? Я тут новый, с другой ветки перевели,  -  объяснил
Першин.
     - Ну, так поезжай с нами, покажем, - предложил машинист.
     Першин забрался на платформу, они проехали вниз по дуге  три  пикета,
около трехсот метров, и теперь, вероятно, находились под дном Москва-реки.
Дорогу преграждали огромные, во весь просвет  тоннеля  решетчатые  ворота,
затянутые  белой,  с  перламутровым  отливом  тканью,  похожей  на  мягкий
пластик. В  центре  ворот  на  створках  висели  ржавые  железные  панели,
контактный рельс обрывался за тридцать-сорок метров до ворот.
     За воротами было темно, в глубине тоннеля из открытой  двери  дежурки
на колею падал тусклый свет, освещая вторые, уже глухие ворота, в  которых
была заметна узенькая калитка.
     Першин, машинист и его помощник спустились на полотно, створки  ворот
открылись, и новый экипаж - серьезные непроницаемые люди - повели  мотовоз
дальше.
     - Зачем им машины? Неужто у них там дороги?  -  недоверчиво  покрутил
головой Першин, изображая простака.
     - А ты думал! - отозвался помощник машиниста. - Разъезжают! Мне  отец
рассказывал... Дороги, да еще какие.
     - Ну да! - охнул Першин. - Куда же они ездят?
     - Под землей куда хошь проехать можно,  -  вмешался  машинист.  -  По
Москве и за город.
     - Неужели за город?!
     - Само собой. На любое шоссе. В лес, к примеру, на аэродром. Удобно!
     - Мать моя! Это ж сколько денег вложили! - очумело  чесал  в  затылке
Першин, а машинист и его помощник усмехались снисходительно  -  кто,  мол,
считает...
     Они коротали время  в  досужем  разговоре,  вскоре  послышался  рокот
мотора,  ворота  распахнулись,  и  мотовоз   выволок   пустые   платформы.
Неразговорчивый сменный экипаж скрылся в полумраке за решеткой.
     - Видишь? - кивнул помощник машиниста на пустые платформы.
     Першин доехал с ними до развилки, слез, мотовоз загрохотал и, набирая
скорость, умчался в сторону центра.
     Пока разведка двигалась  дальше,  Першин  размышлял.  Тайный  тоннель
соединял действующее метро с правительственными особняками и  многоярусным
подземным  городом  в  Раменках,  расположенном  на  большой  глубине  под
пустырем между проспектом Вернадского и Университетом: тоннель был  связан
с сетью  подземных  дорог,  которые  вели  далеко  за  город,  на  десятки
километров - в леса, к шоссе, в укрытия и на аэродромы. Один  из  тоннелей
шел от глубинных бункеров Кремля на  юго-запад,  через  Воробьевы  горы  и
Раменки выходил к Кольцевой дороге, откуда через Солнцево  направлялся  на
аэродром Внуково; другой тоннель от Кремля уходил на  юг  по  соседству  с
Варшавским шоссе и достигал аэропорта Домодедово, соединяя  его  с  лесным
пансионатом Бор, где был устроен  резервный  бункер  для  правительства  и
Генерального  штаба;  третий  тоннель  тянулся  от  Кремля  на  восток,  в
Измайлово и в стороне от Щелковского  шоссе  пересекал  кольцевую  дорогу,
чтобы уйти дальше, в  лес,  где  в  двадцати  пяти  километрах  от  города
располагался под землей штаб противовоздушной обороны.
     Еще один тоннель шел из центра Москвы  в  сторону  Можайска,  где  по
непроверенным    сведениям    находился    резервный    командный    пункт
военно-морского флота; на лесной опушке рядом с  шоссе  на  полпути  между
Немчиновкой и Баковкой тоннель имел выход на поверхность,  другие  тоннели
имели запасные выходы рядом с кольцевой дорогой в Медведково,  Бирюлево  и
Новокосино.
     Кроме  тайных  подземных  дорог,  на  большой  глубине   существовали
закрытые ветки метро,  которыми  пользовались  высокопоставленные  лица  и
секретные службы. В некоторых московских домах, где  проживали  эти  люди,
имелись специальные лифты, что-то вроде комфортабельной шахтной клетки для
спуска на глубину.
