тца  она
уже в счет не брала: он часто болел, а потом и совсем слег.
   Николай воевал в частях особого назначения (ЧОН), в  боях  с  бандитами
получил семь ранений, в двадцатом  году  заслужил  орден  Красного  Знамени.
Вернулся домой худой, обросший, на теле живого места  нет,  а  сам  веселый,
глаза горят.
   - Ничего, - говорит. - Беляков разбили, теперь жить хорошо будем.
   В двадцать первом году в  Самарку  из  Сухого  Отрога  стали  приходить
письма одно печальнее другого. Родные и  близкие  переселенцев  сообщали:  в
Заволжье голод, люди мрут, просят хоть чем-нибудь помочь. Получили и  мы  от
родных такую весточку. Отец и говорит нам с Николаем:
   - Езжайте, ребята, захватите с собой семян,  полоски  вспашете.  Негоже
родню в беде оставлять. А мы с матерью  пока  здесь  перезимуем.  Я  уж  сам
теперь не работник.
   В Заволжье вместе с нами поехало, откликнувшись на  беду,  чуть  ли  не
пол-Самарки. Все лето и осень провели в  пути  и  только  к  зиме  добрались
наконец до родного селения. Помогли родичам, потом продали лошаденок,  \287\
купили избенку и прожили в ней с братом зиму. А весной Николай и говорит:
   - Что ж, Федор. Видать, судьба велит нам жить в родном гнезде. Вертайся
в Самарку, забирай отца с матерью.
   Купил я билет до Семипалатинска, много суток  ехал  поездом,  потом  на
перекладных добрался наконец до Самарки. Вхожу в дом. Отец уже не вставал  с
постели. Как увидел меня - крикнул на радостях:  "Федя"  и  сердце  старого,
измотанного жизнью человека перестало биться.
   Похоронили мы его рядом с могилой Тимофея и стали собираться в обратный
путь.
   Зима в Заволжье в двадцать четвертом году  выдалась  малоснежная  и  на
редкость суровая. Морозы стояли такие, что птицы на лету замерзали. Выйдешь,
бывало, на улицу и слышишь, как потрескивают заиндевевшие деревья.
   В один из таких холодных дней кто-то, сейчас уж и не помню,  привез  из
города в Сухой Отрог, где мы жили, скорбную весть: умер Ленин
   Имя Ленина в нашей семье произносилось  с  трепетным  благоговением.  О
жизни  и  революционной  деятельности   Ильича   вам,   школьникам,   многое
рассказывали на уроках учителя. За идеи его, за революцию и Советскую власть
сражались с беляками в гражданскую мои старшие братья Николай и Иван.
   С именем Ленина были связаны все социальные перемены  в  селе.  Изгнали
помещиков Мальцева  и  Шишкина,  а  земли,  имущество  передали  беднякам  и
батракам. Крестьяне впервые вздохнули свободно.
   Рассказы о Ленине от людей, видевших его, беседовавших с ним, я впервые
услышал в деревне Самарке, на Алтае. В 1918 году туда прибыла большая группа
питерских рабочих с семьями. В Питере было голодно, заводы и фабрики стояли.
Делегация рабочих пришла к Ленину и попросила отправить их в деревню.
   Владимир Ильич  одобрил  стремление  рабочих  жить  трудовой  коммуной,
посоветовал, как помочь крестьянам в укреплении Советской власти на  местах,
показать пример: построить на новом месте школу, больницу, клуб,  мастерские
для ремонта  сельскохозяйственного  инвентаря.  По  указанию  В.  И.  Ленина
коммунарам выделили 200 военных палаток, 6  походных  кухонь,  хлебопекарню.
\288\
   Коммунары прибыли, имея при  себе  50  винтовок.  Эта  предосторожность
оказалась не лишней.  Оружие  потом  пригодилось  в  борьбе  с  бандитами  и
кулачеством.
   Поселились коммунары недалеко от Самарки, провели первую пахоту и,  как
советовал   Владимир   Ильич,   открыли   поначалу   кузницу,    мастерскую,
хлебопекарню.  Между  рабочими  и  сельской  беднотой  с  первых   же   дней
установилась крепкая дружба. Коммунары помогали  им  чем  могли,  разъясняли
первые декреты Советской власти,  несли  в  трудовые  массы  крестьян  слово
большевистской правды.
   С огромным вниманием слушали самарцы рассказы пи-терцев о Ленине.  Ведь
некоторым из них посчастливилось быть в Смольном, разговаривать  с  Ильичем.
