епостные валы с запада и с востока, пехота противника  вскоре
сомкнула кольцо вокруг крепости.  Артиллерия  продолжала  засыпать  цитадель
снарядами, и в густом дыму, поднимавшемся к небу от множества  пожаров,  над
крепостью кружили "юнкерсы". Автоматчики были не только на Западном и  Южном
островах, не только в центре двора цитадели, но и прорвались  через  валы  в
северную часть крепости. Почти половина крепостной территории уже находилась
в руках врага, и казалось,  самые  ближайшие  часы  должны  с  неизбежностью
решить исход сражения в пользу противника.
 Но то, что произошло на  Центральном  острове,  случилось  и  в  других
местах.   Застигнутый   врасплох   гарнизон,    оправившись    от    первого
замешательства, начал упорную, ожесточенную борьбу. Так было  повсеместно  -
на всех, не связанных друг с другом, отрезанных  огнем  противника  участках
крепости. Женщин, детей и раненых  укрывали  в  безопасных  местах,  солдаты
вооружались, и кто-нибудь из офицеров, оказавшихся на месте, возглавлял  их,
организуя оборону, а если офицера не было,  командование  принимал  один  из
сержантов или бойцов. Меткий винтовочный и пулеметный огонь  выкашивал  ряды
атакующих автоматчиков скупые точные выстрелы снайперов разили гитлеровских
офицеров,  и  в  решительные  моменты  яростные  штыковые  контрудары  наших
стрелков неизменно отбрасывали назад с тяжелыми потерями наступающую пехоту.
 Все усилия штурмовых отрядов врага пробиться в центральную цитадель  на
выручку к своим автоматчикам, запертым в здании клуба, терпели неудачу. Мост
через Буг у Тереспольских ворот находился теперь под ружейным  и  пулеметным
огнем - пограничники и бойцы 333-го полка сторожили  здесь  каждое  движение
противника, плотно закупорив эту дорогу. Заняв госпиталь на  Южном  острове,
немцы попытались проникнуть во двор центральной крепости по мосту,  ведущему
к Холмским воротам. Но как раз  напротив  этого  моста  в  кольцевом  здании
находились казармы 84-го полка, и  комиссар  Фомин  заранее  учел  опасность
атаки с Южного острова, расставив часть своих людей  у  окон,  обращенных  в
сторону госпиталя. Огонь из пулеметов и винтовок буквально  сметал  с  моста
автоматчиков всякий раз, как те поднимались в атаку. И, хотя противник  весь
день повторял здесь попытки прорыва и мост был завален трупами  гитлеровцев,
пройти  к  воротам  врагу  не  удалось.  Тщетными  были  и  попытки   немцев
форсировать  Мухавец  на  резиновых  лодках  -   десятки   таких   лодок   с
автоматчиками пошли ко дну под огнем наших стрелков.
 С  удивлением   и   досадой   германское   командование   видело,   что
сопротивление крепостного гарнизона не только не ослабевает, но час от  часу
становится более упорным и организованным,  и  что  в  крепости  то  и  дело
возникают все новые очаги обороны. На Западном и Южном островах, захваченных
противником, продолжали отчаянно драться группы пограничников, окруженные  и
блокированные врагом. В центральной цитадели, по существу, полными хозяевами
положения были защитники крепости, а группа автоматчиков, запертая в  здании
клуба, то и дело посылала в эфир отчаянные радиопризывы о помощи.
 Прочная оборона возникла и в северной части крепости. Здесь  у  главных
входных ворот в первые часы войны собралось несколько сот бойцов,  пять  или
шесть лейтенантов и политруков. Выйти из крепости в город им  не  удалось  -
враг уже сомкнул свое кольцо, и они рассыпались по берегу  обводного  канала
по обе стороны ворот, отстреливаясь от автоматчиков и  не  подпуская  их  ко
входу в крепостной двор.
 Около полудня здесь  появился  один  из  старших  командиров  -  майор,
который принял командование  над  этими  разрозненными  группами  солдат  из
разных частей. Сразу же были сформированы три  роты.  По  приказанию  майора
стрелки залегли на гребне северного и северо-восточного вала, а одна из  рот
заняла оборону фронтом на  запад  -  туда,  где  находились  казармы  125-го
стрелкового полка и откуда доносился гул ожесточенного боя и крики атакующих
автоматчиков.
