он  довольно  отчетливо  мог
различить, как желтеют на фоне черных стволов бревна нового сруба и  как
кружат, переговариваясь, галки над вершинами. Туман  здесь  был  заметно
реже, начало задувать.
   Под своим красно-синим балахоном с  веревочными  завязками  Александр
взмок как мышь, но скорости не снижал, думая  только,  чтобы  успеть  до
того, как подъедет начальство. У него не было ни минуты,  чтобы  строить
версии - да  и  какие,  к  черту,  версии?  Еще  сотня  шагов  -  и  все
прояснится.  Это  потом  уже  разные   холуи   начнут   пудрить   мозги,
изворачиваться и по капле цедить информацию...
   Пахота внезапно кончилась, и он зашагал ровнее, чувствуя  под  ногами
неглубокий снежный покров и стебли прошлогодней  полыни.  Мышцы  ног  от
непривычного напряжения противно дрожали, и потребовалось  время,  чтобы
восстановить сбитое дыхание.
   Еще через полсотни метров он ступил на  вытоптанный  участок  грунта,
усыпанный мелкой щепкой и строительным мусором. Отсюда он  хорошо  видел
часовню, смахивающую на поставленный стоймя печатный пряник,  увенчанный
ребристой оцинкованной луковицей, ступени, ведущие ко  входу  в  нее,  и
массивный замок на двери. Над дверью  болталась  гирлянда  искусственной
зелени с крупными, неизвестного вида пластиковыми цветами, а  вокруг  не
было ни души.
   Александр остановился, и, едва смолк звук его шагов, ему  почудилось,
что он оглох. Тишина была бы  совершенной,  если  бы  не  умиротворенные
голоса птиц, устраивавшихся на ночлег, да шорох ветра в кустах. Все, что
произошло во дворе приюта, - эта коротенькая. паника, отчаянный страх  в
глазах охранника, ошалелая ругань  подполковника  -  на  миг  показалось
нереальным.
   Ошибка?
   Репортер закурил, прикрывая  зажигалку  ладонью,  и  двинулся  влево,
огибая часовню. Здесь мусора оказалось еще больше, под ним не видно было
снега. Жадно затягиваясь, Александр окинул постройку взглядом с  тылу  и
неторопливо спустился по заснеженному скату к  развалинам  хозяйственных
построек.
   Внизу ему пришлось перепрыгнуть небольшой ров, с  двух  сторон  углом
охватывающий площадку с  часовней.  На  противоположной  стороне  он  на
секунду остановился, балансируя, - подтаявший за  день  снег  уже  начал
схватываться  ледяной  коркой,  -  ступил  шаг,  другой,   треща   сухим
буреломом, и вдруг почувствовал, как его  левая  нога  увязла  в  чем-то
мягком.
   Александр машинально попытался освободиться,  а  когда  это  удалось,
пнул носком сапога груду ветоши, попавшуюся под  ноги,  -  и  сейчас  же
понял, что это никакая не ветошь, а  дымчато-серое  долгополое  норковое
манто, сбившееся в неопрятный ком.
   На  секунду  он  оцепенел,  разглядывая  благородно  отсвечивающий  в
сумерках мех, местами испачканный чем-то вроде графитной смазки, а когда
поднял глаза - прямо на  него,  слегка  щурясь  в  сумерках,  пристально
смотрела Капитолина Васильевна Шебуева.
   Следует признать, что в  это  мгновение  самообладание  действительно
покинуло ведущего журналиста радио  "Апогей-М".  Он  уронил  сигарету  и
постыдно засуетился, шаря по карманам, словно там и в самом  деле  могло
оказаться нечто совершенно  необходимое  при  таких  обстоятельствах,  а
затем опустился на колени и осторожно, будто опасаясь  спугнуть  добычу,
начал продвигаться вперед.
   За пять лет своей репортерской службы он навидался всякого, крови  не
боялся ни чужой, ни своей и был достаточно циничен, чтобы понимать,  что
жизнь человека сегодня - да и всегда - не стоит ни  гроша;  но  то,  что
сейчас находилось перед ним, пронзило его каким-то  тупым  потусторонним
ужасом.