     Одним из  таких  домов  был  знаменитый  желтый  дом  с  башенкой  на
Смоленской  площади,  построенный  после  войны   по   проекту   академика
Жолтовского. С торца дома располагался вход в  обычное  метро,  но  жильцы
дома, среди которых было немало высоких чинов  из  госбезопасности,  могли
пользоваться и другим метро, куда имели доступ только они: отдельная ветка
подходила к Лубянке.
     Першин знал и другие такие  дома,  но  этот  вызывал  у  него  особую
неприязнь: роскошные  подъезды,  просторные  холлы,  колонны  и  балясины,
радиаторы  отопления,  декорированные  под  старинные  камины  с   лепными
голенькими младенцами, несущими гроздья  винограда,  затейливо  украшенные
потолки...
     Во  дворе  Першин  обнаружил  пологий,  ведущий  под  землю   пандус,
прикрытый сверху козырьком  и  огражденный  фигурными  каменными  тумбами,
напоминающими морские кнехты.
     На большой глубине под Страстной площадью тайное метро имело развязку
- кольцо с радиусом: гигантский краб тянул клешни  в  разные  стороны.  Не
случайно   в   институте,   проектирующем   метро,   существовало   особое
засекреченное  управление,  где  создавались  проекты  закрытых  веток   и
тоннелей.
     Готовя отряд к действиям, Першин что ни день спускался под землю.  Из
дома бывшего народного комиссара  Ягоды  в  Больших  Киселях  шел  ход  на
Лубянку, проложенный в тридцатые годы. Дом  был  двухэтажным  особняком  с
маленьким  балконом,  огражденным  ажурной  решеткой,  фасад  был  украшен
каменной резьбой и белыми наличниками,  изрядное  расстояние  от  дома  до
работы нарком мог преодолеть  под  землей,  что  было  удобно  в  дождь  и
безопасно, учитывая козни врагов.
     Правда, подземный ход не спас комиссара  от  расстрела,  но  пока  он
работал, вероятно, чувствовал себя в безопасности.
     Из Юсуповых палат в Большом Харитонии, принадлежавших прежде  боярину
Волкову, старый  обвалившийся  ход  тянулся  в  палаты  Малого  Успенского
переулка; по преданию, на месте Юсуповых палат стоял охотничий домик Ивана
Грозного, куда вел подземный ход из Кремля, Першин вздумал  проверить,  но
следов чужого пристутствия и свежих землеройных работ не обнаружил и затею
оставил.
     Барочная пристройка XVIII века соединялась под землей  с  одноэтажным
домом в углу двора, но ход был местного значения и интереса для отряда  не
представлял.
     В один из дней Першин приехал на Солянку. Он  въехал  на  машине  под
арку большого доходного дома, построенного страховым  обществом  в  начале
века на месте бывшего казенного  соляного  двора.  Першин  увидел  широкий
спуск, который дугой уходил под землю, огражденный выщербленной  кирпичной
стеной.
     Внизу Першин обнаружил огромные каменные галереи и переходы, обширные
помещения простирались в  глубь  холма,  где  соединялись  с  подземельями
Ивановского монастыря. Из монастыря ход под улицей шел к церкви  Владимира
в Старых садах и в другую сторону, на Хитровку.
     Теперь понятно было,  куда  скрывались  когда-то  хитровские  воры  и
бандиты при облавах полиции: глубокие подвалы и норы ночлежек  и  притонов
соединялись подкопами с подземельями Ивановской горки.
     Першин  обследовал  галереи  и  выбрался  на  поверхность  в  Большом
Ивановском переулке на развилке Хохлов и Старых садов.
     Понятное дело, что обитатели хитровских ночлежек "Кулаковки", "Утюга"
и "Сухого оврага" и  завсегдатаи  трактиров  "Каторга"  и  "Сибирь"  легко
уходили от облав и быстро оказывались  далеко  от  Хитровки:  похоже,  вся
Ивановская горка была пронизана  ходами  и  галереями.  Старые  подземелья
Першин обнаружил в Армянском переулке и в других местах Сретенского холма,
под Арбатом и под Китай-городом.
     По  всему  центру   Москвы   древние   подземелья   соседствовали   и
пересекались  с  новыми,  которые  строили  особые  отряды  метростроя  из
управления 10-а и госбезопасности.
     В старых подземельях Першин  искал  следы  чужого  присутствия.  Ходы
обычно были забиты землей и камнями, если отряд  утыкался  в  преграду,  и
если ничего подозрительного не обнаруживал,  поиски  прекращались.  Першин
вызывал строительную бригаду, чтобы заложить ход строительным камнем.
