приехал на
место преступления,  я  тут  же  подумал,  что  перед нами не  самоубийство.
Мизансцена была очевидной.  Нет,  человеку, который хочет покончить с собой,
покончить  с   собой  из-за  денег,   такому  человеку,   как  Томери,   нет
необходимости направляться,  чтобы убить себя,  в какую-то квартирку, снятую
на  чужое имя,  да еще рядом с  чемоданом,  который -  вам это известно,  не
правда  ли?  -  принадлежит  мадемуазель Доллон.  Можно  поклясться,  что  в
действительности все  было сделано для того,  чтобы заставить нас поверить в
самоудушение Томери после того, как он увидел этот чемодан... Цель этого мне
пока неизвестна.
     - Вы не обнаружили никаких следов?
     - Да  нет же,  черт возьми!  И  вы знаете это так же хорошо,  как и  я,
Фандор,  поскольку я не сомневаюсь,  что вы об этом уже переговорили, как вы
обычно это  делаете.  На  крышке чемодана мы  обнаружили снова  очень четкие
отпечатки пальцев... знаменитые отпечатки пальцев Жака Доллона!
     Однако репортер настойчиво спрашивал у начальника Сыскной полиции:
     - А больше вы ничего не нашли?
     - Нашли. В пыли на полу отпечатки следов, множество отпечатков, которые
я снял.
     "Конечно же, это мои следы! Попал я в переплет", - подумал Фандор.
     Но   журналист  был   слишком   заинтересован  в   этом   деле,   чтобы
останавливаться на детали, важной лично для него.
     - Господин Авар, как вы в общем определяете это дело?
     Шеф Сыскной полиции устало кивнул головой:
     - Оно  меня  потрясло.   Я  считаю,   что  мы  стоим  еще  перед  одним
преступлением Жака Доллона.  Этот несчастный,  пытавшийся убить свою сестру,
узнал, что мы должны произвести обыск в ее комнате. Ему удалось украсть этот
чемодан.  Вы знаете,  каким образом.  Представившись комиссаром полиции,  он
перенес  чемодан  в   другую  квартиру,   обыскал  его   и,   будучи  как-то
заинтересованным  в   смерти  сахарозаводчика,   заманил  последнего  в  эту
квартиру,  где и убил его. Причем, оставил труп рядом с чемоданом, на видном
месте, чтобы запутать следствие...
     - Но,  как  вы,  господин  Авар,  думаете,  неужели  этот  Жак  Доллон,
поскольку вы  убеждены,  что Жак Доллон жив,  настолько наивен,  что повсюду
оставляет отпечатки своих пальцев?  Если же,  черт возьми,  он  на  свободе,
значит,  он  читает газеты.  Он  знает,  что господин Бертильон идет по  его
следу!.. Преступник такого ранга должен быть осторожнее...
     - Конечно  же!   Но  чтобы  осуществить  все  преступления  с  подобной
ловкостью,  Жак  Доллон должен обладать возможностями,  которые позволяли бы
ему не обращать внимания на полицию.  Поэтому он и не стремится скрыть следы
своего появления, ему достаточно лишь ускользнуть от нас... но...
     И поскольку журналист не смог сдержать улыбку, господин Авар добавил:
     - О,  будьте спокойны!  В конце концов мы арестуем этого Доллона.  Этой
личности до сих пор чрезвычайно везло.  Но везение прекратится, и мы схватим
его за шиворот...
     - Я желаю вам этого. Ну, а сейчас вы что собираетесь делать?
     Двое  мужчин  стояли  на  краю  тротуара и  разговаривали,  не  обращая
внимания на идущих мимо людей,  которые и не подозревали,  что они проходили
рядом с двумя знаменитостями:  господином Аваром,  шефом Сыскной полиции,  и
Жеромом Фандором, первым репортером "Капиталь".
     Шеф Сыскной полиции фамильярно взял журналиста за руку:
     - Послушайте,  не  пойдете ли вы со мной,  Фандор?  Мы только зайдем на
почту,  чтобы позвонить и  отдать кое-какие распоряжения в  префектуру,  и я
возьму вас с собой для проведения еще одного обыска...
     - Где же?
     - У  Жака Доллона на улице Норвен.  Я оставил себе ключ от мастерской и
хочу покопаться в бумагах. Может быть, мне удастся найти другие квитанции на
имя Дюрана.  Если Жак Доллон заманил Томери в  ловушку,  то  я  абсолютно не
понимаю,  как  эту квартиру-ловушку мог снять сам Томери.  Здесь должна быть
какая-то  комбинация Жака  Доллона,  которую  мне  хотелось бы  понять.  Мне
кажется,  что ему удалось каким-то образом отправить Томери эти квитанции на
имя Дюрана, таким же образом, как ему удалось заманить финансиста... Все это
пока неясно. Так вы идете?
