авления (ВПУ). Для  его  укомплектования  мы
подобрали опытных  специалистов.  Группу  связи  возглавил  Р.  С.  Терский,
оперативную -  майор  Н.  Ф.  Щепанков.  Теперь  информация  от  авиационных
представителей,  находившихся  в  стрелковых   дивизиях,   стала   поступать
значительно быстрее. Оперативнее осуществлялось и применение авиации в боях.
   Обо всем этом я и доложил представителю Ставки. Маршал Жуков слушал  не
перебивая, взгляд у него был строгий, даже суровый. Прежние  неудачи  войск,
занимавшихся ликвидацией демянской группировки, сказались,  видимо,  на  его
настроении.
   Закончив доклад, я не преминул сообщить представителю Ставки:
   - Почти все самолеты По-2 сейчас заняты не боевой работой,  а  развозят
по частям сухари.
   Жуков посмотрел на Тимошенко, как бы требуя подтверждения, тот согласно
кивнул головой.
   - Кончайте с этим, - отрубил Жуков. - Вся  авиация  должна  действовать
только по противнику. \229\
   Мы работали без отдыха до утра.  Некоторых  справочных  материалов  под
рукой не оказалось, и пришлось срочно вызывать людей из штаба армии. Наконец
таблицы взаимодействия были  составлены.  На  следующий  день  маршал  Жуков
утвердил их.
   Большую помощь в те дни нам оказал генерал А. А. Новиков. Он привык все
делать четко,  решал  вопросы  с  карандашом  в  руках,  выводы  обосновывал
расчетами. Многому научили нас и  прибывшие  с  ним  начальник  оперативного
управления ВВС генерал И. П. Журавлев, маршал авиации Ф. А. Астахов, главный
инженер ВВС А, К. Репин, генерал С. П. Синяков, подполковник Кожевников.
   Товарищи из Москвы прибыли к нам, как говорится, не с  пустыми  руками.
Вскоре после их приезда в авиачасти поступили запасные  части  к  самолетам,
боеприпасы, оборудование для связи.
   В те дни с Южного, Юго-Западного  и  Центрального  фронтов,  с  Кубани,
Украины и Донбасса приходили вести одна  радостнее  другой.  Красная  Армия,
ломая ожесточенное сопротивление противника, наступала. На картах отмечались
все новые  и  новые  города  и  села,  освобожденные  от  немецко-фашистских
оккупантов. Очередные сообщения по  радио  "В  последний  час"  ожидались  с
нетерпением. Люди с жадностью читали в газетах  корреспонденции  с  фронтов,
обменивались мнениями.
   - Федор Петрович, -  обратился  ко  мне  Яков  Иванович  Драйчук  после
очередной поездки по авиачастям, - а когда  же  мы  двинемся  вперед?  Людей
очень волнует этот вопрос.
   Приятно было слышать о высоком подъеме, царившем в частях, о  том,  что
воины преисполнены решимости с честью и до конца выполнить свой  долг  перед
Родиной. Значит, дала  плоды  та  огромная  воспитательная  работа,  которую
повседневно проводили командиры и политработники, партийные и  комсомольские
организации.
   - Скоро, Яков Иванович, скоро, - ответил  я  Драйчуку.  -  Так  и  надо
говорить народу.
   В частях  своим  чередом  шла  боевая  учеба.  Отрабатывались  наиболее
эффективные приемы воздушного боя, бомбометания,  штурмовок,  отрабатывались
вопросы взаимодействия между авиацией и наземными частями. \230\
   Меня в то время особенно беспокоили аэродромы. Зима  стояла  снежная  и
капризная, метели сменялись оттепелями.  Люди  работали  почти  без  отдыха,
поддерживая взлетно-посадочные полосы в рабочем состоянии. Но  иногда  одной
вьюжной  ночи  было  достаточно,  чтобы  перечеркнуть   многодневные   труды
аэродромщиков.
   Помню, потребовалось привести в порядок давно заброшенный аэродром.  До
него по прямой было около  30  километров.  Но  полевая  дорога  лежала  под
метровым снежным покровом.
   -  В  вашем  распоряжении  трое  суток,  -  говорю  начальнику   отдела
аэродромного  строительства.  -  По  истечении  этого   срока   там   должны
приземлиться самолеты.
   - Трое суток? - удивился майор Рабинович. - Да за  это  время  вряд  ли
пробьемся туда со своими машинами. А когда же работать?
   - Знаю: трудно, но надо.
