ным "Тсс!" призвал возмутителя тишины к молчанию.
     - Вот они, - сказал он, - вот обвиняемый!..
     И поскольку все смотрели на него удивленно, добавил:
     - Да Жюль это, если вы уж не понимаете!..
     Эрнестин резко  поднялась.  Она  прошла вглубь помещения и  превосходно
сымитировала зловещее уханье совы.
     В ответ раздался такой же сигнал.
     - Порядок! Это они!..
     Она снова уселась у костра.
     Но Нибе уже засуетился:  он схватил Эрнестин за плечи и  силой заставил
встать.
     - Давай, шевелись!..
     И добавил, поскольку толстуха запротестовала.
     - Ну ладно!  Хватит!  Нечего нам тебя слушать,  у нас есть другие дела!
Эй,  Матрос!  Эй,  ты...  иди сюда... садись на эту доску, будешь судить его
вместе с нами, с Дьяком и мной... Борода будет обвинителем, а Эрнестин, если
ей так подсказывает сердце, защитником...
     - Мне не  очень-то хочется распускать слюни из-за стукача,  -  ответила
Эрнестин. - Этого я больше всего не люблю... Можете его порешить!
     Бандиты,  толпившиеся вокруг  женщины,  зааплодировали,  поскольку  все
прекрасно знали,  что имелись серьезные подозрения о ее тесной связи с теми,
кого они называли "грязными людишками из префектуры"...
     Однако вскоре наступила тишина.
     Слышно  было,  как  на  ворот,  позволяющий спускаться в  помещение для
выращивания шампиньонов при помощи гигантского ведра, напоминающего корзину,
со скрипом наматывалась веревка.
     Несколько  секунд  спустя  бандиты  образовали круг  под  черной  дырой
колодца.
     - Все в порядке, Борода? - спросил Нибе.
     - Все нормально, кореш!..
     - А дичь с вами?
     - Вот его-то мы тебе и спускаем...
     - Я всегда готов... Теперь ваша очередь!..
     Матрос взял  тело Жюля за  плечи и  бросил его  на  пол.  Корзина снова
поднялась вверх. Борода, Дьяк и Эмиле собирались присоединиться к компании.
     Все с любопытством смотрели на пленника.
     - Что-то он дрябловат,  этот типчик!  -  покритиковала Эрнестин.  - Ах!
Черт возьми, ни рукой ни ногой не шевелит. Можно подумать - аристократ.
     И легко ударяя ногой по лицу несчастного, она старалась пробудить в нем
какие-нибудь признаки жизни.
     Прибытие Бороды прервало эту игру...
     - Дай-ка глянуть, Эрнестин!..
     Пожав руки дружкам,  он надолго приложился к горлышку бутылки, с начала
вечера передававшейся по кругу и заговорил:
     - Давайте!  За  работу!..  Если нам надо его прикончить,  так это нужно
сделать сегодня же,  до того,  как наступит утро... Так что, не будем терять
времени...
     Вне всякого сомнения члены банды Цифр не в первый раз приступали к суду
над своим - было похоже, что каждый из них превосходно знал свою роль.
     Матрос поднял рухнувшее тело Жюля, с помощью двух дружков приставил его
к одной из поддерживающих опор, толстому брусу, и крепко привязал.
     Эрнестин развязала шарф, закрывавший рот несчастного Жюля...
     Нибе приказал:
     - Суд -  по  местам!..  Эй,  вы,  там!  Налейте-ка этому типу стаканчик
чего-нибудь лечебного!..
     "Стаканчик  чего-нибудь  лечебного",  предназначенный для  того,  чтобы
привести в  сознание несчастного слугу,  был  принесен мамашей Косоглазкой и
представлял собой  большую  кастрюлю холодной воды,  которую она  плеснула в
лицо пленника.
     Жюль  открыл  глаза,  понемногу пришел в  себя.  Все  вокруг молчали и,
усмехаясь,  следили за его возвращением к жизни,  а перекошенное от страха и
мертвенно бледное лицо Жюля еще больше побледнело и позеленело от ужаса...
     Несчастный не мог вымолвить ни слова.
     Широко  раскрытыми от  страха  глазами он  смотрел на  своих  вчерашних
дружков, сидевших на корточках и язвительно рассматривавших его.
     - Ты нас слышишь, Жюль? - спросил Нибе.
     - Сжальтесь!.. - прокричал пленник.
     Но Нибе мало волновала подобная просьба.
     - Он понимает, порядок! - сказал он. - Я за соблюдение формальностей. Я
не захотел бы его судить, если бы он не смог защищаться. Таких вещей быть не
должно!
