Хорошо, Эйко-сан. Прошу вас и впредь записывать даты, по которым бывает здесь Леон Ваксман.
     Взяв поднос, хозяйка торуко уже собиралась уходить, но полковник остановил ее:
     - Я хотел еще поговорить с вами об этой женщине, Фэйс Сохил. Предположим, она капитан медицинской службы американской армии. Однако Оками-сан и я имеем основания считать, что это не единственное ее занятие. Не могли бы вы через своих друзей навести о ней справки?
     - С удовольствием, Линнер-сан.
     Несколько часов спустя, уходя домой, полковник тихонько заглянул в приоткрытую дверь комнаты Эйко и улыбнулся: женщина с огромным удовольствием доедала оставленную для нее рыбу и рис.
     На следующий день Джек Доннау позвонил Линнеру и сказал, что хочет его видеть. Они встретились после работы в "Тенки".
     - Я узнал о доме между складами, - начал майор без всяких вступлений. - Вы не поверите, но он принадлежит сенатору Маккейбу.
     - Маккейбу? Какого черта он связался с недвижимостью в Токио? Да еще с домом, который мафия использует в качестве укрытия?
     - Сногсшибательная новость, скажу я вам, - пожал плечами Доннау.
     Полковник сдвинул брови:
     - А вы уверены, что это правда?
     - Абсолютно уверен, мой источник информации не вызывает ни малейших сомнений.
     - Боже! - Полковник встал и подошел к окну. В его мозгу проносились десятки гипотез, но ни одна из них не казалась ему подходящей. Впрочем... Доннау сказал, что семьи Леонфорте и Маттачино стремятся к контактам с фашистами в Вашингтоне. Может, кому-то из них уже удалось завязать знакомство с самым главным фашистом на Капитолийском холме?
     Спустя час после ухода майора явился Оками. Весь его вид говорил о том, что ему не удалось найти Фэйс Сохил.
     - Я никогда не видел эту женщину. Как она выглядит, какого цвета у нее глаза? - спросил полковник.
     - Синие, - ответил оябун и вышел, чтобы вымыть руки.
     Это становится интересным, подумал Линнер, вспомнив слова нейрохирурга Ингавы, который сказал, что Ваксмана доставила в госпиталь женщина, назвавшаяся монахиней. И у нее были необычно яркие синие глаза. Кроме того, Оками как-то говорил, что после смерти Джонни Леонфорте Фэйс Сохил жила как монашенка. Что это - простое совпадение или именно эта женщина привезла своего любовника в госпиталь? Так ли уж она ненавидит Леонфорте, как считает Доннау? Наверное, Фэйс все-таки любила Джонни по-настоящему и теперь скрывает его новое имя!
     Прошло три дня. Линнер давно не видел Эйко и решил заглянуть в ее комнату, но хозяйки торуко там не оказалось. Решив оставить ей записку с просьбой срочно зайти к нему, полковник подошел к столу, начал искать чистый лист бумаги и наткнулся на что-то блестящее. Это было серебряное распятие на тонкой цепочке. "Странно, - подумал Линнер. - Неужели она католичка?" Манеры и внешность Эйко были настолько японскими, что он всегда считал, что она исповедует буддизм. Если это не так, то почему женщина скрывает, что привержена западной религии?
     - Это вы, полковник? - Эйко внезапно появилась в дверях. - Вы хотели меня видеть?
     - Да, очень хотел. Собирался даже оставить вам записку.
     Хозяйка торуко заметила распятие:
     - Значит, теперь вам известна моя тайна.
     Линнер поднялся из-за стола:
     - Каждый человек имеет право исповедовать ту религию, какую он хочет. Зачем это скрывать?
     Эйко внимательно посмотрела ему в глаза. Сейчас она была похожа на умную ворону.
     - Вот вы, полковник, наполовину еврей, почему же старательно скрываете этот факт?
     Не успев удивиться, откуда у нее такие сведения - ведь даже Оками не знал об этом, - полковник ответил:
     - На то есть свои причины, Эйко-сан. Слишком много людей не любят евреев. Их подвергают дискриминации почти повсюду, хотя официальные круги упорно это отвергают. И у меня, несомненно, было бы немало неприятностей, если бы стало известно о моем происхождении.
     - Не волнуйтесь, я никому об этом не скажу. У нас у всех есть свои тайны.
     Женщина села в кресло, скрестив ноги на западный манер, чем полковник был крайне удивлен, и сказала на прекрасном английском:
     - Видите ли, Линнер-сан, я принадлежу к Ордену, который, подобно евреям, подвергался и подвергается жестоким гонениям.
