ве.
   За время войны Григорий Федорович совершил 199 боевых вылетов,  117  из
них на разведку,  отснял  с  воздуха  территорию,  равную  20000  квадратных
километров, \238\ сбросил над городами и поселками, временно оккупированными
фашистами, 2213000 листовок.
   В 1954  году  Махринов  успешно  окончил  Военно-воздушную  академию  и
продолжал служить в Вооруженных Силах.
   Среди штурманов бытует выражение  "птичье  чувство  ориентировки".  Оно
сложилось  под  влиянием  многолетних  наблюдений  за  поведением  пернатых,
которые из дальних странствий возвращаются непременно в свои гнездовья.
   Вот таким птичьим чутьем обладал и старший лейтенант  Николай  Канищев.
Куда бы он ни летал, в какой бы погодной обстановке ни оказывался  -  всегда
безошибочно находил и нужную цель, и дорогу  домой.  По  мастерству  ведения
разведки, особенно по воздушному фотографированию, трудно было  назвать  ему
равных.
   Перед войной Канищев учился в Воронежском университете.  Затем  окончил
Краснодарское   военно-авиационное   училище   и   в   двадцать   лет   стал
летчиком-инструктором.   Позже   работал    преподавателем    Мелитопольской
авиационной школы. Когда на страну напали фашисты, Канищев  подал  рапорт  с
просьбой направить на фронт. Но ему отказали: подготовка авиационных  кадров
тоже была тогда нужным делом.  Однако  Канищев  настоял  на  своем  и  пошел
воевать рядовым штурманом тяжелого воздушного  корабля.  Он  совершил  около
сотни боевых вылетов. Потом его, как опытного специалиста, перевели  в  72-й
отдельный    разведывательный     авиаполк     на     должность     старшего
летчика-наблюдателя.
   179 боевых вылетов, в том числе сто ночных, совершил Канищев  за  время
войны. В январе 1945 года он, как я  уже  рассказывал,  отличился  вместе  с
Иваном Великим при разведке дороги Познань - Берлин.
   Полковник Канищев и поныне находится в кадрах. В 1950 году  он  успешно
окончил штурманский факультет Военно-воздушной академии  и  работает  сейчас
штурманом в одном из военных округов.
   На фронте хорошо знали мастера воздушной разведки командира  эскадрильи
майора Алексея Криворученко, ставшего впоследствии Героем Советского  Союза.
Я могу привести  только  одну  цифру:  27000  квадратных  километров.  Такую
огромную площадь он сфотографировал с воздуха. \239\ А ведь каждый полет был
сопряжен с риском для жизни.
   При выполнении одного из заданий шестерка "мессеров"  подожгла  самолет
Криворученко. А на  борту  у  него  имелись  бомбы.  Но  отважный  разведчик
хладнокровно выбрал цель и накрыл ее. Когда перетянули линию фронта и надежд
на спасение самолета не осталось, Криворученко  приказал  экипажу,  покинуть
машину. Сам он, как и полагается командиру, оставил ее последним.
   135 боевых вылетов совершил за полтора  года  войны  штурман  одной  из
разведывательных эскадрилий капитан Владимир Смирнов, ставший в апреле  1944
года Героем Советского  Союза.  Этот  человек  сочетал  в  себе  все  лучшие
качества воздушного разведчика: храбрость и выдержку,  летное  мастерство  и
зоркий глаз следопыта. Много раз он горел,  падал  на  землю,  был  ранен  и
контужен, а  все  оставался  жив  и  после  излечения  возвращался  в  строй
воздушных бойцов. Но в июле 1944 года во время  одного  из  разведывательных
полетов храбрый следопыт погиб.
   ...Представление  о  воздушных  разведчиках,   людях   мужественной   и
романтической профессии, было бы неполным, если бы я  не  рассказал  еще  об
одном человеке - о е И. Д. Завражнове. Выше о  нем  лишь  упоминалось.  Есть
люди, образ которых постепенно стирается из  памяти.  Но  такого,  как  Иван
Дмитриевич, забыть нельзя. В 6-й воздушной армии его знали буквально все.  О
нем  рассказывали  случаи,  напоминающие   легенды.   Силой   Иван   обладал
необычайной. Но не только и не столько этим он снискал себе  славу.  Был  он
прежде всего смелым, хорошо подготовленным летчиком и прекрасным командиром.
В части его любовно называли "Иван Завражнов - трижды отважный". И в  рифму,
и  во  всех  отношениях  правда.  На  груди  у  него  кроме  боевых  орденов
красовались три медали "За отвагу". Ими Иван Дмитриевич особенно гордился.