     И,  оборачиваясь к своим дружкам, чтобы получить их одобрение, тюремный
охранник продолжил:
     - Борода,  тебе  слово!  Давай!..  Объясни-ка  нам,  почему его  судят!
Скажи-ка нам, в чем его обвиняют...
     Борода,   шагавший  взад-вперед  между  странным  судом  и   несчастным
"обвиняемым",    уже   полумертвым,   неспособным   произнести   ни   слова,
сформулировать какую-нибудь  логическую мысль,  принял самодовольную позу  и
начал свою обвинительную речь следующими словами:
     - Жюль,  разве мы  тебя когда-нибудь обижали?  Разве мы устраивали тебе
когда-нибудь ловушки?  Разве мы  обманывали тебя,  когда делились?  В  конце
концов,  можешь ли  ты  нас в  чем-нибудь упрекнуть?  Нет?..  И  потом,  мне
кажется,  ты нас достаточно знаешь, чтобы быть уверенным, что это не в наших
привычках.  Правда?  Значит,  теперь я скажу, почему мы имеем на тебя зуб...
Перво-наперво,  ты  единственный...  Ты  слышишь?  И  не  нужно будет сейчас
врать...  Ты  единственный,  кто  мог  перебежать нам дорогу в  деле княгини
Данидофф... Согласен?
     Голосом, который едва можно было разобрать, Жюль ответил:
     - Борода,  я  тебя не  понимаю!  Я  ничего не  сделал.  В  чем вы  меня
упрекаете?
     Борода не спешил.
     Стоя перед пленником с  развязным видом -  одна рука в кармане,  другая
поднята в трагическом жесте, он обратился за поддержкой товарищей.
     - Ну вот!  -  заявил он. - Господин не понимает. У него даже не хватает
смелости быть откровенным!
     И, поворачиваясь к Жюлю, продолжил:
     - Хорошо! Я тебе сейчас объясню! Ты ведь должен был состряпать дельце о
краже драгоценностей дамочки? Ну и что ты сделал? Мне что, тебе напомнить?..
Вместо того,  чтобы помочь нам,  что ты,  кстати,  клятвенно обещал,  ты все
подгреб под  себя!..  Иначе  говоря,  ты,  наверное,  снюхался с  такими  же
лакеями,  как ты сам,  которые прислуживали на балу,  ты обобрал дамочку, и,
таким образом,  тебе  не  пришлось делиться с  нами.  И  нам  всем ничего не
досталось! Ну, просто, ни фига! Доказательство этого, как и того, что у тебя
есть дружки,  которые нам не  известны,  то,  что вчера кто-то смог вытащить
тебя из  полицейского участка.  И  это  были не  мы...  Но  я  возвращаюсь к
ограблению княгини.  Уж  ты,  наверное,  тогда посмеялся?  Что же ты хочешь?
Теперь наша очередь!  Сейчас ты больше не смеешься... Знаешь, как называется
то, что ты сделал?
     Тем же сдавленным голосом Жюль снова выкрикнул:
     - Но это неправда! Я клянусь...
     Борода даже не слушал его.
     - Никто из корешей,  - заявил он, - не может меня опровергнуть... Вести
себя так,  -  значит предать.  Ты  предал банду Цифр!  Что ты  можешь на это
ответить?
     В  третий раз Жюль ответил на  одном дыхании,  так как чувствовал,  что
жизнь постепенно уходит от него. Он был охвачен ужасным страхом, представляя
себя бесповоротно потерянным:
     - Клянусь,  я  не делал этого...  Это не я  ограбил княгиню.  Я даже не
знаю, кто это сделал.
     Возможно, Жюль говорил правду. Он использовал, увы, наихудшее средство,
чтобы защищаться...
     Те, кто судили его этим странным судом, кристально честные в отношениях
между собой дружки,  считали наказуемым прежде всего предательство. И они не
могли пожалеть товарища,  у которого не хватало смелости, чтобы признаться в
содеянном.
     Если бы  Жюль был  умнее,  свысока отнесся к  обвинению Бороды и  резко
ответил на угрозу,  возможно,  он и произвел бы впечатление на судей,  но он
кричал "сжальтесь" безжалостным людям...  И он боялся...  Об этом можно было
догадаться по бившим его конвульсиям, по ужасающей бледности, по появившимся
на лбу каплям холодного пота.
     Перед бандитами был уже не человек, а жалкая развалина.
