наше  дело!  Наше!  С
жидовкой спутался?! - лицо его исказилось от ненависти. - Народ  предаешь?
Сбежать хочешь?!
     Истерика   была   рассчитана   на   зрителей.    Федосеев    проводил
воспитательную работу, и не будь зрителей, он  не  подумал  бы  устраивать
сцену.
     - Мы вам всем мозги  вышибем,  жиды  проклятые!  -  истошно  закричал
Федосеев, грозя кулаком.
     Стукнула входная дверь,  Ключников  не  поверил  глазам:  в  подъезде
появился его напарник  Антон  Бирс  собственной  персоной.  Это  было  так
удивительно и непостижимо, что Сергей не выдержал и улыбнулся: вдвоем  они
эту команду могли размазать по стене.
     -  Кто  это  здесь  мозги  вышибает?  -  игриво  обратился   Бирс   к
присутствующим и любезно глянул  на  Федосеева.  -  Вы,  сударь?  Подумать
только: вышибать мозги живым людям! Им же больно будет!
     - Ничего, потерпят, - хмуро обронил Федосеев, который тут же остыл  и
настороженно смотрел на пришельца.
     - Тогда я, с вашего разрешения, начну с вас, - одарил его обаятельной
улыбкой Бирс.
     - За мной! - скомандовал Федосеев сопровождению и быстро направился к
двери. - Запомни, Ключников: от нас не уйдешь! - крикнул  он  с  порога  и
вышел; следом за ним торопливо выкатилась свита.
     - Как ты здесь оказался? - улыбаясь, спросил Ключников.
     - Сам не знаю, - развел руками Бирс. - Вдруг почувствовал что-то.
     - Поднимешься к нам? Позавтракаем вместе, - предложил Сергей.
     - Нет, я поеду, меня Джуди ждет.
     - Смотри, чтобы они не выследили тебя, - предостерег Сергей, провожая
Антона к машине.
     - Я записал их номера. Если что, отловим их, - успокоил его Бирс,  но
они поозирались внимательно, ощупав взглядами переулок, дома и подворотни:
нигде не было ничего подозрительного.
     Бирс сел в машину, тронулся с места, Ключников вернулся в  подъезд  и
поднялся наверх.
     Ани не было дома. Ключников удивился, обошел все комнаты,  но  ее  не
нашел. Похоже, она вообще не ночевала дома, видно, осталась у кого-то  или
всю ночь прожигала жизнь в компании. И выходило, что Федосеев прав. "Прав,
прав!" - сверлила назойливая мысль - некуда было от нее деться.
     "Вот и все, вот и конец" - думал он  потерянно,  сидя  на  колченогом
табурете посреди большой комнаты. Он не знал, что делать, все стало пустым
и бессмысленным, он не знал, что дальше.
     Ключников почувствовал себя  бродягой,  забравшимся  в  чужой  дом  в
отсутствие хозяев,  ему  стало  неуютно  в  огромной  безлюдной  квартире.
Вздумай он искать Аню, он даже не знал бы, кому звонить. Он  был  отрезан,
от ее жизни, которая шла где-то помимо него, ее друзья, подруги, знакомые,
их дома - весь пестрый  московский  мир  существовал  отдельно,  и  сейчас
Ключников не знал, что делать, к кому обратиться.
     У него и без того скребли на душе кошки после встречи  с  Буровым,  с
Галей и с Федосеевым, досада ела поедом и не отпускала. Не раздеваясь,  он
лег на разостланную на полу постель, обдумывал  создавшееся  положение.  У
Ани была своя жизнь, Федосеев и Буров сделали свой выбор, а  он  болтался,
как дерьмо в проруби - ни то, ни се, ни Богу свечка, ни черту кочерга.
     Спать не хотелось. Ключников воспаленно думал о том, что произошло, в
груди ныла едкая  горечь.  Он  пнул  в  сердцах  колченогий  табурет,  тот
врезался в стену и рассыпался на куски.
     Пока Ключников  лежал,  уставясь  в  потолок,  несколько  раз  звонил
телефон, мужские и женские голоса спрашивали Аню, Ключников  отвечал,  что
ее нет, потом ему надоело, он перестал брать трубку.
     Он не знал, сколько прошло времени, внезапно  стукнула  дверь,  и  на
пороге возникла Аня. Можно было подумать, что она неслась сломя  голову  и
сейчас за ней следом влетит ветер, который  она  обогнала.  Выглядела  она
прекрасно: темные глаза блестели, взгляд был ясен, на губах играла улыбка,
лицо светилось, выдавая  нетерпение  и  внутренний  огонь,  смуглое  тело,
затянутое в узкое  короткое  платье,  было  как  живая  пружина,  красивые
сильные ноги, открытые высоко, упруго несли ее в быстром легком  движении,
и была она вся, как ртуть, гибкая, игривая, стремительная - ни  усталости,
ни следа бессонной ночи.
