е  внимательный,  плотный,  ощутимый,  как
прикосновение, взгляд Хартмана.
     Вскоре произошел забавный эпизод, похожий  на  профессиональный  тест
для тележурналиста - проверка на находчивость.
     - Мистер Бирс! - громко обратился к нему подвыпивший ведущий одной из
местных программ,  телевизионная  знаменитость.  -  Я  слышал,  вы  хорошо
работаете в эфире, это так?
     В общем гомоне возникла пауза, гости услышали вопрос и  обернулись  к
Бирсу.
     - Я думаю, слухи сильно преувеличены, - вежливо ответил Антон.
     - Вы привезли  кассету  со  своей  программой?  Или  не  рискнули?  -
запальчиво поинтересовался собеседник, разгоряченный обильной выпивкой.
     В гостиной смолкли голоса, стало тихо. Все смотрели на  Бирса,  ждали
ответа, он почувствовал себя на ринге: то  ли  примешь  вызов  и  ответишь
ударом на удар, то ли сникнешь и тебя будут жалеть, а пожалев, отвергнут.
     - Однажды русский писатель Куприн ехал в поезде. В купе он оказался с
итальянцем, который  читал  газету.  Там  было  написано,  что  знаменитый
русский певец Федор Шаляпин едет  на  гастроли  в  Италию.  Итальянца  это
ужасно возмутило. Он с гневом сказал: "Ехать петь в Италию  -  все  равно,
что... - Бирс умолк и обвел взглядом присутствующих: все смотрели на  него
с интересом и ждали. И Джуди смотрела, распахнув глаза, даже  издали  было
заметно, как она волнуется за него - волнуется и переживает. Хартман  ждал
спокойно, но был задумчив, словно размышлял над чем-то.
     Антон выдержал  паузу,  пока  в  воздухе  не  повисло  напряжение,  и
подождал еще чуть-чуть, пока оно не сгустилось и не стало явным.
     - Ехать петь в Италию - все равно, что...  -  повторил  Бирс,  -  все
равно, что везти хлеб в Россию! -  последние  слова  он  произнес  громко,
чтобы все слышали.
     Миг еще  держалась  тишина,  потом  раздался  взрыв  хохота,  грянули
дружные аплодисменты. Многие  зашлись  от  хохота,  на  глаза  навернулись
слезы. Джуди горделиво озиралась: знай, мол, наших!
     Хартман улыбался, но был явно  раздосадован.  Он  смотрел  на  Джуди,
которая искренне радовалась за Бирса, и понятно было, что он  не  одобряет
ее.
     Среди общего смеха Бирс  поднял  руку,  прося  тишины,  и  когда  все
притихли, сказал:
     - Показывать свою программу в Лос-Анджелесе, все равно,  что  петь  в
Италии. Но поскольку в Россию давно возят хлеб, я рискнул и привез кассету
в Америку, - объявил он во всеуслышанье под общий смех и аплодисменты.
     Пока все смеялись, знаменитый ведущий программы, похоже, протрезвел и
выглядел сконфуженно.
     - Это вам за самоуверенность, - уколола его одна из дам.
     - Неплохо бы и кассету посмотреть, - огрызнулась знаменитость.
     - Когда вам угодно, - вежливо поклонился Бирс.
     Герой экрана, видно, понял, что историю лучше замять.
     - Хочу с вами выпить, - предложил он, взял с  подноса  два  бокала  и
один протянул Бирсу, другой взял себе.
     Они выпили, многие из гостей подходили к  Бирсу,  чтобы  чокнуться  с
ним.
     - Мистер Бирс, позвольте вручить вам приз! - громко объявила Джуди  и
наградила его поцелуем под аплодисменты гостей; Антон заметил, как по лицу
Хартмана скользнула тень.
     Можно было подумать, что все  эти  люди  счастливы  и  живут  в  свое
удовольствие. Разумеется, у них были свои заботы, но никто не выставлял их
напоказ, напротив, все тщательно скрывали свои проблемы от чужих глаз, вот
почему мнилось, что жизнь их исполнена счастья.
     - Мистер Бирс, вы - коммунист? - неожиданно обратился к нему Хартман,
и все снова притихли.
     - Нет, никогда не был, - покачал головой Антон.
     - Но вы так давно живете при коммунистах...
     - Всю жизнь, -  покивал  Бирс,  соглашаясь,  и  усмехнулся  печально,
удрученно развел руками - мол, что делать...
     - Вы бы могли объяснить, в чем разница между нами? Я имею  в  виду  -
между капитализмом и коммунизмом... - спросил Хартман как бы  невзначай  и
смотрел невинно, ждал ответа.