     И  чем  более  жалкой  она  была,  тем  меньше  интереса  она  для  них
представляла. А Жюль все время повторял:
     - Клянусь, что это не я... нет, не я.
     Бандиты, возмущенные, опьяненные яростью, поднялись в едином порыве.
     - Хорошо!  Ладно же!  -  злобно заорал Нибе,  разом забыв о юридических
формальностях,  за которые он ратовал несколько минут тому назад.  -  Раз он
хочет лгать,  и  у него не хватает смелости сознаться в том,  что он сделал,
надо снова воткнуть ему кляп... Эрнестин, вставь-ка затычку!..
     И  в  то  время,  как толстуха снова обматывала голову несчастного Жюля
шарфом, Нибе повернулся к товарищам.
     - Ну что?  -  воскликнул он. - Нечего понапрасну терять время... Все мы
здесь знаем эту историю,  не так ли? Чего заслуживает кореш, который мог это
сделать? Отвечай сначала ты, мамаша Косоглазка, потому что ты старше всех...
     Мамаша  Косоглазка  вытянула  трясущуюся  руку  в  торжественном  жесте
клятвы.
     - Я высказываюсь без колебаний,  - сказала старуха, сверкнув глазами. -
Я  за то,  чтобы кончать тех,  кто струсил и предал!..  Я приговариваю его к
смерти!..
     Слова старухи были встречены аплодисментами.
     Не было ни одного бандита, который не думал бы так, как она.
     Нибе заговорил снова:
     - Вот и хорошо,  поскольку все согласны, ускорим это. Смерть! Каждый из
нас пострадал,  а значит,  каждый должен отомстить...  Правильно,  ребята? К
смерти его... молотком!
     В  задымленном зловещем помещении для  выращивания шампиньонов началось
что-то ужасное.
     Мамаша Косоглазка взяла в одном из углов тяжелый кузнечный молот...
     Она  подняла его трясущимися руками и,  став напротив Жюля,  уже скорее
мертвого, чем живого, произнесла:
     - Ты принес ущерб банде Цифр, - подохни же, осел!
     Молот  описал  четверть круга  в  воздухе  и  опустился прямо  на  лицо
пленника.
     Одновременно с  хлынувшим потоком крови  из-под  кляпа вырвался глухой,
ужасный крик.
     Затем жуткая сцена стала развиваться несколько быстрее:  по старшинству
бандиты передавали друг  другу молот и  яростно били  ненавистное тело Жюля,
ставшее трупом...
     Омерзительный, тошнотворный запах пролитой крови распространился теперь
по  помещению  для  выращивания  шампиньонов,  вызывая  у  всех  собравшихся
отвратительное чувство опьянения.
     Еще  долго раздавались отзвуки ударов молота по  раздробленному мясу  и
костям...  Долго...  Долго...  Уже  и  после  того,  как  последним  хрипом,
последней судорогой Жюль  перестал  воплощать преступление,  которое  нельзя
было простить.
     В конце концов усталость парализовала членов банды.
     Эмиле,  один из самых ярых исполнителей,  отбросил в угол окровавленный
молот и воскликнул:
     - Он получил по заслугам!
     Вдруг он заметил,  что Нибе,  скрестив руки и опираясь о стену, смотрит
на происходящее, не принимая в нем участия.
     - А ты что?  А?  Может быть,  ты сдрейфил, дружок? Не хочешь ли ударить
разок? Нет?
     Нибе рассмеялся.
     - Не говори глупостей, Эмиле! - ответил он. - Я стоял в стороне, потому
что  у  меня на  это были особые причины...  С  Жюлем мы  еще не  закончили.
Теперь, когда мы его убили, нужно от него избавиться, не правда ли? Так вот,
все вы,  мои ягнятки, все вы забрызганы кровью. Черт возьми! Вам понадобится
не меньше часа,  чтобы привести себя Б порядок.  Я же,  напротив, совершенно
чист...  и у меня есть прекрасный план, как избавиться от этого покойника...
Давай,  Эмиле,  поторапливайся!  Я  пойду подготовлюсь!  А тебе я даю десять
минут,  чтобы нормально выглядеть и  быть за  рулем твоего драндулета.  Мы с
тобой вдвоем будем могильщиками,  и  я клянусь тебе,  что мы зададим трудную
задачу этим любопытным из префектуры...



Глава XXIII. Обезображенный висельник

     На бульваре дю Пале Жером Фандор посмотрел на часы.
     "Половина  первого.   Время  репортерского  материала.   Ладно,   будем
мужественны и зайдем в "Капиталь".
     Все сослуживцы редакции были сильно взволнованы.
