"Если  бы  я  знал  твое  имя,  сокол,  я  бы  написал  тебе  письмо  с
благодарностью, а при встрече горячо бы обнял и искренне расцеловал.
   В последнем бою ты здорово помог нашей роте, отомстил за  гибель  моего
товарища. В середине дня 22 августа \296\ мы продолжали  очищать  от  немцев
рощу. Вместе со вторым  номером  я  схватил  станковый  пулемет  и  бросился
вперед. В 200 метрах от нас у подножия земляного вала показался блиндаж.  Не
успели  мы  развернуть  пулемет  для  стрельбы,  как  немцы  открыли  оттуда
минометный огонь. Осколком был убит мой второй номер - красноармеец  Василий
Павлов. В этот момент я услышал гул моторов. Смотрю -  летят  шесть  "илов".
Один из них спикировал на земляной вал. Бомба попала прямо  в  блиндаж,  где
засели немцы, убившие моего товарища. Фрицы были разорваны в куски.  Я  буду
благодарен другу - летчику, оказавшему мне услугу в трудный час". \297\



СНОВА ВПЕРЕД

   Когда Северо-Западный фронт был расформирован, ряд  авиационных  частей
нашей  армии  по  указанию  Ставки  перешел  на  другие  фронты.  Директивой
Генерального штаба 6-й воздушной армии в составе 336-й  истребительной,  3-й
гвардейской штурмовой,  242-й  ночной  бомбардировочной  авиадивизий,  72-го
дальнеразведывательного     и     93-го     отдельного      Краснознаменного
разведывательного полков, 7-го и 44-го районов авиационного базирования было
предписано передислоцироваться на запад, а штабу обосноваться  в  районе  г.
Сарны.
   В кабинете у меня собрался  весь  начальствующий  состав  штаба  армии.
Развернули мы карту, осмотрели район предстоящих  боевых  действий.  Каждому
стало ясно, что нас ставят  на  одно  из  важных  операционных  направлений.
Отсюда открывался прямой путь на Варшаву.
   - Трудненько будет перебираться,  -  задумчиво  сказал  начальник  тыла
генерал Семенов. - Летчикам что? Поднялись и улетели. А нам каково со  своим
хозяйством? Одна-единственная железнодорожная ветка туда проложена. И вокруг
- сплошные болота...
   - Да, - согласился с ним Стороженко, - с одних  болот  перебираемся  на
другие. Как кулики. Главное - аэродромов  там  нет.  Нашим  тыловикам  опять
придется ломать спину.
   Но как бы ни рассуждали, а надо  было  переезжать.  Генералу  Дмитриеву
вместе с начальником штаба, работниками оперативного отдела и тыла я поручил
разработать  график  перебазирования  и  согласовать  его  с  руководителями
железной дороги. Для переброски нашего огромного хозяйства потребовалось  32
железнодорожных эшелона.
   -  Я  намерен  пригласить  начальников  политотделов   и   заместителей
командиров по политчасти, - сказал мне \298\ Выволокин. - Надо поговорить  с
ними об особенностях нового района базирования, о взаимоотношении с  местным
населением.  Обстановка  там  очень   неблагоприятная.   Вооруженные   банды
украинских националистов не только терроризируют  местное  население,  но  и
устраивают нападения на наших бойцов. Об  этом  меня  предупредил  начальник
особого отдела Понедельников.
   Не считаться с  местными  обстоятельствами,  конечно,  было  нельзя.  И
первое, что требовалось сделать, - это напомнить личному составу  о  высокой
бдительности. Выволокин решил правильно. Совещание и та политическая работа,
которая последует за ним, помогут нам избавиться от многих неприятностей.  К
тому же время для этого у нас сейчас есть, а на новом месте его может  и  не
оказаться.
   Я в свою очередь дал указания начальникам штаба и тыла -  обеспечить  в
пути надежную охрану эшелонов, а на. новом  месте  -  складов,  баз  и  мест
расположения личного состава.
   В Коростень вылетела передовая команда из  18  офицеров,  возглавляемая
генералом Дмитриевым. В  ее  обязанность  входило  -  отыскать  аэподромы  и
определить  их  пригодность,  организовать   встречу   летных   экипажей   и
железнодорожных  эшелонов.  Другой  группе  под   командованием   полковника
Устюжанина поручили найти место для командного пункта  армии  и  оборудовать
его.
   Через несколько дней Дмитриев  телеграфировал:  из  40  аэродромов  для
базирования пригодны только 6.