 В центре этой обороны - к западу и востоку от главной дороги, ведущей к
воротам, - возвышались два небольших земляных укрепления  -  две  "подковы",
как называли их бойцы. Каждое из этих укреплений состояло  из  двух  высоких
земляных валов - подковообразной формы, расположенных концентрически -  один
внутри другого. Между ними тянулся узкий и такой же подковообразный  дворик,
а в центре "подковы" поднималось массивное двухэтажное здание, которое своей
тыльной стороной как бы врастало во внутренний вал. В земляной  толще  обоих
валов находились казематы, выложенные кирпичом.
 Само собой разумеется, что оба эти  укрепления  были  использованы  как
опорные  пункты  обороны.  Майор  приказал  одной  из  рот  занять  западную
"подкову", а в бетонном доте, недавно построенном  рядом  с  ней,  поставить
станковый пулемет.
 Что же касается восточной "подковы", то она стала главным узлом обороны
этого отряда. Как оказалось, здесь находилась часть бойцов 393-го отдельного
зенитно-артиллерийского дивизиона, которыми командовал один из  лейтенантов.
Они занимали здание, находившееся в центре  подковообразного  укрепления,  и
уже были готовы к бою. У окна на втором этаже  был  установлен  счетверенный
пулемет два бойца поспешно набивали  запасные  ленты  другие  окна  заняли
ручные пулеметчики и стрелки.  У  зенитчиков  были  исправная  радиостанция,
телефонные аппараты и кабель, а в казематах хранились запасы  боеприпасов  и
продовольствия. Приняв бойцов дивизиона под свое командование, майор устроил
здесь свой  штаб,  разместил  в  одном  из  казематов  раненых  и  установил
телефонную связь со всеми тремя ротами. Теперь его небольшой отряд готов был
встретить противника, и, когда час спустя гитлеровцы атаковали внешние  валы
и западную "подкову", их остановил  сильный  огонь,  и  все  атаки  на  этом
участке потерпели неудачу.
 Упорный бой шел и у восточных, Кобринских ворот крепости. В районе этих
ворот  стоял  98-й  отдельный  истребительно-противотанковый  дивизион   под
командованием майора Никитина. В первые же минуты  противник  направил  сюда
особенно сильный огонь. Большинство орудий и  тягачей  было  уничтожено  или
повреждено,  и  вдобавок  подразделение  лишилось  своего  командира.  Тогда
руководство обороной приняли на себя заместитель  Никитина  по  политической
части, старший  политрук  Николай  Нестерчук  и  начальник  штаба  лейтенант
Акимочкин.
 Приказав укрыть в надежных помещениях  внутри  валов  женщин  и  детей,
сбежавшихся сюда из соседних домов комсостава, Нестерчук и Акимочкин  велели
выкатить оставшиеся пушки на  валы,  организовали  доставку  боеприпасов  из
склада, расставили в обороне пулеметчиков и стрелков. И когда немцы,  обходя
крепость с юго-востока, показались вблизи Кобринских ворот, по  ним  в  упор
ударили пушки и пулеметы дивизиона. Противник был остановлен, и атаки его на
этом участке одна за другой выдыхались под нашим огнем.
 Так в этих упорных боях, которые повсеместно с каждым часом становились
все ожесточеннее, прошла первая половина дня 22  июня.  Немецкая  артиллерия
все так же обстреливала крепость, "юнкерсы" штурмовали с воздуха очаги нашей
обороны, и пехота противника продолжала атаковать на всех участках.  Но  уже
вскоре донесения о  потерях  наступающих  на  крепость  частей  стали  столь
угрожающими,  что  гитлеровское  командование  вынуждено  было  основательно
задуматься над этими цифрами.
 Я уже рассказывал, как много месяцев спустя на одном из участков фронта
было захвачено "Боевое донесение о  взятии  Брест-Литовска"  -  документ,  в
котором содержались некоторые подробности боев за  Брестскую  крепость.  Вот
что происходило в крепости  в  этот  первый  день  войны,  по  свидетельству
штабных офицеров противника.
