ь не решился, а она не сказала.
     Спустя несколько дней,  когда  они  на  машине  ехали  в  гости,  Аня
притормозила на красный свет у перекрестка и обронила как бы невзначай.
     - Если ты хочешь, можешь переехать ко мне.
     - Как? - не понял  Ключников  и  повернулся  к  ней  с  невысказанным
вопросом в лице.
     - Ты можешь теперь жить у меня, - ответила она, глядя на дорогу перед
собой.
     - А твоя семья? - Ключников непонимающе морщил лоб.
     - Все уехали.
     - А ты? - он смотрел на нее и не мог взять в толк, что произошло.
     - Я осталась, как видишь, - усмехнулась она горько.
     Ключников оцепенел, не в силах  постичь  смысл  сказанного.  Нет,  он
понял, но не мог говорить, это было неправдоподобно. Теперь понятно  было,
откуда у нее эта печаль, заплаканные глаза, горькие  складки  вокруг  рта,
надо думать, ей несладко пришлось.
     Новость оглушила его, медленно, шаг за шагом он осторожно свыкался  с
ней, а иначе можно было задохнуться: тугая жгучая радость теснила грудь.
     Он еще додумался спросить, почему она передумала, и Аня несколько раз
с осуждением покачала головой - ну и ну, мол, ума палата. Он поглядывал на
нее, ждал ответа. В конце концов, он получил его.
     - Из-за тебя, дурак! - отрезала она, удрученная его тупостью.
     Ключников внезапно ударил себя по коленям.
     - Поворачивай! - решительно приказал он ей.
     Теперь недоумевала она: они ехали в гости,  где  их  ждали  -  неделю
сговаривались.
     - Поворачивай! - твердо и настойчиво  повторил  Ключников.  -  Быстро
домой!
     - Нас ждут... - попыталась она урезонить его.
     - Обойдутся! - неуступчиво возразил он и ладонью отверг все доводы. -
Ты что хочешь, чтобы я тебя посреди улицы уложил?
     Аня тотчас все поняла, вникла в самую суть.
     - Я не против,  прохожие  советами  измордуют,  -  ответила  она,  но
послушно развернулась посреди улицы, нарушив дорожные правила, и  покатила
назад.
     В тот день страсть захлестнула  их  с  головой,  могло  сдаться,  они
угодили в невиданный шторм, волна за волной накатывались отчаянно, и  жуть
брала - выплывут или утонут?
     Он был горд,  что  она  осталась  с  ним,  его  просто  распирало  от
гордости, он готов был расшибиться в лепешку ради нее.
     По ночам Ключников спускался с отрядом под землю. Он  возвращался  на
рассвете, Аня еще спала, он ложился с ней рядом, и она, сонная  и  теплая,
улыбчиво и томно обнимала его.
     Каждое  утро,  несмотря  на  усталость  и  бессонную  ночь,  у   него
просыпалось желание, и каждое утро, прежде чем  уснуть,  они  на  рассвете
любили друг друга.
     Это было похоже на медовый месяц, на  свадебное  путешествие.  Судьба
благоволила к ним: они одни жили в пустой квартире, никто не мешал им,  не
вторгался, даже в гости они перестали ходить.  Одно  лишь  досаждало  ему:
телефонные звонки ее знакомых, которых у нее была пропасть; Ключников то и
дело норовил отключить телефон.
     Квартира была похожа на необитаемый остров, на котором, кроме них, не
было ни души. Они наслаждались уединением, но иногда  тонкой  иглой  грудь
Ключникова пронзал острый мимолетный  страх:  так  не  может  продолжаться
вечно.
     В один из дней они поехали в общежитие  за  вещами.  Аня  осталась  в
машине, Ключников направился внутрь.  Бурова,  к  счастью,  в  комнате  не
оказалось, можно было спокойно собраться. Но видно, Провидению  не  угодны
были покой и ровный ход событий.
     С двумя сумками Ключников вышел из общежития и направился  к  машине,
когда увидел Галю.  Она  торопилась  в  потоке  людей,  видимо  спешила  в
общежитие. Почти полтора месяца не виделись они, он не был в  Звенигороде,
лишь звонил иногда матери на работу, чтобы известить - жив, здоров... Мать
каждый раз упрашивала его послать весточку Гале,  которая  тревожилась  за
него и, что ни день, забегала к ним в беспокойстве.
     Ключников страшился встречи, хотя понимал, что  она  неизбежна,  рано
или поздно надо держать ответ. Ему нечего было сказать Гале, как ни тщись,
любое слово будет ложью.