   Пришлось  срочно  посылать  людей  готовить  новые   взлетно-посадочные
площадки. Без них мы воевать не могли.
   На второй день после получения телеграммы позвонил  командующий  ВВС  и
предложил как можно быстрее прибыть в Москву. Я понимал,  чем  это  вызвано,
сел в самолет и через час приземлился на подмосковном аэродроме.
   Облик столицы по сравнению с осенью 1941  года  резко  изменился.  Если
тогда ее улицы перегораживали ежи и надолбы, а в небе парили  аэростаты,  то
теперь ничего этого уже не было.  В  скверах  резвились  дети,  по  асфальту
разгуливали голуби, на  лицах  прохожих  светилась  радость:  Красная  Армия
безостановочно гнала врага на запад. Теперь уже никто не сомневался  в  том,
что скоро вся советская земля будет очищена от оккупантов. \299\
   - Заранее предупреждаю, -сказал генерал А. А. Новиков,  -  направление,
на котором предстоит действовать вашей воздушной армии, очень  нелегкое.  Но
вам к трудностям не привыкать. Брянский и  Северо-Западный  фронты  тоже  не
назовешь медом.
   - Леса и болота мне уже во сне снятся, - ответил я командующему ВВС.
   - Ничего. Скоро и на твердую землю встанете, -пошутил он.
   Командующий ВВС сообщил,  что  пункт,  где  должен  расположиться  штаб
воздушной армии, прикрывают два истребительных авиационных полка ПВО.
   - Этого, конечно, мало, - тут же заметил он.  -  Придется  организовать
дополнительное прикрытие  своими  силами.  Особое  внимание  уделите  охране
железной дороги. Она там единственная, и гитлеровцы, разумеется, возьмут  ее
на прицел. Да, вот еще что, - вспомнил Новиков. - В районе Сарн  установлены
радиолокаторы "Редут".  Они  вам  помогут  обнаруживать  авиацию  противника
заблаговременно.
   Об этой технической  новинке  я  уже  слышал,  но  видеть  ее  пока  не
довелось.
   В конце беседы Новиков спросил:
   - На чем сюда добирались?
   - На "Аэрокобре".
   - Не годится, - заявил он. - Сейчас же позвоню полковнику Грачеву и дам
указание выделить транспортный самолет.
   Мне оставалось только поблагодарить его за заботу. При выходе из  штаба
встречаю вдруг генерала Семенова.
   - Вы разве не улетели?
   - Как видите, - смущенно отвечает он. - Дел столько, что хоть на неделю
оставайся.
   - Закругляйтесь, - говорю ему.  -  Сегодня  полетим  вместе.  Там  дела
важнее. Надо принимать эшелоны.
   - А можно взять с собой новый мотор для вашей машины? Еле выпросил.
   - Берите, места хватит.
   Не задерживаясь, направляемся на аэродром. Лететь было  далеко,  а  уже
наступал вечер. Встречает нас командир дивизии В. Г. Грачев. \300\
   - Батюшки! - обрадованно воскликнул он. - Какими судьбами?
   - Судьбы у нас одни, - отвечаю, - фронтовые.
   В. Г. Грачева я знал еще по Военно-воздушной академии и не  менее,  чем
он, обрадовался случайной встрече.
   О многом поговорили.
   - Как экипаж, надежный? - между прочим спросил я.
   - Что за вопрос? - развел руками Грачев. - Плохих не держим. Дивизия-то
столичная.
   День прошел в хлопотах, и я не успел покушать. Но даже чаю попить  было
уже некогда.
   Командир экипажа, бойкий грузин, отдал рапорт и пропустил  нас  вперед.
Потом поднялся в самолет сам и быстро прошагал к пилотской кабине.  Взревели
моторы. После короткого разбега машина поднялась в воздух.
   До Брянска полет протекал спокойно.  Потом  появились  облака,  которые
становились  все  гуще.  Пришлось  снизиться.  Приднепровье  встретило   нас
туманом, сначала разреженным, потом сплошным.  Ничего  не  поделаешь:  март,
весна.
   Зашел в кабину и спросил, есть ли связь с Киевом.
   Растерянно моргая глазами, летчик ответил:
   - Нет.
   - А с кем связаны?
   - Ни с кем... Я не выдержал:
   - Да как же вы могли без связи подняться в воздух? А в облаках летаете?
   Понурив голову, летчик молчал.