     Как  только Фандор вошел  в  главное помещение,  его  тут  же  окликнул
редактор:
     - Фандор,  наконец-то вы здесь!  Слава богу!  Где вы были со вчерашнего
вечера?  Я звонил вам дважды, но вас невозможно застать! Дорогой мой, вам не
следовало бы пропадать без предупреждения...
     Фандор покачал головой и иронично произнес:
     - Пожалуй,  вы думаете,  что я ездил за город отдыхать!  Для чего я вам
был нужен? Что у вас новенького?
     - Один из самых загадочных скандалов...
     - Опять...
     - Да, Фандор, вы знаете сахарозаводчика Томери?
     - Томери! Конечно, знаю!
     - Так вот,  я сейчас вас удивлю.  Этот человек пропал.  Никто не знает,
где он!
     Фандор, казалось, совершенно не взволновался.
     - Вы меня не удивили. От таких типов можно всего ожидать!
     Теперь редактор удивился флегматичности Фандора.
     - Но, старик, я объявляю вам об исчезновении, которое наделало в Париже
невероятный шум...  А вы, похоже, и не понимаете этого! Известно ли вам, что
у Томери одно из самых больших на сегодняшний день состояний?
     - Конечно, известно. Он дорого стоит.
     - Так вот, его бегство разорит массу народа.
     - А кого-то, возможно, обогатит.
     - Действительно,  возможно.  Но это нас не волнует.  Что нам нужно, так
это детальная информация о  его исчезновении.  Сегодня у вас свободный день,
не так ли?  Займитесь этим.  Я предпочел бы лучше задержать выпуск газеты на
полчаса,  чем  не  дать  несколько хороших уточнений по  этому чрезвычайному
делу.
     Фандор утвердительно кивал головой,  но не выказывал никакого намерения
идти заниматься репортажем. И редактор удивленно спросил:
     - Но,  черт возьми, Фандор, почему же вы здесь стоите? Честное слово, я
вас больше не узнаю. Вы уже не гоняетесь за информацией?
     - Информация...  А вы считаете, что у меня ее недостаточно? Мой дорогой
друг,  сохраняйте спокойствие.  "Капиталь" будет  иметь  сегодня вечером все
детали об исчезновении Томери, какие вы пожелаете.
     И не объясняя ничего больше, молодой человек развернулся и направился к
одному из своих товарищей, прозванному "финансистом газеты".
     Это  был  добродушный малый с  видом бюрократа,  занимавший в  редакции
целый кабинет,  стены которого были тщательно обиты,  так как Марвиль -  это
его имя - часто принимал у себя важных персон.
     Жером Фандор принялся расспрашивать его насчет исчезновения Томери.
     - Скажи-ка,  дорогой мой,  что  происходит в  финансах после того,  как
пропал Томери?
     - Как это, что происходит?
     - Ну, к кому сейчас переходят денежки?
     - Денежки?
     - Ну да.  Мне представляется, что при исчезновении такой личности биржа
испытывает ужасные последствия.  Не  будете ли  вы любезны объяснить мне эти
процессы?
     Очень польщенный просьбой молодого репортера, Марвиль разошелся:
     - Малыш,  ты  просишь меня прочесть лекцию по политической экономии,  а
это невозможно сделать вот так...  на ходу.  Знаешь,  все то, что я хотел бы
тебе объяснить,  уместилось бы в толстенном томе. В томе толщиной со словарь
Ларусс...
     Жером  Фандор дал  возможность вылиться потоку слов  и,  когда источник
иссяк, снова задал вопрос:
     - Я вот что хочу знать. Кто теряет деньги при исчезновении Томери?
     "Финансист" воздел руки к небу:
     - Да все! Все, малыш! Когда пропадает такой человек, падает курс акций!
Томери был  отважным человеком,  и  его предприятие имело вес только до  тех
пор,  пока он  сам возглавлял его...  А  сейчас рынок находится в  состоянии
ужасного краха.
     - Да, ну хорошо, а кому это выгодно?
     - Как это, кому выгодно?
     - Да,  я  считаю,  что исчезновение Томери должно быть кому-то выгодно.
Знаете ли вы кого-нибудь,  кто мог бы быть заинтересован в  том,  чтобы этот
человек пропал?
     "Финансист" размышлял:
     - Слушай, малыш, я прекрасно знаю, что творится в моем бумажнике, но, в
конце  концов,  я  не  могу  быть  в  курсе  всех  существующих  спекуляций!
