и когда они бок о бок  прочесывали  тоннель,  когда  друг  за
другом лезли по отвесной лестнице шахтного ствола или в кромешной  темноте
вели бой, Ключников забывал, что Бирс известный журналист и  доверял  ему,
как себе. Кроме того, под землей все равны, опасность подстерегает каждого
- что одного, что другого.  Здесь,  наверху,  Бирс  был  знаменитостью,  с
которой всяк норовил потолковать или перекинуться хотя бы словом.
     Антон познакомил Ключникова с Джуди и сказал, что они вскоре женятся.
     - А жить где будете? - поинтересовался Ключников. - Здесь или там?
     - В дороге, - засмеялся  Бирс,  перевел  сказанное  Джуди,  она  тоже
засмеялась и сказала, что в этом у них большой опыт.
     Ключников с завистью подумал, как им весело и хорошо вдвоем и как они
подходят друг другу. Аня удивилась, что он знаком с Бирсом, они посудачили
о Бирсе, о его американке, даже издали было заметно, как те радуются  друг
другу.
     - Представляешь, какие у них будут дети? - заметила Аня.
     - Какие?
     - Красивые.
     - Почему?
     - В любви зачатые.
     - А у нас? - спросил он неосторожно из  чистого  любопытства.  Он  не
знал, что для женщины это больная тема, не терпящая слова всуе.
     Аня не ответила, глянула внимательно и как бы  оценила  про  себя:  в
шутку сказано или всерьез?
     - Ты еще сам малыш, - улыбнулась она с  каким-то  тайным  сожалением,
погладила его по щеке, как маленького, и отошла.
     Прислушиваясь  к  разговорам,  Ключников  бродил  по   квартире.   Он
размышлял, как эта жизнь отличается от той, какую он знал.  Все,  кого  он
встречал до сих пор, изо дня в день думали о куске хлеба, добывали в  поте
лица пропитание, заботы их состояли в  том,  как  прожить,  как  вырастить
детей и как удержаться на плаву. Ни  о  чем  ином  они  не  помышляли.  Но
оказалось, это не все, чем жив человек, как много ему  требуется  -  конца
края нет: чем дальше идешь, тем больше нужно.
     На кухне был накрыт стол, вокруг которого стоя ели  гости.  Ключников
налил себе чай и взял бутерброд с ветчиной. Он ел, когда  рядом  появилась
Аня.
     - Ты знаешь, какой сегодня день? - спросила она.
     - Какой?
     - Медовый Спас. Пост, а ты скоромное ешь.
     - Я не соблюдаю, - признался он.
     - А еще православный, - упрекнула его Аня.
     Это был справедливый упрек.
     Как почти всякий человек в этой стране,  он  был  насильно  изъят  из
природной жизни народа. Впрочем, весь  народ  был  отторгнут  от  себя  и,
задавленный, измордованный политическим  режимом,  долгое  время,  похоже,
отсутствовал, не принадлежа себе  и  естественному  ходу  истории.  Иногда
мнилось,  что  это  и  не  народ  вовсе,  а  муравьиное  скопище  людей  в
пространстве;  избавясь  и  очистившись  от  режима,  покаявшись,  им  еще
предстояло снова стать народом.
     Ключников с рождения жил неосознанно - как придется.  Какая  пуповина
связывала его с народом? Что общего, неизменного во времени было у него  с
человеком, жившим на этой земле задолго до него? Какие свойства,  присущие
народу, соединяли их сквозь века? Он не  знал  ответа  и  не  домогался  -
тяжкий труд, никчемная затея...
     Джуди,  Бирс  и  Аня  оживленно   болтали   по-английски,   Ключников
почувствовал себя лишним: им и в голову не пришло, что он не  понимает  ни
слова. Впрочем, знай он язык, что с того? Как ни ряди, он был здесь не  ко
двору - чужак! - стать своим ему было не суждено.
     Что отличало его от них? Откуда в них эта непринужденность, отчего  с
такой легкостью они судят о том, в чем он ни бельмеса  не  смыслит?  Да  и
вздумай  он  высказать  суждение,  как  не  попасть  впросак,   не   стать
посмешищем?
     Похоже, он и впрямь был  здесь  лишним:  Ключников  незаметно  открыл
дверь и ушел, не прощаясь.
     Он  одиноко  брел  по  безлюдному,  охваченному  страхом  городу.  Из
проезжающих иногда машин  на  него  с  удивлением  поглядывали  ездоки:  с
наступлением темноты пешеходы спешили убраться с улиц, гулять было опасно,
а тем более в одиночку.