     Много времени  ушло  на  то,  чтобы  отследить  коммуникации  и  ходы
сообщений  глубоких  бункеров   Старой   площади,   подземных   сооружений
госбезопасности, армии и других ведомств:  тайные  объекты,  как  правило,
сообщались с системой метро, подвалами домов, техническими коллекторами  и
колодцами, не говоря уже о сети секретных тоннелей, ведущих за город.
     Отыскав  ход,  Першин   выставлял   наблюдение,   чтобы   определить,
пользуются ходом или нет: по  слухам,  вся  опасность  в  Москве  исходила
из-под земли.


     ...тоннель наискось  поднимался  вверх,  разведка  миновала  наружный
портал и оказалась на мосту. Они почувствовали ночную стынь реки, свежесть
нависающих над водой парков; после духоты и запаха путевой смазки в легкие
хлынул чистый холодный вкусный воздух.  Иногда  по  верхнему  ярусу  моста
проходила редкая машина, и гул катился над головой, угасая вдали.
     Разведка пересекла мост, впереди, как разинутая  пасть,  их  поджидал
портал тоннеля, уходящего в глубину Воробьевых гор. Перед  самым  порталом
они услышали соловья. Это было так неожиданно, что все невольно  замедлили
шаг: трель и щелканье громко  и  отчетливо  раздавались  в  тишине;  могло
сдаться, что певец до поры сидел в засаде.
     Миновав несколько пикетов, отряд обнаружил две  штольни,  уходящие  в
сторону под прямым  углом  к  полотну.  За  толстыми  решетками  одетые  в
проволочную арматуру плафоны освещали бетонные  стены,  выкрашенные  синей
масляной  краской,  по  стенам  висели  связки  кабелей,  внизу   тянулись
водопроводные трубы с вентилями, муфтами и задвижками; по центру бетонного
пола  была  прорезана  узкая  дренажная  канавка.  Штольни  были  довольно
длинными, в сотне метров от входных решеток  их  перегораживали  массивные
металлические щиты,  с  маленькими  оконцами,  закрытыми  наглухо,  как  в
тюрьме.
     Першин  прикинул  по  карте,  штольни,  похоже,  тянулись  в  сторону
загадочного  пустыря,  просторно  раскинувшегося  через  дорогу   напротив
Университета,  одна  из  сторон  пустыря  круто  обрывалась  над   зеленой
бугристой долиной, у края обрыва стояли  старые  университетские  дома,  а
внизу к  насыпям  и  путям  Москвы-товарной  тянулись  огороды,  свалки  и
заросли. Под пустырем в глубине  холма  располагался  подземный  город,  и
штольни, которые обнаружила разведка, вероятно,  связывали  его  с  метро;
Першин отметил штольни на  карте.  Вся  карта  была  испещрена  пометками,
каждая означала опасность.
     Уже несколько недель Москва  полнилась  слухами:  по  ночам  исчезали
люди. Таинственные пришельцы нападали внезапно,  словно  из-под  земли,  -
бесшумно проникали в дома, неожиданно возникали среди ночи,  как  снег  на
голову, забирали людей и уводили  с  собой.  Никто  не  знал,  откуда  они
появились, как пришли, и не было случая, чтобы  к  дому  кто-то  подъехал:
люди бесследно исчезали за дверью вместе с пришельцами, никто не знал, где
их искать, - исчезли, как в воду канули.
     Рассыпанные по городу пешие наряды, постовые и  патрули,  снующие  по
улицам и дворам, ни разу, когда случались похищения, не заметили  у  домов
машины. В то же время понятно  было,  что  выкрасть  человека  без  машины
невозможно, нападавшие появлялись и исчезали в мгновение ока.
     Следствие  ломало  голову,  необъяснимые  нападения  случались  почти
каждую ночь в разных местах Москвы, уже сотни людей исчезли без  следа,  и
никто не знал, живы ли они и куда направить поиски.


     ...с вокзала  Ключников  проводил  новую  знакомую  до  самого  дома.
Девушка жила на Знаменке между Пречистенским  бульваром  и  Волхонкой,  за
Музеем изящных искусств. От метро они медленно шли переулками  и  дворами,
заросшими густой  зеленью,  где  пахло  сиренью,  и  сквозь  зелень  уютно
светились окна особняков и редкие фонари.