     Аня увидела его и обрадовалась:
     - О, привет! - воскликнула она весело. - Куда ты пропал?
     Лежа  на  полу,  Ключников  повернул  к  ней  голову  и  смотрел,  не
отрываясь, как будто изучал.
     - Что ты молчишь? Хандра?! Зря ты удрал, там так  весело  было!  А  я
смотрю, тебя нет. Когда ты ушел? Тебе скучно стало?
     Аня даже не подумала его упрекнуть за то, что он исчез, каждый  волен
делать, что хочет; выбрав свободу, она не хотела ограничивать других.
     С ее появлением в комнате как будто прибавилось света и воздуха. Было
похоже, она, будто электрический разряд, принесла с собой свежесть и запах
озона, как это бывает после грозы. Казалось,  Аня  стремглав  ворвалась  с
чудесного  беззаботного   праздника   в   душное,   пасмурное,   пропахшее
лекарствами помещение.
     Ключников лежал на  полу,  неподвижный,  как  гранитная  глыба.  Аня,
словно не замечала его мрачной сосредоточенности, гнетущего  недовольства,
жесткого взгляда - не замечала или не хотела замечать. Она была  оживлена,
засыпала его вопросами и, видно, тени сомнения не испытывала,  что  что-то
не так.
     - Ты ел? А  мы  всю  ночь  пили  шампанское!  Ты  голоден?  Я  сейчас
приготовлю! - она сорвалась с места, чтобы бежать на кухню и  в  мгновение
ока приготовить ему еду.
     Аня прекрасно готовила, любое дело спорилось у нее в руках, и  каждую
секунду она готова была бежать куда-то - лететь,  нестись,  любить  -  без
оглядки, напропалую.
     - Нет, - остановил он ее, словно на бегу поймал за руку.
     Аня  гибко  крутанулась  на  каблуках,  быстро  глянула  на  него   и
улыбнулась лукаво:
     - Тогда подожди, я разденусь.
     Ловким движением она  подняла  и  без  того  короткое  платье,  чтобы
стянуть его через голову.
     Вспоминая потом, Ключников думал, что смолчи  он,  все  обошлось  бы,
постель всегда их примиряла. Но Ключников не смолчал.
     - Нет, - повторил он твердым, холодным, негнущимся голосом.
     Еще миг, она сняла бы платье,  но  его  голос  остановил  ее,  она  с
удивлением посмотрела на Сергея.
     - Где ты была? - спросил он с казенной хмурой тяжестью в голосе.
     В глазах у нее мелькнуло недоумение, она глянула внимательно, как  бы
проверяя, он ли это или она ослышалась.
     - Что с тобой? - удивилась Аня.
     - Где ты была? - повторил Ключников настойчиво.
     Веселье ее погасло, она поскучнела, но слабая улыбка, отголосок былой
радости, пока держалась на губах.
     - Ты знаешь, - небрежно пожала плечами Аня.
     Еще можно было все спасти, повернуть вспять, обратить в  шутку,  хотя
заметно было ее разочарование: праздничность улетучивалась и таяла,  таяла
на глазах.
     - Где? - упрямо гнул свое Ключников.
     - Вот уж не думала, что ты такой зануда, - сказала  она,  но  ей  уже
было тошно, хотя ссоры она не хотела. - Ты ушел, я осталась.
     - На всю ночь?
     - Что за допрос? - поморщилась она брезгливо, но потом  вопросительно
вскинула  брови  и  поинтересовалась  с  насмешливым  любопытством.  -  Ты
ревнуешь?
     Ее уже одолевала скука, но, пожалуй, этим бы все кончилось, если б не
зазвонил телефон. Ключников снял трубку, мужской голос  спросил  Аню.  Она
слушала, улыбаясь, Ключников томился, ожидал, копил злость.
     - Заканчивай, - напомнил он, когда ему окончательно надоело ждать.
     - Это я  сама  решу,  -  ответила  она,  прикрыв  трубку  ладонью,  и
продолжала разговор.
     Ключников подождал, но понял, что конца не будет, и нажал на рычаг.
     - Ты что?! - удивилась Аня. - Ты в своем уме?!
     - Надоело, - мрачно объяснил Сергей.
     Телефон вновь зазвонил, тот же мужской голос вновь  спросил  Аню,  но
Ключников ответил, что ее нет.