     - Ну и ну! - ответил Жером Фандор...
     Начальник Сыскной  полиции  быстро  позвонил  в  префектуру,  а  Фандор
поговорил  с   "Капиталь",   чтобы  передать  в   газету  первые  результаты
расследования смерти Томери.
     Выйдя из почтового отделения,  мужчины подозвали фиакр,  который тут же
отвез их на улицу Норвен.
     С  момента  отъезда  мадемуазель Элизабет  Доллон  никто  не  входил  в
мастерскую.
     Небольшой   мастерской  придавали   зловещий   вид   закрытые   ставни,
заброшенный сад,  в  котором  сорняки  взбирались  по  стенам,  окрашивали в
зеленый цвет подъезд к дому и росли вдоль ставен.
     Господин Авар начал открывать дверь.
     - Черт побери! Вы не находите, Фандор, что, когда проникаешь в дом, где
было  совершено  необъяснимое преступление,  испытываешь  какое-то  странное
чувство?
     Повернув ключ в замочной скважине, господин Авар добавил:
     - Кажется, что ты обнаружишь здесь что-нибудь ужасное.
     И  войдя в  мастерскую,  начальник Сыскной полиции и следовавший за ним
журналист вскрикнули:
     - Вот тебе раз!
     - Черт возьми!
     В    самом   центре   мастерской   они    заметили   окоченевший   труп
повесившегося...
     - Мертв, - сказал господин Авар, подойдя поближе.
     - И обезображен, - добавил Фандор.
     Журналист первым обрел самообладание.
     - Кто же, черт побери, это может быть?
     Господин Авар поднес стул и, взяв нож, который он всегда носил с собой,
обрезал с  помощью Фандора веревку,  положил труп  на  пол  и  сделал первое
заключение.
     - Лицо  искромсано,   раздавлено...   Боже  мой!   Руки  облиты  серной
кислотой...  Кому-то  не хотелось,  чтобы мы сняли отпечатки этих пальцев...
Это... Это Жак Доллон!
     Но журналист покачал головой:
     - Жак Доллон?  Да что вы. Если бы это был Жак Доллон, он бы не пришел к
себе, чтобы повеситься. И потом, зачем ему вешаться?
     - Он не повесился, - ответил Авар, - это снова мизансцена. Вы прекрасно
видите,  что его повесили.  Если нет, то как бы он мог быть так обезображен?
Могу  поклясться,   что  этого  человека  сначала  убили  молотом,  а  затем
повесили...  Я не судебно-медицинский эксперт,  но мне кажется, что, если бы
смерть наступила в  результате удушения,  на  шее были бы  следы...  Видите,
Фандор,  веревка оставила лишь небольшую отметину.  На шее совсем нет следов
кровоподтеков. Нет, этот мертвец был повешен, когда уже был трупом.
     - Мне кажется, это не так уж важно.
     - Вы ошибаетесь.  Это очень важно. В этом случае мы можем быть уверены,
что Доллон был окружен сообщниками, желавшими избавиться от него...
     Жером Фандор покачал головой:
     - Это не Доллон. Это не может быть Доллон...
     - Ну, а руки, которые тщательно сожгли серной кислотой?
     - Я бы повторил то,  что вы только что произнесли, господин Авар, это -
мизансцена.
     - Но кто же, по-вашему, может быть повешен у Жака Доллона? Вы все время
говорите  о  своей  логике,  так  вот,  как  мне  кажется,  наступил  момент
рассуждать хладнокровно. Мы находимся у Жака Доллона и, похоже, его же здесь
и  обнаруживаем.  Мы  быстро поняли,  что мы  не  в  состоянии его опознать,
опознать этот труп,  у которого даже лица нет. Но, возможно, Элизабет Доллон
смогла бы найти на теле какие-либо особые приметы - ожог или шрам, например,
которые позволили бы идентифицировать тело ее брата?
     - Мадемуазель Доллон  ничего  не  опознает,  -  сказал Фандор.  -  Лицо
неузнаваемо, руки полностью сожжены... Где же ей искать особые приметы?
     И, склонившись над загадочным трупом, журналист внезапно воскликнул:
     - Господин Авар! Я знаю, кто это!
     - Кто же?
