й дивизии. В его полевой сумке
вместе с подробным планом крепости были найдены  важные  штабные  документы,
которые представляли большой интерес для нашего командования.  Комиссар  как
раз обдумывал, каким путем переслать эти документы в штаб дивизии, когда ему
доложили о готовности бронемашин. Решено было, что три броневика  попытаются
прорваться в город.
 Три  броневика  под  огнем  пулеметов  противника  проскочили  мост   у
трехарочных ворот и направились к северным, внешним воротам крепости. Но там
в это время шел бой,  а  в  самом  туннеле  ворот  горела  немецкая  машина,
загораживая путь. Броневики свернули к северо-западным  воротам,  но  и  там
застали ту же  картину.  Загороженными  оказались  и  восточные,  Кобринские
ворота. Враг, как видно, постарался закрыть все выходы, чтобы  не  выпустить
из крепости оставшиеся в ней орудия и машины.
 По пути броневики выручили группу наших людей, осажденных автоматчиками
в домах комсостава в северной части крепости. Здесь было несколько бойцов  и
командиров, но главным образом женщины и дети, и многие  из  этих  женщин  и
детей с оружием в руках дрались с врагом плечом к плечу с мужчинами. Не  раз
бронемашины вступали в бой с мелкими отрядами автоматчиков. Но  пробиться  в
город так и не удалось, и час спустя все  три  машины  вернулись  назад,  на
Центральный остров.
 Дальнейшие попытки разведки решили отложить до ночи. А пока  что  можно
было только догадываться о том, что происходит в городе и его  окрестностях,
по дальнему гулу боев, доносившемуся в крепость  в  редкие  минуты  затишья.
Весь первый день этот гул слышался, то приближаясь, то отдаляясь, и  слух  о
подходе наших войск то и дело разносился среди солдат, заставляя  осажденных
сражаться с удвоенным упорством.
 Весь день  немецкая  авиация  господствовала  в  воздухе,  и  "юнкерсы"
непрерывно пикировали над крепостью. Но два или  три  раза  появлялись  наши
истребители, и, хотя численный  перевес  в  воздушных  боях  всегда  был  на
стороне противника, крепость встречала  криками  "ура!"  эти  краснозвездные
самолеты. В первой половине  дня  наша  маленькая  "Чайка",  израсходовав  в
воздушном бою все патроны, вдруг рванулась вперед  и  протаранила  вражескую
машину над Брестским аэродромом. Бойцы, находившиеся на Центральном  острове
и наблюдавшие эту схватку, взволнованные подвигом советского летчика,  разом
открыли бешеный огонь по вражеским  позициям,  словно  хотели  отомстить  за
героическую гибель неизвестного пилота. Когда  же  полчаса  спустя  один  из
самолетов-штурмовиков,  снизившись,  стал  обстреливать  из  пулемета   этот
участок обороны, стрелки встретили его дружным залпом, и задымившая  машина,
едва не задев за верхушки деревьев Западного острова, упала где-то за Бугом.
Так  гибель  неизвестного  пилота,  совершившего  в  первый   день   Великой
Отечественной войны воздушный таран, была вскоре  отомщена  стрелками  84-го
полка, которые, возможно, первыми  в  истории  Великой  Отечественной  войны
сбили вражеский самолет огнем из винтовок.
 В ожиданиях и несбывшихся надеждах на освобождение от осады прошел весь
первый день. И как только начала спускаться темнота, командиры снова сделали
попытки послать в город разведчиков.
 Но противник, оттянувший свои силы за крепостной вал, был настороже. По
всей линии осады над крепостью  непрерывно  взлетали  ракеты  -  наблюдатели
врага зорко следили за каждым движением осажденных. Перебраться  через  валы
разведчикам не удавалось - всякий раз по ним  открывали  сильный  пулеметный
огонь.
 На  участке  84-го  полка  двое  разведчиков,   отправленных   Фоминым,
переплыли с восточной окраины острова через Мухавец. Но затем там,  где  они
должны были выйти на берег, поднялась бешеная стрельба, и вскоре стало ясно,
что посланные погибли или попали в  руки  врагов.  Фомин  уже  готов  был  с
досадой отказаться  от  дальнейших  попыток,  как  вдруг  кто-то  из  бойцов
предложил оригинальный способ разведки под водой.
