ень на  шею,  тяжкие
вериги, но выхода они не видели: отпустить его, значило обречь  на  верную
гибель. Для них и так оставалось загадкой, как он уцелел до сих пор.
     Разведчикам, однако, не пришлось долго ломать  голову:  они  услышали
отдаленные выстрелы, погасили фонари и залегли.
     - Вы должны лежать, вести себя  тихо  и  держаться  меня,  -  шепотом
приказал Бирс в темноте.
     - Есть, сэр! - ответил Хартман, как настоящий солдат.
     Бой катился стороной и дробился на части в подкопах, ходах  и  лазах:
альбиносы рассыпались в надежде уйти  от  преследования.  Засада  из  трех
затаившихся в темноте человек ждала своего часа.
     Вскоре они услышали шаги: кто-то крался подкопом. Едва человек достиг
развилки, Бирс и Ключников включили фонари, следом за  ними  включил  свой
фонарь и Хартман.
     Они увидели молодого альбиноса, юношу,  почти  мальчика,  в  руке  он
держал пистолет; от испуга глаза у юнца расширились и полыхали на  бледном
лице, как  яркие  фары.  Он  успел  выстрелить,  фонарь  в  руке  Хартмана
разлетелся вдребезги, Ключников бросился вперед, вывернул стрелку  руку  и
подмял его под себя.
     Они разоружили альбиноса, Бирс с помощью наручников приковал пленника
к руке Хартмана.
     - Это вам боевое задание, - объяснил он  американцу.  -  Ведите  его,
иначе он нам руки свяжет.
     - Я понял, - кивнул Хартман, и хотя было видно, что задание ему не по
нраву, он,  однако,  согласился  без  лишних  слов,  чтобы  принести  хоть
какую-то пользу.
     Как все альбиносы, мальчишка был похож  на  моль:  блеклое  мучнистое
лицо, белесые волосы,  болезненно-белая  кожа...  Лишь  глаза  с  красными
зрачками светились на неподвижном, похожем на маску лице.
     - Покажешь нам бункер?  -  обратился  к  нему  Ключников  без  всякой
надежды на ответ.
     Альбинос  и  впрямь  не  ответил,  разведчики  посовещались  и  стали
пробираться в Хохлы и Старые сады, где отряд с утра прочесывал  запутанные
ходы Ивановской горки.
     - Будьте бдительны, неизвестно, что у него на уме, - предостерег Бирс
Хартмана.
     - Я понял, - кивнул Стэн.
     - Кто он? - ровным бесстрастным голосом неожиданно спросил  альбинос,
разведчики от удивления переглянулись: неужели заговорит?!
     - Американец, - Бирс глянул на мальчишку с интересом.
     - Шпион?
     - Почему обязательно шпион? Обычный человек.
     - Этого не может быть. Они все враги.
     - С чего ты взял? - спросил Ключников.
     - Я знаю. Они капиталисты.
     - Что он говорит? - поинтересовался Хартман.
     - Что вы - капиталист.
     - Что ж, он, пожалуй, прав, - согласился американец.
     - Смотри-ка - прорезался! - удивленно покачал  головой  Ключников.  -
Может, выведешь нас к бункеру?
     - Выведу, - внезапно согласился юнец, и это было так неожиданно,  что
разведчики уставились на него с недоверием.
     - А не врешь? - спросил Ключников.
     - Не вру, - ответил мальчишка и,  пригнувшись,  двинулся  в  темноту,
вытянув назад руку, которая была скована с рукой Хартмана.
     - Мы с ним, как альпинисты в связке, - заметил на ходу Хартман.
     - Он считает вас врагом, - остудил его Бирс.
     - Почему?
     - Вы - американец.
     - Этого достаточно?
     - Для него - да.
     - Странно... Никогда бы не подумал...
     - Они все такие. Милые людишки. Это они украли Джуди.
     - А ему нельзя объяснить, что это ужасно?
     - Нельзя. Он не поймет.
     - Может, попробовать?
     - Уже пробовали. Бесполезно.
     - Что ему надо? - спросил Ключников, имея в виду американца.
     - Хочет их перевоспитать. Не верит, что это невозможно.
     - Спроси: а его самого можно было убедить не лезть сюда?
     Бирс перевел, Хартман выслушал и покладисто сказал:
     - Я понял, извините.
     Альбинос вывел их в тоннель метро, они гуськом шли по узкой  обочине.
Бирс заметил шахтный телефон и решил позвонить  в  диспетчерскую,  которую
Першин использовал для связи:  через  диспетчера  шли  приказы  нарядам  и
донесения от них.