     О да, это был подвох так подвох! Стоило Бирсу ответить всерьез, он бы
неизбежно пустился в политику, славный вечер был  бы  испорчен.  Бирс  это
тотчас уразумел. Мало того, он потерял бы  очки,  набранные  прежде,  счет
стал бы не в его пользу.
     Антон понял, что его втравливают в никчемный  спор,  из  которого  не
выбраться мирно: стоит начать, и увязнешь, как последний зануда.
     - Все говорят, что между нами огромная разница, - пожал плечами Бирс.
- Я с этим не согласен. На самом деле между капитализмом и коммунизмом нет
никаких различий. Почти никаких. И вас  и  нас  одолевает  одна  и  та  же
забота: как выжить? И вы и мы думаем об этом постоянно. Просто вы думаете,
как продать, а мы - как купить.
     Это прозвучало настолько  неожиданно,  что  несколько  мгновений  все
молчали, соображая, потом,  как  обвал,  в  стены  ударил  хохот.  Хартман
усмехнулся и похлопал слегка, отдавая должное собеседнику, а Джуди едва не
заплакала от радости.
     - О Тони, это замечательно! - улыбнулась она  сквозь  слезы,  Хартман
помрачнел, Бирс видел.
     В соседней комнате кто-то сел  за  рояль,  потек  густой  томительный
блюз, Джуди потянула Бирса танцевать. И вот полумрак, в стеклах отражаются
скользящие пары, слегка кружится голова, ты обнимаешь красивую девушку,  и
тебе кажется, кто-то свыше высек в  пространстве  между  вами  искру:  да,
короткое замыкание, похоже. Впрочем, он тут же себя стреножил: не дури,  у
богатых свои причуды, тебе до юной леди, как  до  луны,  любая  старуха  в
русской деревне остережет тебя - не в свои сани не садись, милок, или  еще
почище: на чужой каравай рот не разевай!
     Вечеринка удалась на славу, гости,  прощаясь,  благодарили  хозяев  и
Бирса, многие приглашали его к себе.
     Хартман пожал Бирсу руку и по-хозяйски, как само  собой  разумеющееся
спросил у Джуди так, чтобы слышал Бирс:
     - Ко мне поедем?
     - Я так поздно в гости не езжу, - нашлась Джуди.
     - В гости?! - развеселился Хартман, всем своим видом  показывая,  как
удачно она пошутила.
     Бирс и сам знал, что на самом деле все обстоит иначе. Ну  разумеется,
разумеется, они спят вместе, а ты пришелец, случайный прохожий - мелькнул,
исчез.
     - Навестите как-нибудь нас  с  Джуди,  мистер  Бирс.  Будем  рады,  -
прощаясь, пригласил его Хартман, и Антон хорошо  понял  смысл  сказанного:
его не приглашали приехать вместе  с  Джуди  в  гости,  напротив,  Хартман
позвал его в свой, как бы общий с Джуди дом.
     Да, Хартман умело показал Бирсу его истинное место: третий лишний.
     "Напрасно  стараешься,  нам  не  привыкать",  -  подумал  Антон,   но
оказалось, что Джуди придерживается другого мнения.
     - Окей, мистер Хартман! Как-нибудь  мы  с  Тони  навестим  вас.  Если
выберем время, - пообещала она с усмешкой.
     Гости разошлись, в доме стало пусто и тихо, и  невероятно  просторно,
лишь официанты вышколенно, без лишнего шума двигались, убирая посуду.
     Верхний свет отключили, остался гореть лишь один светильник,  окрасив
пространство в нежный розовый цвет.  Родители  Джуди  попрощались  и  ушли
наверх, в свою спальню,  Джуди  включила  радиоприемник:  ночной  саксофон
источал приятный тягучий звук.
     - Вам понравился вечер? - спросила Джуди, когда они с Бирсом остались
одни и сидели друг против друга на диванах в углу.
     - Да, весьма. Незнакомая жизнь. Поначалу я очень трусил.
     - Действительно? Спасибо за откровенность. Это значит,  вы  доверяете
мне. Стэн Хартман ни за что не признался бы в своем страхе.
     - Что тут скрывать? Я на  самом  деле  ужасно  боялся.  Вдруг  сделаю
что-то не так.
     - Вы были великолепны!
     - Что вы!.. Просто я не хотел вас подвести.
     - Все сложилось удачно.  Даже  Хартман  оценил.  А  уж  он...  -  она
умолкла, но и без слов понятно было: мнение Хартмана что-то да значит.
     - Я сразу понял, что  он  ви-ай-пи  [английская  аббревиатура:  очень
важная персона], - сказал Бирс.
