из  Лос-Анджелеса,
репортажи заинтересовали студию в Голливуде, и если Бирс согласен,  с  ним
подпишут контракт.
     Разумеется, он был согласен, это все равно, что выиграть в лотерею по
трамвайному билету. Они  с  Джуди  устроили  общее  собрание,  на  котором
большинством голосов решили половину времени в году жить в России,  вторую
половину они отдали Штатам, решение было  принято  единогласно,  никто  не
голосовал против, и не было воздержавшихся.
     Ключников исправно ходил в институт, жизнь, похоже, наладилась: после
тряски на ухабах, пошла,  наконец,  ровная  дорога,  появилось  устойчивое
равновесие, в котором он так нуждался; роман с Аней остался в  прошлом,  и
уходил, уходил - навсегда. После долгого перерыва Ключников впервые поехал
в Звенигород.
     Он был уверен, что встретит  Галю.  С  ним  иногда  случалось:  среди
прохожих ему внезапно мерещился  кто-то,  кого  он  знал,  то  был  верный
признак скорой встречи. И сейчас в идущих навстречу девушках ему несколько
раз мерещилась Галя.
     Он увидел ее издали и понял, что на этот раз не ошибся: по  усыпанной
желтыми листьями горбатой улице она  торопилась  к  автобусной  остановке.
Увидев его, Галя  от  неожиданности  остановилась,  словно  наткнулась  на
преграду, они медленно, с опаской  сходились,  сдержанно  поздоровались  и
молчали, не зная, о чем говорить.
     - Домой? - спросила Галя.
     Он кивнул и в свою очередь спросил:
     - А ты?
     - Я в Москву.
     - Надолго?
     - Завтра вернусь.
     - А я завтра уеду.
     Они умолкли,  стоящий  на  остановке  автобус  нетерпеливо  пофыркал,
словно торопил их. От Гали, как всегда, исходило ощущение свежести, тишины
и покоя, чистая кожа и волосы как будто светились в пасмурном воздухе.
     - Я через неделю приеду, - неожиданно сказал Ключников.
     - Приезжай, - покладисто разрешила Галя.
     Они снова умолкли, и было понятно, что они  не  договорили,  разговор
оборвался на полуслове, автобус фыркал и вот-вот мог  захлопнуть  дверь  и
тронуться с места.
     - Если хочешь, я встречу тебя, - робко предложила Галя.
     - Хочу, - тут же согласился Ключников. - Я приеду в это же время.
     - Встречу, - пообещала она и побежала к автобусу.
     Он смотрел, как она бежит в сапогах на тонких каблуках, как с разбега
вскочила на высокую подножку и  пола  плаща  упала,  высоко  открыв  ногу;
автобус захлопнул дверь и тронулся с места.
     Ключников вспомнил, как легко, просто, спокойно  ему  всегда  было  с
ней, и подумал, что так и должно быть, ничего другого ему не нужно.
     В октябре долго держалось погожее бабье лето, потом  зарядили  дожди,
холодные мутные ручьи побежали по московским холмам,  шумно  скатываясь  в
стоки. Обложившись учебниками и конспектами, Ключников допоздна занимался.


     ...отряд собрался под вечер. После отдыха  все  выглядели  резвыми  и
веселыми, в хорошем  состоянии  духа,  как  свойственно  здоровым  молодым
людям. Они посмеивались друг  над  другом,  но  без  злости,  по-дружески,
каждый знал, что они идут в последний раз,  чтобы  закончить  эту  грязную
работу.
     - Дети мои, - обратился к ним Першин перед спуском. - Я  хочу,  чтобы
все вы уцелели и вернулись. Уважьте старика, прошу вас.
     Пошучивая и посмеиваясь, они весело  пошли  вниз,  буровые  станки  к
этому времени пробурили в стене шурфы, куда заложили заряды.
     Отряд залег на исходных позициях,  после  взрыва  все  устремились  в
проломы, за которыми рассыпались веером, ведя беглый огонь  на  поражение.
Альбиносы отчаянно  сопротивлялись,  умело  маневрировали,  используя  все
укрытия; каждое помещение давалось отряду  с  трудом:  шаг  за  шагом  они
медленно продвигались вперед, используя базуки и огнеметы.
     В разных углах бункера полыхали пожары, все было разворочено, повсюду
сыпались обломки мебели и куски бетона, клубы дыма и цементной пыли валили
из всех щелей и проемов. Рядом  с  альбиносами-мужчинами  оборону  держали
женщины, старики из первого поколения сражались наравне со всеми.