Эти беседы без нас, мальчишек, не обходились. Забьемся, бывало, в угол избы,
а то взберемся на палати и слушаем, открыв рты. Такие  вечера  являлись  для
крестьян первыми уроками политграмоты, раскрывали им глаза  на  происходящие
события.
   Многие  из  питерцев,  прибывших  на  Алтай,  в  1918-  19  годах  были
расстреляны колчаковцами, другие ушли в подполье и  возглавили  партизанскую
борьбу прииртышских крестьян и казахов, объединившихся в народных батальонах
со звучным названием "Горные орлы Алтая".
   Командиром "Горных орлов", как я потом уже узнал, был прапорщик царской
армии коммунист Никита Иванович Тимофеев, уроженец Алтая, вернувшийся  домой
после мировой войны с эшелоном питерских рабочих. Его ближайшим помощником и
другом был Иван Васильевич Воробьев. Много  хорошего  тогда  рассказывали  о
петроградцах Концевом, Виноградове,  балтийском  матросе  Филькине.  Питерцы
являлись посланцами Ленина, люди верили им, шли за ними.
   В отряде "Горных орлов" служил и мой брат Николай.
   В тот день, когда в село пришла печальная весть  о  смерти  Ильича,  мы
всей семьей сидели за столом, обедали. Мать налила в большую  чашку  постный
суп, посмотрела на портрет Владимира Ильича Ленина,  который  я  вырезал  из
какого-то журнала и приклеил на стене, и, утирая  глаза  кончиком  ситцевого
платка, сказала с болью:
   - Батюшка наш дорогой. Мало пожил, сердечный...
   Старая  неграмотная  крестьянка  по-своему   выразила   великое   горе,
постигшее нашу страну, все человечество. \289\
   А  Николай  сурово  сдвинул  брови,  отложил  в  сторону   выщербленную
деревянную ложку, вышел из-за стола, торопливо достал кисет. Я видел, как  у
него  мелко-мелко  дрожали  руки,  когда  он  скручивал   цигарку.   Махорка
рассыпалась, он с гневом бросил на пол клочок  газеты,  который  только  что
крутил, подошел ко мне, положил тяжелую, изувеченную  в  боях  руку  на  мое
плечо и сказал наставительно:
   - Какой  был  человек,  Федюня,  какой  человек!  Наш  комиссар  о  нем
рассказывал...
   Отвернулся и смахнул слезу.
   У меня тоже защемило под сердцем, но я тогда еще не мог осмыслить  всей
глубины всенародного горя.
   На другой день состоялся траурный митинг.  В  центре  села  на  высоком
берегу реки Иргиз собрались, несмотря  на  лютый  холод,  стар  и  млад.  Из
Балакова приехали на санях рабочие. Слова выступающих были просты, как  сама
правда, и потому хватали за душу.
   Как-то Николай сказал мне:
   - Тебе, Федор, учиться надо.
   Я и сам об этом не раз думал. Ведь окончил всего  три  класса  сельской
школы. Но для учебы в городе нужны были деньги, а их у нас даже  на  керосин
не хватало.
   И все же я твердо решил поехать в Самару,  хотя  ясно  не  представлял,
какие трудности мне предстоит преодолеть в большом, незнакомом городе.
   ...Всю дорогу, пока пароход лениво шлепал плицами по речной глади, меня
не покидало щемящее чувство тоски. С пристани я прошел на примыкавшую к  ней
площадь и остановился  в  раздумье:  куда  идти?  В  городе  ни  родных,  ни
знакомых.
   Приютили меня грузчики, расспросили, зачем приехал, похвалили за доброе
намерение.
   - Парень ты молодой, - сказал один из них. - Пока есть сила да  желание
- учись. В городе тут учреждение есть, просветом его называют...
   -  Не  просветом,  а  губполитпросветом,  -  поправил  товарища  другой
грузчик.  -  Только  вчера  книги  туда  отвозил.  Пачек,  наверное,  десять
набралось. В этот губполитпросвет тебе и надо наведаться, парень.
   "Губполитпросвет", -повторил я мысленно  мудреное,  впервые  услышанное
слово. И переспросил:
   - А что это такое? \290\
   - Да ничего особенного. Учителки там ходят, книжки листают,  -  пояснил
тот, что вчера побывал в этом учреждении.
   Утром пошел в город искать  этот  самый  "губполитпросвет".  Нашел  его
только к полудню. Поднявшись по лестнице на второй этаж,  робко  постучал  в
первую попавшуюся  дверь.  Меня  встретила  моложавая  интеллигентного  вида
женщина в очках.