 "Все же вскоре  (около  5.30-7.30)  стало  ясно,  -  говорится  в  этом
донесении, - что позади  нашей  пробившейся  вперед  пехоты  русские  начали
упорно и настойчиво защищаться в пехотном бою, используя стоящие в  крепости
35-40 танков  и  бронемашин.  При  быстром  огне  они  применяли  мастерство
снайперов, кукушек, стрелков  из  слуховых  окон  чердаков,  из  подвалов  и
причинили нам вскоре большие потери в офицерском и унтер-офицерском составе.
 Перед обедом стало ясно, что артиллерийская поддержка при ближнем бое в
крепости невозможна, так  как  наша  пехота  соприкасалась  очень  близко  с
русской  и  нашу  линию  нельзя  было  установить   в   путанице   построек,
кустарников, обломков, частично она была отрезана или  блокирована  русскими
гнездами сопротивления. Попытки отдельных пехотных противотанковых орудий  и
легких полевых гаубиц  действовать  прямой  наводкой  не  удавались  большей
частью  из-за  недостаточного  наблюдения  и  угрозы  собственным  людям,  в
остальном из-за толщины сооружений и стен крепости.
 По тем же самым причинам  проходящая  мимо  батарея  штурмовых  орудий,
которую командир 135-го пехотного полка  по  собственному  решению  подчинил
себе после обеда, не оказывала никакого действия.
 Введение в действие новых сил 133-го пехотного полка (до этого  резерва
корпуса) на Южном и Западном островах с 13.15 не принесло также изменений  в
положении: там, где  русские  были  изгнаны  или  выкурены,  через  короткий
промежуток времени из подвалов, домов,  труб  и  других  укрытий  появлялись
новые силы. Стреляли превосходно, так что потери значительно увеличивались.
 Личным наблюдением командир дивизии в  13.15  в  135-м  пехотном  полку
(Северный остров) убедился, что ближним боем пехоты  крепости  не  взять,  а
около 14.30 решил оттянуть собственные силы так, чтобы они окружили крепость
со всех сторон,  а  потом  (предположительно  после  ночного  отступления  с
раннего утра 23.6) вести тщательно наблюдаемый огонь на  поражение,  который
бы уничтожал и изматывал русских. В 18.30  это  решение  было  категорически
одобрено командующим 4-й армией он не хотел ненужных  потерь  движение  по
дороге и железной  дороге  теперь,  очевидно,  уже  возможно,  поэтому  есть
возможность предотвратить  противодействие  противника,  в  результате  чего
русские будут, кажется, обречены на голод".
 Это донесение довольно верно передает обстановку первого  дня  боев  за
крепость. Правда, танков и бронемашин у обороняющихся  было  не  35-40,  как
утверждают немецкие штабисты, а всего несколько штук,  и  вовсе  не  толщина
крепостных  стен  была  главным   препятствием   для   атакующих.   Упорное,
героическое  сопротивление  маленького  гарнизона,  его  умелые  решительные
действия заставили крупное соединение германской  армии  остановиться  перед
крепостью в  первый  же  день  войны.  И  не  только  остановиться.  Приказ,
полученный в штурмующих частях к вечеру 22 июня, был,  по  существу,  первым
приказом об отступлении, отданным германским войскам с момента начала второй
мировой войны. Гитлеровская армия не отступала ни разу ни на западе,  ни  на
севере, ни на юге Европы, но она вынуждена была отступить в районе Брестской
крепости в первый же день войны на востоке, против СССР.
 "Проникшие в крепость части, - говорится дальше в  донесении,  -  ночью
были, согласно приказу, отведены обратно на блокадную линию. При  этом  было
весьма неприятно то, что русские тотчас же продолжали атаку  на  оставленные
районы,  а  кроме  того,  группа  немецких  солдат  (пехотинцев  и  саперов,
количество их потом так и не удалось установить) осталась запертой в  церкви
крепости (Центральный остров). Временами с этими запертыми была радиосвязь".
 Следует добавить, что эта радиосвязь  вскоре  была  прервана.  Гарнизон
крепости не только атаковал и занял районы, из которых отошли  немцы,  но  и
успешно ликвидировал многие окруженные  группы  противника.  На  Центральном
острове бойцы Фомина, пограничники и стрелки  333-го  полка  с  двух  сторон
атаковали клуб, где засели автоматчики с радиостанцией. Сопротивление  врага
было сломлено, и отряд фашистов в клубе уничтожен.