 Несколько  человек  надели  противогазы.   Отсоединенная   от   коробки
гофрированная трубка свинчивалась с несколькими другими, и  на  конце  этого
шланга укреплялся небольшой деревянный поплавок.  Бойцы  привязали  к  ногам
кирпичи и осторожно спустились в Мухавец. Дыша через  шланги  с  поплавками,
они двинулись вверх по течению реки, тяжело ступая под  водой  по  неровному
илистому дну. Они уже выходили за  пределы  крепости,  и  им  казалось,  что
разведка  их  будет  вполне  успешной,  как  вдруг   неожиданное   подводное
препятствие преградило путь. Река оказалась перегороженной  поперек  течения
прочной железной решеткой.
 Один из разведчиков решил  подняться  наверх  и  попробовать  перелезть
через решетку. Но едва его голова показалась на поверхности, как наблюдатели
противника при свете непрерывно взлетающих ракет заметили его, и по  воде  с
обоих берегов ударили  немецкие  пулеметы.  Видимо,  пулеметчики  специально
охраняли решетку, и водолазы, убедившись,  что  обойти  препятствие  нельзя,
вернулись обратно.
 Потом пленные немецкие солдаты рассказали защитникам  крепости,  откуда
появилась эта решетка. Командование противника опасалось, чтобы  осажденному
гарнизону крепости не доставили подкреплений с помощью катеров по Мухавцу, и
вечером первого дня немецкие саперы поставили  это  заграждение,  которое  с
берегов охраняли два пулемета.
 С возвращением водолазов пришлось оставить последнюю надежду на связь с
городом. Оставалось ждать, пока кольцо осады будет разорвано  ударами  наших
войск извне.  Впрочем,  никто  не  сомневался,  что  это  случится  в  самые
ближайшие часы.
 А между тем на фронте в районе Бреста второй день происходили  тяжелые,
трагические события.
 Уже к полудню 22 июня Брест оказался в руках противника. С утра на  его
улицах рвались снаряды и бомбы, рушились и горели дома,  городская  больница
была забита ранеными. Городские учреждения и штабы воинских частей еще утром
вынуждены были выехать из Бреста на  восток.  Кое-где  группы  вооружившихся
брестских коммунистов попытались организовать сопротивление врагу,  но  были
рассеяны  и  уничтожены  многочисленными  отрядами  автоматчиков.   Начались
убийства мирных жителей, повальные грабежи -  на  горящих  улицах  вместе  с
гитлеровцами действовали уголовники, выпущенные ими из тюрьмы.
 Фронт час за часом отодвигался все дальше от  Бреста.  Наши  войска,  в
большинстве своем еще никогда не  воевавшие,  серьезно  расстроенные  первым
внезапным  ударом  врага,  не  могли  сдержать  натиска  мощных,   прекрасно
вооруженных и закаленных в боях на  Западе  германских  армий.  Несмотря  на
упорное сопротивление отдельных частей и соединений, фронт то здесь, то  там
оказывался прорванным, войска попадали в окружение, и  дивизии  Гудериана  и
Гота стремительно шли в наш тыл, неуклонно приближаясь к Минску  и  стараясь
сомкнуть свои танковые клещи  позади  советских  частей,  с  тяжелыми  боями
отступающих из приграничных районов. Час  от  часу  противник  проникал  все
дальше на восток.
 Яростная борьба шла не только по всей ширине,  но  и  по  всей  глубине
огромного фронта, от тех  рубежей,  где  в  этот  час  находились  авангарды
германских танковых дивизий, до приграничных районов, где дрались окруженные
части, где уже начинали свою боевую работу первые отряды партизан.
 И, как боевое охранение всей огромной Страны Советов, самый  передовой,
выдвинутый на запад бастион нашей обороны, над берегом Буга, в стенах старой
русской крепости, стоящей на первых метрах  нашей  земли,  на  самом  первом
рубеже войны, с железной стойкостью и упорством  в  кольце  осады  продолжал
драться маленький гарнизон советских войск.
 Всю первую ночь при бледном мерцающем свете ракет в крепости шла тихая,
но напряженная работа. Артиллерия противника постреливала лишь изредка, ведя
ленивый, беспокоящий огонь, атаки автоматчиков  прекратились,  на  некоторых
участках гитлеровцы оттянули войска за внешний вал.  Пользуясь  этой  ночной
передышкой,   командиры,   предугадывавшие   назавтра   новый,   еще   более
ожесточенный штурм,  обходили  свои  участки  обороны,  расставляли  бойцов,
перераспределяя  огневые  средства,  учитывая  запасы  патронов.  В   сухой,
прокаленной огнем  и  солнцем  земле  рыли  могилы,  наскоро  хороня  павших
товарищей. Собирали оружие и  патроны  убитых  врагов,  разбирали  развалины
обрушенных складов, пополняя свой боезапас.