     Антон открыл  дверцу  металлического  кожуха  и  снял  трубку,  когда
показался поезд: горящие  фары,  как  яростные  глаза  смотрели  издали  в
круглое вытянутое чрево тоннеля. Ключников показал американцу, как  стать,
чтобы оказаться на безопасном расстоянии от колеи.
     Поезд приближался с устрашающим  грохотом.  Впереди  летел  ураганный
ветер, подгоняемый безжалостным настырным конвоиром. Гул и  слепящий  свет
до отказа заполнили тесное  замкнутое  пространство,  поезд  с  неумолимой
предназначенностью накатывался, громыхая, и любую живую душу  могла  взять
оторопь: казалось, деться некуда и спасения нет.
     Все замерли, прижавшись к ребрам тюбинга, как вдруг пленник  с  диким
воплем резко рванулся в сторону, как бы в нестерпимом желании освободиться
и убежать.
     По естественной причине связанный с  ним  намертво  Хартман  дернулся
следом, и всем вдруг с ослепительной ясностью стало понятно,  что  пленник
летит под поезд и тащит Хартмана за собой; спина американца уже оторвалась
от тюбинга, длинное тело повисло в пустоте над обочиной.
     Лишь миг длилось оцепенение. Ключников был начеку, мгновенно вцепился
в американца и удержал, остановил падение.
     Непонятно было, сколько это длилось - секунды или  вечность.  Пленник
изо всех сил неудержимо рвался к рельсам, точно старался достигнуть самого
желанного для себя -  рвался  и  тянул  Хартмана  за  собой.  Трудно  было
предположить такую силу  в  мальчишке.  Скорее  всего,  решившись,  он  на
мгновение собрал все,  что  мог,  всю  силу  и  вложил  в  одно  последнее
движение.
     Конечно, Хартман не  удержал  бы  его  один,  оба  были  обречены.  К
счастью, Бирс и Ключников пришли американцу на помощь, но стащить пленника
с колеи не хватило времени: поезд налетел, ударил несчастного  и  отбросил
на обочину.
     Вагоны, громыхая,  проскакивали  мимо,  внезапно  стало  оглушительно
пусто и тихо: последний вагон со свистом улетел в даль, оставив  за  собой
пустоту  и  беззвучие;  все  трое  почувствовали   себя   в   безвоздушном
пространстве.
     Было похоже, они побывали в  молотилке.  Ошеломленные,  они  медленно
приходили в себя, словно после жестокой трепки, и вяло, сонливо двигались,
приводя одежду в порядок.
     Справившись с оцепенением,  они  неожиданно  обнаружили,  что  залиты
кровью.  Хартман  одной  рукой  вытирал  лицо  и  недоумевая   разглядывал
окровавленную ладонь: рану он не находил,  а  догадаться,  что  это  чужая
кровь, не умел.
     Несчастный альбинос лежал  рядом  на  обочине,  неестественно  мятый,
будто и не человек вовсе, а тряпичная кукла: схваченная стальным браслетом
рука висела изогнуто, как сломанная ветка.
     Мальчишка был мертв. Страшный  удар  убил  его  на  месте.  И  теперь
Хартман был прикован к мертвецу, который не отпускал его ни на шаг.
     - Спроси у него,  можно  ли  им  что-нибудь  объяснить?  -  предложил
Ключников, но Бирс не стал переводить.
     Он  расстегнул  наручники,  американец  не  обратил  внимания;   было
заметно, как он бледен и как растерян.
     - Он хотел меня убить? - скованно спросил  Хартман  после  некоторого
молчания.
     - Хотел, - кивнул Бирс.
     - Зачем?
     - Он считал вас врагом.
     -  Но...  такой  ценой?  -  искренне  недоумевал  Хартман,   стараясь
уразуметь непостижимую для него загадку.
     Где было ему, американцу, понять фанатизм этой неистовой веры? И  как
мог он, рожденный и выросший вдали,  осилить  умом  людоедскую  суть  этой
идеи? Идеи, которая требовала от человека все во имя своя, даже жизнь.
     - Значит, если б не я, он остался бы жив? - спросил Хартман.
     Вывод американца едва не сразил Антона наповал.
     "Мать честная! - подумал Бирс. - Вот чем мы отличаемся от них. Вот  в
чем мы не сойдемся никогда. Любой из нас проклянет  врага.  Любой  из  нас
крыл бы убийцу последними словами. Этот винит себя. И в чем?! В чем?!"