   В начале войны Завражнов водил в бой бомбардировщик,  потом  переучился
на истребителя. И тут  воинское  счастье  ему  на  время  изменило.  Правда,
виноват в этом прежде всего он сам.
   В ненастную погоду, когда мела пурга, Ивану Завражнову вдруг захотелось
побывать "в гостях" у немцев. Завел мотор "лага" и, ни у кого  не  спросясь,
даже никого не поставив о своем вылете в известность, махнул в  самый  \240\
центр демянского котла на базовый аэродром Глебовщина. Гитлеровцы,  понятно,
не ждали "гостя" в такую погоду и никакого противодействия нашему одиночному
истребителю  не  оказали.  А  тот,  как  хозяин,  прошелся   над   стоянками
транспортных самолетов и выпустил по ним весь комплект боеприпасов.
   Дерзкой  вылазкой  Завражнов  нанес  немалый  урон  фашистам.  На  свой
аэродром он возвратился  благополучно.  Герой,  да  и  только!  Но  генералу
Кондратюку, привыкшему во всем соблюдать надлежащий  порядок  и  дисциплину,
такая "самодеятельность", конечно, не  понравилась.  Он  снял  Завражнова  с
должности командира 238-го истребительного авиаполка и отправил в Максатиху,
располагавшуюся в глубоком тылу. Там, в учебном  полку,  я  и  встретил  его
осенью 1942 года, когда прибыл на Северо-Западный фронт.
   - Какими судьбами вас сюда занесло? -  спрашиваю  Завражнова,  которого
знал еще по войне с белофиннами. Тогда он летал на  самолете  СБ,  служил  в
авиабригаде Пятыхина. А она входила в состав  ВВС  13-й  армии,  которыми  я
командовал.
   - За непочтение родителей, - с горькой усмешкой  ответил  Завражнов  и,
ничего не тая, рассказал о своем проступке.  -  О  снисхождении  просить  не
смею, - добавил в заключение. - Наказан поделом. Только вот душа разрывается
на части, когда вижу, как к фронту  идут  самолеты.  Словно  в  ссылке  себя
чувствую.
   Командиром учебно-тренировочного полка в  Максати-хе  был  в  то  время
подполковник Лисов. Спрашиваю его:
   - Как работает Завражнов?
   - Отлично, но рвется на фронт. Надо его отпустить.
   Я пообещал Завражнову заступиться. Но, как только  заговорил  о  нем  в
штабе, Кондратюк вскипел. С трудом сдерживая себя, заявил:
   - Не позволю  разводить  партизанщину.  Пусть  поболтается  на  учебном
самолете, а когда поумнеет - видно будет.
   Короче, Кондратюк и  слышать  не  хотел  о  возвращении  Завражнова  на
прежнюю должность. Но вскоре Кондратюк уехал в  Москву,  командующим  армией
назначили  меня.  Через  несколько  дней  погиб  командир  отдельного  72-го
разведывательного авиационного полка.  Кем  его  заменить?  \241\  Тут  я  и
вспомнил об "изгнаннике" Иване Завражнове.
   - Согласны?- спросил его при встрече.
   - Разведчиком? Да это же просто здорово! Я всю жизнь об этом мечтал,  -
просиял Иван Дмитриевич.
   Так и стал Иван Завражнов командиром разведывательного полка. Здесь его
ненасытная до опасностей натура развернулась во всю ширь. В самую  ненастную
погоду он уходил на задания и неизменно привозил  исчерпывающие  сведения  о
противнике.
   Когда решалась судьба  Рамушевского  коридора,  Иван  Дмитриевич  почти
каждый  день  водил  свою  "пешку"  над  лесами  и   болотами   Приильменья.
Командующий  Военно-Воздушными  Силами  наградил  его   орденом   Александра
Невского.
   Весной 1943 года у нас на северо-западе наступило, как  я  уже  сказал,
временное затишье. Вдруг меня вызвал командующий фронтом. Когда все  деловые
вопросы были решены, И. С. Конев спросил:
   - Что там у вас случилось с подполковником Завражновым? Мы его  вызвали
к 15 часам на Военный совет. Послушать и вам будет не лишне.
   "Уж не натворил ли опять чего-нибудь Иван?-шевельнулась во мне тревога.
- Ни с того ни с сего командующий фронтом вызывать бы его не стал".