     - Жюль!  Слуга!  Просто-напросто Жюль!..  Неугодный соучастник событий,
происшедших в  последние дни,  которому  преследуемые нами  бандиты  помогли
бежать,  чтобы вы не смогли допросить его, а потом убили, не зная, что с ним
делать.
     - Ваше объяснение правдоподобно,  Фандор,  но ничто не доказывает,  что
это правда.
     - Раз так...  -  И  Жером Фандор,  перевернув труп,  показал на затылке
убитого четкий след фурункула.  -  Я уверен, - сказал он, - что видел на шее
Жюля этот же след. В тот раз, когда мы были у судьи, он сидел передо мной, и
я этот след хорошо запомнил... Этот мертвец - Жюль, точно Жюль!
     - Если это Жюль, надо признаться, что это нам не очень-то помогает.
     Жером  Фандор  собирался  не  согласиться,  когда  в  дверь  мастерской
постучали.
     Кто,  черт  возьми,  мог  заявиться в  этот зловещий дом?  Шеф  Сыскной
полиции и журналист с тревогой посмотрели друг на друга.
     - Это  может быть  лишь полицейский,  -  прошептал господин Авар.  -  Я
только что сказал, что собираюсь отправиться сюда с вами и чтобы меня искали
здесь, если будет необходимость.
     Это, действительно, был полицейский на велосипеде.
     - Шеф,  -  тихо произнес он,  уважительно приветствуя начальника, - мне
нужно вам кое-что сообщить от Мишеля...
     - Что же?
     - Шеф, арест прошел успешно...
     - Какой арест?
     - Банды Цифр...
     - Отлично. А кого именно взяли?
     - Мамашу Косоглазку,  Бороду,  Мимиля,  он же Эмиле,  и Бочара... И еще
несколько второстепенных лиц, имена которых нам неизвестны.
     - Дырявой Башки, конечно же, среди них не было? - сказал Фандор.
     - Нет, Дырявая Башка сбежал.
     И, поворачиваясь к господину Авару, полицейский спросил:
     - У вас не будет никаких указаний, шеф?
     - Нет,   друг  мой...   Кстати,   скажите-ка,  не  было  ли  каких-либо
происшествий во время операции... Все прошло нормально?
     - Превосходно, шеф, самым простейшим образом. Они все собрались в лавку
мамаши  Косоглазки,   и   мы   их  взяли  одного  за  другим  без  малейшего
сопротивления.
     - Хорошо... хорошо...
     Господин Авар отдал кое-какие указания полицейскому, который, прыгнув в
седло своего велосипеда, направился в сторону префектуры...
     - Как,  черт возьми,  вы догадались,  -  спросил господин Авар у Жерома
Фандора, - что Дырявая Башка все еще на свободе?
     Жером Фандор по-доброму улыбнулся.
     - Ну и ну,  - ответил он, - господин Авар, вы считаете меня глупее, чем
я есть на самом деле...  Это,  конечно же,  сведения Дырявой Башки позволили
вам арестовать банду Цифр.
     - Сведения Дырявой  Башки?  Вы  сошли  с  ума,  Фандор!  Что  вам  дает
основания предполагать, что Дырявая Башка работает на полицию?
     Журналист посмотрел прямо в глаза господину Авару и холодно произнес:
     - А Жюв не объявлял мне о своей отставке!..
     Слабо скрывая волнение, господин Авар пробормотал:
     - Да что вы такое говорите? Бедный Жюв...
     - Господин   Авар!..   Господин   Авар!..   Возвращайтесь  и   спокойно
допрашивайте членов банды Цифр,  не  думая о  том,  каким образом я  получаю
информацию...  Но  можете не сомневаться в  одном -  существуют мертвецы,  о
существовании которых я знаю так же, как и вы...



Глава XXIV. В тюрьме

     - Ну-ка, поторапливайтесь!..
     Охранник открыл дверь камеры,  в которой находилась Элизабет Доллон,  и
пропустил в нее старую женщину отталкивающей внешности.
     - Устраивайтесь, - строго приказал он. - Вы останетесь в этой камере до
завтра.  Потом посмотрим, куда Вас поместить. Все будет зависеть от указаний
следователя.
     Бедная Элизабет Доллон со  страхом смотрела на  странную новую соседку,
посланную ей судьбой...
     С не меньшим любопытством новая заключенная осматривала девушку...
     После нескольких минут в молчании новая заключенная спросила:
     - Тебя как звать?
     - Меня зовут Элизабет.
     - А фамилия?
     - Элизабет Доллон...
     Услышав  фамилию  девушки,   старуха,   сидевшая  на   клочке   соломы,
приподнялась:
     - Правда!  Ты Элизабет Доллон?  Ну и ну!  Вот забавно-то.  А тебя давно
повязали?