   "Ну и ну", - горестно подумал я. И невольно вспомнились слова  Грачева:
"Плохих не держим". Дело принимало опасный оборот. На  бреющем  полете,  без
всякой видимости, мы могли врезаться в любое препятствие. Я  занимаю  правое
пилотское сиденье и приказываю:
   - Набирайте высоту.
   Летчик послушно потянул штурвал на себя, и  стрелка  высотомера  начала
медленно отсчитывать деления.
   - Какие есть запасные аэродромы по маршруту? - спрашиваю у штурмана.
   - Не знаю, - растерянно отвечает он. - Нам не указали.
   "Ну и орлы, - подумалось о незадачливом экипаже. - С такими в два счета
можно сыграть в ящик". \301\
   До войны, как известно читателю, я служил  в  Киевском  особом  военном
округе и хорошо знал расположение его аэродромов.  Понимая,  что  продолжать
полет прежним курсом и в густом тумане стало уже  рискованным,  я  отстранил
командира экипажа от управления и взял штурвал  в  свои  руки.  Разворачиваю
самолет на 180 градусов, снижаюсь до бреющего и сквозь разрывы облаков  вижу
до боли знакомые, аккуратно разложенные кубики домов. Да  это  же  Чернигов!
Выход на его аэродром особого труда не составляет.
   Однако все оказалось иначе: аэродром был  залит  водой,  два  "бостона"
торчали  хвостами  кверху.  Они,  видимо,  садились  на  раскисший  грунт  и
скапотировали.
   - Быстро прочерти маршрут  на  Зябровку!  -  приказываю  штурману.  Тот
дрожащими руками разворачивает карту и роняет карандаш.
   Зябровка  нас  тоже  принять  не  смогла.  А  горючее  кончается.  Надо
немедленно, пока не остановились  моторы,  выбирать  подходящую  площадку  и
садиться.
   Снижаюсь и замечаю, как слева, на одном уровне с самолетами, на большой
скорости проскакивают назад тополя. Тут проходила дорога.  Отворачиваю  чуть
вправо. Нервы напряжены до предела, руки  до  хруста  в  пальцах  впились  в
штурвал.  Под  самолетом  мелькнул  кустарник  и  открылось  пахотное  поле.
Осторожненько работаю рулями, сбавляю  скорость  и  чувствую,  как  самолет,
коснувшись колесами земли, тут  же  остановился.  Из  груди  вырвался  вздох
облегчения.
   По законам физики и аэродинамики самолет на пахоте, тем более раскисшей
от растаявшего снега, должен был скапотировать. Но этого не произошло.  Тут,
видимо, сыграл свою положительную роль мотор, который мы положили  в  хвосте
самолета.
   Семенов и мой адъютант Колединов вышли из машины  бледные.  Они  хорошо
понимали, чем мог закончиться полет.
   - Ну, Федор Петрович, и  устроили  вы  нам  прогулочку,  -  через  силу
улыбаясь, сказал Семенов. - Теперь даю себе зарок  -  больше  не  летать  на
ваших аэропланах.
   - Ничего, старина, - стараюсь успокоить начальника тыла.  -  Раз  стоим
невредимыми рядом - долго жить будем.
   Неподалеку от места вынужденной  посадки  высилась  железная  труба  на
расчалках.  Пошли  туда.  Пришли,  как   \302\   оказалось,   на   маленький
спирто-водочный завод. Старик сторож горестно прошамкал:
   - Все побили, ироды, все растащили...
   - Станция поблизости есть? - спрашиваю его.
   - Станция? - переспросил сторож.  -  А  как  же?  Уне-ча  рядом.  Верст
восемнадцать до нее.
   Мы загоревали: по непролазной грязи и  к  утру  не  дойдем.  Но  старик
выручил:
   - У меня есть кобылка. Старая, правда, но как-нибудь дотащит.  Если  не
побрезгуете, запрягу вон в тот рыдван и довезу.
   Причем тут брезговать? Важно побыстрее добраться до станции.
   А там мы, сердечно отблагодарив старика, сразу направились  к  военному
коменданту.
   - Как быстрее добраться до Брянска? - спросил я.
   - Пассажирские не ходят, - ответили мне. -  Порожняк  скоро  буду  туда
отправлять.
   Залезли мы в товарный холодный  вагон,  расположились  там  на  полу  и
быстро уснули.
   К утру товарняк прибыл на  место.  Огромный  железнодорожный  узел  был
забит эшелонами. К великой радости, мы  обнаружили  там  состав,  в  котором
размещался один из наших аэродромных батальонов,  направляющийся  на  фронт.