 В первый день противнику не только не  удалось  овладеть  крепостью  за
несколько часов, как он рассчитывал, но его штурмовые отряды были наполовину
уничтожены и на многих участках отброшены или отведены назад. Только Южный и
Западный  острова,  где,  впрочем,   продолжали   сражаться   группы   наших
пограничников,  немцы  удержали  за  собой.  Вся  же  остальная   территория
крепости, буквально усеянная трупами в зеленых  мундирах,  по-прежнему  была
недосягаемой для врага, и там всю ночь без сна и отдыха трудились  советские
бойцы и командиры, укрепляя свои оборонительные рубежи и готовясь  завтра  с
рассветом встретить новый штурм.
 С самого начала боев, с первых же часов войны  одно  и  то  же  чувство
владело каждым защитником Брестской крепости - от командиров,  возглавлявших
оборону, до рядовых стрелков. Это была глубокая, непоколебимая уверенность в
том, что вероломно напавший враг  будет  в  самом  скором  времени  наголову
разбит и снова отброшен за государственный  рубеж,  что  вот-вот  на  помощь
осажденной крепости подойдут  войска,  стоявшие  в  окрестностях  Бреста,  и
граница будет прочно восстановлена.
 Граждане великой страны, хорошо знающие мощь своей Родины и  ее  армии,
воспитанные на славных, победных традициях советских  войск,  они  не  могли
думать иначе и вовсе не представляли себе ни огромных сил врага,  ни  тяжких
последствий его внезапного нападения. Разве мог кто-нибудь из  них  хоть  на
одно мгновение допустить мысль о том, что пройдут еще долгие и страшные  три
года, прежде чем руины этих крепостных стен снова увидят советских  воинов?!
Если бы в этот первый день  обороны  в  рядах  защитников  крепости  нашелся
человек, который посмел бы сказать, что Советской Армии потребуются даже  не
годы, а месяцы или недели, для  того  чтобы  отбить  нападение  гитлеровской
Германии, товарищи сочли бы его сумасшедшим либо расстреляли  на  месте  как
труса и изменника. Нет, они ждали помощи с часу на  час,  со  дня  на  день.
Мысль о скорой встрече со своими придавала  им  новые  силы  в  их  неравной
борьбе, укрепляла и волю и решимость.
 Уже в эти первые часы крепость была отрезана от внешнего мира, окружена
кольцом немецких войск. Что делается там, за пределами крепостных стен,  что
происходит в городе и в соседних приграничных  районах,  гарнизон  не  знал.
Штабы дивизий находились в Бресте, оттуда  пока  что  не  поступало  никаких
указаний: видимо, посыльные и офицеры связи не могли добраться сюда. Что  же
касается телефонных  и  телеграфных  линий,  то  они  либо  были  перерезаны
немецкими диверсантами перед началом военных действий,  либо  повреждены  во
время обстрела.
 Прежде всего командиры, возглавившие  оборону  на  Центральном  острове
крепости, попытались связаться с  вышестоящим  командованием  по  радио.  Но
радиостанций в подразделениях было очень мало, и  почти  все  они  оказались
разбиты или повреждены артиллерийским огнем противника.  Только  на  участке
84-го полка, где в казармах была оставлена  часть  имущества  полковой  роты
связи, удалось к  середине  дня  наладить  одну  из  радиостанций.  Полковой
комиссар  Фомин  составил   несколько   шифрованных   радиограмм   в   адрес
командования дивизией и велел срочно передать их.
 Однако дивизионные, корпусные и армейские радиостанции не  отвечали  на
призывы крепости. Все попытки передать шифрованную радиограмму ни к чему  не
привели. Казалось, гитлеровцы не только окружили крепость, но  и  заполонили
весь эфир: на всех волнах  слышались  гортанные  немецкие  команды,  и  лишь
изредка прорывались отрывочные, яростные возгласы наших  танкистов,  ведущих
где-то бой с танками врага, или выкрики  летчиков,  дерущихся  в  воздухе  с
"юнкерсами " и "мессершмиттами".
 Тогда Фомин решил оставить условный код и перейти  на  открытый  текст.
Учитывая возможность радиоперехвата противника,  он  составил  преувеличенно
бодрую радиограмму, и радист Борис Михайловский сел к микрофону.