     Он предполагал, они встретятся наедине,  с  глазу  на  глаз,  но  вот
людная улица, толпа, час пик, гомон и толчея. Галя быстро шла,  постукивая
каблуками,  углубленная  в  свои  мысли,  на   лице   внятно   угадывалась
озабоченность. Ключников понял ее тревогу и  беспокойство  и  почувствовал
страх перед неизбежной встречей. При желании он мог ее избежать, он увидел
Галю раньше, чем она его, нырнуть в машину было  делом  мгновения.  Но  он
оцепенел - шага не мог ступить.
     Галя неплохо смотрелась в  городской  толпе  -  миловидная,  пушистые
светлые волосы, чистая белая кожа, которая, казалось, излучает свет, что и
понятно было: другой воздух, несуетная жизнь. Даже на  расстоянии  от  нее
исходило  ощущение  тишины,   опрятной   прохлады,   свежести,   душевного
равновесия и здоровья.
     Но было в ней  вместе  с  тем  что-то  неуловимо  провинциальное,  не
поймешь сразу что, какие-то мелкие признаки -  выражение  лица,  прическа,
детали одежды... Наблюдательный глаз мог определить в ней приезжую, сродни
тому, как даже издали определяют иностранца: слова не сказал, а понятно.
     Разумеется, она не случайно  оказалась  здесь,  вероятно,  спешила  в
общежитие в надежде что-то узнать.  Она  вдруг  замедлила  шаг  и  подняла
голову, наверное, почувствовала взгляд, потом повела глазами по  сторонам,
словно кто-то окликнул ее.
     Галя заметила его, удивилась, обрадовалась, но тут же острым  женским
чутьем поняла, что он не один, и побледнела, замерла в растерянности,  как
ребенок. Она быстро совладала с собой, лицо у нее стало спокойным, молча и
неподвижно  смотрела  она  на  Ключникова,  словно  обдумывала  что-то   и
старалась понять.
     Вокруг шумно жила оживленная московская улица, они стояли  в  людском
потоке, суетная толпа огибала их и текла мимо, тугой городской  гул  висел
над мостовыми.
     Ни упрека не было в ее взгляде, ни осуждения,  лишь  тихая  печаль  и
смирение, когда все ясно без слов и нет нужды объясняться. Никому в  толпе
не было до них дела, ни один человек не остановился, головы  не  повернул,
никто их не замечал;  гомон  и  шаги  толпы,  пестрая  разноголосица,  рев
моторов и рокот колес шумным облаком взбухали над  ними,  однако  для  них
сейчас не было никого вокруг, царила полная тишина; не замечая толпы,  они
смотрели друг на друга, словно в беззвучии остались на улице одни.
     Никто не знал, сколько длилась эта немая сцена. Сидевшая за рулем Аня
заметила его, стоящего в столбняке посреди тротуара  с  сумками  в  руках,
вышла из машины и открыла багажник.
     Ключников не двигался, Аня глянула на него удивленно, проследила  его
взгляд и уразумела все в тот же  миг.  Как  опытная  цыганка,  Аня  тотчас
определила, что было, что есть, а что  будет,  она  решила  дождаться,  не
вмешиваясь в события.
     Оставив багажник открытым, Аня села за руль  и  ждала,  не  двигаясь.
Ключников с трудом оторвал взгляд от Гали, оцепенело словно во сне, обошел
машину,  сунул  сумки  в  багажник  и  захлопнул  крышку.  Галя  не  стала
дожидаться, пока машина отъедет, быстро направилась к метро.
     Сергей скованно залез в машину и сжался, замер,  словно  окоченел  на
морозе; можно было подумать, что его разбила неведомая хворь.
     Аня повременила немного, как бы давая ему  возможность  подумать,  он
мог еще выскочить, побежать следом, настичь и объясниться.  Но  он  сидел,
горбясь, словно от холода, и она, помешкав, спросила:
     - Поехали?
     Вопрос с трудом дошел до него,  наконец  Ключников  уразумел,  кивнул
рассеянно, оставаясь во власти раздумий. Аня завела мотор и покатила вдоль
улицы, которая жила шумно, как прежде, впрочем - как вся Москва.
     Встреча оглушила Ключникова, он кротко сносил контузию, лишь  отвечал
иногда невпопад. Аня обращалась с ним, как с больным, и,  чтобы  развлечь,
вечером взяла в гости.