     Москва  выглядела  фронтовым  городом  в  осаде.  Никто  не  объявлял
комендантский  час,  но  было  безлюдно,  страх  действовал  лучше  всякой
комендатуры.
     На бульварном кольце было  пусто,  горели  редкие  фонари.  Ключников
медленно шел по бульвару, всю дорогу его донимали горькие мысли.
     С Аней он узнал многое, чего  не  знал  раньше.  В  сравнении  с  его
жизнью, это была как бы другая земля. В ней хватало никчемных пустых людей
- где их нет? - но существование здесь было исполнено смысла, который  был
чужим для него, он просто его не понимал.
     Конечно, он не прочь был стать  своим,  надо  было  набраться  ума  и
знаний, но этого было мало, следовало неуемно, с долгим тщанием заниматься
напряженной мыслительной работой; некоторые это  свойство  приобретали  по
наследству - из семьи, из прошлых поколений, а иные сами, как написано  на
роду.
     Было темно, свет фар проносившихся мимо автомобилей  быстро  скользил
вдоль бульвара, отражаясь в темных окнах домов. Ключников пришел в  отряд,
когда все уже надели комбинезоны и натягивали бронежилеты.
     - Куда ты пропал? - спросил его Бирс. - Я мог тебя подвезти.
     - Ничего, я прошелся, - Ключников стал торопливо переодеваться.
     Ночь отряд провел в  поисках  под  Ивановской  горкой.  Из  подземных
галерей древнего  соляного  двора  один  ход  шел  на  Лубянку,  другой  в
Ивановский монастырь. В тридцатые годы в монастыре располагался лагерь для
заключенных, в подвалах соляного двора расстреливали людей.
     Галереи имели три уровня,  но  лишь  в  верхний  можно  было  попасть
свободно, в нижние доступа не было, все люки и спуски  оказались  забитыми
землей и камнями.
     Галереи соляных погребов сообщались с подвалами домов,  образующих  в
соседнем переулке замкнутый двор, где на месте нынешней юридической  школы
находилась когда-то школа разведки для иностранных коммунистов.
     Еще один ход  тянулся  в  глубь  горы  по  направлению  к  Колпачному
переулку и соединялся  поблизости  с  подвалами  особняка  службы  внешней
разведки. Некоторые из ходов приходилось откапывать, иные были замурованы,
и разведчики пробивали их, чтобы выяснить, куда они ведут.
     Одна из галерей сообщалась с метро, многие ходы имели  ответвления  -
ночи не хватало, чтобы обследовать их или хотя бы просто пройти.  Галереи,
штреки, выложенные кирпичом ходы тянулись в разные стороны, на каждом шагу
обнаруживались новые лазы, люки и двери.
     Утром все мылись под душем, Першин заметил,  как  скован  и  задумчив
Ключников, словно его одолевала неотвязная тревожная мысль.
     - Ключ, у тебя все в порядке? -  спросил  Першин,  глядя  внимательно
Сергею в лицо.
     Першин беспокоился о каждом из них. На всех в отряде у  него  хватало
времени, он старался поговорить с каждым в отдельности, приветить  каждого
и помочь. Он относился к подчиненным, как к своим детям, хотя некоторые из
них были старше, чем он Першин огорчался, что подвергает их опасности, это
было неизбежно, но как заботливый отец, он готов был на все, чтобы сберечь
их и сохранить.
     Бирс подвез Ключникова на Знаменку к дому Ани, высадил  и  поехал  по
набережной к себе в Новый Спас. Каждое утро после ночного спуска под землю
Бирс ехал по набережной домой, предвкушая встречу с Джуди; каждое утро она
ждала его с завтраком.
     Американка, как настоящая  жена  готовила  еду,  прибирала  квартиру,
устраивала постирушки, при этом  она  не  выглядела  затрапезно,  как  его
первая жена,  как  большинство  знакомых  женщин  -  нет,  она  оставалась
спортивной и элегантной, следила за собой, успевая почистить перья  к  его
приходу. А стоило им собраться куда-то, у нее был немыслимо светский  вид,
точно она вела беззаботную праздную жизнь.
     С тех  пор,  как  Джуди  жила  в  Москве,  их  не  покидало  ощущение
праздника. Это было настолько устойчивое чувство, что они  диву  давались,
как обходились раньше друг без друга.
     Между тем, войдя в подъезд, Ключников  понял,  что  он  не  один.  Он
поозирался, вокруг никого не было видно, но  ощущение  чужого  присутствия
возникло и не исчезало.