 Кое-где соседние подразделения, днем отрезанные друг от друга  группами
просочившихся автоматчиков, теперь смогли установить  между  собой  связь  и
условиться о взаимодействии в завтрашних боях.  Усталые  бойцы  в  эту  ночь
почти не смыкали глаз или дремали  поочередно,  урывками:  надо  было  зорко
следить, чтобы враги не подобрались под  покровом  темноты  и  не  атаковали
внезапно. Но командование противника, видимо, решило дать в эту  ночь  отдых
своим пехотинцам, до предела измотанным во вчерашних ожесточенных боях. Враг
пополнял  поредевшие  штурмовые  отряды,  подтягивал  свежие  подразделения,
эвакуировал раненых и тоже хоронил убитых.
 Всю ночь  в  крепости  ждали  подхода  наших  войск.  Но  прошла  ночь,
наступило ясное, солнечное утро, и тогда все  услышали,  что  гул  окрестной
канонады, который вчера раздавался так мощно в стороне города, сегодня  едва
слышался где-то далеко на востоке и к концу дня затих совсем.  Люди  поняли,
что противник потеснил Советские войска, что фронт отдалился от крепости,  и
впервые подумали о том, что, быть может, им придется  драться  во  вражеском
кольце еще не один день, прежде  чем  наши  отступающие  армии  оправятся  и
нанесут противнику контрудар. И каждый внутренне приготовился ко всем тяжким
испытаниям, которые ему  предстояло  вынести  в  этой  неравной  и  жестокой
борьбе.
 Впрочем, долго думать об этом было некогда. С утра все началось снова с
удвоенной силой.  С  первыми  проблесками  рассвета  артиллерия  противника,
теперь уже расставленная по всему  кольцу  осады,  стала  засыпать  крепость
снарядами, и пикировщики закружились над головами бойцов. Снова  все  вокруг
заволокло дымом, опять здесь и там вспыхнули  пожары,  и  вдоль  всей  линии
обороны  затрещали   пулеметы,   автоматы   и   винтовки.   Штурм   крепости
возобновился.
 И  опять,  как  вчера,  группы  автоматчиков  прорывались  через  валы,
проникали в северную  часть  крепости  и  настойчиво  атаковали  центральную
цитадель. Отряды противника вышли на  северный  берег  Мухавца  и  засели  в
кустах по обе стороны моста, ведущего к  трехарочным  воротам.  Их  пулеметы
непрерывно обстреливали оттуда  окна  и  бойницы  казарм,  и  несколько  раз
автоматчики форсировали вброд рукав  Мухавца,  врываясь  на  восточный  угол
Центрального острова. Их встречали штыковой атакой.
 Сквозь грохот взрывов и треск стрельбы  слышался  певучий  и  тревожный
звук горна,  играющего  сигнал  атаки,  в  перестук  пулеметов  и  автоматов
вплеталась раскатистая, сухая дробь барабана - горнист  и  барабанщик  полка
шли в рядах атакующих бойцов. Уже один вид  этих  людей,  покрытых  пылью  и
пороховой копотью, с измученными,  но  суровыми  и  решительными  лицами,  с
воспаленными от дыма и  бессонницы  глазами,  был  страшным  для  врага.  Их
громовое  "ура!",  их  стремительный  штыковой   удар   неизменно   обращали
противника  в  бегство.  Каждый  раз   попытки   фашистов   закрепиться   на
северо-восточной  окраине   Центрального   острова   заканчивались   потерей
нескольких десятков своих автоматчиков.
 Противник по-прежнему атаковал казармы  и  со  стороны  Южного  острова
через Холмский мост. Но здесь бойцы комиссара Фомина уверенно отражали  этот
натиск огнем из окон первого и второго этажей. Теперь у них были  не  только
пулеметы и винтовки. В одном из складов боепитания, уцелевшем от  вражеского
обстрела, были найдены автоматы, которыми тут же вооружилась часть стрелков.