   Сижу, поглядываю на часы. На дворе дождь, молнии сверкают - 15 часов, а
Завражнова нет. 15.10  -  нет.  Конев,  подвинув  к  себе  какую-то  бумагу,
говорит:
   - Наверняка правильно тут о нем  написано.  Сразу  видно  -  к  порядку
человек не приучен.
   Член  Военного  совета  фронта  генерал-лейтенант  Владимир  Николаевич
Богаткин, сидевший с Коневым рядом, промолчал, потом поднялся, отошел к окну
и, ни к кому не обращаясь, сказал:
   - Ну и погодка...
   В это  время  дверь  открылась  и  на  пороге  выросла  могучая  фигура
Завражнова.  На  нем  не  было  ни  сухой  ниточки,  под  ногами  тотчас  же
образовалась лужа воды.
   - Разрешите?- вскинул он огромную ручищу к мокрому виску.
   Конев кивнул головой.
   Завражнов подошел к столу, засунул руку в карман \242\ и долго извлекал
оттуда вдвое сложенную измокшую летную книжку.
   - Вот! - положил он ее на стол перед командующим.
   Конев раскрыл книжку, расправил ладонью промокшие листки и углубился  в
содержание записей.
   - Так, так, - вдруг заинтересовался он. - Значит, сведения  об  обороне
противника на участке 34-й армии доставили вы?
   Завражнов кивнул головой.
   - И разведка аэродромов в Старой Руссе - ваша работа?
   Завражнов снова кивнул головой.
   Что не вылет, то подвиг. Подобревший Конев как бы между прочим сказал:
   - А ведь на тебя, Завражнов, заявление к нам поступило.  Будто  сам  на
разведку не летаешь, прикрываешься славой подчиненных.
   Завражнов недоуменно пожал плечами. Я вступился за командира полка:
   - Это клевета, товарищ командующий.
   - Ну, все ясно, - накрыл ладонью заявление  Конев.  -  Теперь  скажите,
почему вы опоздали на 15 минут?
   - В четырех километрах отсюда с машиной что-то стряслось. Мотор заглох.
Я бросил ее и побежал, вот и... опоздал.
   Конев нажал на столе кнопку. Вошел порученец.
   - Сколько у нас в резерве машин?
   - Четыре, товарищ командующий.
   - Так вот, мое распоряжение - один из виллисов  передать  подполковнику
Завражнову.
   - Спасибо, товарищ командующий, - расчувствовался и даже  покраснел  от
неожиданности Завражнов.
   Погиб Завражнов 28  августа  1943  года.  На  обратном  маршруте  после
выполнения задания его  самолет  зажали  в  клещи  вражеские  истребители  и
подбили.
   До линии фронта оставалось еще далеко. Прерывисто дыша, Завражнов время
от времени спрашивал по переговорному устройству штурмана:
   - Вася, скоро линия фронта?
   - Скоро, товарищ командир, скоро.
   Штурман чувствовал: с командиром творится что-то неладное, но  не  смел
его спросить об этом. А Завражнов, \243\ смертельно раненный, с  трудом  уже
управлял подбитой машиной, которая с каждой минутой теряла высоту.
   Когда наконец миновали линию фронта,  Завражнов,  собрав  остаток  сил,
выдохнул:
   - Прыгайте. Все прыгайте. И  прощайте...  Штурман  и  стрелок  оставили
машину. Летчик, выбрав какую-то прогалину, все же посадил машину. Но вылезти
из нее уже не смог. Когда осмотрели бездыханное тело Завражнова, поразились:
вражеский снаряд вошел ему в грудь и разорвался уже на  вылете,  за  спиной.
Ровно через месяц, 28 сентября, в газетах был  опубликован  Указ  Президиума
Верховного Совета о присвоении Завражнову  Ивану  Дмитриевичу  звания  Героя
Советского Союза. Но самого героя тогда уже не было в живых. \244\



В НАСТУПЛЕНИИ

   В феврале 1943 года войска Северо-Западного  фронта  (в  то  время  ими
командовал Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, членом  Военного  совета
фронта   был   генерал-лейтенант   В.   Н.   Богаткин,   начальником   штаба
генерал-лейтенант  В.  М.  Злобин)  обложили  16-ю  немецкую  армию  плотным
полукольцом. В районе Осташкове началось сосредоточение  оперативной  группы
генерал-лейтенанта М. С. Хозина. Зарылась в снег пехота, в тылу ее, в лесах,
заняла огневые позиции артиллерия. Расчеты пушек-сорокапяток разместились  в
ротах и батальонах. А мороз крепчал, мела поземка.