                                    17

     После ночного спуска в штабе все  было  спокойно,  отсыпаться  Першин
поехал домой. Лиза работала  во  вторую  смену,  Андрей  встретил  жену  и
дочерей у подъезда: все трое направлялись на бульвар, где дочки облюбовали
детскую площадку - песочницу и качели.
     Лиза внимательно глянула на него, как  бы  в  надежде  узнать,  какой
выдалась ночь. Першин сделал беззаботное лицо, но обмануть ее было трудно:
она тревожилась за него, не спала ночами.
     Они ушли, Андрей поднялся  домой  и  собрался  лечь,  когда  в  дверь
позвонили: на пороге стоял  военный,  подполковник,  лицо  его  показалось
Першину знакомым.
     - Помнишь меня? - с легкой усмешкой поинтересовался подполковник,  но
Першин как ни силился, вспомнить его не мог, и военный напомнил:  это  был
адъютант генерала, отца Лизы, который  когда-то  доставил  их  из  Бора  в
Лесные Дали на генеральскую дачу; правда, тогда он был майором.
     - Не ожидал? - насмешливо спросил гость, окидывая беглым,  но  цепким
взглядом   убогую   квартиру:   крошечная    прихожая,    одна    комната,
кухня-клетушка...
     "Да-а, хоромы!" - читалось на лице подполковника, но вслух он  ничего
не сказал, вернее, повел речь совсем о другом.
     - Генерал хотел поговорить, - сказал подполковник.
     - С Лизой? - спросил Першин.
     - С тобой.
     - Если я ему нужен, пусть зайдет.
     - Слушай, не бузи. Он и так хлебнул с тобой. Хватит с него. Не  может
он зайти. Не может. Спустись к нему, он здесь, в машине.
     Першин решил не чиниться, закрыл дверь и пошел  вслед  за  посланцем.
Машина стояла на бульваре за домом, против детской площадки,  подполковник
открыл дверцу, и Першин, нагнувшись, увидел, как генерал, сидя  на  заднем
сиденье, разглядывал кого-то в сильный полевой бинокль.
     - А, ты... Садись, - буднично предложил генерал, отнимая  бинокль  от
глаз. - Вот... - он показал на бинокль. - Свидание у  меня:  с  дочерью  и
внучками. Каждую неделю приезжаю сюда. Тебе обязан. Ты мне устроил.
     - Нет, - возразил Першин. - Это от вас зависит.
     - Что от меня зависит? - с грустью пожал плечами  генерал,  в  голосе
его открылась неподдельная горечь, но он тут же оборвал себя. - Ладно, я о
другом. Надо срочно эвакуировать семью.
     - Куда? - удивленно глянул на него Першин. - Зачем?
     - Не спрашивай меня ни о чем. Их надо срочно вывезти из города.
     - Но почему?! - недоумевал Першин.
     - Надо! Здесь опасно оставаться. Я отправлю их в Бор.
     - А если Лиза не поедет?
     - Поедет, если ты скажешь. Поэтому я говорю с тобой, а не с ней.
     - Странно как-то... - с сомнением покачал головой Першин.
     - Ничего не спрашивай, все  равно  не  скажу.  Решать  надо  немедля,
сейчас же. У меня нет времени. Давай их в  машину.  Побыстрей,  это  очень
серьезно.
     Одолеваемый  раздумьями,  Першин  скованно  выбрался  из  машины.  Он
понимал, что на самом деле что-то стряслось, генерал не обманывает его, но
что за этим кроется, Першин понять не мог.
     Дочки играли в песочнице, жена куда-то исчезла. Першин  осмотрелся  и
увидел, что она перешла дорогу и направилась к церкви, которая  стояла  на
углу соседнего переулка. Андрей поспешил за Лизой, но  пока  он  переходил
дорогу, Лиза скрылась в дверях церкви.
     Он подумал, сколько странного и  неожиданного  принесло  ему  утро  -
мысль коснулась сознания и тут же исчезла; Першин открыл тяжелую церковную
дверь и, стараясь не шуметь, осторожно прикрыл за собой.
     В храме было сумрачно и безлюдно, в стеклах икон  отражались  огоньки
лампад. Пахло ладаном, свечами, высокая емкая тишина  наполняла  пустынный
полумрак, лики деисуса  с  пристальным  вниманием  взирали  на  стоящую  у
колонны женщину.
     Помешкав, Лиза положила на тарелку деньги, взяла свечу, зажгла ее  от
огарка и, капнув воском, поставила перед иконой, которая висела на столбе,
подпирающем свод. То была икона Божьей Матери, Умиление: щека к щеке  Дева
Мария держала на руках младенца.