Полковые минометчики нашли в  этом  складе  небольшой  запас  мин  и  теперь
стреляли из окон по расположению противника  в  районе  госпиталя.  Возникло
даже своеобразное состязание в  меткости  стрельбы  -  минометчики  били  по
большому  флагу  со  свастикой,  который  был  поднят  над  крышей  главного
госпитального корпуса. Дважды гитлеровцы устанавливали этот флаг,  и  дважды
минометчики сбивали его.
 С еще большим ожесточением, чем накануне, развернулись в этот день  бои
в северной  части  крепости.  Роты  майора,  возглавившего  борьбу  на  этом
участке, окопавшись на валах, огнем отбивали одну атаку  за  другой,  и  все
попытки автоматчиков форсировать обводной канал и взобраться  на  валы  были
тщетными. Каждый раз десятки трупов оставались на берегу канала, а уцелевшие
гитлеровцы опрометью бросались назад, пытаясь укрыться в зарослях кустарника
на противоположном берегу, где они уже успели нарыть  целую  сеть  окопов  и
траншей.
 Несколько раз из этих кустов выходили и танки. Их подпускали вплотную к
валу и забрасывали гранатами. Одну из машин удалось  подбить,  и  гитлеровцы
оттащили ее назад на буксире.
 И все же группа танков смогла прорваться через  северные  ворота.  Хотя
пехота была отсечена от них огнем стрелков, две  или  три  машины  прошли  в
район домов комсостава и затем, проскочив через мост  у  трехарочных  ворот,
появились в центральном дворе крепости. Остановившись неподалеку  от  ворот,
один из танков стал прямой наводкой обстреливать казармы.
 И тогда из подвала здания 333-го  полка  выбежали  два  смельчака.  Они
решили принять бой с немецкой машиной. Это был какой-то старший лейтенант  и
неизвестный старшина-артиллерист.
 Прямо на площади перед подвалом находился  артиллерийский  парк  333-го
полка. В канун войны здесь стояло несколько орудий. Большинство из них  было
исковеркано и разбито взрывами немецких снарядов, но одна из пушек  казалась
еще исправной. Ее-то и  решили  обратить  против  прорвавшегося  танка  двое
смельчаков, тем более что  рядом  с  орудием  на  земле  валялись  ящики  со
снарядами.
 Во дворе рвались немецкие мины, но, невзирая  на  обстрел,  старшина  и
командир лихорадочно работали, поворачивая пушку в сторону  танка.  Панорама
орудия оказалась разбитой, но старшина наводил его, глядя прямо через ствол.
Старший лейтенант подал первый снаряд. Пушка выстрелила, и у  самых  гусениц
танка взметнулось черное облако разрыва.
 Немцы,  видимо,  заметили  орудие,  и  башня   танка   стала   медленно
поворачиваться в его сторону. Но уже второй снаряд был заложен  в  казенник,
и, прежде чем наводчик в фашистском танке  успел  прицелиться,  этот  снаряд
ударил прямо в башню, заклинив ее. Потом последовало  еще  два  выстрела,  и
машина беспомощно задергалась на месте - она была подбита.  Но  в  следующую
минуту   на    площадке    артпарка    стали    рваться    мины,    и    оба
артиллериста-добровольца устремились назад, к подвалу. Цель была  достигнута
- гитлеровцы  прицепили  этот  танк  к  другой  машине  и  оттянули  его  за
крепостные ворота.
 Так в этих непрекращающихся трудных боях прошли вторые  сутки  обороны.
Крепость по-прежнему держалась, а потери врага росли и росли.
 Утром на третий день гитлеровцы предприняли сильную атаку  из  северной
части крепости на центральные казармы. У моста и трехарочных ворот завязался
упорный бой. Атаку удалось отбить, но при этом был тяжело  ранен  Матевосян,
которого  товарищи  отнесли  в  один  из  крепостных  подвалов.  Гитлеровцы,
откатившись назад, больше не атаковали, но вскоре над  Центральным  островом
загудели "юнкерсы", начавшие долгую и методическую бомбардировку казарм.
 У защитников крепости бомбежка считалась как бы временем отдыха.  Атаки
немецкой пехоты прекращались с появлением самолетов, и тогда почти все бойцы
спускались в глубокие подвалы, где они были в безопасности. Только  дежурные
пулеметчики неизменно оставались на местах и  лежали  под  бомбежкой,  зорко
следя, чтобы противник нигде не воспользовался ослаблением нашей обороны.