     Они приехали в большую богатую квартиру, набитую книгами  и  гостями,
книги стояли на полках и лежали повсюду, гости  слонялись  по  комнатам  и
вели нескончаемые разговоры, от которых Ключников заскучал. Он видел,  что
Ане здесь интересно, она живо включилась в беседу и развеселилась вскоре.
     Неожиданно для себя Ключников заметил среди гостей  своего  напарника
по отряду Антона Бирса.
     - Ключ, ты как здесь? - удивился Бирс.


     ...остаток ночи они провели в разъездах. Бирс удивлялся, как на любой
вызов к месту происшествия со всех  сторон,  как  гончие  на  звук  рожка,
слетались патрульные машины - иной раз с десяток и больше, кроме того, над
местом происшествия нередко зависал полицейский  вертолет,  и  яркий  сноп
света мощного прожектора, вспоров темноту, падал отвесно вниз.
     На исходе ночи сержант отправил гостей в дивизион, где  они  оставили
машину. На прощание Майкл сделал несколько снимков  "поляроидом",  который
тут же выдал готовые снимки: Бирс и Джуди стояли рядом на фоне полицейской
машины.
     Отвезти  гостей  в  дивизион  сержант   поручил   Вилли,   миловидной
негритянке из парного патруля, а сам пересел в ее машину, на  которой  она
работала с  напарником.  Бирс  и  Джуди  сели  на  заднее  сидение,  Вилли
неторопливо повезла их назад, на  бульвар  Венеции.  Было  еще  темно,  но
близился рассвет, небо на востоке окрасила заря, и бледный  холодный  свет
рос и набирал силу над вершинами гор.
     Вилли неожиданно притормозила возле стоящей  на  обочине  в  зарослях
акации и жимолости темной машине. Осветив  номер,  Вилли  набрала  его  на
компьютере и  озабоченно  покачала  головой:  машина  значилась  в  угоне.
Придерживая кобуру с пистолетом, Вилли настороженно обошла машину, вызвала
по рации буксир и, сев за руль, принялась ждать.
     Джуди вспомнила, что поблизости есть ночной бар, и предложила  выпить
кофе. Вилли отказалась, сославшись, что ей надо дождаться буксир,  Бирс  и
Джуди вылезли, разминая  затекшие  ноги.  Из  низин  за  обочинами  тянуло
сыростью, вязкий туман заволок дорогу. Джуди ежилась  от  ночного  холода,
куталась в плащ, Антон обнял ее, и они медленно побрели в густом тумане.
     Дверь бара была закрыта, но  не  заперта,  в  слабо  освещенном  зале
теплилась жизнь, в полумраке за одним из столов сидела пестрая компания  -
длинноволосые юноши и единственная девица. Все курили, передавая окурок из
рук  в  руки,  будь  Бирс  и  Джуди  повнимательнее,   они   заметили   бы
неестественную бледность лиц, странный  блеск  в  глазах.  Однако  они  не
обратили внимания и направились к стойке, за которой дремал бармен.  Джуди
заказала два кофе и страшно удивилась, потому  что  бармен  по  непонятной
причине отказал им и делал глазами  какие-то  знаки,  как  будто  хотел  о
чем-то предостеречь. Джуди повторила заказ, бармен помешкал  и,  вздохнув,
нехотя покорился.
     - Эй, парень, не одолжишь нам свою подружку? -  поинтересовался  один
из длинноволосых юношей, остальные с интересом обернулись к стойке.
     - Тони, я прошу тебя, -  Джуди  накрыла  его  руку  ладонью,  и  Бирс
смирился, промолчал.
     За столом, хихикая, совещались, Джуди и Антон пили  кофе,  как  вдруг
тот же парень поднялся и направился к стойке. Он  приблизился  к  Джуди  и
положил руку ей на плечо.
     - Если хотите, я могу  заплатить,  -  сказал  он,  чуть  покачиваясь,
движения его были  скованно-тягучими,  Бирс  понял,  что  компания  курила
марихуану.
     Поднявшись с высокого табурета, Антон вывернул курцу руку  за  спину,
подталкивая, отвел к столу и, вернувшись, сел  на  место.  Он  услышал  за
спиной грохот отодвигаемых стульев и увидел испуганное лицо бармена.
     - Тони! - вскрикнула Джуди, обернувшись.
     Четверо  курцов,  поднявшись  из-за  стола,  достали  ножи  и  сообща
направились к стойке.
     - Полезай в бар! - приказал Бирс, Джуди вскочила ногами на табурет  и
перемахнула через стойку.