     Это тем более выглядело странно, что Бирс  помнил  другого  Хартмана:
самоуверенного, если не сказать - самодовольного, неизменно стремящегося к
первенству.
     Неужто  это   был   тот   самый   Хартман?   Не   ведающий   сомнений
Хартман-победитель, которого он знал? И неужели таким он был только там, у
себя, в Америке, а здесь, на этой земле он вдруг задумался о душе?



                                    20

     По шахтному телефону Бирс из тоннеля  позвонил  диспетчеру,  известил
его, где они оставят тело убитого. Он не стал докладывать о Хартмане,  все
равно того некуда было деть, приходилось брать с собой; диспетчер  передал
приказ командира: не выходя на поверхность, двигаться в сторону  Чертолья,
проверить по пути коммуникации и ходы сообщений.
     Не доходя до станции "Китай-город" они  свернули  в  Кулишки,  откуда
подвалами пробрались в Никитники. Здесь повсюду,  вплоть  до  Ильинки,  на
многих  уровнях  под   землей   располагались   хорошо   оборудованные   и
обустроенные  убежища  коммунистической  партии,  связанные  тоннелями   с
Кремлем и  Лубянкой,  однако  разведчики  направились  в  другую  сторону.
Глубокие, нескончаемые склады старинных торговых подворий на Варварке и  в
Рыбном ряду напоминали подземный город: в двух уровнях, одна  под  другой,
тянулись длинные галереи с каменными сводами и высокими арками, от которых
в стороны уходили двухэтажные переулки.
     Приходилось быть начеку. Бирс  и  Ключников  настороженно  озирались,
освещая сильными фонарями бесконечные аркады, проемы,  каменные  столбы  и
колонны. Пахло сыростью, гнилью,  луч  фонаря  то  и  дело  выхватывал  из
темноты горы мусора.
     - Здесь мог получиться прекрасный торговый центр, - заметил  на  ходу
Хартман. - Туристы обожают такие места.
     Антон перевел его слова Ключникову.
     - Кто о чем, а вшивый о бане, - усмехнулся Сергей.
     - Ты напрасно. Он бы живо навел здесь порядок, - возразил Антон, зная
твердо: уж кто-кто, а Хартман наверняка превратил бы это место в  рай  для
туристов.
     В Зарядье разведчики обошли  стороной  расположенный  под  гостиницей
гигантский  бункер  глубокого  заложения.  По  сведениям,  которые  Першин
оценивал как недостоверные слухи, посредством транспортного тоннеля бункер
сообщался с расположенным неподалеку от Можайска подземным штабным центром
военно-морского флота.
     Из Зарядья давний полузасыпанный ход вел к  церкви  Покрова  "что  на
рву", можно было попытаться проникнуть в церковный подвал,  откуда  другой
ход вел в Кремль, но разведчики решили, что  риск  слишком  велик:  ход  в
любой момент мог обвалиться.
     Кирпичная галерея привела их в обширные склады под верхними торговыми
рядами. Здесь разведчики  с  немалым  трудом  нашли  коридор,  соединяющий
подземную систему с тоннелем, идущим от Старой площади в Кремль.
     В  подземельях  Кремля  ничего  не  стоило  заблудиться.  Современные
секретные объекты опускались, похоже, к центру  земного  шара,  во  всяком
случае, чтобы добраться вниз, следовало горизонт за горизонтом  преодолеть
не одну сотню метров глубокой шахты. Бетонные штреки, тоннели  и  коридоры
во всех направлениях прорезали подземное пространство,  задевая  старинные
ходы и погреба, вспарывая древние арсеналы, тайники и колодцы.
     Изрядно проплутав, разведчики у основания Боровицкого холма выбрались
к подземному руслу Неглинки, откуда рукой подать было до Чертолья.
     Ведя поиск, отряд от Земляного города  или  Скородома,  ограниченного
Садовым кольцом, постепенно приблизился к Бульварному кольцу.  Пройдя  под
землей Охотный ряд, Воздвиженку, Арбат и Остожье,  они  вышли  к  исходным
рубежам: теперь поиски следовало вести  между  Знаменкой  и  Пречистинским
бульваром, с третьей стороны текла Москва-река.
     Это  было  странное  место,  дурная   слава   которого   тянулась   с
незапамятных времен. Московская молва спокон веку нарекла его Чертольем  и
связала с темными силами: немногие люди осмеливались здесь жить, случайные
прохожие  испытывали  смутное  беспокойство.  Убравшись  отсюда,   человек
испытывал заметное облегчение, словно душу отпустили на покаяние.