Командир Герасим Васильевич Рапацкий пригласил нас к себе. Там мы впервые за
два дня по-настоящему обогрелись и пообедали.
   В разговоре с комбатом выяснилось, что здесь  находятся  и  ждут  своей
отправки батальоны аэродромного обслуживания,  которыми  командовали  Савин,
Некипелов и Попов. Мы с Семеновым встретились с ними и обсудили  предстоящие
дела.
   Поезд направлялся в Киев. В Дарнице мы сошли, добрались до аэродрома, а
оттуда самолетом махнули в Коростень. Здесь должны разгружаться эшелоны. Для
их встречи заблаговременно вылетела оперативная группа.
   Но в Москве я получил новое указание. Сразу же передал его руководителю
оперативной группы:
   - Эшелоны направлять в Сарны, Владимирец и Городец. Оставьте  на  месте
двух офицеров, а с остальными немедленно выезжайте в Сарны.
   Аэродром в Сарнах, где я приземлился  на  По-2,  представлял  небольшую
площадку песчаного грунта. Снег начал \303\ уже таять, и солдаты аэродромной
команды копали  канавы  для  стока  воды.  Здесь  я  познакомился  с  полком
истребителей ПВО, охранявшим город и железнодорожный узел. Позже  эта  часть
вошла в состав нашей армии.
   - Пока летают только разведчики, -  доложил  командир.  -  Бомбежек  не
было.
   Через день картина изменилась. Части быстро разгружались и своим  ходом
отправлялись по раскисшим дорогам в заранее определенные районы.
   Вскоре гитлеровцы заметили переброску наших войск и решили  нанести  по
станции бомбовый удар. Но наши радиолокаторщики вовремя заметили приближение
вражеских бомбардировщиков. Навстречу им немедленно вылетели  истребители  и
перехватили их в 70 километрах от города.
   Фашисты не ожидали появления в небе советских  самолетов,  шли  плотным
строем, без всякого прикрытия. За эту беспечность они поплатились  дорого  -
потеряли 30 машин.
   После такого разгрома противник стал посылать к Сарнам  лишь  одиночные
самолеты, и то только ночью. А летчиков-ночников у нас тогда было  мало,  не
хватало и зенитных средств.
   Поэтому вражеским бомбардировщикам порой удавалось прорваться к цели  и
сбросить смертоносный груз. За короткое время чистенький деревянный  городок
Сарны оказался наполовину сожженным.
   Весенняя распутица также серьезно осложняла боевую  деятельность  нашей
авиации. Тыловые части медленно и с большими трудностями продвигались  в  те
районы, где требовалось оборудовать взлетно-посадочные полосы и  стоянки.  К
18 марта на новое место сумели перелететь только 18 Ил-2, 14 Як-9, 5 Пе-2  и
85 По-2. Остальные самолеты, как на приколе, сидели на  прежних  аэродромах.
\304\



БОИ ЗА КОВЕЛЬ

   Главным направлением действий войск на нашем участке фронта было  в  то
время ковельское. В этом городе скрещивались пути, ведущие на Киев и Одессу,
на Люблин и Брест. "В Ковеле  лежат  ключи  к  Висле",  заявил  в  одном  из
приказов немецкий генерал Гиле. Неспроста  гитлеровцы  построили  здесь  три
линии мощных оборонительных укреплений. За  Бугом,  в  районе  Люблина,  они
держали в резерве немалое количество войск. И хотя  численное  превосходство
было на стороне противника, наши войска продолжали наступление:  70-я  армия
на брестском направлении, а 47-я армия - на ковельском. К тому же 47-я армия
располагала всего двумя  стрелковыми  корпусами,  а  действовала  на  фронте
шириной до 60 километров.
   Весенняя распутица мешала бесперебойно и в нужном  количестве  снабжать
части боеприпасами и продовольствием. Снарядов и патронов  там  не  хватало.
Артиллерия и танки часто  застревали  в  грязи  и  отставали  от  пехоты.  В
результате части 47-й армии подошли к Ковелю ослабленными. Тем  не  менее  к
исходу 18 марта им удалось  окружить  город,  гарнизон  которого  насчитывал
около 10 тысяч человек.
   Для прорыва кольца гитлеровское командование начало перебрасывать  силы
с холмского и брестского направлений. Вступив в бой, они начали теснить наши
войска. Требовалось во что бы то ни стало остановить  и  обескровить  врага.