     - О да, Стэн - банкир, дает деньги на фильмы. В Голливуде  перед  ним
все заискивают. Он вообще много вкладывает в шоу-бизнес.
     - Кормилец! - произнес Бирс по-русски.
     - Что вы сказали? - удивилась Джуди.
     Хотя английские слова bread-winner и berefactor имели  другой  смысл,
Джуди, похоже, поняла.
     - Да, он стал  очень  самоуверенным,  -  заметила  она  огорченно.  -
Правда, от него действительно многие зависят.
     - Вы давно знакомы? - спросил Бирс.
     - Сколько себя помню. Наши родители  дружат.  Когда  я  родилась,  он
пошел в школу. Мне всегда ставили его в пример: он был круглый отличник.
     - Наверное, вы скоро поженитесь, - предположил Бирс.
     - Родители очень хотят. Его и мои.
     - А вы? - как можно  непринужденнее  поинтересовался  Бирс,  стараясь
избавиться от ноющего чувства утраты.
     - Я? - Джуди задумалась, как бы в сомнении, стоит ли говорить,  потом
улыбнулась. - Все говорят, что я счастлива.
     - Еще бы! Такая  пара!..  Настоящие  жених  и  невеста.  С  рекламной
открытки. Поздравляю вас, о лучшем и мечтать нельзя.
     Но он видел, что ее точит какой-то червь, мучают сомнения, однако  он
осек  себя:  "Не  твое  дело,  -  сказал  он  себе,  -  ты  здесь   вообще
командировочный: прибыл-убыл,  день  отъезда  -  день  приезда...  Билеты,
суточные, постель. Главное  -  это  вовремя  сдать  бухгалтеру  финансовый
отчет".
     - Джуди, утром на студию, надо выспаться. Я еще не привык: разница во
времени, - Бирс встал.
     - Спокойной ночи. Я посижу. Спасибо за вечер.
     - Вам спасибо, - Бирс направился к двери, на пороге обернулся:  Джуди
сидела в углу, слишком одинокая и хрупкая для такого огромного  помещения.
Это было все равно, что в одиночестве сидеть в зале ожидания  на  вокзале;
она показалась Антону беззащитной и неприкаянной.
     Сладкоголосый саксофон источал в полумраке  ностальгическую  мелодию,
которая сочилась в ночную тишь, подобно струе меда. Джуди налила себе вина
и потягивала маленькими  глотками,  погруженная  в  раздумья;  можно  было
подумать, что она спит с открытыми глазами.
     Бирс вышел в холл  и  осторожно,  стараясь  не  шуметь,  поднялся  по
деревянной лестнице на второй этаж. Скрип его  шагов  сопровождала  тихая,
льющаяся снизу музыка.
     За месяц, что Бирс жил в Лос-Анджелесе, это была  единственная  ночь,
которую Джуди провела у родителей. Она заезжала за ним по  утрам,  вечером
привозила на ночлег, Антон не сомневался нисколько, что ночи она  проводит
с Хартманом. Впрочем, это его не касалось.
     В разгаре была зима, однако завтрак  неизменно  начинался  со  свежей
клубники, разнообразных фруктов  и  соков,  как  и  ланч  на  студии,  где
компания устраивала для сотрудников шведский стол.
     Джуди  приезжала  за  Бирсом  в  половине  девятого,  белая   "хонда"
появлялась бесшумно, как рыба, стремительно и плавно въезжала  на  пологий
косогор и замирала у дома. Джуди целовала  родителей  и  везла  Антона  на
студию, где они работали до четырех с перерывом на ланч.
     Бирс сделал несколько репортажей и часами сидел с Джуди в  монтажной,
готовя материал в эфир. После  работы  они  отправлялись  обедать,  обычно
навещали какой-нибудь ресторанчик с хорошей кухней.
     В первый день они заехали в  бизнес-клуб  отеля  "Четыре  сезона"  на
Дохени драйв, и Бирс как  деревенщина  пялился  по  сторонам,  разглядывая
нарядные золотистые стены, овальные холлы, где  стояли  огромные  кадки  с
фикусами, зеркала во  всю  стену,  в  которых  отражались  уютные  залы  с
круглыми столами, ноги  утопали  в  толстых  коврах,  повсюду  встречались
укромные уголки для отдыха, а однажды Бирс и Джуди приехали сюда вечером и
его ошеломил сад с подсвеченным  бассейном  и  рождественскими  деревьями,
усыпанными маленькими горящими лампочками.