     Постояв  у  иконы,  Лиза  направилась  к  выходу.  Увидев  мужа,  она
вздрогнула, едва не вскрикнула  от  неожиданности.  Они  вместе  вышли  на
улицу, перешли дорогу и направились на бульвар.
     - За кого ты поставила свечу? - спросил Андрей.
     - За тебя, - ответила Лиза.
     Она поставила свечу, чтобы уберечь его и сохранить:  как  могла,  она
заступалась за него перед Провидением. Снова, в который раз,  он  подумал,
как тяжко ей с ним, какой крест несет она не ропща.
     Лиза наспех собралась, позвонила на работу, сказала, что ее не будет,
генерал тут же отправил дочь и внучек в Бор; Першин пообещал навестить  их
в ближайшее воскресенье.


     ...едва Ключников вызвал лифт, из темного пространства под  лестницей
вышли трое, преградили дорогу, тут же хлопнула наружная дверь, в  подъезде
появилось еще трое, перекрыли выход на  улицу.  Кабина  лифта  опустилась,
двери разъехались, Ключников хотел войти, но незнакомцы встали на пути.
     - Не  спеши,  -  остерег  его  один  из  парней;  створки,  помедлив,
сомкнулись.
     - Что надо? - спросил Ключников, краем  глаза  следя  за  остальными,
чтобы не прозевать внезапного нападения.
     В подъезде пахло кошками, с разных этажей сочились  кухонные  запахи,
доносились отдаленные голоса, плач ребенка, звяканье посуды, звуки  радио,
вой пылесоса, сбивчивая игра на фортепиано, визгливая женская перебранка -
дом жил, не подозревая, что происходит в подъезде.
     Незнакомцы окружили Ключникова, но не трогали и молчали, явно  ожидая
кого-то.  Хлопнула  входная  дверь.   Ключников   узнал   Федосеева,   тот
приблизился с радушной улыбкой.
     - А-а, Сережа!.. Ну наконец-то... Давненько не виделись, - приветливо
обратился Федосеев, словно искренне был рад встрече;  глаза  его,  однако,
смотрели цепко, взгляд колол остро, как шило. - Куда ты исчез? А мы  ждем,
ждем, беспокоимся... Думали, пропал парень. Хоть  бы  весточку  подал,  не
чужой вроде.
     - Занят был, - бесстрастно сказал Ключников,  понимая,  что  разговор
только начинается.
     - Занят... - понятливо покивал Федосеев.  -  Так  и  мы  заняты,  кто
сейчас свободен? Все заняты. Но одни об  отечестве  пекутся,  а  другие  о
себе. Неужто минуты свободной нет? Ради общего дела... - Федосеев  говорил
благожелательно, с мягким укором, сердечно, с дружеским сожалением.  -  Ты
что думаешь, дружок, у нас танцы под радиолу?  Захотел,  пришел,  захотел,
ушел. Нет, милый, у нас организация. Серьезное дело. Ты что  это  вздумал?
Вступил, изволь работать.
     - Когда это я вступал? - удивился Ключников.
     - Ты тут не ерничай, с огнем играешь. Не вступил разве? А деньги  кто
получал?
     - Деньги я за работу получил. Я их отработал.
     - Отработал...  Ты  учеников  своих  бросил,  -  с  горечью  напомнил
Федосеев и улыбнулся скорбно. - Нехорошо.
     - Я не нанимался. Сколько мог, столько дал. Может, хватит на сегодня?
Я ночь не спал.
     - О-о, вон  как  заговорил...  -  с  грустной  усмешкой  пожурил  его
Федосеев. - Ты думаешь, от нас так просто уйти? К нам  попасть  трудно,  а
уйти еще трудней.
     Пока шел разговор, молодцы, которых привел Федосеев,  стояли  вокруг,
изображая  опытных,   видавших   виды   охранников.   Но   они   не   были
профессионалами, он сразу их раскусил,  это  были  самоучки,  поигрывающие
мускулами. Им явно льстила их роль, но они не бывали в серьезных делах, не
смотрели смерти в глаза, они просто рисовались,  выдавая  себя  за  тертых
калачей, крутых ребят, с которыми шутки плохи; они нравились себе, но  они
были любителями и не подозревали, что можно  в  один  миг  распрощаться  с
жизнью.
     Как опытный профессионал, Ключников никогда не  лез  на  рожон.  Зная
последствия, он всегда старался избежать столкновения, медлил  в  надежде,
что обойдется. Судя по всему, его пытаются проучить,  однако  слишком  они
были уверены в себе, в своем  превосходстве:  парни  играли  в  сильных  и
смелых мужчин, которым сам черт не брат.