     Першин послал Ключникова отыскать тайники с детьми  и  взять  их  под
охрану - не дай Бог, попадут в зону боевых действий.
     Получив задание, Ключников порыскал в боковых  коридорах  и  отсеках,
где горели тусклые дежурные  лампы.  Он  заметил  пробирающегося  стороной
альбиноса, тот  крался  в  клубах  дыма,  потом  нырнул  в  какой-то  люк,
Ключников выждал и полез следом. Он  оказался  в  узком  коридоре,  увидел
спину убегающего альбиноса, который крикнул кому-то в конец коридора:
     - Уходите скорей!
     Обернувшись, альбинос заметил  Ключникова,  вскинул  свой  старый,  с
круглым магазином автомат, но выстрелить не успел - Ключников  срезал  его
короткой очередью.
     Изготовив автомат, Ключников настороженно  крался  по  коридору.  Бой
остался у него за спиной, сквозь стены глухо доносились выстрелы и взрывы.
Добравшись до  конца  коридора,  Ключников  открыл  дверь  и  оказался  на
маленькой решетчатой площадке, от которой вниз и вверх  уходила  лестница,
снизу, из черного провала, доносился частый  стук,  словно  множество  ног
спускались по металлическим ступеням.
     Ключников осветил фонарем лестницу  и  не  поверил  глазам:  вниз  по
лестнице,  держась  за  перильца,   медленно   спускалась   цепь   бледных
белоголовых детей. Все они были разного возраста, самых маленьких несли на
руках женщины, которые их сопровождали.  Ключников  застыл  над  ними,  не
зная, что делать, - не стрелять же.
     Кроме женщин, детей охраняли  несколько  мужчин,  видно,  у  них  был
приказ увести  детей  в  безопасное  место,  в  тайные  укрытия,  которые,
наверняка, были под землей по всему городу -  увести,  спрятать,  наладить
жизнь, обучить всему, что знали сами, чтобы те выросли и продолжили  общее
дело.
     Когда Ключников осветил лестницу фонарем, все застыли и обернулись  к
нему. Он видел обращенные вверх бледные  бескровные  лица,  все  смотрели,
оцепенев, лица детей  были  на  удивление  бесстрастны  -  ни  страха,  ни
интереса.  Взрослые,  видно,  поняли,  что  он  один,  и  ждали,  что   он
предпримет.  Седая  старуха  с  непреклонным  морщинистым  лицом   строгим
казенным голосом поторопила детей:
     - Быстрее, дети! Быстрее!
     Все продолжали спуск, дробный стук детских ног на ступеньках заполнил
темное нутро шахтного ствола, металл отзывался на  стук  протяжным  унылым
звоном. Нижние, те, кто  успел  спуститься,  исчезали  один  за  другим  в
темноте, вероятно, от ствола шахты в сторону уходил горизонтальный ход.
     - Стойте! - громко  приказал  Ключников,  еще  не  зная,  что  станет
делать.
     Никто не послушался, дети продолжали спускаться,  последний  исчез  в
темноте, и тогда взрослый, который  прикрывал  их  сзади,  направил  вверх
пистолет, но Ключников его опередил: дал очередь  и  по  лестнице  кинулся
вниз.
     Он не успел ничего подумать; сзади,  за  спиной,  откуда  он  пришел,
послышался тяжелый удар, стены и лестница содрогнулись, и ему  показалось,
что все вокруг рушится и он летит в темноту.
     Ключников не знал, сколько времени он провел без сознания. К счастью,
выпавший фонарь продолжал гореть; очнувшись, Ключников  увидел  в  стороне
присыпанное землей светлое пятно.
     Бункера не существовало. Мощный взрыв обрушил его, накрыв  защитников
и отряд; видимо, так и было задумано, чтобы дать уйти детям. И сейчас они,
вероятно, шли в темноте, уходили тайными ходами в  другие  укрытия,  чтобы
продолжить свою подземную жизнь.
     Чувствуя сильный звон в ушах, Ключников подполз  к  фонарю.  Посветив
вокруг, Сергей понял, что взрывом его бросило вниз, на  дно  шахты,  благо
было невысоко и упал он на рыхлую землю. Железная лестница на  стене  была
покорежена и скручена вся, как веревка, Цепляясь за  прутья,  Ключников  с
трудом карабкался вверх, пока не добрался до входа в коридор.