     Преследуя  противника,  отряд  оказался  в  старом   Ваганькове   под
прекрасным и знаменитым домом, который стоит здесь с восемнадцатого  века.
Прежде на этом месте располагалась усадьбы царя Ивана IV,  который  помимо
того, что имел  грозный  нрав,  был  крупнейшим  магом,  чернокнижником  и
чародеем. Еще раньше  на  холме  стоял  дворец  его  прапрабабки,  великой
княгини московской Софьи.  В  старом  Ваганькове,  названном  так  по  той
причине, что первыми здесь поселились шуты и скоморохи - ваганты, вниз  на
немыслимую глубину уходит гигантский белокаменный колодец, от  которого  в
разные стороны расходятся  коридоры;  весь  ваганьковский  холм  прорезают
древние кирпичные галереи.
     Спустившись под холм, отряд вышел в подземелья  Ленивки  и  Лебяжьего
переулка, откуда старые, выложенные растрескавшимся белым известняком ходы
направлялись к упрятанным под землю Неглинке и кремлевским погребам,  и  в
другую сторону, к бассейну, где стоял прежде храм Христа Спасителя, а  еще
раньше - женский Алексеевский монастырь.
     Чертолье было изрезано внизу на разных уровнях, с каждым  днем  отряд
спускался все ниже.
     В темноте Бирс и Ключников, задыхаясь,  ползли  по  узкому  земляному
лазу. Они не зажигали фонарей, чтобы не превратиться в мишени, и ползли  в
кромешной черноте, как кроты; иногда сверху падали комья глины и  осыпался
песок, они замирали с опаской, страшась обвала; пережидая, лежали  ничком,
уткнувшись носами в землю. Хартману они приказали держаться сзади,  но  он
то и дело приближался, норовя оказаться рядом;  им  приходилось  орать  на
него, чтобы он отполз в безопасное место.
     Здесь полным-полно было таких лазов, нор, ходов, отрытых  повсюду  на
большой глубине. Пройти  их  стоило  большого  труда.  Иногда  из  темноты
раздавался выстрел или автоматная очередь. Если бы не бронежилеты и  шлемы
из титановых пластинок, их давно уже перебили бы. Часто случались  обвалы:
порода  внезапно  рушилась,  продвижение   замедлялось,   пока   саперными
лопатками откапывали проход.
     Им казалось, они здесь давно. Мокрые от пота, надсадно дыша, они  час
за часом продвигались под землей все дальше и дальше, принимая иногда бой:
огонь вели на поражение, зная, что пленных не  будет,  поливали  очередями
невидимую в темноте цель. Если быстро подавить сопротивление не удавалось,
Першин давал команду, и  сопло  ранцевого  огнемета  выплевывало  огненную
струю, которая яркой дугой прорезала темень.
     К ночи отряд выбрался к штреку с бетонным покрытием. Отсюда  отходили
боковые коридоры, которые, в свою  очередь,  делились,  образуя  лабиринт.
Дорогу часто преграждали стальные двери, задраенные  наглухо  на  винтовые
запоры; каждую дверь приходилось открывать с помощью взрывчатки.
     От непрерывной стрельбы замкнутое  пространство  заполнили  пороховые
газы, копоть и цементная пыль -  дышать  было  нечем.  Частые  выстрелы  с
особой силой гремели в сдавленной бетоном тесноте,  пули  с  оглушительным
звоном били по стенам, выбивая  мелкую  крошку,  все  оглохли,  ушам  было
больно, и казалось, разламывается голова.
     Время от времени стрельба прекращалась, противник  менял  позицию,  и
отряд переходил на бег, чтобы не дать ему оторваться.  Грязные,  оглохшие,
мокрые от пота, задыхающиеся, с камуфляжной краской и  копотью  на  лицах,
они тяжело бежали с автоматами наперевес, гул и грохот катились  бетонными
коридорами, грузный топот сотрясал стены, будто не люди  бежали,  а  стадо
буйволов.
     Отряд хорошо знал маневр. В опасных местах они короткими  перебежками
поочередно выдвигались  вперед,  подстраховывали  друг  друга,  брали  под
прицел  все  уступы,  углы,  щели  и  отверстия,  простреливаемые  участки
проходили по одному,  выставив  охранение,  и  стоило  заметить  что-то  -
движение или тень, поливали огнем  подозрительное  место,  а  в  помещение
бросали гранату и врывались следом.