   - Вы к кому, юноша?
   Я объяснил, зачем пришел. Женщина в очках дружелюбно рассмеялась.
   - А что вы окончили?
   - Три класса сельской школы.
   - Давно?
   - Шесть лет тому назад.
   Лицо женщины стало серьезным. Она еще  раз  внимательно  посмотрела  на
меня и, видимо заметив в моих глазах мольбу, сказала:
   - За городом есть школа взрослых. Учатся там в  основном  рабочие.  Вас
это устроит?
   Я был на седьмом небе от такого предложения. Наконец стану  учиться.  А
где и на что придется жить - об этом как-то не думалось.
   - Хорошо, напишите заявление, - сказала женщина и положила передо  мной
листок бумаги.
   До экзаменов оставалось  еще  полторы  недели.  На  последние  гроши  я
вернулся домой, уверенный, что все теперь пойдет хорошо. Но эта  уверенность
рассеялась  как  дым,  когда  снова  приехал  в  Самару  и  предстал   перед
экзаменационной  комиссией.  Из-за  слабой  общеобразовательной   подготовки
испытаний я не выдержал.
   Школой  взрослых  заведовала  Раиса  Тимофеевна   Филимонова,   чуткая,
обаятельная женщина. Ее,  видимо,  подкупила  та  настойчивость,  с  которой
деревенский паренек  добивался  поступления  на  учебу.  Но  таких,  как  я,
оказалось еще несколько человек. После экзаменов Филимонова пригласила нас в
свободную комнату и сказала:
   - Подождите дня два-три.  Я  сегодня  переговорю  кое  с  кем,  попрошу
создать для вас подготовительную группу.
   О возвращении домой не хотелось думать. С какими  глазами  предстану  я
перед матерью, братом, сестрой, односельчанами?.. Стыдно. \291\
   Но на что дальше жить? Деньги кончились. Никакой специальности  у  меня
нет. Да и работу в те годы было не так просто найти. И тут  мне  вспомнилось
напутствие матери:  в  селькредсоюзе  (кредитное  товарищество)  служит  наш
односельчанин Василий Иванович Судаков. Он, правда, меня не знал, из деревни
уехал давно, но я все-таки решил сходить к нему.
   Василий Иванович встретил меня приветливо, повел в контору.
   - Дворником хотите? - спросили там. - Другой работы нет.
   Что ж, дворником так дворником. Есть надо - на все согласишься.
   Работа оказалась тяжелой.  Но  к  трудностям  мне  не  привыкать.  Днем
трудился в поте лица, а вечером торопился в школу. Спасибо Раисе  Тимофеевне
- добилась-таки она открытия подготовительного класса.
   Школа находилась на далекой окраине города. Денег на трамвай  часто  не
бывало.  Приходилось  туда  и  обратно  ходить  пешком.  Жил  где  придется.
Случалось ночевать даже в конюшне. И с какой же я ненавистью  смотрел  тогда
на новоявленных буржуев, которых немало развелось в годы нэпа в Самаре.
   В школе я подружился с рабочим Гусевым. Он был намного старше меня,  но
его почему-то все ласково называли  Васей.  Он  работал  на  трубном  заводе
литейщиком. Вместе мы закончили подготовительный  курс,  и  нас  перевели  в
первый класс.
   Наступило лето. Из дому пришло письмо: "Учись,  Федор,  старательно,  -
писал брат Николай. - Дома тебе делать нечего, голодно тут.  А  я  уезжаю  с
матерью в Сибирь". Мне стало совсем грустно. Спасибо,  Вася  Гусев  морально
поддержал. Ведь должность дворника в сель-кредитсоюзе сократили, и я кое-как
перебивался случайными заработками.
   Осенью 1924 года удалось устроиться на табачную фабрику "Экспресс". Там
меня приняли в комсомол (был ленинский призыв 1924 года). Но  вскоре  и  там
оказался не у дел. Пошел на одно из пищевых предприятий чернорабочим.  Здесь
уже я почувствовал, что твердо становлюсь на ноги. Шутка ли: мне уплатили за
первый же месяц 28 рублей. С такими деньгами я  считал  себя  богачом,  снял
даже комнату в частном доме. Учиться стало легче. \292\
   Прошли три года. Школу я закончил  и  прочно  вошел  в  семью  рабочего
класса, проникся  его  интересами.  В  субботу  и  по  воскресеньям  рабочая
молодежь выходила в поле и там под  руководством  шефов  -  воеппых  училась
стрельбе, участвовала в разных походах, военных играх и т. д.