     Ключников никогда не бывал здесь прежде. Он  не  знал  эту  Москву  и
сейчас как будто  попал  в  чужой  город,  в  провинциальную  глушь,  хотя
помнились небоскребы и  рокот  машин  на  близкой  Воздвиженке,  бессонная
круговерть Манежа и мерцающие по соседству башни и купола Кремля.
     Сюда едва долетал гул города, приглушенный деревьями, из  распахнутых
окон,  как  в  провинции,   доносились   обыденные   звуки   человеческого
существования - голоса, музыка, шум воды, звяканье  посуды,  но  казалось,
что вокруг тихо, необычайно  тихо  повсюду,  в  тишине  отчетливо  стучали
тонкие каблучки спутницы.
     Ключников чувствовал себя неспокойно и скованно. Привыкший  к  покою,
который исходил от Гали, он испытывал сейчас странную робость  и  тревогу,
словно ему предстояло что-то необычное, какое-то  испытание,  которому  он
даже названия не знал.
     Он  догадывался,  а  вернее  предчувствовал,  что  знакомство   сулит
неожиданности и резкие перемены - прости-прощай привычная жизнь. И понятно
было, само собой разумелось, что спокойное существование новой знакомой не
по нраву.
     Внятная тревога была разлита вокруг - в тенистых  дворах,  в  мрачных
подворотнях, в едва освещенных извилистых переулках, где стояли дворянские
усадьбы, купеческие особняки и доходные дома в стиле "модерн".
     Они медленно шли рядом, но  ему  мерещилось,  новая  знакомая  спешит
куда-то, где ее ждут. Он угадывал в ней  скрытое  нетерпение,  азарт,  под
стать праздничной лихорадке; вероятно, они жили на  разных  скоростях:  ее
всегда одолевала спешка, она вечно рвалась куда-то, вечно бежала, неслась,
летела - даже тогда, когда оставалась на месте.
     Идя рядом, он чувствовал электрический ток, который исходил  от  нее,
она была вся пронизана электричеством, высокое напряжение  угадывалось  на
расстоянии, энергия пульсировала в  каждом  движении,  и  казалось,  стоит
коснуться, смертельный разряд убьет наповал.
     - Хотите, я покажу вам что-то? - неожиданно предложила она.
     - Что? - спросил он, испытывая тоску  по  привычному  покою,  который
рушился на глазах и который он не в силах был отстоять.
     - Здесь есть любопытные места...
     - Может, в другой раз? - неуверенно спросил Ключников.
     - Другого раза не будет, - сказала она уверенно, и  было  видно,  что
это правда: не будет.
     - Поздно уже, - вяло сопротивлялся Ключников.
     - Поздно?! - поразилась она, как человек, привычный к  ночной  жизни,
и, подняв голову, быстро глянула на него: Ключникову  показалось,  в  лицо
ударил яркий фонарь. - Вы торопитесь? - в ее голосе послышались насмешка и
разочарование.
     - Нет, но... я думал... ночь на дворе... - пустился он в  объяснения,
но увидел обращенный к себе насмешливый взгляд, смутился и осекся.
     Ключников с  тоской  подумал,  что  опаздывает  на  метро,  и  теперь
придется тащиться пешком или брать такси, что было ему не по карману. Она,
похоже, угадала его мысли.
     - Я отвезу вас,  -  неожиданно  пообещала  она,  и  он  понурился  от
смущения.
     - Не беспокойтесь...  -  пробормотал  он  в  замешательстве,  но  она
засмеялась и перебила:
     - Отвезу, отвезу!
     Впоследствии он отчетливо уяснил, что она с легкостью  называет  вещи
своими именами и вслух говорит  то,  о  чем  другие  помалкивают.  Она  не
испытывала сомнений, когда следовало кого-то отбрить, язык у нее был,  как
бритва, и она всегда находила точные слова, живость ума уживалась в ней  с
резкостью суждений.
     В ней постоянно играла ртуть, переливалась, каталась  упруго,  рождая
электрическое поле, сопротивляться которому не было сил. И уже  разумелось
само собой: тот, кто попадет в это поле, покончит со спокойной жизнью.
     Новая знакомая повела его  на  задворки  Музея  изящных  искусств.  В
запущенном парке за каменной стеной  Ключников  увидел  старинный  дворец,
похожий на итальянский палаццо, украшенный несуразной лепниной:  медальоны
дворца несли на себе профили основателей коммунизма, пятиконечные звезды и
скрещенные серпы с молотами. В старой усадьбе князей Долгоруких размещался
музей коммунизма, но здание обветшало и рушилось на глазах,  чтобы  вскоре
превратиться в руины; окна первого этажа были заколочены досками.