     Это был невероятный, зарывшийся в землю город, о котором никто ничего
не знал. Десятки лет существовал он тайком от всех - за полвека  он  ничем
не выдал себя, погребенный заживо в глубине земли.
     Тоннели и штреки  вели  в  огромные  машинные  залы,  электростанции,
насосные, в казармы, в большие, похожие на вокзалы,  склады,  в  сумрачные
хранилища, уставленные металлическими баками.
     Бирс и Ключников подорвали  герметичную  дверь,  сразу  после  взрыва
прыгнули в клубы  пыли  и  дыма,  пробежали  какие-то  отсеки  и  застыли,
напряженно озираясь и держа пальцы на спусковых  крючках.  Но  было  тихо,
пусто,  безлюдно,  только  пыль   после   взрыва   медленно   расходилась,
заволакивая емкое помещение, похожее на ангар.
     Под округлым сводом вполнакала горели слабые лампочки, с  расстоянием
свет слабел, превращаясь в мутный полумрак. Вероятно, это  была  столовая:
от стены к стене рядами тянулись  столы.  Бирс  и  Ключников  разошлись  в
стороны и медленно, изготовив  оружие,  обходили  зал  вдоль  стен.  Пахло
гарью, бетонным крошевом, зыбкая, неустойчивая тишина висела в задымленном
пространстве. В углу  послышалась  слабая  возня,  из  полумрака  раздался
выстрел. Ключников почувствовал сильный удар в грудь, который сшиб  его  с
ног. К счастью, бронежилет выдержал, исподняя гидроподушка развела удар по
поверхности и ослабила контузию.
     Это был выстрел, что называется, в упор: притаившись, стрелок целил в
грудь, однако сорокаслойный  дюпоновский  кевлар,  простеганный  титановым
кордом, выдержал пистолетную пулю, Ключников  упал  и  лежал,  оглушенный,
чувствуя боль в груди.
     Едва прогремел выстрел, Бирс дал очередь на звук, прыгнул в сторону и
пустил еще одну очередь. Ответных выстрелов не последовало. Бирс, выставив
автомат, осторожно подкрался к тому месту, откуда стреляли.
     В углу, привалясь к стене, сидел альбинос. Автоматная очередь прошила
его насквозь, и  теперь  он  беззвучно  истекал  кровью.  Глаза  его  были
открыты, в них держалась тихая печаль и томление, безропотно, как  усталый
путник, уходил он из жизни. Альбинос сидел в луже крови, рядом  с  ним  на
полу лежал пистолет.
     Морщась от боли  в  груди,  Ключников  поднялся  и  тряхнул  головой,
приходя в себя после  контузии.  Увидев,  что  он  поднялся,  альбинос  не
поверил, глаза его удивленно расширились.
     - Нет, - убежденно покачал он головой. - Не может  быть.  Я  попал  в
него.
     Ключников ногой отодвинул пистолет, чтобы стрелок не дотянулся.
     - Я попал в тебя, - сказал ему альбинос.
     - Попал, - подтвердил Ключников, потирая ладонью ушибленное место.
     Лужа крови под стрелком медленно растекалась, но он не замечал или не
обращал внимания.
     - Я попал в него, - повторил он Бирсу капризно, словно тот не верил.
     - Попал, попал, успокойся, - оборвал его Бирс.  -  Скажи  лучше,  где
бункер?
     - Не-е-т... - заикаясь, усмехнулся стрелок с легким злорадством. - Не
скажу.
     - Ну и зря. Перебьем вас, что хорошего?
     - Не скажу, - повторил альбинос.
     - Не говори, - легко согласился Бирс. - Сами найдем.
     Он подозвал Хартмана, тот приблизился и остановился.
     Стрелок внимательно, не отрываясь, смотрел на них, переводил глаза  с
одного на другого, взгляд его твердел, становился пристальным и жестким.
     - Предатели! - неожиданно сказал он со злостью. - Все предали!
     Глаза его побелели, наполнились странным светом - то ли гнева, то  ли
ненависти. Ключников подумал, что  альбинос  похож  на  Бурова:  такие  же
белесые волосы, такое же бледное лицо, но главное - те  же  белые  горящие
глаза, испепеляющий взгляд.
     Глядя на альбиноса, Хартман  жалел  его,  как  и  прочих  несчастных,
обретающихся под землей. Не знающие  жалости,  непримиримые,  оголтелые  в
своей несуразной вере, укоренившиеся в ненависти, обреченные  навсегда  на
существование под земл