 "Я - крепость, я - крепость! - понеслись в эфир новые призывы. -  Ведем
бой. Боеприпасов достаточно, потери незначительны. Ждем указаний,  переходим
на прием".
 Снова и снова повторял Михайловский эти слова,  но  ответа  на  них  не
было. Радиостанция продолжала посылать свои сигналы, пока наконец у  нее  не
иссякло питание, и голос сражающейся крепости замолк в эфире навсегда.
 Такая же неудача постигла и радиста  восточной  "подковы",  который  по
приказанию майора непрерывно посылал в эфир свои сигналы. Ответа на  них  не
было, и майор, убедившись, что все  попытки  наладить  радиосвязь  напрасны,
распорядился выключить рацию и, экономя батарейки, включать  ее  только  для
приема и записи последних известий.
 В этот первый день кое-где в  подразделениях  еще  работали  батарейные
радиоприемники.   Один   из   таких   приемников   стоял   в   клубе   98-го
противотанкового дивизиона. Клуб артиллеристов был  оборудован  в  подземном
бетонированном помещении какого-то  бывшего  склада,  и  сюда-то  Нестерчук,
возглавивший оборону, приказал поместить жен и детей  командиров.  Здесь,  в
темном подземном зале, где рядом с радиоприемником, над лежащими вповалку на
полу женщинами и детьми высилась строгая, неподвижная  фигура  красноармейца
Соколова, охраняющего боевое дивизионное знамя, люди услышали около  полудня
сквозь грохот разрывающихся наверху снарядов  далекий  голос  из  Москвы.  С
обращением Советского правительства к народу по радио  выступил  заместитель
Председателя Совета Народных Комиссаров СССР. И  как  только  передача  была
окончена, содержание ее, пересказываемое из уст в уста, скоро стало известно
всем артиллеристам, которые в это время вели упорный бой с автоматчиками  на
крепостных валах.
 Немного  позднее  обращение  правительства  было  принято  в  восточной
"подкове", а также связистами в подвале здания 333-го стрелкового  полка  на
Центральном острове. В тесном, узком отсеке подвала едва-едва слышался голос
московского диктора -  батареек  для  нормального  питания  не  хватало,  но
собравшаяся группа бойцов затаив дыхание ловила каждое его слово.  Командиры
велели также привести сюда несколько раненых, чтобы  они  потом  пересказали
все слышанное тем своим товарищам, которые уже  не  могли  ходить.  И  здесь
призыв партии и правительства вдохнул в защитников крепости новые силы и еще
больше укрепил их уверенность в том, что долгожданная помощь вот-вот  должна
подойти.
 Между  тем  продолжались  попытки  установить  связь  с  командованием.
Несколько раз в течение этого первого дня - в разное время и из разных  мест
крепости - командиры посылали в  город  группы  разведчиков.  В  большинстве
случаев эти группы  поредевшими  возвращались  обратно  -  им  не  удавалось
пробраться сквозь плотное кольцо немецкой пехоты. Другие исчезали  бесследно
- вероятно, если отдельные разведчики и добирались до города, то вернуться в
крепость и доложить, что происходит в Бресте, они уже не могли.
 В середине дня полковой комиссар Фомин решил послать в  город  разведку
на броневиках.
 Внутри ограды бывшего польского штаба в  одном  из  домов  располагался
отдельный разведывательный батальон. В ночь начала войны  в  казармах  этого
подразделения находилась группа бойцов, а поблизости,  в  автопарке,  стояли
семь бронемашин, находившихся в ремонте. Работая под огнем врага,  бойцы  во
главе с  комсоргом  батальона,  принявшим  командование,  сумели  в  течение
нескольких часов восстановить пять  броневиков.  Подъехав  к  уже  горевшему
складу боеприпасов, выхватывая ящики прямо  из  пламени,  ежеминутно  рискуя
взлететь в воздух, они погрузили  в  машины  запас  снарядов  и  патронов  и
явились к Фомину получить боевую задачу.
 В  это  время  комиссар,  сидя  в  подвале   полуразрушенного   здания,
допрашивал  только  что  взятого  в  плен   гитлеровца.   Пленный   оказался
подполковником, офицером разведки 45-й пехотно