   В трех метрах от Александра возвышался массивный обрубок старой  липы
высотой около полуметра. Строители смахнули дерево  за  ненадобностью  -
половина ствола сгнила и при падении могла зацепить кровлю часовни. Пень
покрывала подушка грязноватого, подтаявшего  с  краев  снега,  в  центре
которой стояла - именно стояла! - голова Капитолины Васильевны, остро  и
вопросительно глядя из-под пухлых  розовых  век  на  журналиста.  Полную
голубоватую шею женщины окаймлял валик напитанного темной влагой  снега,
похожий на ворот толстого свитера, а бриллиантовые слезки в мочках  ушей
слегка подрагивали, роняя блики.
   Всякие следы спиртного испарились из организма журналиста.  В  висках
застучало, как после бессонной ночи, челюсти свело от подступившей едкой
кислоты, но он все же ухитрился  настолько  продвинуться  вперед,  чтобы
разглядеть, что  кожа  этого  мертвого  женского  лица  покрыта  мелкими
каплями влаги, словно оно недавно умыто  снегом,  а  на  щеке  аккуратно
выведена загустевшей кровью цифра "3", от которой к скуле сползал лаково
блестящий потек. Но больше всего его поразило, что  соломенно-золотистые
фальшивые локоны Капитолины оставались в полном  порядке,  словно  ничья
рука. к ним не  прикасалась,  а  черно-фиолетовые  вспухшие  губы  слабо
улыбались.
   Александр стремительно обернулся, ища глазами остальное, но с  ветром
накатил приближающийся  гул  машины,  запрыгали  на  бревенчатых  стенах
часовни отблески противотуманных фар, и  он  тут  же  вскочил  на  ноги,
лихорадочно соображая, как действовать дальше.
   Находиться здесь ему не следовало ни при  каких  обстоятельствах.  Он
уже и без того натоптал вокруг сапожищами, но это, пожалуй, было не  так
важно. Мало ли кто здесь шлялся в последние дни. А вот если его  накроют
с глазу на глаз с останками  вице-президента  Евроазиатской  ассоциации,
последствия могут оказаться тяжелыми. Ведь тот ловкач, который подстерег
здесь Капитолину, наверняка уже далеко, а следствию нужна пожива хотя бы
на первое время.
   Дальнейшее он мог представить, и поэтому, ни  секунды  не  колеблясь,
обогнул чернеющий обрубок, перескочил через  остатки  изъеденного  водой
фундамента из бутового камня, продрался сквозь кусты и оказался  в  гуще
лесополосы. Здесь было темнее, но  под  ногами  чувствовалась  тропа,  и
Александр, пригибая голову  и  прикрывая  лицо  локтем  от  невидимых  в
сумраке  ветвей,  побежал,  прыгая,  как  заяц,  и  петляя,  в  сторону,
противоположную той, откуда слышался звук мотора.
   Он знал, что, двигаясь  в  этом  направлении,  минут  через  тридцать
окажется на шоссе, которое еще через  пару  километров  приведет  его  к
железнодорожному переезду у платформы пригородной электрички. Знал также
и то, что, если в ближайшие четверть часа подоспеет вызванная из  города
следственная бригада, собака может взять его след и тогда он  не  успеет
добраться даже до шоссе.
   Но чем дальше он уходил от жуткого места, тем больший страх охватывал
его. Потому что только сейчас ему пришло в  голову,  что  специалист  по
обезглавливанию, обработавший Капитолину, наверняка воспользовался  этим
же путем и вполне может случиться,  что  он  до  сих  пор  околачивается
где-нибудь в зарослях.
   От одной мысли об этом в паху леденело и начинало тоскливо сосать под
ложечкой. Черно-багровая  цифра  на  щеке  виртуозно  отделенной  головы
прыгала перед  глазами,  с  мучительным  напряжением  вглядывавшимися  в
темноту...
   Так или почти так развивались события до того момента, когда  бригада
из управления прибыла на место происшествия.
   Тело Капитолины Шебуевой было обнаружено  практически  сразу.  Слегка
прикрытое комьями смерзшегося снега, оно лежало за  полусгнившей  стеной
дощатого  сарайчика  -  неестественно  короткое,  в   вечернем   платье,
пропитанном кровью и талой водой, с завернутой за спину  левой  рукой  и
разбросанными, словно в хмельном сне, пухлыми ногами в  лаковых  туфлях.
Все драгоценности остались на месте, если не считать  массивной  цепочки
белого золота с бриллиантовым крестиком, соскользнувшей с обрубка шеи  в
снег, но и ее нашли получасом позже, когда были  произведены  тщательный
осмотр и  фиксация  положения  жертвы.  Попытки  использовать  розыскную
собаку ни к чему не привели.