   Двое суток аэродромщики добирались до моста. За ними осталась  глубокая
тридцатикилометровая траншея, обвалованная  высоченными  сугробами.  Траншея
эта потом сослужила нам  добрую  службу.  Машины,  подвозившие  на  аэродром
горючее,  боеприпасы,  продовольствие,  были  надежно  скрыты  от  ударов  с
воздуха.
   Прибыв на место, люди  после  короткого  отдыха  изготовили  из  бревен
нехитрые приспособления - гладилки, волокуши, угольники и взялись за очистку
аэродрома. Одновременно они строили землянки, командный  пункт,  оборудовали
места для хранения горючего и боеприпасов. На четвертые сутки утром аэродром
уже принял первых истребителей.
   При выполнении этого задания воины проявили высокое сознание  долга.  И
мы достойно их отметили.
   Много забот и хлопот было у скромных тружеников тыловых  подразделений.
Они поддерживали в постоянной готовности до тридцати аэродромов и  не  имели
никаких нареканий в свой адрес. Иной раз мы  диву  давались:  откуда  только
люди брали силы, чтобы выдерживать такое напряжение в работе?
   Материально-техническому обеспечению боевой деятельности авиачастей  мы
всегда уделяли  пристальное  внимание.  Перед  началом  этой  операции  наши
водители перевезли на склады и аэродромы 2386 тонн  боеприпасов,  6217  тонн
горюче-смазочных     материалов,     33     вагона     \231\      различного
авиационно-технического имущества, немало продовольствия  и  обмундирования.
Грузы  доставлялись  чаще  всего  по  плохим  дорогам   и   бездорожью   под
непрерывными бомбежками противника. При решении  этой  важной  и  трудоемкой
задачи хорошо показали себя многие генералы  и  офицеры  авиационного  тыла.
Среди них хочется назвать П. Г. Казакова, И. И. Семенова, Е. А. Адо-рова, П.
П. Запольского, А. П. Лебедева, В. К. Свешникова, М. П.  Мироновича,  Д.  А.
Ершова, А. Я. Стуруа, Н. Д. Кузнецова, Н.  М.  Шопина,  П.  Савкипа,  Б.  А.
Рабиновича, К. Н. Щипина и многих других.

   Время наступления приближалось. Летный состав изучал район  предстоящих
боевых действий.  Воздушные  разведчики  выискивали  все  новые  объекты  на
переднем крае и в глубине обороны противника, фотографировали их.  В  штабах
выявленные цели наносились на карты. Вся  эта  предварительная  работа  была
чрезвычайно необходима и для нас, и для командования наземных войск.
   Противник  всячески  противодействовал  разведчикам.  Они  подвергались
атакам истребителей, сильному обстрелу зениток. Но не менее серьезные помехи
в их работу вносила плохая  погода.  Когда  с  озера  Ильмень  и  с  Лова-ти
начинали дуть сильные ветры, поднималась  пурга.  Снежная  пелена  застилала
небо, ветер наметал между самолетами сугробы. Хотя в землянках,  где  стояли
железные  печки,  было  по-домашнему  тепло,  ненастная  погода   раздражала
летчиков. Их настроение хорошо выразила  наша  гостья  Маргарита  Алигер.  В
стихотворении  "В  нелетный  день",   посвященном   командиру   авиационного
разведывательного полка И. Д. Завражнову, она писала:
   Снег метет налево и направо, Хмуро от заря и до зари. Трудный день  для
летного состава - Жди погоды, думай да кури.
   На следующий день "временно безработный" командир позвонил с  аэродрома
в армейскую газету и продиктовал ответные строки:
   Снег вновь поутру заблистал, Прозрачна даль в  краях  высотных.  Друзья
мои, наш час настал, Мы наверстаем день нелетный... \232\
   Небо действительно немного прояснилось. Летчик Хочетуров отправился  на
разведку. Но вскоре "прозрачная  даль  в  краях  высотных"  снова  сменилась
облачностью и дымкой. Командиру экипажа пришлось вести самолет по  приборам.
Вот внизу, в одном из "окон", показалась прямая, как стрела, линия  железной
дороги. Летчик посмотрел на карту. Стало ясно, что с маршрута не сбился.
   Но чем дальше уходил самолет на запад, тем ниже опускалась  облачность.
По расчету, под крылом должен появиться вражеский аэродром,  но  сколько  ни
всматривались разведчики в туманную муть, ничего увидеть не могли.