     - Как?! - удивился собеседник  на  другом  конце  провода,  Ключников
положил трубку.
     - Ты спятил? - Аня набрала номер, но Сергей выдернул шнур из розетки.
     - Слушай: в чем дело?! - рассержено вскинулась Аня.  -  Я  живу,  как
нравится мне. А ты живи, как нравится тебе.
     - Это не жизнь. Уж лучше врозь, - возразил Ключников.
     - Как тебе угодно. Я с тобой, потому что сама захотела.  Какой  есть,
такой есть, ломать тебя я не собираюсь. И запомни: я на сторону  не  хожу,
это не в моих правилах. Надоест, уйду. А как мне жить,  я  сама  решу.  Не
хватало, чтобы ты выслеживал меня. Подхожу тебе - живи. Нет - кто  держит?
Это ежу понятно! Как говорится: вот Бог, а вот - порог.
     - Как это у тебя все  легко  и  просто!  Сошлись,  разошлись...  -  с
досадой попенял ей Ключников.
     - Нет, - она вдруг печально  покачала  головой.  -  К  сожалению,  не
легко. И не просто.
     - Друзья! Приятели! Звонки! Компании! Надоело!
     - А кто тебя заставляет? - спокойно спросила Аня. -  Это  моя  жизнь.
Моя! Не нравлюсь, скатертью дорога!
     Она включила телефон, он тотчас зазвонил. Аня сняла  трубку  и  стала
обсуждать с кем-то художественную выставку, но Ключников уже не слушал. Он
поднялся, отыскал сумку, побросал в нее вещи и вышел, не прощаясь.
     ...дома Бирс  застал  плачущую  мать:  Джуди  исчезла.  Она  вышла  в
булочную, но домой не вернулась, мать не знала, что и думать. Антон быстро
спустился вниз, расспросил старух, посиживающих во  дворе:  Джуди  видели,
когда она направлялась в булочную, и после, когда возвращалась  с  хлебом.
Антон позвонил в квартиры на первом  этаже:  в  одной  слышали  за  дверью
женский крик, в другой старик успел  заглянуть  в  глазок  и  увидел,  как
какие-то люди скрылись за шахтой лифта; подробностей старик не разглядел.
     Бирс внимательно осмотрел лестничную площадку перед лифтом, обнаружил
землю и множество следов - весь пол был истоптан, словно несколько человек
топтались в грязной  обуви.  Узкий  проход  вел  за  шахту  лифта,  откуда
спускалась лестница в подвал. Обычно решетчатую дверь запирали на  большой
висячий замок, но сейчас она была лишь прикрыта: стоило ее толкнуть, и она
со скрипом отъехала в сторону.
     Снизу на него повеяло зловещей  тишиной  и  темью.  Крутые  ступеньки
уходили в темноту, как в воду, - уходили и исчезали бесследно. Бирс понял,
что без света не обойтись. Он поднялся домой  за  фонарем  и,  посвечивая,
стал осторожно спускаться.
     Каждая  ступенька  давалась   с   заметным   усилием:   он   замирал,
прислушиваясь, потом делал новый  шаг.  Подвал  оказался  глубоким,  Антон
спустился на три лестничных марша, плотная тишина  окружала  его  со  всех
сторон. Он вдруг заметил белое пятно, медленно приблизился и все понял: то
был полиэтиленовый пакет с хлебом. То ли Джуди уронила его случайно, когда
ее вели, то ли бросила намеренно, чтобы указать путь тем,  кто  станет  ее
искать.
     Подвал состоял из множества помещений и, казалось,  не  имеет  конца.
Антон крался в тишине, луч фонаря выхватывал  из  темноты  грязные  стены,
пол,  какие-то  проломы,  проемы...  Озираясь,   он   остановился,   чтобы
поразмыслить: с одной стороны, его тянуло продолжать поиски, с другой,  он
понимал, что одному ему не справиться.
     Антон поднялся домой, позвонил Першину, тот прислал дежурный наряд  и
приехал сам. Они осмотрели местность и сверились по карте.  Дом  стоял  на
склоне Красного Холма по соседству с Новоспасским монастырем.  У  подножия
холма  располагался  обширный  монастырский  пруд,  за  которым   тянулась
набережная  Москва-реки.  Монастырь,  как  водится,  был  крепостью,  имел
несколько подземных ходов: один вел к реке, что и понятно  было,  выход  к
воде был необходим на случай  осады;  другой  ход  направлялся  туда,  где
стояла когда-то Таганская тюрьма, взорванная после войны; третий  ход  шел
на Крутицкое подворье  и  дальше,  в  старинные  Алексеевские  казармы,  в
которых  с  незапамятных  времен  по  сей  день   размещалась   московская
гауптвахта.