     В свете  фонаря  густо  висела  бетонная  пыль,  плавала  копоть,  из
развороченных глыб торчала гнутая арматура, большие  листья  бронированной
стали были смяты, как бумага. Ключников понял, что из всего отряда в живых
остался он один.
     Второй раз за свою жизнь он уцелел один, один из  многих,  как  будто
Провидение уготовило ему особую  судьбу  -  свидетеля  и  очевидца,  чтобы
кто-то мог рассказать, что произошло.
     Звон в ушах не ослабевал, Ключников не знал, что  делать.  Пробраться
назад  было  невозможно,  ходы  и  коридоры  бункера  завалило,  Ключников
выбрался в шахтный ствол и по разрушенной, висящей кое-как  лестнице  стал
карабкаться вверх; лестница иногда раскачивалась  и  готова  была  вот-вот
оборваться, однако он  достиг  верхнего  коллектора.  Там  тоже  все  было
обрушено взрывом, Ключников полз под скрюченными  стальными  балками,  под
нависающими обломками, перелезал через глыбы бетона и сплетения арматуры и
снова, тая дыхание, пробирался узкими осыпающимися лазами,  почти  вслепую
отыскивая сохранившиеся щели.
     Иногда ему казалось, что выхода  нет  и  он  навсегда  останется  под
землей. Надежда то покидала его, то снова тлела, заставляя искать выход. В
конце концов он  с  трудом  преодолел  полузасыпанный  подкоп  и  вылез  в
старинную, выложенную кирпичом галерею. Ключников сел, привалясь к  стене,
и погасил фонарь. В кромешной темноте ему  мнилось,  он  остался  один  на
земле. Тоскливая, как стон, боль ныла в груди и сквозила навылет:  понятно
было, что он похоронен заживо  и  теперь  обречен  на  долгую  мучительную
смерть.
     Его разбирал страх. Нет, Ключников никого не боялся, кто мог  тронуть
его, вооруженного до зубов? Но разве оружие, разве сила лишают нас  страха
и укрепляют дух?
     Страшное, пронизывающее насквозь одиночество, с которым  нельзя  было
совладать, обуяло его, он вдруг почувствовал себя маленьким,  беззащитным.
Он хотел заплакать - в детстве после плача всегда наступало  облегчение  -
но не смог, плач ведь тоже требует сил.
     Ключников даже молиться не мог  -  не  умел,  хотя  был  крещен.  Да,
бабушка позаботилась когда-то, отвела внука в Успенский собор на  Городке,
где священник крестил его, однако в семье все, кроме бабушки, были  лишены
религиозного чувства.
     С медового Спаса бабушка строго говела весь  двухнедельный  Успенский
пост. В Звенигороде, как повсюду, мало осталось таких, кто жил по русскому
обычаю и православному закону, как приличествует  человеку,  рожденному  в
вере.
     Сергей едва помнил наставления бабушки, в памяти  удержались  смутные
отрывки: на первый Спас, прозванный мокрым, отлетают  ласточки  и  стрижи,
падает  обильная  холодная  роса,  первая  малина   поспевает...   Бабушка
старалась передать ему, что знала сама, но тщетно - внук растерял.
     Ключников зажег фонарь и поводил им  вокруг,  определяясь:  массивные
опоры поддерживали тяжелый шатровый свод, узкие арочные  проемы  соединяли
одну палату с другой. Могло статься, это  были  остатки  Опричного  двора,
который  помещался  здесь  когда-то:  застенки,  каменные  мешки,  ледяные
погреба, казематы, пыточные камеры... Если так, то сколько людей  изнывали
тут от нещадной боли, томились в смертельной тоске,  мучительно  испускали
дух в пытках и в страхе ждали кончины -  страх  и  тоска  густо  пропитали
здесь стены и своды, настоялись за века в непроглядной черноте и  сочились
из-под земли, отравляя воздух Чертолья.
     Пошатываясь  от  усталости,  Ключников  тяжело  побрел  вдоль  стены,
обнаружил в ней каменные ступеньки, которые вели  наверх.  Поднявшись,  он
оказался в глубоком подвале разрушенной давно  церкви  [на  этом  месте  в
XVIII веке стояла церковь Николы, что в  Турыгине],  под  лучом  фонаря  в
разные стороны побежали крысы.