   Нет, стоп!  Внизу  обозначились  какие-то  предметы,  расположенные  на
равном удалении друг от друга. Да это же самолеты. Стрелок Клименко, заранее
подготовивший светящиеся бомбы, ждал команду. И вскоре услышал ее.
   Серая мгла вдруг расступилась. "Один, два,  три",  -  считал  про  себя
Хочетуров. Самолеты стояли в два ряда,  их  было  двадцать,  как  подтвердил
фотоконтроль.
   Не задерживаясь, экипаж развернулся и взял курс к другому аэродрому.  И
там Хочетуров аккуратно подсчитал и сфотографировал самолеты. Теперь  гнезда
фашистских стервятников были хорошо известны.
   Возвратившись домой, летчик доложил о результатах разведки.  На  карте,
висевшей в штабе, появились новые  отметки.  В  вышестоящие  инстанции  были
немедленно отправлены донесения.
   Здесь я должен сделать небольшое отступление и сказать, что сразу после
организации  воздушной  армии  нашим  разведчикам  приходилось  очень  туго.
Правда, воздушной  разведкой  занимались  в  каждой  части,  по  специальное
разведывательное подразделение было в единственном числе.
   В один из мартовских дней 1943 года начальника  разведки  подполковника
Прусакова вызвал командующий фронтом генерал-полковник И. С. Конев. Вернулся
он сильно расстроенным. Подавленным голосом доложил:
   - Генерал Конев предупредил: если и дальше так будет вестись  воздушная
разведка - я, мол, тебе бороду вырву.
   Все, кто присутствовал при этом разговоре,  невольно  расхохотались.  У
Георгия Кирилловича действительно \233\ была  густая,  красивая  борода,  за
которой он тщательно ухаживал.
   - Ну и что ты ему ответил? - еле сдерживая смех, спросил Стороженко.
   - А я ему спокойно говорю, - уже бодрым  тоном  продолжал  Прусаков.  -
Конечно, товарищ командующий, бороду вырвать всегда  можно,  но  разведка-то
ничуть от этого не улучшится. На триста километров фронта у нас  не  хватает
самолетов.
   - Сколько же  вам  их  надо,  чтобы  нужды  не  испытывать?  -  спросил
командующий.
   - Минимум еще один полк.
   Только тогда командующий фронтом немного успокоился. Посмотрев  на  мою
бороду, он озорно сверкнул глазами и сказал:
   - Хорошо.  Идите.  Переговорю  с  вашим  начальством.  А  борода  пусть
останется пока при вас.
   72-й  скоростной  бомбардировочный  авиационный  Петрозаводский   полк,
который несколько раньше был преобразован в разведывательный, вскоре показал
себя с самой лучшей стороны. Широкий размах получила  аэрофотосъемка.  Резко
сократилось время обработки разведывательных данных. Кроме того, мы  обязали
вести разведку все экипажи, вылетающие на боевые  задания,  -  истребителей,
штурмовиков,  бомбардировщиков.   О   своих   наблюдениях   они   немедленно
докладывали командованию.
   Как-то в разговоре я сказал Прусакову:
   - Штаб фронта  доволен  вашей  работой.  Теперь  за  бороду  можете  не
опасаться.

   В 240-й отдельной разведэскадрилье и 72-м  отдельном  разведполку  было
немало опытных воздушных следопытов. От их зорких глаз  не  ускользали  даже
незначительные изменения в обороне противника. Это - майоры Иван  Великий  и
Алексей Криворученко, капитаны Григорий Махринов, Владимир Смирнов и Василий
Давыдов,  старшие  лейтенанты  Николай  Канищев,  Василий  Погоре-лов,  Петр
Беликов и многие другие.  Все  они  отличались  исключительной  смелостью  и
высоким летным мастерством. О некоторых из них хочется рассказать подробнее.
   Капитан Василий Погорелов любил летать на  бреющем,  причем  иногда  на
крайне малой высоте. \234\
   - Смотри, Василий, когда-нибудь врежешься в землю, - предупреждали  его
товарищи.
   - Зря боитесь, - озорно отвечал  Погорелов.  -  Моя  "пешка"  блинчиком
отскочит и снова будет в воздухе.
   В чем было преимущество  такого  полета?  Во-первых,  разведчик  всегда
неожиданно  появлялся  над  вражескими  позициями.   Во-вторых,   он   может
рассмотреть  такие  детали,  которые  обычно  скрадывает   большая   высота.
В-третьих, его не сразу обнаружат вражеские истребители,  особенно  на  фоне
леса.