     Чаще всего они обедали в ресторане, который  Джуди  любила  сама.  Их
угощали на славу, а  то,  что  они  не  могли  съесть,  им,  как  водится,
заворачивали с собой.
     Везде расплачивалась Джуди, Бирс испытывал неловкость,  но  когда  он
сделал попытку заплатить, Джуди погрозила пальцем:
     - Тони, за все платит компания.
     Он удивлялся, насколько она бесхитростна, все ее  поступки,  слова  и
воззрения отличались простотой и естественностью и потому казались  весьма
разумными, плодом раздумий.
     Они заехали в  пиццерию  "Ангелы"  на  углу  Пойнсетия  и  Мэлроуз  в
Голливуде поблизости от студии  Парамаунт.  Снаружи  это  было  неказистое
старое  здание  в  два  этажа,  над  входом   громоздились   металлические
конструкции, внутри тесно стояли черные пластиковые столы,  но  оказалось,
что здесь чудесно кормят, и  многие  голливудские  знаменитости  частенько
наведываются сюда, чтобы вкусно поесть; почти все они дружили с хозяйкой.
     Она  вышла  к  Бирсу  и  Джуди  в   просторном   сером   комбинезоне,
раскрасневшаяся, только что от плиты. Джуди познакомила их,  и  оказалось,
что хозяйка знаменита не только как повар, но и как автор кулинарных книг.
Они закатились в знаменитый ресторан "Паламино" на  бульваре  Ланкершим  в
Северном Голливуде, где подавали изысканную морскую пищу и хорошее мясо, и
Антон вспоминал свою нищую голодную страну на другом конце света - страну,
богаче которой не было на земле. А здесь столы ломились от сочной, вкусной
еды, съесть все не было сил, и он подумал,  как  будет  сожалеть  об  этом
дома.
     По ночам в черном калифорнийском небе далеко окрест была видна  яркая
неоновая вывеска "Паламино": желтая подкова, в которой поднялась  на  дыбы
желтая цирковая лошадь;  Бирс  часто  вспоминал  ее  в  зимней  сумрачной,
перебивающейся впроголодь Москве.



                                    13

     Беглецы уходили отстреливаясь. Одиночными выстрелами они стреляли  из
пистолетов и бежали в надежде оторваться. Отряд  отвечал  беглым  огнем  и
продвигался вперед ползком, бросками и короткими перебежками.
     Иногда пальба прекращалась, понятно было, что беглецы пошли в  отрыв.
Першин поднимал отряд, они бежали  следом  по  шпалам  и  обочинам  колеи,
рискуя угодить под прицельный выстрел; несколько выстрелов попали в  цель,
наружный  слой  кевлара  на  бронежилетах  висел  клочьями,  а   один   из
разведчиков получил ранение, к счастью, легкое.  Фельдшер  перевязал  его.
Першин  оставил  раненого  у  шахтного  телефона,  приказав  связаться   с
диспетчерской, чтобы со следующей станции навстречу  выслали  подкрепление
на перехват. Он рассчитал, что перекроет  тоннели  и  возьмет  беглецов  в
клещи, но они неожиданно исчезли - как в воду канули.
     Отряд  тщательно  осмотрел  тоннель  и  обнаружил  в  стене   панель,
замаскированную под тюбинг, ее открыли с трудом  и  увидели  узкий  черный
лаз, соединяющий тоннель со старыми горными выработками, не  обозначенными
на схеме. Лаз прорезал толщу грунта  -  очевидно,  его  пробили,  чтобы  в
случае нужды быстро убраться из тоннеля, такие скрытые лазы отряд  находил
в самых неожиданных местах: те, кто  прорыл  их,  хорошо  знали  подземную
географию.
     Судя  по   всему,   заброшенные   штреки   соединялись   с   древними
подземельями, свежий лаз вел  в  старинный,  выложенный  кирпичом  ход  со
сводами. Отряд медленно продвигался, затенив фонари и освещал  пол,  чтобы
не прозевать ловушки.
     Беглецов было пятеро. Першин подозревал, что это посланная на задание
команда - из тех, что крали людей. Отряд перехватил их в  шахтном  стволе,
откуда сеть ходов вела в коллекторы водоканала,  а  те,  в  свою  очередь,
сообщались с подвалами окрестных домов.
     Сотни шахт действующего метрополитена имеют выходы на поверхность  по
всей Москве - во дворах,  парках,  на  улицах  -  сотни  шахт,  не  считая
множества тайных. Почти в любой московский дом можно попасть снизу, из-под
земли,  имея  сноровку  в  земляных  работах,  достаточно  из   ближайшего
коллектора или  колодца  вывести  ход  под  фундамент  или  взрезать  его;
существуют буры и пилы, способные пройти бетон и  стальную  арматуру,  как
масло.