   В  ночь  перед  наступлением  небо  огласилось  шумом  моторов   ночных
бомбардировщиков По-2. Шел снег. И без того плохая видимость уменьшилась  до
предела. Но это не помешало "кукурузникам" за ночь совершить почти  шестьсот
вылетов.  Как  потом  установили  воздушные  разведчики,  они   подавили   и
уничтожили до тридцати артиллерийских и минометных  батарей.  Следы  взрывов
бомб были потом, в дневное время, хорошо различимы на  снегу.  А  главное  -
самолеты По-2 держали всю ночь вражеские войска в напряжении.
   Накануне  наступления  на  аэродромах  пашей   армии   шла   деятельная
подготовка к боевым вылетам. На самолеты  подвешивались  бомбы,  снаряжались
пушки и пулеметы. По взлетно-посадочным полосам ползали тракторы, очищая  их
от снега.
   Силы для операции готовились  немалые.  По  плану  взаимодействия  11-ю
армию должны были поддерживать 239-я и 240-я истребительные, 243-я штурмовая
и  242-я  ночная  бомбардировочная  авиадивизии,  а  также   Краснознаменный
бомбардировочный авиаполк. 53-ю армию - 1-й штурмовой и  1-й  истребительный
авиакорпуса. В дальнейшем \245\ часть  авиации  переключилась  на  поддержку
сначала 34-й армии, а затем - 27-й и 1-й ударной.
   Работники штаба и политотдела выехали в части задолго  до  наступления,
там проводились партийные и комсомольские  собрания,  обсуждалось  обращение
командующего к воинам воздушной армии. Все авиаторы жили одним стремлением -
как можно  лучше  помочь  пехоте  при  прорыве  вражеской  обороны,  нанести
противнику возможно больший  урон.  Усилился  приток  заявлений  с  просьбой
принять в Коммунистическую партию.
   Мглистый рассвет 15 февраля 1943 года,  когда  заговорили  пушки,  нам,
авиаторам, принес немало огорчений. Снегопад  не  прекращался,  в  метельной
круговерти невозможно было отличить землю от  неба.  На  запросы  командиров
синоптики охрипшими голосами отвечали: "Улучшения  погоды  не  предвидится".
Их, конечно, ругали,  словно  от  них  зависело  прекратить  разбушевавшуюся
вьюгу.
   В период наступления я все время находился вместе  с  командующим  11-й
армией. Нервы у меня были взвинчены до  предела.  Проделали  такую  огромную
подготовительную  работу,  а  из-за  погоды  полки   беспомощно   стоят   на
аэродромах.
   Заметив мое состояние, командующий успокаивающе сказал:
   - Ну что вы убиваетесь? В конце концов метель должна утихнуть.
   На переднем крае грохотала артиллерия,  строчили  пулеметы.  Гитлеровцы
яростно сопротивлялись, особенно в районе Рамушевского  коридора.  Здесь,  в
узкой горловине,  они  сосредоточили  несколько  пехотных  дивизий,  большое
количество орудий и минометов. Медленно, но упорно  наши  войска  прогрызали
казавшуюся неприступной оборону противника и уже выбили  его  из  нескольких
укрепленных пунктов. Части 53-й армии заняли деревни  Извоз  и  Логовая.  На
других участках фронта пехота продвинулась до трех километров. Больше  всего
наступлению мешали ранее не обнаруженные доты и дзоты. Долбануть бы  по  ним
сейчас, смешать бы с землей и снегом, да погоды все нет и нет. За весь  день
выпустили в воздух всего несколько экипажей-смельчаков.
   Второй день тоже не  принес  утешения.  Вьюга  продолжала  бесноваться.
Только к вечеру она начала утихать. \246\ Я приказал отобрать  самые  лучшие
экипажи штурмовиков и отправить на задание.
   Подошел командующий 11-й армией  и  умоляюще  попросил  разведать,  что
делается на дорогах между Демянском и Старой Руссой. Я  немедленно  позвонил
командиру 33-го гвардейского штурмового полка:
   - Найдите добровольца, который мог  бы  вылететь  на  разведку.  Только
самого опытного. Минут через пять он доложил:
   - Есть такой. Младший лейтенант Девятаев. Он уже не  раз  бывал  в  том
районе.
   - Хорошо. Посылайте. А когда вернется с задания, сразу же позвоните.
   Я понимал, на какое трудное  и  рискованное  задание  посылаю  летчика.
Но... без риска на войне не обойтись.
   Прошел час, пора бы уже вернуться Девятаеву, но телефон молчал. Наконец
раздался звонок:
   -  Вернулся.  Все  благополучно.  Сел  со   второго   захода.   Посадку
обеспечивали ракетами.