     Крутая деревянная лестница поднималась к решетке,  за  которой  лежал
укромный замкнутый дворик. Оступаясь, едва  держась  на  ногах,  Ключников
насилу выбрался наружу. Ему померещилось, он уже бывал здесь когда-то: под
деревьями у стены располагалась маленькая детская площадка,  узкая  темная
арка вела в соседний  двор-колодец.  Ключников  поозирался  и  не  поверил
глазам: это были задворки дома, в котором жила Аня.
     Построенный в начале века высокий доходный дом  нависал  над  двором,
как скалистый утес. Дом стоял в самом центре Чертолья позади Музея изящных
искусств и небольшого уютного парка с красивой обветшалой усадьбой  князей
Долгоруких, где разместилось нынче дворянское собрание.
     Так было угодно судьбе. Провидение снова привело его к этому  дому  в
неукротимом желании доказать, что от судьбы не уйти.
     Ночь была  на  исходе,  блеклый  рассвет  размыл  сумеречную  мглу  и
растекся повсюду, пролил на город тусклый утренний свет.
     Ключников с трудом дотащился до стены,  тяжело  опустился  на  землю.
Неимоверная усталость одолела его, сковала тело, и мнилось, что отныне  он
и пальцем не шевельнет.
     Он был невероятно грязен,  пороховая  гарь  въелась  в  кожу,  волосы
слиплись от пота, грязь и пот  пропитали  испачканную  землей  и  машинной
смазкой одежду.
     Ключников не знал, сколько  прошло  времени.  Он  услышал  поблизости
шаркающий звук метлы и очнулся: неподалеку женщина-дворник мела двор.  Она
заметила его, сидящего без сил на земле, и обмерла, глаза  ее  округлились
от страха: на коленях у него лежал автомат.
     Дворник постояла в оцепенении  и  торопливо  кинулась  прочь,  видно,
побежала звонить.
     Ключников  с  трудом  поднялся,  таща  автомат,  скованно  добрел  до
подъезда. В окнах Ани было темно, впрочем, как и в  других  окнах;  однако
ночь была на исходе, небо на востоке стало  светлеть.  Ключников  вошел  в
подъезд и, пока ехал на лифте, едва держался на ногах, привалясь к стене.
     То,  что  он  увидел,  повергло  его  в  недоумение:  квартира   была
опечатана. Ключников  тупо  смотрел  на  печати  и  не  понимал,  что  они
означают. Он позвонил на всякий случай, никто, разумеется, не ответил.  Он
звонил снова и снова, сосредоточенно прислушиваясь к трезвону  за  дверью.
Поразмыслив, Ключников позвонил соседям и после долгого  ожидания  услышал
тяжелые шлепающие шаги.
     - Кто там? - спросил сиплый женский голос.
     - Извините, я к вашей соседке... Здесь дверь опечатана. Вы не  знаете
где Аня? - обратился он через дверь.
     - Кто? - спросонья не поняла женщина. - Что вам надо?
     - Аня! Мне Аня нужна! - повторил он в испуге, что  она  не  расслышит
или не поймет и уйдет. - Где Аня?!
     Дверь приоткрылась  узко  -  на  длину  цепочки,  в  щель  он  увидел
заспанную немолодую женщину в домашнем халате поверх ночной рубашки.
     - Мне Аня нужна, - настойчиво  повторил  Ключников,  придвинувшись  к
щели.
     Он неподвижно смотрел на женщину -  грязный,  с  запекшимися  губами,
покрытый копотью  и  пылью,  на  разрисованном  камуфляжной  краской  лице
светились красные от бессонницы и  пороховой  гари  запавшие  глаза  -  не
человек, исчадие ада; кроме того,  на  плече  у  него  висел  автомат,  из
расстегнутой кобуры торчала рукоять пистолета.
     В глаза у женщины Ключников заметил ужас.
     - Где Аня? - спросил он, держа дверь, чтобы женщина не захлопнула.
     - Уехала, - пробормотала женщина, оцепенев от страха.
     - Надолго?
     - Навсегда.
     - Как навсегда? - опешил он.
     - Они все уехали, - сказала соседка и захлопнула дверь.
     Ошеломленный, он стоял неподвижно, не в силах двинуться с  места.  Он
понимал, что ее нет - нет и не будет - и  что  это  навсегда,  но  не  мог
поверить, в голове не укладывалось. Он не мог поверить в  ее  отъезд,  как
нельзя поверить в смерть близкого человека - невозможно смириться.
     Постояв, Ключников неожиданно сорвал печати и,  достав  ключ,  открыл
дверь. В квартире было пусто и тихо, и уже не пахло  жильем:  запах  жилья
улетучивается быстро.