     Это была разветвленная подземная система: посреди двора  обнаружились
уходящие  неизвестно  на  какую  глубину  вентиляционные  стволы,  подвалы
окрестных домов и монастырские ходы соединялись с идущей под улицей веткой
метро. Сыскная собака, которой дали понюхать туфли Джуди,  уверенно  взяла
след, повела разведчиков из подвала в подвал  и  сконфуженно  заскулила  в
тоннеле метро: запах  креозота  и  антрацена  стойко  забивал  все  прочие
запахи.
     Джуди украли. Было ли это случайностью или Бирса выследили и  нанесли
расчетливый удар, сказать было нельзя. Антон испытывал боль и стыд, словно
в том, что стряслось, была его вина: не уберег, не уследил...
     Ему было стыдно перед Джуди, перед ее родителями, перед знакомыми - в
Америке и  здесь,  в  России,  даже  перед  Хартманом,  который  с  полным
основанием мог сказать: останься Джуди с ним, ничего не  случилось  бы.  И
выходило, что причина несчастья  в  нем.  Бирс  это  понимал  и  не  искал
оправданий.
     Временами его подмывало схватить автомат и очертя головы пуститься на
поиски,  он  с  трудом  себя  удерживал.  Першин  понял  его  состояние  и
предостерег от опрометчивого шага:
     - Не вздумай искать один.
     Бирс и сам понимал, что в одиночку ему это  не  под  силу.  Положение
осложнил звонок приятельницы Джуди, муж  которой  работал  в  американском
посольстве; Бирс вынужден был признаться, что Джуди исчезла.
     Вскоре  из  Лос-Анджелеса  позвонил  отец  Джуди,   задал   несколько
вопросов, но больше молчал, вздыхал, рядом с  ним,  Бирс  слышал,  плакала
мать. Антон пытался их успокоить, повторял, что делается все, чтобы  найти
Джуди, но понятно было,  что  это  всего  лишь  слова,  и  сознание  своей
кромешной вины застило Бирсу свет.
     А еще через день случилось невероятное. Бирс задремал после бессонной
ночи, его разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Стэнли Хартман.
     - Я узнал, что случилось. Можно войти?
     В это нельзя было поверить. Беверли-Хиллс остался так далеко, что его
как бы и не существовало вовсе. То была несусветная даль, забытый  сон,  в
который верится с трудом: то ли был, то ли мнится.
     Они долго сидели на кухне, Бирс без утайки рассказал Хартману о  том,
что происходит в Москве, Хартман его ни в чем не упрекал, Бирс это оценил.
     - Я бы хотел принять участие в поисках, - предложил Хартман. - Думаю,
я имею на это право. Мои физические возможности вы знаете.
     Антон кивком подтвердил, а  про  себя  подумал,  что  слишком  хорошо
знает.
     - Я поговорю с командиром, - пообещал он.
     Першин оказался несговорчивым.
     - Даже речи не может быть! - заявил он решительно. - Не  хватало  нам
иностранцев! Случись что, кому отвечать? На кой черт он нам?!
     Хартман настоял на личной встрече, но результат был тот же:
     - Мистер Хартман! Любое дело должны делать профессионалы!
     - До сих пор, как будто, они себя не очень показали, - возразил Стэн.
     - Правильно. Упрек принимаю. Но мы, по крайней мере, многое узнали. И
знаем, что делать дальше. Будь на нашем месте любители,  было  бы  намного
хуже.
     - Я - хороший спортсмен, - попытался убедить его Хартман.
     - Поздравляю! Вот и участвуйте  в  соревнованиях.  Станьте  чемпионом
мира. А грязную работу оставьте нам.
     - Что ж... - с сожалением поднялся Хартман. - Видит Бог, я хотел  как
лучше. Вы понуждаете меня действовать самостоятельно.
     Першин посмотрел на него долгим испытующим взглядом:
     - Не советую, Хартман. Помочь - не поможете, а голову потеряете.  Там
это проще простого.
     - У меня нет другого выхода... - развел руками Стэн.
     Разговор шел через Бирса, который бесстрастно вел перевод.
     - Переведи ему точно, - приказал Першин и медленно, глядя  американцу
в глаза, хмуро и раздосадованно произнес:
     - Я повторяю: это очень - очень! - опасно. Вы даже не  представляете,
что вас ждет. Исчезнете и все. Никто вас никогда не найдет.