     - Вы спрашиваете, давно ли меня...
     - Давно ли тебя повязали, ну... забрали, в общем!
     Многозначительным кивком Элизабет показала, что давно. Ей казалось, что
она находилась в тюрьме Сен-Лазар бесконечно долго...
     - А  меня,  -  продолжала соседка,  -  взяли вчера вечером.  Если  тебя
интересует,  как меня зовут,  то я мамаша Косоглазка.  Они утверждают, что я
вхожу в банду Цифр и укрываю краденое. Конечно же, это ложь.
     У  Элизабет Доллон совершенно не было желания вдаваться в эти проблемы,
и к тому же ей было немного страшно от такой компании.
     Тем  временем,  старая обитательница тюрем,  мамаша Косоглазка,  начала
устраиваться.
     - Похоже,  завтра меня переведут. А жалко! - сказала она. - В общем-то,
ты не злюка,  судя по всему,  но и  овечкой тебе нечего быть...  Я  бы очень
хотела остаться с тобой...  Ну,  ладно...  Ты когда выходишь? Долго тебе еще
быть в Сен-Лаго?

     - Как  хорошо быть  адвокатом,  -  думал Жером Фандор,  входя в  тюрьму
Сен-Лазар.  -  Вот уже час, как я одолжил для себя эту должность. Я чувствую
себя  совершенно другим,  гораздо более  красноречивым...  Действительно,  я
красноречив,  поскольку мне удалось убедить моего друга Дюбара позволить мне
называться адвокатом мадемуазель Доллон по назначению, затем ходатайствовать
о  посещении ее в тюрьме и получить разрешение.  Все удостоверения личности,
которыми набит мой бумажник, неоспоримо делают из меня метра Дюбара!
     Впрочем,  репортер по праву нахваливал себя. Придуманная им уловка была
во  всех  отношениях превосходна и  должна  была  помочь  ему  наипростейшим
образом  увидеться с  Элизабет  Доллон  не  в  комнате  для  свиданий,  а  в
специальной камере без свидетелей, даже без присутствия охранника.
     "Так-так,  -  подумал он, переступая порог грязного здания, - не забыть
бы,  что  с  этого  момента я  метр  Дюбар,  пришедший к  своему клиенту для
обсуждения дела..."
     Именно в этом качестве он вошел в канцелярию,  выполнил все необходимые
формальности и  был  отведен  хмурым  охранником в  помещение,  напоминавшее
небольшую приемную со столом и несколькими табуретами.
     - Присаживайтесь,  пожалуйста,  метр,  -  сказал тюремщик.  -  Я сейчас
приведу вашего клиента.
     Жером  Фандор  положил папку,  которую держал  под  рукой,  чтобы  быть
похожим на  адвоката,  но  остался стоять,  дрожа при мысли о  том,  что вот
сейчас он  увидит,  как появится его дорогая Элизабет между двух охранников,
словно обыкновенная заключенная.
     "Еще секунда, и она войдет сюда", - подумал Фандор.
     Однако нельзя было,  чтобы она  узнала его  в  присутствии посторонних.
Одним своим восклицанием она могла бы выдать журналиста и осложнить дело.
     Фандор  сделал вид,  что  поглощен чтением газеты,  которая закрыла его
лицо.
     Дверь открылась.
     - Входите...  Метр,  когда  вы  захотите уйти,  вам  нужно  будет  лишь
позвонить.
     Дверь за охранником тяжело закрылась.
     Во внезапном порыве Фандор встал и подбежал к девушке:
     - О! Как вы, мадемуазель Доллон?
     Девушка, узнав журналиста, внезапно побледнела и ничего не ответила.
     - Элизабет! Элизабет! Почему вы не протяните мне руки? Вы не понимаете,
зачем я здесь? Мне нужно было увидеть вас и поговорить без свидетелей... Вот
почему я и представился адвокатом!  Но я считаю,  что адвокат вам никогда не
понадобится!
     Девушка,  похоже, взяла себя в руки и обрела хладнокровие. Жером Фандор
смотрел на нее восхищенными глазами и не пытался этого скрывать.
     - Бедная Элизабет! Сколько страданий я вам принес!
     Вне всякого сомнения именно эти слова больше всего взволновали Элизабет
Доллон, так как глаза девушки наполнились слезами.
     - Почему вы меня предали?  -  спросила она.  -  Как вы могли допустить,
чтобы меня арестовали? Вы же прекрасно знаете, что я невиновна!