     Все четверо  медленно  сходились  к  стойке,  Бирс  ждал,  когда  они
приблизятся, как вдруг у входа зазвенел колокольчик и на пороге  появилась
Вилли. Она сразу все поняла, выхватила из кобуры пистолет  и  хладнокровно
приказала им бросить ножи, потом поставила парней лицом к стене и  держала
под пистолетом, пока не прибыл вызванный барменом патруль.
     - Я тебе  обещала  бессонную  ночь,  -  напомнила  Джуди,  когда  они
пересели, наконец, в свою машину.
     - Вы сдержали  слово,  мисс  Джуди,  -  согласился  Бирс.  -  Столько
удовольствия и всего за одну ночь.
     В один из дней Джуди привезла Бирса в Диснейленд. Машину они оставили
на  необозримой,  заставленной  автомобилями  стоянке,  слева  от  которой
высился отель "Диснейленд", справа монорельсовая дорога делала кольцо. Они
направились к светлым,  резным,  похожим  на  русские  деревянные  теремки
кассам,  где  играла  бравурная  музыка,  и  хотела  купить   билеты,   но
администратор объявил им, что они гости компании и выдал бесплатный  жетон
на аттракционы и на ланч в летнем ресторанчике "Голубой залив".
     На весь день они впали в детство, хохоча до упаду и радуясь, и  когда
под вечер, обессиленные, они сели в машину, само собой получилось, что они
осторожно и целомудренно поцеловались, благодаря друг друга за проведенный
сообща день.
     В следующий уик-энд  они  поехали  к  океану  в  поместье  родителей.
Прибрежное шоссе тянулось вдоль гряды  холмов,  на  которых  стояли  виллы
кинозвезд. Джуди показывала Бирсу, где чья вилла, но  вилла  ее  родителей
ничем не уступала прочим:  огромный  дом  из  валунов,  дерева  и  стекла,
стоящий на крутом склоне над океаном.
     Они проехали тридцать  миль  на  север  и  свернули  налево.  Большой
земельный участок  террасами  спускался  к  воде,  дорожки  были  выложены
галечником и деревянными кругляками, в некоторых  местах  склон  подпирали
отвесные стены из дикого, поросшего мохом, камня.
     Бирса определили в отдельный домик для гостей,  тропический  бунгало,
стоящий на сваях под пальмами поблизости от воды. Весь день  они  с  Джуди
загорали на берегу, удили рыбу и плавали на  доске  под  парусом,  вечером
ужинали при свечах в гостиной и расстались  заполночь.  Бирс  спустился  в
бунгало и под плеск волны, лежа в постели, смотрел  по  телевизору  ночные
новости, когда неожиданно пришла Джуди.
     - Подвинься, - улыбчиво сказала она, отогнула одеяло и легла рядом.
     Выглядело это естественно и непринужденно, как все, что делала Джуди.
Антон обомлел и скованно молчал, не в силах  что-либо  произнести;  сквозь
паузы в речи дикторов доносился мерный  плеск  волны.  Бирс  не  двигался,
чувствуя себя полным идиотом. Джуди с улыбкой взглянула ему в лицо.
     - Я тебе нравлюсь? - спросила она просто.
     - Очень, - чистосердечно признался он.
     - А тогда, что же? - она удивленно вскинула брови.
     - Я... понимаешь... - ему вдруг стало недоставать слов  в  английском
языке, он мялся, не зная, как ей объяснить. - Я не хочу  приключений...  я
хочу всерьез...
     - Да, всерьез. Я тоже всерьез, - подтвердила она и смотрела  на  него
озадаченно, не понимая в чем дело.
     - Всерьез - мы слишком далеко живем: ты здесь, я там.
     - Ты можешь остаться, - предложила она. - Захочешь, я приеду к тебе.
     - Я не могу остаться, - возразил Бирс, сгорая от стыда.  -  А  ты  не
сможешь жить у нас.
     - Почему? - на ее лице  прочно  держалось  недоумение;  она  силилась
понять причину и не могла. - Ты говорил, ты в разводе. У тебя там девушка?
     - Нет. У меня там сын.
     - Мы возьмем его сюда, - предложила Джуди, не мудрствуя лукаво.
     Любое препятствие мнилось ей пустяком, она искренне старалась понять,
что мешает им быть вместе, и не могла.
     - Наверное, я просто тебе не нравлюсь, - сказала она огорченно.
     - Джуди! - он поцеловал ее ладонь. - Ты мне очень нравишься.  Поверь,
я ужасно хочу тебя.