 В этот день, 24 июня, бомбежка была особенно длительной, и такая долгая
"передышка" позволила группе наших командиров, возглавлявших участки обороны
в центре крепости, собраться  на  совещание.  Обсудив  обстановку  и  приняв
необходимые решения, участники совещания составили приказ, который  один  из
лейтенантов, сидя у подвального оконца, тут же набросал на нескольких листах
бумаги.
 Много лет спустя, уже после войны,  при  разборке  крепостных  развалин
были найдены под камнями эти маленькие, полуистлевшие листки. Из них впервые
стали известны имена людей, взявших на себя в те  страшные  дни  руководство
обороной крепости.
 В этом "Приказе э 1" от  24  июня  1941  года  говорилось  о  том,  что
создавшаяся обстановка  требует  организации  единого  руководства  обороной
крепости для дальнейшей борьбы с противником  и  что  собравшиеся  командиры
решили объединить все свои подразделения в одну сводную группу.
 Опытному боевому командиру, старому  коммунисту,  в  прошлом  участнику
гражданской войны и участнику боев с белофиннами, капитану Ивану Николаевичу
Зубачеву было поручено возглавить эту сводную группу.  Его  заместителем  по
политической части стал комиссар Фомин, а начальником штаба группы - старший
лейтенант  Семененко.  Приказ  предписывал  также  всем  средним  командирам
произвести учет своих бойцов и разбить их на взводы.
 Дописать этот приказ не удалось: бомбежка кончилась, автоматчики  снова
кинулись в атаку, и командиры поспешили наверх  к  своим  подразделениям.  А
затем  бои  приняли  такой  ожесточенный  характер,  что  оказалось   просто
невозможно составить списки сражающихся бойцов: и  состав  подразделений,  и
расположение наших  сил  все  время  менялись  в  зависимости  от  постоянно
меняющейся обстановки и все возрастающего натиска противника.
 Но хотя "Приказ э 1" во многом оказался невыполненным, он  сыграл  свою
важную роль в обороне крепости. Организация единого  командования  в  центре
цитадели укрепила нашу оборону, сделала ее более прочной и гибкой.


 ПОИСКИ АЛЕКСАНДРА ФИЛЯ

 Все рассказанное в предыдущей главе происходило лишь в первые  три  дня
боев за крепость. Именно такой рисовалась мне картина героической обороны из
воспоминаний Матевосяна и Махнача, из рассказов очевидцев  борьбы  -  жен  и
детей командиров, встреченных мною в Бресте.
 Но что же было дальше? На этот вопрос  не  могли  ответить  ни  Махнач,
вышедший из строя уже на второй день, ни Матевосян,  раненный  лишь  сутками
позже - утром 24 июня.  Чтобы  узнать  о  последующих  событиях,  надо  было
отыскать других участников обороны, сражавшихся в крепости дольше.
 И тогда я вспомнил о защитнике центральной цитадели Александре Филе, из
письма которого я впервые узнал о Матевосяне. Судя по тому, что в свое время
писал Филь в Музей Советской Армии,  ему  пришлось  участвовать  в  боях  за
крепость больше недели, и все это время он находился рядом с  руководителями
обороны центральной цитадели  -  полковым  комиссаром  Фоминым  и  капитаном
Зубачевым. Не было сомнения, что Филь сумеет рассказать много интересного  и
о событиях в крепости, и о своих боевых товарищах.
 Еще в Ереване, записывая воспоминания Матевосяна, я однажды спросил его
о Филе.
 - Прекрасный парень! - уверенно  сказал  о  нем  инженер.  -  Настоящий
комсомолец! Он был секретарем комсомольской организации  штаба  полка.  И  к
тому же истинный храбрец.
 Словом, Матевосян характеризовал  Филя  как  хорошего  и  мужественного
человека,  глубоко  преданного  Родине  и  партии,  и  вспомнил,  что   Филь
героически сражался в крепости в первые дни обороны вплоть до момента, когда
Матевосян был ранен.
 После нашего возвращения в Москву из крепости я  решил  начать  розыски
Филя.
 Я уже говорил, что Филь на протяжении двух с лишним лет не  отвечал  на
запросы из музея, и последние его письма были датированы 1952 годом.
 Снова  перечитав  эти  письма,  я  обратил  внимание  на  т