Зарабатывают на исчезновении Томери,  конечно же, лишь спекулянты. Например,
некто господин Тартанпион покупал акции Томери по 90 франков.  Сегодня после
исчезновения Томери они  стоят лишь 70.  Вот  он  теряет свои деньги...  Но,
возможно,  какой-нибудь финансист, спекулирующий на предполагаемом понижении
курса акций,  мог продать клиентам,  спекулирующим,  наоборот,  на повышении
курса,  эти акции по  90 франков.  Если бы Томери был жив-здоров,  его акции
стоили бы 90 франков,  может быть,  больше. В этом случае его сделка была бы
убыточной,  поскольку продал бы эти акции он по меньшей стоимости, и разница
бы не попала к нему в карман...
     - Отлично! А если Томери мертв...
     - Мертв!  Нет!  Он просто сбежал, курс его акций падает, и тот же самый
финансист может купить проданные им  же акции,  например,  по 60 франков,  а
затем  недели  через  две,  возможно,  снова  продать эти  же  акции  по  90
франков... Прекрасная операция...
     - Операция,   действительно,   прекрасная...  и  скажите  мне,  дорогой
Марвиль,  не известно ли вам,  была ли проведена подобная операция с большим
количеством акций Томери?
     - Ну!  Ты слишком много просишь!  Нет,  я  еще не знаю...  но это будет
известно на бирже.
     Жером Фандор собирался продолжать свою познавательную беседу, как вдруг
услышал, что в соседнем большом редакционном зале поднялась суматоха.
     Кто-то кричал:
     - Фандор! Фандор!
     В кабинет "финансиста" вошел редактор и, увидев журналиста, закричал:
     - Черт возьми!  Что вы здесь делаете?  Я ведь вам уже сказал,  что дело
Томери  очень  важное...  Немедленно  отправляйтесь  за  информацией...  Вот
бюллетень агентства Авас.  Только что труп Томери был обнаружен в  небольшой
квартире на улице Лекурб. Фандор постарался показать заинтересованность:
     - Уже!  Полиция быстро сработала...  У меня тоже была мысль, что Томери
не просто исчез!
     Увидев спокойствие журналиста, редактор не смог сдержать удивления:
     - У вас была такая мысль?
     - Да,  дорогой мой,  была.  У меня была точно такая мысль... Чего же вы
хотите? Либо у вас есть нюх на информацию, либо у вас его нет!
     После секундного молчания добавил:
     - Во всяком случае,  я иду за новостями.  Через полчаса я позвоню вам и
сообщу детали этой смерти.

     - Господин Авар, я просто счастлив, что встретил вас... Вы, конечно же,
не откажете мне в интервью?
     - Нет, мой дорогой Фандор, потому что я прекрасно знаю, что вы возьмете
у меня его силой!
     - И вы правы! Так вот, я хотел бы, чтобы вы рассказали о деталях - нет,
не о  смерти господина Томери,  я уже провел свое маленькое расследование на
этот счет -  а  о  том,  каким образом полиции удалось обнаружить труп этого
бедного человека?
     - Совершенно просто.  Слуги господина Томери были  очень удивлены вчера
утром,  обнаружив,  что хозяина нет дома. Уже с одиннадцати часов отсутствие
сахарозаводчика вызвало волнение на бирже.  Ему необходимо было договориться
о крупных сделках,  а значит, произошло что-то чрезвычайное. Естественно, мы
сразу же предупредили префектуру,  и,  мой дорогой Фандор,  я понял, что еще
без одного небольшого скандала не обойтись...  Вы,  наверное, догадываетесь,
что  я  лично  поехал к  Томери,  просмотрел его  бумаги и  нашел совершенно
случайно три квитанции о  квартирной плате на  имя некоего господина Дюрана,
проживающего на улице Лекурб.  Одна из них датировалась недавним числом.  Вы
понимаете,  что я  отправил одного из  своих сотрудников проверить,  кто там
живет.  Он узнал от консьержки, что речь идет о новом жильце, который еще не
переехал,  но накануне принес тяжелый чемодан... Мой сотрудник поднялся, ему
открыли дверь. И вам уже известно, в каком виде он обнаружил труп Томери.
     - И  у  вас  нет никаких сведений о  том,  что могло толкнуть господина
Томери на самоубийство?
     - На самоубийство?  -  Господин Авар покачал головой.  - Когда исчезает
финансист, дорогой Фандор, нам всегда хочется говорить о самоубийстве. Но на
этот раз, признаюсь вам, дело не в этом. Я уверен...
     - Почему?
     - Потому что,  -  господин Авар опустил голову,  -  когда я