   На фабрике "Пищевик" в  1927  году  меня  приняли  кандидатом  в  члены
ВКП(б), как рабочего с двухлетним производственным стажем. Там я  с  головой
окунулся в  общественную  жизнь:  стал  членом  бюро  комсомола,  редактором
стенной газеты. Кроме того, активно участвовал в рейдах "легкой  кавалерии".
Когда в 1928 году настало время  призыра  в  армию,  в  моей  судьбе  принял
участие весь коллектив. Нас, призывников, на неделю освободили от  работы  -
отдохните, мол, справьте свои личные дела. Устроили торжественное собрание -
с речами, добрыми пожеланиями,  товарищеским  ужином.  Тут  же  вручили  нам
подарки и деньги, собранные коллективом. Это меня так тронуло, что я слов не
находил, чтоб отблагодарить товарищей.
   Но вечером, в трамвае, в толчее и давке, какой-то жулик вытащил у  меня
деньги. Пропали и документы. Что делать?
   На следующий день  прихожу  к  секретарю  парторганизации  производства
старому большевику Ивану Семеновичу Трофимову и рассказываю  о  своей  беде.
Тот выслушал, усмехнулся в усы, обнял  за  плечи  и  участливо,  по-отцовски
сказал:
   - Вот тебе, Федор, первый урок: рот  не  разевай,  будь  бдительным.  В
армии это качество особенно необходимо. Сам служил,  знаю.  К  врагам  нашим
проявляй бдительность. А беду с деньгами поправим.
   И действительно, в тот же день товарищи снова собрали какую-то сумму  и
предложили мне.
   - Иван Семенович, не возьму, стыдно, - говорю Трофимову. -  Рабочие  от
себя отрывают, а я, раззява...
   - Бери, бери, - наставлял он. - С кем грех да беда не случается.
   * * *
   Фашистское командование упорно не желало мириться с потерей невельского
узла. Оно подтянуло свежие силы \293\ и предприняло ряд отчаянных  контратак
на рубеже  Бир-каны  -  станция  Сенютино,  чтобы  вынудить  наши  войска  к
отступлению. Резко повысилась и активность вражеской авиации.  За  день  она
делала до 300 самолето-вылетов. Нашим  истребителям  в  те  дни  приходилось
особенно туго. Но они духом не падали.
   За один день 9 октября только Герой Советского  Союза  гвардии  капитан
Смирнов уничтожил четыре вражеских самолета.
   Наиболее упорные воздушные бои развернулись 10 октября. В этот  день  в
воздухе патрулировал группами весь истребительный полк.
   В первом вылете  группу  истребителей,  прикрывавших  наземные  войска,
снова возглавил гвардии капитан Смирнов. Прибыв в заданный район, он услышал
сообщение станции наведения:
   "В районе озера Сенница - группа немецких  бомбардировщиков,  прикрытых
шестью "фоккерами".
   Смирнов направился туда и завязал там бой.
   Первым, меткой очередью, сбил "Фокке-Вульф-190"  гвардии  лейтенант  П.
Углянский. Остальные вражеские самолеты не выдержали и поспешили удрать.
   Через  несколько  минут  группа  Смирнова   встретилась   с   четверкой
"фоккеров" и снова навязала им бой. Оттягивая противника на свою территорию,
гвардейцам удалось  отсечь  одного  "фоккера"  и  зажать  в  клещи.  Смирнов
атаковал его. Гитлеровец резко перевел машину в пикирование, но спастись ему
не удалось. Гвардии лейтенант Чап-лиев атакой  сверху  сзади  вогнал  его  в
землю. Бой происходил недалеко от нашего аэродрома на глазах  у  летчиков  и
механиков.
   Вторая группа  истребителей,  ведомая  гвардии  майором  Н.  Магериным,
встретилась  с  восемнадцатью  бомбардировщиками  Ю-87,  которых  прикрывала
четверка "фоккеров". Когда гвардии лейтенант Милаев одного  из  них  поджег,
остальные растерялись. Этим воспользовался Магерин. Вместе с  товарищами  он
обрушился на "юнкерсов". Трех они сбили, остальных обратили в бегство.