   Другое дело, когда поручалось произвести аэрофотосъемку. Тут хочешь  не
хочешь, а выдерживай  высоту.  При  выполнении  таких  заданий  и  случалось
Погорелову  встречаться  с  истребителями  противника.  Но   летчик,   умело
используя мощь бортового огня и маневренные качества "пешки", обычно выходил
победителем из таких схваток.
   Погорелов совершил более 150  разведывательных  полетов,  был  удостоен
звания   Героя   Советского   Союза   и    награжден    многими    орденами.
Двадцатидвухлетний  командир  эскадрильи  погиб  при  выполнении  очередного
боевого задания.
   Колоритной фигурой был и майор Иван Ефремович  Великий.  До  войны  он,
будучи машинистом паровоза, без отрыва от производства  окончил  аэроклуб  и
поступил затем в Ворошиловскую  военно-авиационную  школу.  Завершив  учебу,
полтора года работал там  инструктором.  Как  только  началась  война,  Иван
Ефремович стал  военным  комиссаром  сначала  подразделения  дальних,  позже
ночных бомбардировщиков. Но у  него  была  неодолимая  страсть  к  разведке.
Командование удовлетворило  его  просьбу,  и  Великий  стал  командиром  2-й
эскадрильи 72-го разведывательного полка.
   Природа наделила Ивана Ефремовича крепким здоровьем и недюжинной силой.
Спокойный  по  характеру,   отзывчивый,   он   пользовался   у   подчиненных
непререкаемым авторитетом.
   Смелость у И. Е. Великого граничила нередко с риском. Но она сочеталась
с высоким летным мастерством и тонким расчетом.  На  самые  трудные  задания
комэск вылетал обычно сам. И всегда возвращался  с  полными,  а  главное,  с
достоверными сведениями о противнике. \235\
   Летом 1943 года у И.  Е.  Великого  произошел  такой  случай.  Закончив
разведку, он развернулся на обратный курс. И тут на высоте 4  тысячи  метров
появились вражеские истребители и начали его преследовать. Чтобы  оторваться
от них, пришлось уходить с набором высоты в  сторону  солнца.  А  все  члены
экипажа были без кислородных масок. Маневрируя и отстреливаясь,  Великий  не
заметил, как поднялся на  семь  с  половиной  тысяч  метров.  Когда  фашисты
отстали, он запросил сначала штурмана, потом стрелка-радиста, как  они  себя
чувствуют. Ни тот, ни другой не ответил. "Оба  в  обмороке",  -  с  тревогой
подумал Иван Ефремович. Правда, сам он не чувствовал кислородного голодания.
Возможно, потому, что был сильнее и  выносливее  товарищей.  А  может  быть,
сказались обостренное чувство ответственности за судьбу  экипажа  и  нервное
напряжение?
   Резко  двинув  штурвал  от  себя,  Великий  перевел  самолет  в  крутое
пикирование. Выровнял его на высоте две  тысячи  метров.  Штурман  пришел  в
сознание быстро, а стрелок-радист ответил по переговорному устройству  минут
через восемь после снижения.
   А в другой случай с его экипажем мы, в штабе, даже не  сразу  поверили.
Ведь летчики горазды на  шутку.  Однажды  ночью  разведчики  возвращались  с
задания. Когда подошли к  аэродрому,  он  оказался  закрытым  туманом,  свет
включенного  на  земле  прожектора  рассеивался,  и  летчику   трудно   было
рассчитать заход на посадку.
   Иван  Ефремович  Великий  начал  выравнивать  машину  несколько  раньше
границы летного поля и немного  правее  полосы.  А  там  в  капонире  стояла
малокалиберная пушка с задранным вверх стволом. Самолет  как-то  зацепил  ее
правой ногой шасси, выдернул, пронес метров 50 и уронил в кустах.
   Отдыхавший в землянке расчет решил,  что  начался  воздушный  налет,  и
бросился к пушке. Однако ее, к изумлению зенитчиков, на месте не  оказалось.
На  глазах  исчезла.  Нетрудно  представить  себе   состояние   незадачливых
защитников аэродрома: и срам и  стыд.  Они  потом  долго  служили  предметом
шуток. Им незлобиво предлагали и "разуть глаза", и ущипнуть  друг  друга,  и
немедленно обратиться к психиатру.
   Мы  у  себя  тоже  немало  посмеялись  над  столь   невероятным   \236\
происшествием. Отрядили даже одного из товарищей узнать, уж не подвох ли тут
какой.