   По  первым   прикидкам   экспертизы,   вице-президент   Евроазиатской
ассоциации меценатов, чьи последние минуты были посвящены ностальгии  на
развалинах  родового  гнезда,  практически  не  оказывала  сопротивления
убийце. Не считая небольшого кровоподтека на  запястье  левой  руки,  на
теле не имелось никаких следов борьбы или насилия.
   Вряд  ли  такая  женщина,  как  Капитолина,  подпустила  бы  к   себе
совершенно незнакомого человека, однако нельзя было исключить  и  полную
внезапность нападения.
   Имелись и другие нюансы. Убийце почему-то понадобилось снять с жертвы
окровавленное   манто,   однако   его   совершенно   не   заинтересовали
драгоценности, а каких-либо признаков сексуальной агрессии с его стороны
обнаружить не удалось.
   Это могло бы показаться странным, как и то, что, по мнению  эксперта,
жертва была сначала задушена, а уж затем преступник отделил ее голову  в
области шестого позвонка, срезав  при  этом  бугорок  Шассеньяка  в  том
месте, где вплотную к нему проходит сонная артерия. Причем  сделано  это
было одним и тем же орудием.
   Факт этот, однако, никого не удивил  -  хотя  бы  потому,  что  такое
орудие было уже известно следствию.
   И наконец, случившееся определенно не являлось заказным убийством.
   Вероятность того, что Капитолина окажется одна в глухом  и  безлюдном
углу, была настолько ничтожна,  что  никакой  профессионал  не  стал  бы
тратить время, выслеживая ее там. С кем-то  она  столкнулась  совершенно
случайно, и весьма вероятно, что этот кто-то был ей знаком.
   Тем не менее действовал он стремительно, будто заранее был заряжен на
убийство, и совершенно хладнокровно.
   Отделив голову, этот придурок отволок тело за сарай, бросив его  там,
поскольку оно его совершенно не  интересовало,  и.  приступил  к  своему
ритуалу.
   Дождавшись, когда кровотечение из рассеченных сосудов прекратится, он
стер снегом с лица жертвы  следы  крови,  восстановил  прическу  и  даже
отчасти макияж (косметичка с необходимым как раз и находилась в  боковом
кармане манто), после чего поместил голову в снег на обрубке липы в  том
же  примерно  положении,  в  котором  находится  небезызвестная   голова
Нефертити.
   Затем ему снова понадобилось немного крови - и он вернулся туда,  где
прикончил свою жертву, но утоптанный снег уже все впитал, и ему пришлось
еще раз посетить сарай. На ходу он подобрал ржавую банку из-под тушенки,
которой и воспользовался в качестве емкости.
   Изобразив на  щеке  женщины  цифру,  он  отбросил  жестянку,  немного
полюбовался на  дело  своих  рук  и  без  спешки  удалился  -  но  не  в
лесополосу, как полагал перепуганный репортер, а в  сторону  дороги,  по
которой двадцать минут спустя проехал к часовне на  джипе  телохранитель
убитой, никого не  заметив.  У  поселка  дорога  разветвлялась,  и  если
преступник был местным, возможностей скрыться  у  него  имелось  сколько
угодно.
   Все дело было в орудии и в положении головы жертвы, выставленной так,
словно убийца намеревался кому-то предъявить ее в наилучшем виде.
   Совершенно очевидно, что усердствовал он не для того,  чтобы  вызвать
сильное эстетическое переживание у оперативников из следственной бригады
управления. У этого малого была идея - и непростая. Во всяком случае, за
ее воплощение он взялся серьезно.
   Таким образом, Капитолина Шебуева (это подтверждалось и цифрой на  ее
остывшей  щеке)  стала,   говоря   профессиональным   языком,   "третьим
эпизодом". Такой вот выдался март.
   И во всех трех убийца воспользовался одним и тем  же  инструментом  -
пилой "Турист". Эта штука в середине восьмидесятых выпускалась где-то  в
Прибалтике и  представляла  собой  довольно  компактное  и  оригинальное
устройство.