     Невидимые команды рыскали в подземной Москве, не  зная  преград:  они
легко попадали в любое место города, проникали в дома и уводили людей. Это
было все,  что  удалось  узнать,  прочее  -  кто  они,  откуда,  зачем?  -
оставалось загадкой.
     Тайным чутьем, развитым  у  людей,  подвергающихся  опасности,  отряд
угадал в шахте чужое присутствие, вернее, почувствовал до того, как чужаки
появились. Отряд погасил фонари и затаился во мраке - слился с  ним,  стал
его частью, неразличимой на глаз. Незнакомцы появились в нижнем коллекторе
- не пришли, нет - возникли, будто часть мрака обратилась в пять сгустков,
которые приняли очертания людей: мрак выдавил их из  себя,  как  пасту  из
тюбика.
     Незнакомцы постояли, прислушиваясь, потом включили фонари и  поводили
ими по сторонам: фонари их  были  немощны  и  слабы,  свет  едва  пробивал
темноту. Незнакомцы один за другим бесшумно заскользили к железному трапу,
ведущему в шахтный ствол; вероятно, они намеревались по  стволу  подняться
наверх. Першин включил сильный фонарь и ярко осветил их - всех пятерых.
     -  Стоять!  -  крикнул  он  оглушительно,  и  они  застыли  на   миг,
застигнутые врасплох.
     Из темноты он хорошо разглядел  их,  окаменевших  на  свету:  бледные
лица, мешковатые комбинезоны, грубые башмаки. Один к одному они выглядели,
как беглец, покончивший с собой несколько дней назад - та же одежда, такие
же мучнистые, белые, бескровные  лица,  в  которых  присутствовало  что-то
неживое, какая-то странная жуть: с первого  взгляда  они  были  похожи  на
оживших мертвецов.
     Незнакомцы мгновение пребывали в замешательстве  и  вдруг  все  разом
бросились на бетонный пол и покатились кубарем в полумрак. Отряд ударил из
автоматов вдогонку, но били поверх голов в надежде взять живьем.
     Из сумрака раздались ответные выстрелы, пришлось  погасить  фонари  и
лечь на пол, чтобы не маячить живыми мишенями.
     Выложенный старым кирпичом  ход  привел  отряд  в  каменную  галерею:
массивные опоры поддерживали  тяжелый  сводчатый  потолок,  узкие  арочные
проемы соединяли одну палату с другой.
     В галерее  беглецы  приняли  бой.  Отстреливались  они  скупо,  отряд
рассыпавшись цепью, поливал их огнем. Першин  вдруг  понял,  что  ответной
стрельбы никто не ведет.
     Они нашли всех пятерых, тела их валялись в укрытиях, все пятеро  были
мертвы. Першин осмотрел их и не поверил глазам:  каждый  из  них,  похоже,
последней пулей покончил  с  собой,  все  они  предпочли  умереть,  но  не
сдались.
     Это было непостижимо.  Кто  были  эти  люди  в  старых  комбинезонах,
бледнолицые, все как один низкорослые,  с  белыми  волосами  и  нездоровой
мучнистой кожей, которая как будто не знала не только солнца, но  обычного
дневного света?
     Першин с горечью подумал, что  предстоят  новые  жертвы,  прежде  чем
отряд узнает хоть что-то.
     Неожиданно один из них поморщился и слегка застонал. Першин мгновенно
наклонился к нему, нащупал пульс: человек был  жив.  По-видимому,  он  был
ранен раньше и потерял сознание до того, как остальные застрелились.
     Фельдшер отряда расстегнул  раненому  комбинезон,  нашел  проникающее
ранение в грудную клетку, обработал рану и наложил давящую повязку,  чтобы
унять кровотечение. Пока  фельдшер  оказывал  помощь  раненому,  разведка,
рассыпавшись, осмотрела галерею и обнаружила в стене кирпичные  ступеньки:
узкая  лестница  вела  наверх.  Разведчики  поднялись  в  глубокий  подвал
разрушенной давно церкви, теперь здесь стоял  неказистый  одноэтажный  дом
[на этом месте в XVIII веке стояла церковь Николы, что в Турыгине].
     Дверь подвала  была  снаружи  закрыта  на  висячий  замок.  Ключников
просунул в щель штык-нож, поддел  и  оторвал  щеколду.  Крутая  деревянная
лестница поднималась к  решетке,  за  которой  лежал  маленький  замкнутый
дворик, росли густые кусты и деревья, и  была  разбита  маленькая  детская
пло