   - Все правильно рассказывают, - доложил он. - Сам видел эту пушчонку  в
кустах.
   А что сталось с воздушными разведчиками? Да все обошлось  благополучно.
Освободившись от пушки, летчик ушел на второй  круг  и  посадил  самолет  на
фюзеляж. Никто из экипажа не пострадал.
   Над майором И. Е. Великим тоже потом нередко подтрунивали.
   - Иван у нас овладел новой профессией  -  уносить  по  ночам  пушки,  -
пошутил  на  одном  из  совещаний  командир  полка.  -  Сегодня  он   провел
эксперимент на своих, завтра полетит к фашистам. А чтобы не размениваться на
мелочи - решил приделать к самолету два крюка и снимать с  позиций  за  один
заход по половине батареи.
   Опережая события, скажу, что майор И. Е. Великий командовал  воздушными
разведчиками до конца войны. Немало трудных заданий выполнил он лично сам со
своим дружным экипажем. Например, разведку шоссе на участке Познань - Берлин
он провел в сильный снегопад, когда видимость почти полностью отсутствовала.
За этот  вылет  его  наградили  орденом  Александра  Невского,  штурмана  Н.
Канищева - орденом Отечественной войны 1-й  степени,  а  стрелка-радиста  М.
Смирнова - орденом Красного Знамени.
   В  феврале  1945  года  И.  Е.  Великого  назначили  командиром   16-го
Сталинградского Краснознаменного отдельного  разведывательного  авиационного
полка. Он одним из первых сфотографировал берлинские укрепления гитлеровцев.
Грудь его украсили многие  награды,  в  том  числе  четыре  ордена  Красного
Знамени.
   Скромным, но на  редкость  волевым  и  мужественным  был  командир  1-й
авиаэскадрильи этого полка майор  Виктор  Гаврилович  Подколоднов.  180  раз
вылетал он на воздушную разведку, 150 из них с фотографированием, когда  под
любым зенитным огнем с боевого курса сходить нельзя. Каждый из этих  полетов
можно смело приравнять к подвигу.
   В марте 1942 года в районе озера Ильмень,  когда  экипаж  Подколоднова,
разведав аэродромы Сольцы, Рельбицы, Гривочки  и  станцию  Дно,  возвращался
домой, его подожгли вражеские истребители. Пришлось  всем  прыгать  \237\  с
парашютами. Летчика ранило в лицо, штурмана П. Беликова - в правую руку. Три
дня отважные разведчики пробирались к своим через леса и болота  и  все-таки
дошли.
   5 августа того же года в районе Шимска на  экипаж  Подколоднова  напали
четыре "мессершмитта". Во время боя штурмана старшего  лейтенанта  Гончарова
убило. Самолет вспыхнул. И снова, в  который  раз,  Подколоднову  ничего  не
оставалось, как воспользоваться парашютом. Стрелка-радиста гитлеровцы тяжело
ранили в воздухе, и он  сразу  же  после  приземления  скончался.  14  суток
голодный и оборванный, рискуя ежеминутно нарваться на засаду или минное поле
противника, шел Виктор к линии фронта. И опять смерть и плен миновали его.
   8 сентября 1943 года Подколоднову  присвоили  звание  Героя  Советского
Союза,
   На одном из служебных совещаний, которое проводилось уже  после  войны,
ко мне во время перерыва подошел генерал-майор авиации и представился:
   - Ваш бывший подчиненный Махринов Григорий Федорович.
   На  груди  генерала  сияла  звезда  Героя  Советского  Союза,  под  ней
располагалось несколько рядов орденских планок. Я не сразу  узнал  командира
звена капитана Махринова, и только  случай,  о  котором  он  рассказал,  все
восстановил в моей памяти. В марте  1943  года  под  Старой  Руссой  на  наш
самолет-разведчик напали  шесть  вражеских  истребителей.  Экипаж  отбивался
мужественно, одного "мессера" даже свалили на землю. Но в  противоборстве  с
оставшейся пятеркой "пешке" устоять было трудно.  Как  экипаж  избавился  от
гибели, трудно сказать. Помню, что самолет  приземлился  весь  изрешеченный,
живого места нет. Из кабины еле вылез летчик с окровавленным лицом, в кабине
стонал тяжело раненный штурман - осколок впился ему в  спину.  Выпрыгнул  из
кабины  на  землю  стрелок-радист,  придерживая   здоровой   рукой   другую,
окровавленную руку с оторванными пальцами. Вот тогда-то я и услышал  впервые
о капитане Махрино