     Она без промедления сунула руку под одеяло, пошарила там  и,  потешно
округлив глаза, воскликнула:
     - О, Тони! В чем же дело?!
     Даже сейчас  она  была  естественна  и  бесхитростна,  ни  намека  на
притворство.
     - Джуди, Америка - прекрасная страна, но жить я могу только в России.
Там плохо, но там интересно, - попытался он ей объяснить.
     Она наморщила лоб, как будто решала трудную задачу и не могла решить.
Не могла осилить своим американским умом, хоть тресни.
     - Я не хочу, чтобы ты была несчастной, - сбивчиво пробормотал Антон.
     Он отдавал себе отчет, что все его знакомые и, вероятно,  большинство
соотечественников сочтут его вполне слабоумным.
     - Кто тебе сказал, что я буду несчастна? -  таращила  на  него  глаза
Джуди. - С чего ты взял?
     - Но... если мы больше не встретимся?
     - Почему?
     - Я не знаю, что будет у нас завтра. Каждый день все меняется.
     - Политика? - спросила Джуди, которая так и не выпростала руку из-под
одеяла и не разжала кулак.
     - Не только. Но политика тоже.  У  нас  сейчас  такие  перемены...  -
объяснял он ей. - Неизвестно, чего ждать.
     - По-моему, мы сумасшедшие, - неожиданно засмеялась Джуди.  -  Crazy!
[помешанные (англ.)]
     - Почему?
     - В постели говорим о политике. У нас дискуссия, да?
     Антон засмеялся, обнял ее, стал целовать, она тоже поцеловала его,  и
они всю ночь любили друг друга под шум прибоя и  свист  ветра  в  вершинах
пальм.


     ...Москва выглядела фронтовым городом  в  осаде.  Никто  не  объявлял
комендантский час, но  улицы  стали  безлюдными,  страх  действовал  лучше
всякой комендатуры.
     Машины  отвезли  отряд  к  Никитским  Воротам.  Два   хода   разведка
обнаружила  в  Большом  Ржевском  переулке   рядом   с   Поварской.   Ходы
скрещивались под зданием Верховного  Суда,  построенном  на  месте  церкви
Ржевской Божьей Матери, и расходились в разные стороны. Из подвала  церкви
Большого Вознесения широкий, выложенный старым кирпичом ход шел под  Малой
Никитской улицей в сторону Кудринской  площади.  В  давние  времена  здесь
рядом с урочищем Всполье стояли иноземные посольства, и ход,  по-видимому,
вел туда.
     Спустившись,  отряд  продвинулся  на  сто  метров  и   вынужден   был
остановиться: дорогу  преграждала  кирпичная  стена.  С  помощью  приборов
Першин определил за стеной пустоту, вероятно,  ход  имел  продолжение,  но
пробиваться дальше не стали, кладка оказалась старой, ходом давно никто не
пользовался.
     По приказу Першина отряд тщательно обшарил  подвалы  соседних  домов,
приборы  показывали  скрытые  пустоты,  и  в  конце   концов,   разведчики
обнаружили замаскированный люк и узкий спуск с  железными  уходящими  вниз
скобами. Длинный коридор привел их в загадочный тоннель с бетонным полом.
     Как выяснилось, тоннель связывал бывший особняк Берии на  углу  Малой
Никитской улицы и Ермолаевского переулка с Министерством внутренних дел  в
Газетном переулке, отдельный ход шел к зданию Главного управления  лагерей
(ГУЛАГ) на Большой  Бронной.  Теперь  в  особняке  размещалось  посольство
Туниса, но ходы существовали, прорезая под  землей  местность,  которая  в
давние  времена  называлась  Козьим  болотом.  Выходило,   что   сведения,
полученные от пленного, оказались правдой: вся Москва под землей  была  на
разной глубине изрезана вдоль и поперек. Самая смелая и  богатая  фантазия
бледнела перед реальностью.


     ...перед войной  и  после  нее  в  Москве  велось  большое  подземное
строительство. Наряду с  общей  системой  метро,  прокладывались  закрытые
линии, тайные ветки,  секретные  тоннели.  Под  землей  возникли  бункеры,
склады, электростанции... Особый размах строительство получило с развитием
атомного и термоядерного  оружия:  на  большой  глубине  появились  хорошо
оборудованные убежища.
     Самый секретный бункер строили  заключенные.  О  строительстве  никто
ничего не знал -  ни  прошедшие  строгий  отбор  строители  из  управления
госбезопасности, ни кадровые офицеры. С окончанием  строительства  объекта
заключенные, к