     - Католический орден? А я-то думал...
     - Я говорю о женщинах.
     В комнате повисло мертвое молчание. За окнами шумел нескончаемый поток машин, из соседней комнаты доносились стоны и вздохи клиентов, занятых сексом.
     Наконец, полковник спросил:
     - Как это понимать, Эйко-сан?
     - Я кое-что узнала о Фэйс Сохил, - сказала Эйко, игнорируя вопрос полковника, - ее нет в Японии, вот почему Оками-сан давно не видел ее.
     - Она вернулась в США?
     - Да, а перед отъездом жила какое-то время в доме между складами.
     - Пожалуй, мне пора самому побывать в этом доме, - сказал полковник, словно разговаривая сам с собой.
     - Хотите сделать это прямо сейчас? - неожиданно предложила женщина.
     Внешне дверь дома казалась вполне обыкновенной, деревянной, но когда Эйко постучала в нее, раздался металлический звук. Интересно, кто ожидал полковника за этой дверью? Фэйс? Чезаре Леонфорте? Сенатор Маккейб? А может быть, сам Леон Ваксман - Джонни Леонфорте?
     Дверь отворилась.
     Девушка, лет двадцати не больше, провела их через овальный вестибюль по широкой лестнице на второй этаж. Пройдя по коридору, стены которого были обшиты вишневым деревом, они попали в великолепную библиотеку. Все детали ее убранства были изысканны и говорили о богатстве хозяина дома. Библиотека казалась весьма просторной из-за сводчатого потолка, с которого свисала австрийская хрустальная люстра. Высокие стеллажи красного дерева были уставлены тысячами книжных томов. Королевских размеров персидский ковер сочных рубиновых, сапфировых и изумрудных тонов был разостлан по полу. Из мебели в комнате находились два кожаных диванчика, пара кресел и кушеток, а также несколько ламп с зелеными абажурами. В углу стоял великолепный французский секретер блестящего грушевого дерева. Небольшие бронзовые с позолотой часы украшали кофейный столик из хрусталя и бронзы. За темно-зелеными бархатными портьерами угадывались окна.
     - Что это за дом? - спросил Линнер Эйко.
     - Оазис для чужестранцев, - отозвался низкий грудной женский голос.
     Полковник обернулся на звук и увидел высокую, статную женщину с румяными щеками, каштановыми волосами и глазами необыкновенного цвета. Доктор Ингава был абсолютно прав: они были волшебными, ярко-синими. Незнакомка шагнула вперед, шурша черной юбкой, и протянула гостю свою руку - она оказалась сухой, сильной и властной. Пожимая ее, Линнер ощутил, как его окатила волна необыкновенного тепла, и он даже заморгал от необычного ощущения.
     Монахиня улыбнулась:
     - Добро пожаловать в наш дом, полковник Линнер. Меня зовут Бернис. Я настоятельница монастыря Святого Сердца Девы Марии.
     - Вы, - словно не находя нужных слов, заикаясь, сказал полковник, - спасли жизнь Джонни Леонфорте?
     Бернис, все еще сияя солнечной улыбкой, ответила:
     - Всему свое время, всему свое время. - И, повернувшись к Эйко, добавила: - Ты была права, сестра.
     Та склонила голову:
     - Благодарю тебя, Бернис.
     Повернувшись к гостю, настоятельница монастыря спросила:
     - Итак, полковник Линнер, каково ваше мнение обо мне?
     Он, вспомнив, что Эйко говорила ему об Ордене, который подвергается гонениям, подобно евреям, ответил:
     - Вы кажетесь мне самой прекрасной воительницей, какую я когда-либо встречал.
     Рассмеявшись, Бернис воскликнула:
     - Клянусь мечом Доны ди Пьяве, вы мне нравитесь, полковник Линнер! - И она жестом указала на одно из кожаных кресел с высокой прямой спинкой: - Прошу садиться.
     Сама настоятельница, сложив руки на коленях, уселась рядом с французским секретером на краешек кресла, как птица, готовая в любую минуту взлететь. Выражаясь шахматным языком, в этой партии она была скорее конем, чем слоном, поскольку больше походила на роль инициатора атаки.
     - Могу я предложить вам что-нибудь выпить, полковник? Чай? Кофе? Бренди?
     Линнер выбрал чай, и Бернис присоединилась к его выбору. Эйко бесшумно вышла, и через несколько м