     - Но вы-то спускаетесь...
     - Мы - профессионалы. Специальный отряд. Каждый обучен действиям  под
землей. Каждый знает, на что идет.
     - Спасибо, что предупредили, - поблагодарил Хартман и вышел.
     - Надо сказать, чтобы за ним присмотрели. -  Першин  стал  озабоченно
звонить куда-то. - Еще полезет, неровен час, обуза на мою голову.
     Под вечер  отряд  отыскал  в  Елохове  поблизости  от  станции  метро
тоннель, в который они еще не спускались. Тоннель был  квадратным,  ширина
его равнялась трем метрам, потолок был  плоским,  бетонный  пол  прорезали
дренажные стоки, тоннель тянулся на два с половиной километра и утыкался в
каменную  стену;  железная  лестница  вела  наверх  и  выходила  в  подвал
четырехэтажного дома из красного кирпича на пересечении Немецкой  улицы  и
Переведенского переулка.
     Несколько    тоннелей    они    обнаружили    на    юго-западе,     в
Беляево-Богородском,  поблизости  от  геолого-разведочного  института.  За
оврагами, неподалеку от шоссе, снабженные лестницами люки  уходили  вглубь
земли, где помещался громадный железобетонный шлюз, от которого  в  разные
стороны уходили три тоннеля.
     Отряд искал подземные базы, где  альбиносы  держали  пленников.  Хотя
многие в отряде в это не верили: пленных могли сразу уничтожить, чтобы  не
обременять себя лишней  обузой.  Бирс  старался  не  думать  об  этом,  но
удавалось с трудом: он вспоминал Джуди даже во сне.
     Антон торопил всех и сам рвался вниз,  не  давая  себе  передышки  ни
днем, ни ночью. Это  была  унылая,  тяжелая  работа:  каждый  ход,  каждый
тоннель  проходили  из  конца  в  конец,  отыскивая  запасные   выходы   и
ответвления.  Иногда  внизу  скапливался  газ,  и  стоило  большого  труда
забраться в противогазах во все щели, колодцы и люки;  нередко  разведчики
брели по колено, по пояс  или  по  грудь  в  воде,  а  иногда  приходилось
надевать акваланги и осматривать затопленные галереи, русла подземных  рек
и каналы.
     Помимо стыда  Бирс  испытывал  мучительное  беспокойство  и  гнетущую
тревогу. Шли дни, свыкнуться с мыслью, что Джуди исчезла, Бирс не мог:  не
укладывалось в голове.
     Как все в отряде, он знал,  что  в  городе  исчезают  люди,  но  знал
понаслышке - невесть кто, невесть где. Со знакомыми  ничего  подобного  не
случалось, и он поверил, что не случится и впредь. По  непонятной  причине
Бирс вообще был убежден, что его это не коснется. Но коснулось, коснулось,
да еще как больно!
     Стоило вспомнить Джуди,  боль  стягивала  сердце  и  твердела,  точно
вколотили кол - не продохнуть! Временами ему казалось, что, если забыть  о
Джуди, - не думать, не вспоминать, то все образуется: она сама  объявится,
как объявилась в Москве нежданно-негаданно в первый раз.
     Но Джуди не появлялась, боль ныла в груди, помрачая все мысли; вместе
с болью его одолевал страх.
     Страх за Джуди преследовал по пятам, саднил ежечасно, как  застарелая
болячка.
     Отряд день и ночь вел поисковые операции под землей. По общему  плану
искали всех, кто пропал - всех, а не только Джуди; Бирсу мнилось,  что  он
делает слишком мало, чтобы ее спасти. Да, он понимал, что спасти ее  можно
лишь вместе со всеми, - понимал, но его не раз подмывало схватить  автомат
и в одиночку пуститься на поиски. Страх за  нее  терзал  его  постоянно  и
гнал, гнал, понукал к действию; Антон с трудом удерживал  себя,  чтобы  не
кинуться вниз, а там будь что будет.
     Он не знал, что с ней сталось, жива ли она; пока  длилось  неведенье,
до тех пор теплилась надежда. Стоило, однако, представить ее  под  землей,
вообразить ее испуг и ужас, как от  ненависти  закипала  кровь.  Ненависть
испепеляла его, он замирал, сцепив зубы, чтобы не выкинуть что-нибудь и не
пойти вразнос.
     Рыща в подземной Москве, отряд часто натыкался на бродяг, обитающих в
укромных углах, но попадались и уголовники, которые  скрывались  внизу  от
милиции и прятали добычу; кое-где они устраивали тайники  и  укрытия;  при
желании здесь