   Конструкция ее  была  до  смешного  проста:  две  удобные  эбонитовые
рукоятки, соединенные прочной цепочкой из вороненой стали  длиной  около
метра. Каждое звено цепочки было снабжено  тремя  или  четырьмя  острыми
зубьями, заточенными под особым углом. В  нерабочем  состоянии  "Турист"
легко помещался в  заднем  кармане  джинсов,  а  в  рабочем  был  вполне
эффективен, если, например, требовалось спилить толстый сук, находящийся
вне пределов обычной досягаемости. Стоило только перебросить через  него
цепочку, а затем поработать рукоятями - примерно так, как вытирают спину
полотенцем. На деревяшку объемом с бицепс крепкого  мужчины  уходило  не
больше полутора минут - я сам засекал время, когда кто-то притащил  этот
"Турист"  в  прокуратуру.  Якобы  с   целью   постановки   следственного
эксперимента.
   Но наш парень мыслил шире: во всех эпизодах он  поначалу  использовал
цепочку как удавку, и только обездвижив жертву, применял  инструмент  по
прямому назначению.
   Результат превосходил худшие ожидания. Первая голова была  обнаружена
в самом начале марта около восьми  утра  на  повороте  окружной  дороги.
Слева от нее вверх поднимался откос, заросший ольшаником, справа  лежала
заснеженная лощина, в которую выходила бетонная труба дорожного дренажа.
Голова пожилой женщины стояла прямо на ограждении трассы, а тело позднее
обнаружилось в трубе, метрах в  трех  от  ее  устья.  Едва  рассвело,  и
водитель  "четверки"  поначалу  принял  эту  голову  за   некий   вполне
безобидный предмет и, лишь проехав метров двести,  что-то  заподозрил  и
вернулся. Когда он затормозил возле поста ГАИ у поворота в город, на нем
лица не было.
   Цифра на щеке в этом случае  оказалась  римской,  но  уже  во  втором
эпизоде парень перешел к арабской нумерации.
   Между  прочим,  это  обстоятельство  -  "несходство   почерка",   как
выразилось одно высокое  лицо,  не  пожелавшее  признавать  появление  в
городе  серийного  убийцы,  -  стало  причиной  того,  что   специальная
следственная группа прокуратуры была создана только после того,  как  он
добрался до госпожи Шебуевой. Что же до второго эпизода, то он  выглядел
на этом  фоне  вполне  заурядно:  бульвар  Конституции,  один  из  самых
престижных микрорайонов, с особой планировкой и застройкой  "улучшенного
качества", дворовый бытовой блок: две мастерские - по  ремонту  обуви  и
электроники,  -  крохотное  кафе  и  овощной  магазинчик.  На  задворках
овощного в половине одиннадцатого вечера на крыше мусорного контейнера и
была  обнаружена  голова  еще  одной  пожилой  женщины.  Расхождения   в
последовательности действий убийцы действительно имелись, но их характер
был таков, будто он колебался  или  вынужден  был,  против  обыкновения,
очень торопиться. Это, однако, не помешало  ему  спрятать  тело  женщины
так, что оно по сей день не было найдено. Зато цифра оказалась на  своем
месте, и положение головы говорило само за себя.
   Между первым и вторым эпизодами прошло две  недели,  между  вторым  и
третьим - десять дней, но за это время следствие не продвинулось  ни  на
шаг; к тому же массу времени заняли попытки установления личности первой
жертвы,  которая,  похоже,  водилась  с  бомжами  и  при  себе   никаких
документов не имела. Со второй было проще - ее опознали жильцы,  местный
участковый  дотошно  прочесал  весь  микрорайон,  но  женщина  оказалась
совершенно одинокой,  и  ее  смертью  никто  не  заинтересовался,  кроме
соседей. Дело повисло. Оставалось ждать следующих шагов  Дровосека,  как
кто-то окрестил этого олигофрена.
   В конце концов, уже после объединения всех трех эпизодов в одно дело,
городское УВД проснулось и  выползло  в  эфир  на  местных  телеканалах,
предъявив народу сильно отретушированные фотографии  голов,  и  невнятно
попросило помощи тех, кто знал жертвы, не сообщив, однако,  о  характере
преступлений.  Разумеется,  изображение   предпринимателя   и   мецената
Капитолины Шебуевой в обращении не фигурировало.
   Результат, однако, и после этого остался нулевым. В  довершение  всех
бедствий маньяк бесповоротно отравил мне  последние  недели  практики  в
прокуратуре.