                                    25

     ...медленным шагом Ключников обошел квартиру: Ани не было. Ее не было
- не было! не было! не было! - его любви - не было и не будет; с бессонной
отчетливой ясностью он понял, что это правда,  и  чуть  не  задохнулся  от
горя.
     Ключников тяжело опустился на пол и сжался, застыл, прикрыл  глаза  и
затих.
     Уходящие вдаль  улицы  были  просторны  и  пусты  в  такую  рань.  За
деревьями в логу на месте взорванного храма беззвучно  взбухал  над  водой
белесый молочный пар. Поднимаясь, пар  таял  в  осеннем  воздухе,  который
яснел постепенно и наполнялся светом.
     Утренний свет набирал силу,  отражался  в  стеклах  домов  и  заливал
неоглядное городское пространство над крышами.
     В прихожей зазвонил  телефон,  но  Ключников  не  двигался  с  места,
телефон долго и настырно звонил, а потом не выдержал и умолк.




                           ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

        Послесловие автора ко второму изданию романа "Преисподняя"

     Осенью девяносто второго года я в очередной  раз  вносил  поправки  в
текст романа. Поводом стали события  августа  девяносто  первого  и  новая
информация, полученная из разных источников. Грех было не воспользоваться.
     К тому времени прошло уже полгода  как  был  опубликован  отрывок  из
романа в газете "Совершенно секретно"  (март  1992  г.),  вызвавший  шквал
любопытства и всеобщего интереса. Работать стало невозможно.
     Я укрылся на  время  в  подмосковном  лесу,  по  иронии  судьбы  моим
прибежищем стал один из закрытых  пансионатов,  описанных  в  романе.  Для
номенклатуры здесь по сравнению с прежними временами ничего не изменилось,
она по-прежнему платила символическую  плату,  некоторые  ездили  и  вовсе
бесплатно. Но появилось в пансионате одно новшество: за немыслимые  деньги
в пышных апартаментах поселились скороспелые  богачи,  нагревшие  руки  на
спекуляции, разбогатевшие на взятках чиновники и непонятная  криминального
вида публика,  которую  после  завтрака  увозили,  а  к  ужину  доставляли
роскошные лимузины. Пустили их сюда, как я понимаю,  чтобы  сохранить  для
номенклатуры финансовые льготы: одних содержали за счет других.
     Для работы условия в пансионате были неправдоподобные, можно  сказать
идеальные: тишина, покой, вышколенный персонал, который никогда не докучал
и ухитрялся оставаться незаметным, прекрасная еда, позабытая  большинством
населения, бассейн, спортивный зал с тренажерами.
     Признаться, пансионат оказался таким, какой я изобразил в  романе.  Я
работал с утра до ночи, понимая, что этот рай долго не продлится: издатель
засунул меня сюда в надежде поскорее заполучить роман.
     В пансионат вели закрытые шоссе, посты  автоинспекции  проверяли  все
незнакомые машины. Попасть на территорию можно было по  особым  пропускам,
контрольные пункты бдили день и ночь.  Корпуса  неусыпно  стерегла  служба
безопасности, рослые накачанные молодцы следили за каждым шагом, патрули с
рациями круглые сутки прочесывали лес. Плоская крыша могла  принять  любой
вертолет, дороги в лесу  плавно  изгибались,  ограничивая  обзор  коротким
расстоянием - от поворота к повороту.
     Главная  особенность  состояла  в  том,  что  здания  пансионата   не
просматривались ни с одной точки  окрестностей.  Расположенный  в  стороне
поселок  персонала  был  виден  еще  издали,  за   много   километров,   а
десятиэтажные корпуса пансионата оставались  невидимыми  даже  с  близкого
расстояния. Секрет заключался в  искусственной  широкой  впадине,  вырытой
посреди леса наподобие круглого кратера, куда опустили здания,  -  деревья
вокруг на склонах поднимались выше крыш.
     Закрытые  пансионаты  наряду  со  многими   прочими   номенклатурными
привилегиями и нравами свидетельствуют о слабости перемен. Многое из того,
о чем сказано в романе, осталось незыблемым - цветет и пахнет.
     Между тем публикация журнального, урезанного в несколько раз варианта
"Преисподней", на который решилась прежняя (до  раскола)  "Юность",  то  и
дело откладывалась по загадочным  причинам:  то  исчезли  пресс-формы,  то
цветные вклейки,