Большую роль здесь призвана была сыграть авиация. А мы пока  не  располагали
достаточными силами. Многие полки все еще находились на прежних аэродромах и
оказались далеко от линии фронта.  Нужно  было  срочно  перебрасывать  их  в
другие пункты, а оборудование новых аэродромов еще не закончилось. \305\
   И как на грех, 14-й и 30-й инженерные батальоны, которым следовало этим
заниматься, прибыли туда с большим опозданием. Вся тяжесть  работы  пришлась
на долю батальонов аэродромного обслуживания. А у них  и  без  того  хватало
забот.
   Надо отдать должное работникам тыла. По нескольку суток  трудились  они
без сна и отдыха, но все необходимое сделали.
   Припоминаю такой случай. Автороте  дали  задание  срочно  доставить  на
аэродром довольно большое  количество  горючего.  А  людей  в  подразделении
оказалось мало. Водителям  пришлось  самим  закачивать  бензин  в  цистерны.
Причем   трудились   они   темной,   дождливой   ночью,   строго    соблюдая
светомаскировку. И воины-труженики отлично справились с  заданием.  Несмотря
на плохие,  раскисшие  дороги,  они  к  утру  полностью  завершили  доставку
горючего. Работу, на которую в  обычных  условиях  отводится  3-4  дня,  они
выполнили за половину суток.
   19 марта авиация начала боевую работу, хотя погода была явно  нелетная.
Дул холодный, порывистый ветер, высота облаков не превышала 200  метров.  Но
штурмовики парами и небольшими группами уходили в  серое  весеннее  небо.  С
утра до сумерек наносили они удары по окруженному ковельскому гарнизону,  по
коммуникациям и резервам противника.
   Особенно хорошо поработали летчики 70-го гвардейского штурмового полка.
После  их  налетов  в  районе  окружения   возникло   немало   пожаров.   На
железнодорожных перегонах они разбили три паровоза, подожгли три состава,  в
нескольких местах разрушили полотно.
   В чрезвычайно трудных условиях  протекал  полет  шестерки  штурмовиков,
возглавляемой старшим лейтенантом Николаем  Опариным.  Едва  она  отошла  от
аэродрома, как повалил снег.  Горизонт  закрыла  мутная  пелена.  Не  успели
проскочить ее - попали под сильный дождь.  Временами  видимость  становилась
настолько плохой, что летчики переставали различать соседние самолеты. И все
же они сумели прорваться к железнодорожной станции и  разбили  стоявший  там
эшелон с войсками.
   До 5 апреля стояла плохая погода.  Дожди,  перемежающиеся  снегопадами,
приковали к земле почти все самолеты.  На  задание  летали  лишь  отдельные,
наиболее подготовленные экипажи. \306\
   Утром 26 марта на разведку погоды  вылетел  гвардии  старший  лейтенант
Староконь.  Пробившись  через  снегопад  к  линии  фронта,  он   увидел   на
заснеженном поле две стрелковые цепи, которые вели  огневой  бой.  С  высоты
было трудно разобраться - где  свои,  где  чужие.  Летчик  сделал  несколько
кругов. И тут с земли взвились две ракеты, но не зеленые,  как  должно  было
быть сегодня, а красные. "Стоп, тут что-то неладно", - сообразил  Староконь.
Значит,  ему  указывает  цель  не  наша  пехота,  а  противник,  намереваясь
обмануть.
   Староконь уточнил направление атаки и повел самолет к земле.  Свинцовые
струи хлестнули по вражеской цепи. Еще заход, еще один. Пять  атак  произвел
летчик. Огонь вел также стрелок. Убитые фашисты так  и  остались  лежать  на
снегу, а уцелевшие в панике заметались, отыскивая укрытия.
   При поддержке штурмовика наши пехотинцы поднялись в атаку  и  оттеснили
гитлеровцев.
   Читая об этом факте в донесении, я вспомнил другой случай, произошедший
со Староконем раньше. При выполнении очередного боевого задания  летчик  был
ранен в шею. Но он не покинул  строй,  одной  рукой  зажал  рану,  а  другой
продолжал управлять самолетом. Домой Староконь возвратился вместе со  всеми,
посадил машину, но вылезти из кабины уже не мог: из-за большой потери  крови
лишился сознания. Его осторожно вытащили и отправили  в  лазарет.  Когда  он
немного поправился, я там же вручил ему орден Красного Знамени.
   В   эти   дни   отличились   многие    экипажи    штурмовиков.    Имена
летчиков-гвардейцев