   Доставленные  воздушным  разведчиком  сведения  я  сразу   же   передал
командующему армией.
   - Так я и предполагал, - сказал oн. - Противник спешно перебрасывает из
Старой Руссы резервы. Может быть, ударите по ним? Ох, сейчас это нужно!
   Звоню снова в 33-й штурмовой, прошу найти охотников ударить по колоннам
на дорогах.
   - К вылету готовы  все,  -  отвечает  мне  командир  полка.  -  Сколько
экипажей прикажете поднять?
   - Хотя бы четыре, но только самых лучших.
   - Понятно, будет сделано.
   Посланные экипажи пробились сквозь проклятый снегопад, нашли  вражескую
колонну и основательно ее потрепали.
   - Вот за это спасибо, - поблагодарил командующий 11-й армией,  -  А  мы
тоже не стоим на месте. Сегодня освободили деревни Кукуй,  Малое  Стрешнево,
Высокое, Городилово.
   На третий день наступления погода немного улучшилась, и наши  аэродромы
сразу же ожили. Поднимая снежную пыль, самолеты один за другим стали уходить
на задания.
   Особенно много работы  в  тот  день  выпало  на  долю  243-й  штурмовой
авиадивизии. Мощным артиллерийским \247\ и минометным огнем противник прижал
нашу пехоту к земле. С земли обнаружить хорошо замаскированные огневые точки
было невозможно. И от командующего 11-й армией поступила очередная просьба:
   - Особенно нам надоедает батарея, упрятанная где-то вот здесь, - указал
он пальцем место на карте. Это был лесной массив. - Прикажите разыскать ее и
подавить.
   - Пошлите Васильчикова, - приказываю по телефону командиру  авиационной
дивизии. - Он с этим заданием справится.
   Гвардии старшему  сержанту  Владимиру  Васильчикову  мне  незадолго  до
наступления довелось вручать орден Красного Знамени.  Он  со  своей  группой
отличился при штурмовке  вражеского  аэродрома.  Преодолев  огневой  заслон,
"илы" сожгли  тогда  четыре  Ю-52.  При  возвращении  Васильчикову  пришлось
вступить в бой с вражескими истребителями. Одного "мессершмитта" он сбил. 35
штурмовок произвел к тому времени старший сержант, возглавляя группы,  и  не
потерял ни одного самолета. Это был храбрый и умелый летчик.
   На задание Васильчиков вылетел во главе пятерки  штурмовиков.  Разыскав
на опушке леса вражескую батарею, он повел группу  в  атаку.  Сначала  "илы"
сбросили бомбы, а  потом  начали  косить  гитлеровцев  из  пулеметов.  Затем
Васильчиков обнаружил еще одну батарею. И эту штурмовики уничтожили четырьмя
заходами.
   Артиллерийский  огонь  противника  заметно  ослаб.  Наша  пехота  снова
устремилась вперед. С передового командного пункта мне передали по телефону:
"Группа работала отлично".
   Похвала была заслуженной. Пятерка Владимира  Васильчикова  на  обратном
пути обстреляла большую колонну автомашин с пехотой.
   Другие группы в тот же день уничтожили немало танков  и  артиллерийских
орудий, разрушили 11 блиндажей, взорвали несколько складов  с  боеприпасами.
Особенно отличились штурмовики, ведомые лейтенантами Фроловым и Кочетковым и
старшим лейтенантом Калистратовым.
   Недаром штурмовик прозвали летающим танком. Своими  точными  и  мощными
ударами "илы" хорошо помогали своей наступающей пехоте. Действуя в  основном
с \248\ малых высот, они уничтожали врага не  только  бомбами,  но  и  огнем
бортового оружия.
   Кроме "илов"  в  штурмовках  участвовали  и  самолеты  По-2.  Например,
командир эскадрильи капитан А.  П.  Еро-феевский  точными  попаданиями  бомб
взорвал вражеский бензосклад. Отблески пожарища были  хорошо  видны  даже  с
нашего аэродрома.
   Африкана Платоновича я знал хорошо.  Скромный,  подтянутый,  с  пышными
черными  усами  на  красивом  волевом  лице,  он  отличался  еще  и  веселым
характером, любил петь. Эта  кажущаяся  беззаботность  сочеталась  в  нем  с
твердой волей, исключительной смелостью. На своем По-2 он совершил более 200
боевых вылетов, уничтожил немало живой силы и техники врага. В  ноябре  1944
года ему присвоили звание Героя Советского Союза.

   В составе войск Севе