   Вместо того чтобы появляться там два раза в неделю, как и  полагалось
бы заурядному студенту пятого курса юридического, а  в  остальное  время
сидеть дома,  передирая  для  отчета  всякие  там  протоколы  изъятия  и
постановления  о  привлечении  в  качестве  гражданского  ответчика,   я
оказался в самой гуще  событий  и  трудился  не  разгибаясь  с  утра  до
позднего вечера.
   Погубил меня, как водится, длинный язык. Я  проболтался  руководителю
практики, что довольно сносно печатаю на машинке и  владею  компьютерной
грамотой, и был за это жестоко  наказан.  Вся  документация  специальной
следственной группы по делу о тройном убийстве обрушилась на  меня,  как
плита  перекрытия  при  землетрясении.   Я   был   придан   в   качестве
"технического персонала" спецгруппе  и  получил  все  шансы  обзавестись
любой из профессиональных болезней машинисток и компьютерных  наборщиков
- от  геморроя  до  туннельного  кистевого  синдрома,  И  во  всех  этих
мегабайтах текстов, которыми я засорял свои мозги, смысла содержалось не
больше, чем в упомянутой железобетонной плите, потому что наш парень  по
всем параметрам переигрывал следствие. В его действиях не  усматривалось
явных мотивов. Он мог остановиться и на месяцы и годы лечь на  дно,  как
нередко поступают серийные убийцы,  и  тогда  достать  его  не  было  бы
никакой возможности. Он был, так сказать, логически неуязвим, потому что
его логика отличалась от логики следствия примерно  так,  как  новенький
"феррари" от велосипеда "Украина".
   К тому же он ни разу не ошибся, потому что принадлежал  к  тому  типу
убийц, которых называют "организованными".  Это  означало,  что  он  вел
вполне нормальный образ жизни, был опрятен и  собран,  обладал  довольно
высоким  интеллектом,  был  контактен  и  способен   вызвать   симпатию.
Статистически к этой разновидности относятся  люди  не  старше  тридцати
пяти. И самое главное - ни один из них не останавливается  до  тех  пор,
пока им не помешают, потому что потребность убивать  у  них  равносильна
потребности обычного человека в воде. При этом никакой ненависти к своим
жертвам они  не  испытывают;  убийство  для  них  -  всего  лишь  способ
разрешения собственных внутренних проблем.
   Но мне-то от этого легче не становилось. После случая  с  Капитолиной
производство бумаг  в  прокуратуре  достигло  неслыханных  масштабов,  я
зашивался; к тому же на  мне  висела  работа,  суточные  дежурства,  что
называется "сутки-трое", и мне приходилось без  конца  изворачиваться  и
переносить рабочие дни, сдвигая  их  на  выходные,  в  результате  я  не
высыпался и нервничал.
   Дошло до того, что даже на идиотские замечания руководителя  практики
следователя  Гаврюшенко  по  поводу  серьги  у  меня  в  ухе,  пряди  на
выстриженном затылке  и  спецназовских  ботинок,  которые  громыхали  по
ободранному паркету следственного отдела, я уже не огрызался,  а  только
вздыхал  и  вяло  кивал,  усаживаясь  в  восемь  пятнадцать  за  монитор
допотопной "трехсотки" с мыслью, что в иные минуты тоже вполне  способен
на немотивированное убийство.
   В  особенности  если  под  руку  подвернется  средних  лет   работник
прокуратуры с претензиями на остроумие и солидным стажем работы.

Глава 2

   На этом фоне к концу марта окрепло и мое намерение уйти с работы.
   Причем настолько, что я как-то сразу  успокоился.  Вместе  с  этим  и
планы на лето приобрели конкретные очертания. После сессии я  постановил
ехать к родителям и  уговорить  отца  окончательно  перебраться  ко  мне
вместе с мамой. Встретив с ними Новый год, я понял, что  кто-то  из  нас
все-таки должен положить конец  неопределенности,  вызванной  состоянием
матери. Я хорохорился изо всех сил в те  два  праздничных  дня,  избегая
смотреть на ее неузнаваемо похудевшее лицо, где прежними  остались  лишь
глаза, в которых, правда, теперь навсегда поселились испуг и сострадание
к нам обоим. Мы с отцом молча много пили. Невеселые  получились  проводы
високосного года, а через неделю  после  моего  отъезда  матери  сделали
очередную операцию...
   Моя  работа  давала  возможность  об  этом  пора