     Жером, в свою очередь, удивился:
     - Вы считаете, что я вас предал? Вы меня в этом заподозрили?
     Двое  молодых  людей,  встретившихся в  тюрьме  при  столь  трагических
обстоятельствах, были трогательно наивны и не могли перестать дуться друг на
друга.  Казалось,  Элизабет сердится на  Фандора за то,  что она не верила в
продуманность его поступка.
     Мадемуазель Доллон продолжила:
     - Почему вы не сказали мне о том,  что нашли мыло с отпечатками пальцев
моего брата?  Зачем обвинять меня в  том,  что  он  приходил ко  мне,  когда
несколькими днями ранее вы доказывали мне, что он мертв?
     Фандор взял руки девушки и сжал их в своих руках:
     - Дорогая Элизабет,  когда я разыграл эту сцену у судьи,  желая,  чтобы
вас арестовали, поверьте мне, у меня просто не было времени предупредить вас
о своих намерениях...  Ах! Если бы я только мог... но это бы только напрасно
вас  взволновало.  Вы  хотите узнать разгадку?  Вы  помните,  Элизабет,  как
накануне этого печального дня вы сказали мне,  что я вам звонил?  Вы думали,
что разговор прервали,  и  поэтому,  когда вас звала сестра и вы подходили к
телефону,  на другом конце провода уже никого не было...  Так вот.  Я вам не
звонил!  Я  ни разу не звонил в  монастырь.  Я  полагаю,  какие-то личности,
которым очень не хотелось быть узнанными,  следили за вами, чтобы убедиться,
что  вы  по-прежнему  остаетесь  на  улице  Гласьер.   Думаю,   вы  со  мной
согласитесь, что это не вызывает никаких сомнений... И я сразу же испугался,
мой  бедный друг,  подумав,  что  это были те  же  люди,  которые побывали у
госпожи Бурра и  хотели вашей смерти...  Мне  ужасно неприятно,  что  это  я
привел вас в монастырь, который казался мне безопасным, а на деле таковым не
был...  Теперь  вы  понимаете,  Элизабет,  почему я  сделал так,  чтобы  вас
арестовали?  Когда вы находитесь в тюрьме Сен-Лазар,  я не переживаю за вашу
жизнь.  Вы ничем не рискуете,  с  вами ничего не может произойти!  Здесь вас
охраняют лучше, чем где бы то ни было.
     - Но -  ответила Элизабет, - вы сами мне сказали, что мой брат был убит
в тюрьме?
     - Конечно! Но это не одно и то же. Убийство вашего брата было продумано
заранее.  И  если кто-то  из служащих тюрьмы предварительного заключения был
соучастником,  до него,  конечно, тоже может дойти новость о вашем аресте...
Кстати, сам факт, что именно ваш брат был убит, говорит о том, что за вами в
этой  тюрьме особенно пристально наблюдают.  Я  в  этом  лично  убедился.  И
Фюзелье мне это подтвердил -  к  вам прикреплен отдельный охранник,  человек
надежный,  которого знают уже давно...  Нет,  Элизабет,  поверьте,  если я и
упрятал вас в тюрьму,  то только потому,  что очень переживал за вас и хотел
быть более свободным в своих поисках... Скажите, вы прощаете меня?
     - Но почему вы не предупредили меня?
     - Во-первых, потому что подумал об этой уловке лишь в последний момент,
и,  во-вторых,  потому что  в  таком  случае вам  не  удалось бы  изобразить
естественное  изумление.  Необходимо  было,  чтобы  все  приняли  ваш  арест
всерьез... Скажите, вы прощаете меня?
     - Да,  пожалуй... Вы прекрасный друг, вы предусмотрительны и заботливы,
словно...
     Но, смутившись и покраснев, она замолчала и быстро перевела разговор на
другую тему.
     - Скажите, а у вас есть что-нибудь новое?
     Фандор также  взял  себя  в  руки.  Он  поклялся себе,  что  признается
Элизабет в любви лишь после того,  как ему удастся распутать клубок ужасного
дела Доллон.
     "Я  поговорю об  этом  после того,  как  она  снова успокоится,  станет
свободной и  будет вне опасности.  Я  не хочу,  чтобы она согласилась любить
меня только потому,  что я преданно расследую дело ее брата, - подумал он. -
Если угодно богу, Элизабет будет моей женой, но в том случае, когда я одержу
победу... Что-нибудь новое? Да, даже много чего..."
     И  Жером Фандор в  деталях рассказал девушке историю о знаменитой краже
ивового чемодана...
     - Но я нигде не нашел, - сказал он в заключение