   В сводке Совинформбюро об этом было сказано так:
   "Летчики-истребители  части  под  командованием  гвардии  подполковника
Родионова в ожесточенных воздушных боях сбили  18  вражеских  самолетов,  не
потеряв со своей стороны ни одной машины". \294\
   Командующий 3-й ударной  армией  генерал-лейтенант  К.  Н.  Галицкий  и
командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант  авиации  Н.  Ф.  Папивип
дали высокую оценку действиям 28-го гвардейского истребительного  полка.  12
октября  мы  с  радостью  узнали  о  награждении  летчиков,  отличившихся  в
последних   боях.   Прославленные   истребители   командир   полка   гвардии
подполковник Олег Родионов, гвардии капитан Алексей Смирнов и гвардии  майор
Николай Магерин за  умелое  руководство  боевыми  действиями  на  невельском
направлении  награждались  боевыми  орденами  Александра  Невского.   Ордена
Красного Знамени получили тогда Исаев, Быковец, Кисляков, Мазурин,  Насонов,
Логинов, Углянский  и  Чаплиев.  Летчики  Милаев  и  Черноглазов  награждены
орденами Отечественной войны 1-й степени.
   Напряженно пришлось поработать тогда и штурмовикам.  При  появлении  их
над полем боя немецкие артиллерийские и минометные батареи обычно прекращали
огонь. А так как они были хорошо замаскированы, то отыскать их с воздуха  не
представлялось возможным.  В  этих  случаях  на  помощь  штурмовикам  всегда
приходила пехота. Ракетами и огнем из орудий она указывала самолетам  нужные
цели.
   Воспользовавшись  помощью  пехотинцев,  штурмовики  под   командованием
гвардии  лейтенанта  Молева  разгромили  однажды  большую  группу  фашистов,
тщательно укрывшихся в лесу у шоссе Невель  -  Великие  Луки.  Впоследствии,
когда этот участок был занят  нашими  частями,  там  нашли  шесть  сожженных
танков, 12 автомашин, 4 разбитых орудия.
   В боях за  Невель  особенно  крепкая  боевая  дружба  завязалась  между
истребителями и штурмовиками. Одни ревностно охраняли  других  от  нападения
вражеских самолетов. Как-то  группа  "Аэрокобр"  под  командованием  летчика
Сорокина прикрывала  штурмовиков,  обрабатывавших  цель  в  глубине  обороны
противника. Вражеские зенитчики  подбили  Ил-2  гвардии  капитана  Монахова.
Чаплиев и Углянский прикрывали его до тех  пор,  пока  штурмовик  не  достиг
своей территории и не совершил вынужденную посадку. И только после того  как
Монахов, поднявшись на плоскость штурмовика, помахал  им  рукой,  Чаплиев  и
Углянский взяли курс на свой аэродром.
   В период боев на невельском направлении в \295\ авиационных  полках  ни
на один час не прекращалась партийно-политическая работа. В перерывах  между
боями агитаторы рассказывали о боевых делах летчиков и механиков, их подвиги
описывались в боевых листках и специально издаваемых листовках.
   Регулярно проводились заседания  партийных  бюро,  собрания  партийного
актива, на которых коммунисты обсуждали вопросы, связанные с боевой работой.
В этот период  усилился  приток  заявлений  в  партию.  В  71-м  гвардейском
штурмовом полку только за несколько дней в члены  и  кандидаты  партии  было
принято 11 человек. Среди них - лучшие летчики Ширинкин и Морозов, воздушные
стрелки Гаврилов и Румянцев.
   В 28-м гвардейском истребительном полку в члены ВКП(б) приняли  гвардии
лейтенанта Углянского. Его заявление разбирали  сразу  после  того,  как  он
вернулся с боевого задания. Летчик вошел  в  землянку.  Там  уже  сидели  за
столом члены партийного бюро. Парторг капитан Медведев открыл заседание...
   Короткая, но яркая биография оказалась  у  Углянского.  Он  прославился
смелостью  и  отвагой,  награжден  тремя  орденами  и  медалью  "За  оборону
Ленинграда". Всего лишь пять  дней  назад  командир  написал  на  Углянского
боевую характеристику. Но она уже успела устареть. За эти  дни  летчик  сбил
еще четыре самолета, три из них - в один день.
   - Принят единогласно, как  отличившийся  в  боях,  -  объявил  Медведев
результат голосования.
   С 6 по 24 октября 1943 года в районе Невеля  авиагруппа  6-й  воздушной
армии произвела 675 вылетов, уничтожила 52 самолета противника. Наши  потери
- 8 истребителей  и  6  штурмовиков.  Легкобомбардировочный  полк  333  раза
вылетал на боевые задания, не потеряв при этом ни одной машины.
   В те дни в армейской газете было опубликовано письмо  гвардии  сержанта
И. Омельченко, которое очень точно выражало чувства,  испытываемые  рядовыми
пехотинцами к нашим летчикам. В письме говорилось: