мчивы, мой пациент, - обратила  внимание  Лиза,
привыкшая к Бору, как к собственной квартире. - Что с  мужчинами  стало  -
ума не приложу. Совсем мышей не ловят. Вместо того, чтобы  наброситься  на
меня, как дикий зверь, лишить невинности, он погружен в раздумья.
     - Как?! - не поверил Першин. - Неужели?!
     - Представь себе. Тебя ждала. Вообще-то это довольно  обременительно,
но я решила, что дождусь. Я только не понимаю,  почему  ты  медлишь:  пора
тебе исполнить свой супружеский долг.
     - А-а разве... мы уже? - неуверенно спросил Першин.
     - Как же, ты не заметил? Я тебя совратила, и теперь я просто  обязана
взять тебя в мужья. Иначе это непорядочно с моей стороны.  Хотя,  я  знаю,
многие девушки так поступают:  воспользуются  доверием  мужчины,  а  потом
подло бросают их. Не бойся, милый, я тебя не брошу.
     Она действительно никого не знала  до  него,  он  был  у  нее  первый
мужчина - новость сразила его  наповал.  И  меняя  на  бескрайней  кровати
испачканную  кровью  простынь,  он  ошеломленно  думал:  неужели  так  еще
бывает?!
     Но оказалось - бывает. Его  обуяла  некоторая  гордость,  как  любого
первооткрывателя и первопроходца; надо думать, Колумб гордился не  меньше,
как и те, кто первым проник на полюс или взобрался на Эверест.
     Его просто распирало от гордости. Впору  было  привязать  простынь  к
оглобле и проскакать по деревне, предъявив флаг  местному  населению,  как
это бывало на свадьбах в России после первой брачной ночи.
     Притихшие, они лежали в необъятной постели,  оглушенные  событиями  и
новостями.
     - А как отнесется к этому генерал? - поинтересовался Андрей.
     Это был не праздный вопрос. Генералы  планировали  браки  детей,  как
военную компанию: проводили разведку, рекогносцировку и вели подготовку по
всем правилам тактики и стратегии.
     Обычно браки  заключали  в  своем  кругу.  Иногда  кому-то  удавалось
подняться  по  лестнице  вверх,  укрепить  позиции  семьи,  и  редко,   по
случайности или по недосмотру здесь появлялся кто-то пришлый, посторонний.
Таких здесь не любили и в свой круг старались не допускать.
     Першин был посторонним.
     - Я не знаю, что думает генерал. Тебя  это  не  должно  интересовать.
Если только... - Лиза помолчала, как бы подыскивая подходящее слово.
     - Что? - спросил Першин.
     - Если, конечно, ты не рассчитываешь на приданое.
     - Рассчитываю! Еще как рассчитываю. Как  увидел  тебя,  так  сразу  и
рассчитал, - засмеялся Андрей. - Ты мне скажи: кто кого уложил?
     - Я тебя, - призналась  Лиза,  как  и  положено  честной  девушке  из
приличной семьи.
     - Значит, это ты рассчитывала, - сделал вывод Першин.
     - А я и не скрываю, - заявила  она  высокомерно,  как  истинная  дочь
генерала.
     Понятно, что в  постели  у  нее  не  было  опыта,  но  она  оказалась
способной ученицей, схватывала все  на  лету  -  спортсменка,  как  никак,
мастер спорта. Она вообще ко всему, за что бралась, относилась вдумчиво  и
всерьез, с большой ответственностью.
     На тренировках и на соревнованиях она делала все  старательно.  Такой
она и была в их первую ночь, которую они провели  в  постели,  похожей  на
гимнастический помост.
     Першин диву давался, как быстро гимнастка усвоила  новое  упражнение.
Она  была  вдумчива  и  серьезна,   будто   выступала   на   ответственных
соревнованиях.


     Когда Першину предложили взять отряд, для него это было, как  гром  с
ясного  неба.  Он  полагал,  что  с  военной  жизнью   покончено,   однако
нежданно-негаданно кому-то понадобилось его десантное прошлое:  позвонили,
назначили встречу.
     Першин приехал на Никольскую  улицу  и  долго  блуждал  среди  старых
строений, закоулков и тупиков Шевалдышевского подворья,  пока  не  отыскал
неприметную кирпичную постройку, где его уже ждали.
     В комнате он неожиданно обнаружил отцов города, которых видел  иногда
по телевидению; Першин удивился их мрачному озабоченному виду. Впрочем, их
можно было понять: уже который день городом владел страх.
     Это выглядело неправдоподобно, но страх обрушился на Москву и овладел
ею в одночасье. Понятно  было,  что  если  в  короткий  срок  от  него  не
избавиться, в городе возникнет паника.
     - Андрей Павлович, вам известно, что происходит в городе? - обратился
к Першину мэр при общем молчании остальных.
     - Слухи, сплетни... - неопределенно пожал плечами  Першин.  -  Толком
ничего не знаю.
     - Как все мы, -  вставил  заместитель  мэра,  а  остальные  покивали,
соглашаясь.
     - Я думал, уж вы-то знаете, - улыбнулся Андрей.
     - Не больше вашего, - признался мэр. - Поэтому мы вас и позвали.
     - Не понимаю, - покачал головой Першин. -  Почему  я?  Есть  милиция,
внутренние войска, армия, комитет безопасности.
     - Все уже занимались, никто ничего не нашел. Население волнуется.
     - Мы даже не знаем, откуда исходит опасность,  -  неожиданно  вставил
кто-то из сидящих.
     Все выжидающе смотрели на Першина и молчали. Он чувствовал себя  так,
словно они хотят сообщить ему  нечто,  но  не  решаются  сказать  вслух  и
предпочитают, чтобы он догадался сам.
     Это была какая-то странная игра: они  явно  намекали  на  что-то,  но
опасались, что могущественные силы, которые они подозревают, обвинят их  в
сговоре и расправятся с ними.
     Першин обратил внимание, что все тщательно подбирают слова, как будто
разговор  записывается  на  пленку;  видно,  такую  возможность  никто  не
исключал.
     - Не понимаю. Неужели опасность  может  исходить  из  государственных
структур? - спросил Першин.
     Никто не подтвердил и не опроверг его слов, все промолчали.
     - Мы ничего  не  знаем,  -  уклончиво  развел  руками  мэр.  -  Нужен
независимый поиск. Надо выяснить, откуда исходит опасность,  кто  за  этим
стоит. У вас высокая профессиональная  подготовка.  Вас  никто  не  знает.
Подберите себе отряд, все, что нужно, вам дадут.  Насчет  оплаты...  сумму
назовите сами. Город не скупится.
     - А если я откажусь?
     - Жаль, это будет прискорбно. Поищем  другого  человека,  вам  только
придется молчать.
     Першин сразу понял, чем  это  грозит:  можно  попасть  в  жернова,  в
которых не уцелеешь, однако он почувствовал зуд в крови,  азарт  и  жгучий
интерес. Мгновенно и остро ощутил он, как истомила его размеренная жизнь.
     Все смотрели на него и ждали ответа.  Уже  случались  в  жизни  такие
минуты, когда судьба висела  на  волоске  и  надо  было  решать,  куда  ее
повернуть. Можно  было  возомнить,  что  сам  волен,  как  поступить,  сам
решаешь, сам делаешь  выбор,  но  суть  состояла  в  том,  что  все  равно
поступишь, как написано на роду.
     - Я согласен, - сказал Першин. - Оплата поденно. Расчет каждый день.
     - Почему? - обескураженно спросил один из  присутствующих,  вероятно,
финансист.
     - Затея опасная. Риск. Если платить иначе, человек может не дождаться
своих денег, - объяснил Першин, но они не поняли.
     - Как это? - спросил кто-то.
     - Не доживет, - кратко ответил Першин, и все вдруг отчетливо уяснили,
что за этим кроется.
     - Страховка на каждого,  -  продолжал  Першин.  -  В  случае  смерти,
выплата семье в тот же день. Похороны и все расходы на вас.
     - Само собой, - подтвердил мэр.
     - Нам понадобятся  комбинезоны  и  бронежилеты.  Оружие  -  десантные
автоматы, пистолеты,  гранаты,  ручные  пулеметы,  список  я  составлю.  И
договоримся сразу: нам доставят все необходимое  до  начала  действий.  Не
получим, не пойдем.
     - Постараемся, - мрачно пообещал осанистый человек с прямой спиной, в
котором Першин угадал военного.
     Из снаряжения главным были  бронежилеты.  Лучшими  слыли  изделия  из
кевлара, мягкой ткани золотистого цвета фирмы Дюпон, на разрыв ткань  была
в два раза прочнее стали. Кевлар  простегивали  титановым  кордом;  жилет,
прикрывающий грудь и живот, весил около трех килограмм.
     Надежным считался  бронежилет  из  сорока  слоев  кевлара  с  тонкими
пластинками из титана, такой жилет весил около шести килограмм и прикрывал
тело  от  горла  до  паха.  В  новых   иностранных   моделях   применялась
гидроподушка, которая располагалась с изнанки и распределяла удар пули  на
широкую поверхность.
     При активном обстреле пользовались  цельными  костюмами  из  кевлара,
надевали покрытые кевларом шлемы из титановых  пластинок,  лицо  закрывали
пуленепробиваемым забралом с узкой смотровой щелью из бронебойного стекла.
Правда, такое снаряжение снижало подвижность, но зато повышало надежность.
     Першин потребовал жилеты из кевлара и  титановые  шлемы,  три  полных
костюма  на  случай  активного  сопротивления   и   два   бронежилета   из
титаново-алюминиевой  чешуи;  они  были  тяжелые,  и  в  них  было  трудно
передвигаться, но они могли пригодиться при сильном встречном огне.
     Удобных, прочных и легких  керамических  жилетов,  которые  придумали
московские умельцы, в Москве не нашли: новинка уплыла за границу,  где  ее
запатентовали и принялись изготавливать.
     Из оружия Першин выбрал АКС-74-У, автомат  имел  складной  приклад  и
укороченный  ствол  и  не  годился  для  прицельного   боя,   его   обычно
использовали для штыковой стрельбы. Кроме автоматов, каждый в отряде  имел
пистолет Стечкина, гранаты, штык-нож и баллончик с газом. На вооружении  у
отряда были ручные пулеметы, ранцевые огнеметы и базуки, пускающие  мощный
реактивный снаряд с плеча.
     Першин понимал, что отряд - единственная для города надежда: если  не
унять страх, Москва ударится в панику.
     Паника  означала  военное  положение,  комендантский  час,  и   любой
генерал, получивший чрезвычайные  полномочия,  мог  устроить  переворот  и
захватить власть. Впрочем, могло статься, именно в этом  заключался  смысл
происходящего.


     ...к вечеру Першин собрал отряд: предстояло снова идти в ночь.  После
первого спуска  все  поняли,  что  это  не  прогулки  и  теперь  тщательно
проверяли оружие и снаряжение.
     Накануне Першин заехал в горный институт,  вскоре  в  штаб  доставили
необходимое оборудование: сейсмостанции "Талгар", ультразвуковые приборы с
набором преобразователей, установку "Гроза" для  определения  акустической
эмиссии  и  мощный  немецкий  определитель  электромагнитной   эмиссии   с
вращающейся кольцевой антенной. Эти приборы могли  с  поверхности  или  из
тоннеля указать тайные подземные сооружения или пустоты, но таскать  их  с
собой было неудобно; их наладили  и  поставили  на  машину  сопровождения,
чтобы использовать в случае нужды, а с собой взяли  два  маленьких  легких
черных  ящичка  в  матерчатых  чехлах  -  приборы,  которые  по   скорости
распределения упругих волн в среде могли определить скрытые проемы,  щели,
ниши, проходы в грунте и замаскированные пустоты в стене, за стеной и даже
за чугунным тюбингом или в бетоне.
     Перед выходом Першин собрал разведку.
     - Тот человек перед прыжком в шахту  что-то  крикнул.  Для  меня  это
важно, но я не уверен, что понял правильно. Пусть каждый напишет  то,  что
слышал, на бумаге.
     Он смотрел, как  они  пишут,  его  разбирало  любопытство.  Когда  он
заглянул в листочки, то понял, что не ошибся: в большинстве записок стояло
лишь одно слово: "Сталин!"



                                    9

     Передача  была  объявлена  заранее,  пропустить  Бирс  не   мог.   Он
отпросился у Першина, тот высказал досаду, но узнал,  о  чем  передача,  и
отпустил.
     Бирс любил запах павильонов, студийную суету, сосредоточенную  тишину
аппаратных, но больше всего ему нравилось работать  в  прямом  эфире.  Это
напоминало прогулку по минному полю или по краю пропасти: на  каждом  шагу
таилась  опасность,  и  он,  как  игрок,  испытывал   возбуждение,   когда
предстояло схлестнуться с  кем-то  на  глазах  у  страны;  в  предвкушении
схватки его разбирал азарт.
     Сегодня был особый случай: Бирс встречался  с  полковником-депутатом,
который не скрывал, что уповает на военный переворот  и  даже  угрожал  во
всеуслышанье, что армия возьмет ответственность за судьбу страны на себя.
     Когда пошел эфир, они сидели друг против друга за столом, и Бирс, как
водится, представил гостя зрителям.
     - Вы - инструктор  по  агитации  и  пропаганде  политического  отдела
воинской части, не так ли? - спросил он полковника.
     - Так точно, - улыбчиво подтвердил депутат, но держался настороженно,
зная, что в разговоре его на каждом шагу ждет подвох.
     Яркие осветительные приборы отражались в  очках  полковника,  большой
рот придавал лицу хищное выражение, и когда он улыбался, в улыбке читалось
нечто плотоядное  и  зловещее:  это  была  улыбка  удава,  разглядывающего
кролика.
     - О чем вы мечтали в детстве? - неожиданно спросил Бирс.
     - В каком смысле? - не понял собеседник,  и  на  его  лице  появилась
озабоченность.
     - Мальчишки обычно хотят быть летчиками, шоферами,  пожарными...  Мне
трудно представить мальчишку,  который  хотел  бы  стать  инструктором  по
агитации и пропаганде, -  приветливо  улыбнулся  Бирс  и  увидел,  как  за
стеклами очков злобно и холодно блеснули глаза депутата.
     - А вы мечтали стать журналистом?  -  спросил  полковник  с  деланным
добродушием.
     - Я им стал.
     - А я мечтал стать маршалом.
     - Но политработник не может стать маршалом.
     - Согласен на генерала.
     - А вам не кажется, что у нас и без того много генералов.
     - У нас их столько, сколько нужно.
     - Только в главном политическом управлении сотни генералов.
     - Это нам решать.
     - Однако налогоплательщикам  не  безразлично,  куда  идут  деньги.  Я
служил в армии. У нас в части был кот по кличке  Замполит,  вечно  спал  в
столовой.
     Полковник осуждающе покачал головой.
     - В любой армии есть службы, отвечающие  за  моральную  подготовку  и
боевой дух.
     - Правильно. Но там  специалисты,  психологи...  Наши  политработники
понятия об этом не имеют.
     - В каждой армии свои особенности. Нам нужны политработники.
     - Но тогда каждая партия захочет иметь в армии своих политработников.
     - Исторически сложилось так, что воспитательную работу в армии  ведут
коммунисты. Я думаю, нет смысла ломать традиции.
     - Это мнение  заинтересованного  лица.  Вы  не  можете  сказать:  да,
правильно, мы не нужны. По правде сказать,  я  не  могу  представить  себе
здорового мужчину, или, как  говорят,  мужика,  у  которого  руки-ноги  на
месте, голова в порядке, а в графе  "профессия"  записано:  инструктор  по
агитации и пропаганде.
     Разговор напоминал бокс: обмениваясь ударами,  соперники  кружили  по
рингу, уклонялись, ныряли, делали ложные выпады,  готовя  тяжелый  удар  -
апперкот или свинг.
     -  Такие,  как  вы,   растлевают   армию,   подрывают   боевой   дух.
Политработники мешают вам, - сказал полковник.  -  Мы  можем  потребовать,
чтобы вас уволили, не боитесь? - стекла очков победно сверкнули,  депутату
показалось, что он послал противника в нокдаун.
     - Если меня уволят, я найду работу в другом месте.  А  вы?  Если  вас
уволят, куда вы пойдете? - поинтересовался Бирс.
     - О,  нам  всегда  найдется  работа,  -  многозначительно  усмехнулся
полковник.
     - Как вы понимаете патриотизм? - спросил Бирс.
     Полковник не торопился с ответом, размышлял, взвешивал каждое слово.
     - Патриотизм -  емкое  понятие,  которое  означает  поступки,  слова,
мысли, характеризующие любовь к Родине, - сказал  он  веско,  как  ученый,
выводящий точную формулу.
     - Но разные люди по-разному понимают  любовь  к  Родине,  -  возразил
Бирс.
     - Патриотизм всегда направлен на пользу отечеству,  -  жестко  заявил
полковник тоном, не терпящим возражений.
     - Да? - Бирс улыбнулся так, словно ему неловко за  собеседника.  -  А
как понимать пользу? Те, кто послал войска в  Афганистан,  были,  конечно,
большими  патриотами,  правда?  И  действовали  на  пользу  нашей  стране?
Академик Сахаров протестовал против войны, и значит, он не патриот, так?
     - А как вы считаете? - неожиданно спросил полковник.
     - Я считаю: если человек способен испытывать стыд за свою страну,  он
патриот. А те, кто на всех углах кричат о своей любви  к  родине,  а  сами
проповедуют ненависть к другим, позорят нас перед всем миром.
     - Люди пекутся о своей родине, - изрек полковник.
     - О чем они пекутся, о родине?! Они ее разрушают! Эти люди  не  могут
ничего создавать. На злобе и  ненависти  нельзя  создавать,  можно  только
разрушить. Они требуют  расправиться,  уничтожить...  Ну  уничтожили,  что
дальше? Они примутся друг за друга.
     Телефоны в студии звонили  не  переставая,  в  адрес  Бирса  сыпались
угрозы, и когда он вышел после передачи, его ждали: десятки людей  маячили
у входа с плакатами, призывающими  к  расправе.  Сослуживцы  предостерегли
Бирса, но он рассчитывал пробиться к машине, как вдруг зачирикал бипер,  и
на экране возник номер штабного телефона. Бирс позвонил  в  отряд,  Першин
выяснил обстановку и приказал ждать.
     - Бирс, выходить запрещаю! - сказал Першин. - Жди, мы сейчас приедем.
     Антон дожидался в просторном холле центрального входа, где  находился
милицейский пост и бюро пропусков. Из лифта появился недавний  собеседник,
отдал постовому пропуск и направился к выходу. Сквозь стекла он еще издали
заметил злобную толпу.
     - Это вас ждут, Бирс? - улыбнулся он на ходу.
     - Меня. Читайте: "Бирса к стенке!"
     - Видите, каково трогать политработников и патриотов. Это опасно.
     - Ничего страшного...
     - Хотите я проведу вас?
     - Нет. Я жду, за мной должны приехать.
     - Могут побить. Не боитесь?
     - Не боюсь.
     - Как знаете... - полковник прошел вращающуюся дверь и  направился  к
депутатской машине, которая поджидала его в стороне.
     Толпа   стала   аплодировать,   полковник,    улыбаясь,    кивал    с
признательностью и, как тенор перед поклонниками,  приветственно  поднимал
руки.
     Вскоре прикатили на  микроавтобусе  Першин  и  разведчики,  никто  не
посмел тронуть Бирса, лишь  выкрикивали  что-то  и  угрожающе  размахивали
руками.
     - Шпана безмозглая! - брезгливо ворчал Першин. - Недоумки!


     ...после пролетья [конец мая] немыслимая жара  подступила  к  Москве,
навалилась и обволокла город. День за днем тяжелое  солнце  калило  камни,
густой, липкий, похожий на жидкое стекло воздух с утра до вечера висел над
раскаленными мостовыми, город  погрузился  в  изнурительный  зной,  как  в
кипяток. На Тверской и Мясницкой, в Охотном ряду,  на  Моховой,  по  всему
Садовому кольцу и на площадях у вокзалов одуряющая жара плавила асфальт.
     Горожане мечтали о дожде. Всяк  москвич,  знающий  толк  в  приметах,
напрягал внимание в надежде узреть тайный знак или угадать скрытую посулу.
Старожилы не помнили столь знойного июня, сушь обрушилась на  Москву,  как
Божья кара. Некая старуха, неизвестно откуда взявшаяся в одном из  зеленых
дворов  Чертолья,  читала  по  черной  тетради  извлечения   из   древнего
календаря.
     - Ежели солнце  при  восхождении  окружено  красными  облаками,  день
обещает ненастье, а скорее - дождь с ветром.  Белый  обруч  кругом  солнца
сулит непогоду, а ежели солнце при восходе увеличено против обыкновения  и
бледно, непременно случится дождь. Бледная луна  к  дождю,  как  и  мутные
звезды.
     Окружившие чтицу горожане слушали с вниманием, но ни знака  не  было,
ни приметы, сулящей перемену погоды, напротив, все приметы твердили одно и
тоже и сводились к стойкому ведру и зною.
     Ночь приносила слабое облегчение, было душно, нагретые за день  камни
отдавали тепло. Вместе с темнотой приходил страх, бремя ожидания  было  не
легче, чем гнет жары.


     ...ветер  бил  в  открытые  окна,  электричка,  как  тяжелый  снаряд,
пробивала ночное  майское  пространство,  оставляя  за  последним  вагоном
безвоздушную пустоту. Яркий лобовой фонарь взрезал