     Одно из крыльев дворца занимал журнал  "Коммунист",  крыло  выглядело
пристойно, во  всяком  случае  стены  были  оштукатурены  и  покрашены,  в
просторном вестибюле горел свет.
     Свет горел в окнах второго этажа, как будто за белыми занавесками шла
круглосуточная  работа,  редакция,  видно,  не  могла  спать  и  по  ночам
перелистывала первоисточники, которые так хорошо кормили их до сих пор,  а
теперь мало кого привлекали; и они перебирали их, перетряхивали, штопали в
надежде обновить и снова всучить кому-нибудь, как  это  бывает  со  старой
изношенной одеждой.
     За дворцом на отшибе, в  дальнем  углу  парка,  куда  сквозь  заросли
крапивы и чертополоха вела узкая асфальтированная  дорожка,  стоял  темный
пустой особняк. В нем было два этажа, уютное крыльцо, балкон,  крутая,  на
западный манер крыша, и выглядел он  нездешне,  точно  пришелец  издалека.
Рядом рос большой куст жасмина-чубушника, цвела  старая  липа,  и  большой
раскидистый клен надежно прикрывал острую крышу сверху.
     За стеной поодаль высились  помпезные  здания  Министерства  обороны,
особняк выглядел странно, словно иностранец в русской глуши, как будто его
поставили здесь, чтобы напоминать о дальних чужих краях.
     Они стояли в темноте среди зарослей, сильный запах жасмина и цветущей
липы наполнял ночной воздух, с улицы, из  распахнутого  окна  едва  слышно
долетала музыка. И потом, позже, спустя  много  лет,  Ключников  с  тоской
вспоминал эту ночь и с пристрастием вопрошал себя: неужели она была?
     Нельзя было поверить, что вокруг Москва, центр города,  настолько  от
всей картины веяло чем-то давним, забытым.
     -  Чей  это  дом?  -  спросил  Ключников,  глядя,  как  редкие   огни
пробиваются сквозь заросли и отражаются в черных стеклах особняка.
     - Ничей, - ответила она. - Хотите, будет наш с вами?
     - Как? - удивился Ключников.
     - Поселимся, будем жить, - улыбнулась она лукаво. - Согласны?
     Ключников не знал, что ответить, он не умел вести светские  беседы  с
женщинами - онемел, язык проглотил.
     - Боитесь?  -  улыбнулась  она  сочувственно,  ее  глаза  блестели  в
темноте, и похоже, ей нравилось дразнить его, глядя,  как  он  теряется  и
немеет.
     То, что он не речист с женщинами, было сразу понятно, другой  бы  уже
развел турусы на колесах, а  она  была  настоящая  горожанка,  девушка  из
центра, столичная штучка, рядом с ней  Ключников  тушевался  и  чувствовал
себя увальнем, жалким провинциалом.
     Они обошли несколько обширных  дворов,  в  которых  стояли  старинные
усадьбы и  древние  палаты,  в  сумраке  ночи  здания  напоминали  оперные
декорации. Ключников узнал, что околоток, по которому они гуляют, издревле
называется  Чертольем  и  всегда  был  опасным  местом,  жить   здесь   не
рекомендовалось, а старые москвичи остерегались сюда приходить.
     - А вы как же? - простодушно спросил Ключников, не подозревая, к чему
это приведет.
     - Я? - она глянула серьезно и ответила без улыбки. - А я сама ведьма,
- она вдруг приблизила лицо вплотную и глядя в  упор,  сказала  твердо.  -
Захочу - любого приворожу.
     От нее пахло дорогими духами, и волосы ее пахли  чем-то  душистым,  у
него даже голова закружилась; Ключников на какое-то время  потерял  власть
над собой. Он отчетливо все  помнил,  мог  двигаться  и  говорить,  но  по
непонятной причине не двигался и не говорил. Могло сдаться, он находится в
чужой власти и не волен делать, что вздумается; так ему мнилось позже.
     Она смотрела в упор, потом вдруг отстранилась резко, как  бы  оборвав
разговор на полуслове, и направилась к выходу;  Ключников  покорно  побрел
следом. И потом, после, он неизменно  поражался  ее  своеволию:  она  была
непредсказуема в словах и поступках, он всякий раз  дивился  ее  норову  и
строптивости.
     Она привела его к старому дохо