     - Запомни, Сереженька: от  нас  так  просто  не  уходят,  -  сердечно
напомнил Федосеев.
     - Угроза, - с каким-то странным удовлетворением отметил Ключников.  -
Вы, Федосеев, поймите, я сам по себе.
     - Нет, родной, тут или -  или.  Либо  ты  с  нами,  отлучку  твою  мы
простим, либо держи ответ. У нас ведь не проходной  двор.  Ты  сам  к  нам
пришел, никто тебя не неволил. Так что решай...  Мы  пока  с  тобой  мирно
толкуем, но терпение наше на исходе.
     Ключников был готов к  отпору  и  сосредоточил  внимание  на  стоящих
рядом, чтобы отразить первый удар.
     Сидя за рулем,  Бирс  поглядывал  на  сверкающую  под  солнцем  реку.
Прогулочные теплоходы неторопливо шли вверх и вниз по течению, иногда мимо
проплывали большие  груженные  баржи,  осторожно  вписываясь  в  гранитные
излучины реки.
     Было  тепло,  солнечно,  дремотно,  и  казалось,  повсюду   покой   и
безмятежность. Неожиданно Бирс почувствовал тревогу. Он знал за собой  это
свойство: без  видимой  причины  вдруг  появлялось  смутное  беспокойство,
предчувствие опасности. Как правило, ощущение не было напрасным, надо было
лишь прислушаться к себе, поймать его, не отмахнуться.
     Бирс подъехал к тротуару, затормозил и  стал  напряженно  думать.  Он
вспомнил, как, высадив Ключникова, краем  глаза  заметил  стоящие  поодаль
машины. Едва Ключников скрылся в подъезде,  из  машин  выскочили  какие-то
люди, поспешили за напарником следом. Антон  не  придал  значения,  голова
была  занята  предстоящей  встречей  с  Джуди,  а  сейчас  он  вспомнил  и
почувствовал беспокойство.
     Бирс круто развернул машину посреди улицы и помчался назад.
     Тем временем беседа в подъезде продолжалась.
     - Ты, Федосеев, лапшу на уши мне не вешай. Я понимаю: это ты  с  ними
воспитательную работу проводишь, - Ключников мотнул головой  на  свиту.  -
Чтоб не дурили и от дела твоего не отлынивали.  Хочешь  показать,  что  их
ждет? Напрасно, на мне не покажешь.  Ты  думаешь,  шестерых  привел?  Зря,
Федосеев. Они мальчишки, родители дома, вся жизнь впереди... А ты  их  под
смерть подводишь.
     - Ты о себе подумай, - напомнил Федосеев.
     - Я - профессионал. Меня  советская  власть  убивать  научила.  А  ты
молодняк привел. Убью или  покалечу.  Зачем?  -  он  говорил  неохотно,  с
мрачным недовольством, точно на него навесили обузу и хочешь-не хочешь,  а
повинность  отбудь.  И  он  видел,  юнцы  задумались,  лица  у  них  стали
напряженными,  в  глазах  появилась  озабоченность,  которая  предшествует
страху, словно навстречу повеял ледяной ветерок.
     - Драться хочешь? - усмехнулся Федосеев. - Из-за еврейки?
     - Это мое дело, - отрезал Ключников. - И ты, Федосеев, не лезь.
     - Своих девушек мало? У тебя же невеста  есть,  Ключников.  Чем  тебя
еврейка приворожила? С ней мы еще поговорим, - пообещал Федосеев.
     - Только попробуйте, - хмуро сказал Ключников.
     - Попробуем, попробуем... Пусть  убирается.  А  нет,  мы  ей  покажем
дорогу, это я тебе обещаю.
     - Кости переломаю, - бесстрастно сказал Ключников.
     - О, крепко она тебя прихватила! Присушила. Кстати, она тебе изменяет
на каждом шагу. У нее таких, как ты...
     - Все, Федосеев, хватит! Надоел. В другой раз поговорим.
     - Неужели? - криво улыбался Федосеев. - Это нам решать, родной.
     - Ну так решай скорей. Я спать хочу.
     - Спать он хочет, - с улыбчивым добродушием кивнул на него  Федосеев,
как бы призывая свиту в свидетели. - Ах ты, мой милый! Баиньки  захотел...
-  и   неожиданно,   не   меняя   ласкового   выражения   лица,   сердечно
поинтересовался. - В еврейскую постельку?
     - Мое дело! - зло напомнил Ключников.
     - Нет! - внезапно  закричал  Федосеев.  -  Это