десяти
чтоб бумажонка была у меня!.. - Он швырнул трубку  и  незряче  уставился
прямо перед собой.
   Гаврюшенко был всего лет на десять  старше  меня,  очень  неглуп,  не
лишен чувства юмора, и я ему искренне симпатизировал.
   - Тебе известно, что все практиканты приказом  начальника  управления
приданы особой следственной группе? - вдруг спросил он.
   Я  кивнул.  Змеиная  улыбка  скользнула  по   бледным   устам   моего
руководства.
   - Тогда скажи, где в таком случае ты вчера  шлялся?  Я  схватился  за
соломинку.
   -  В  самую  точку,  Алексей  Валерьянович.  Я  всегда  считал,   что
способность сразу ухватить суть проблемы - ваша сильная сторона. Как раз
по этому поводу я и явился.
   - Так, - распорядился шеф. - Сворачивай балаган, я сегодня нервный.
   Мало того, что за три дня не продвинулись ни на шаг, так еще и  этого
московского придурка, - он прищурил один глаз, а второй скосил на дверь,
- на нас спустили. Иди работай, там хлама накопилось - под крышу.  Потом
я тебе выпишу  доверенность,  съездишь  расспросишь  ночного  вахтера  в
северном корпусе университета. Больше послать некого.
   - Вот я и говорю... - снова начал я, но Гаврюшенко замахал руками.
   - Иди, Христа ради, не морочь мне голову!.. Тут он засмеялся странным
смешком. В  последние  дни  слово  "голова"  в  следственном  управлении
воспринималось неадекватно.
   Я поднялся и шагнул к столу.
   - Хочу поговорить с вами, Алексей Валерьянович.
   - О чем это? - удивился шеф. - В чем дело?
   - Вы помните второй эпизод Дровосека?
   - Ну? - Шеф сопнул коротким вздернутым носом и вытряс из пачки  мятую
сигарету. По второму эпизоду накопилось особенно много  такого,  что  он
называл  "литературой".  В  ней  не  было  только  главного  -  зацепки.
Крохотной площадочки, от которой можно оттолкнуться.
   - У меня, кажется, появился свидетель.
   - Где это - у тебя? Я на секунду замялся.
   - Не буквально. Он, то  есть  она,  в  настоящее  время  находится  в
клинике.
   Бытовая травма. О контактах свидетеля с погибшей  во  втором  эпизоде
женщиной я узнал из случайного разговора.
   - Как зовут? - тут же спросил шеф.
   - Новак. Новак Сабина Георгиевна. Шестьдесят семь  лет.  -  Я  назвал
адрес.
   - И что же это за контакты такие? Я рассказал, не упоминая о приятеле
несчастной Елены Ивановны.
   Гаврюшенко хмыкнул и поинтересовался:
   - Ты, Башкирцев, в курсе, сколько у нас таких свидетелей?
   - Примерно, - сказал я, уже понимая, к чему он  клонит.  -  Но  здесь
совсем другая ситуация.
   - Восемнадцать, - не  слушая  меня,  продолжал  шеф.  -  Восемнадцать
пожилых женщин, которые так или иначе общались с Зотовой у  ее  лотка  в
"Универсаме",  и  каждая  из  них  утверждала,   что   заметила   что-то
подозрительное. Результат - ноль.
   Больное  воображение,  страх,  идиотские  домыслы.  На   самом   деле
покойница через такие знакомства формировала постоянную клиентуру. И  не
больше.
   Я пустил в ход последний козырь:
   - Новак бывала у нее дома...
   - И что из того? - желчно спросило начальство. - Что из того, что они
там пили чай?
   - Ничего,  -  сказал  я.  -  Кроме  того,  что  свидетельница  видела
человека, которого Зотова называла старым другом. И не очень  стремилась
показывать посторонним. А память у нее  -  дай  Бог  всякому.  Следствию
что-нибудь известно об этом "друге"?
   Гаврюшенко пожал плечами, подумал и сказал:
   - Соседи ничего такого не замечали. И я им доверяю. Не похоже,  чтобы
тут что-нибудь было...
   - Да, - сказал я. - Зато Дровосек свободно ориентировался в  квартире
Зотовой. Знал даже, где она держит посуду для гостей и в  каком  порядке
расставляет чашки.
   - Почему ты решил?
   - Новак сказала.
   -  А  с  какой  это  стати  ей  известны  подробности  осмотра  места
преступления?
   Тут пришла моя очередь пожимать плечами.
   - Мало ли, - проговорил я. - Степной телеграф.  Гаврюшенко  уставился
на меня, как удав на белую крысу.
   - Вот что, практикант, - наконец сказал он. - Как бы там ни  было,  а
инициатива должна быть наказана. То же самое и вчерашний прогул.  Следуя
принципу поглощения одного наказания другим, поедешь в  эту  больницу  и
снимешь показания с твоей Новак. После работы.
   - А сторож? - осторожно спросил я. - С ним что?
   - Сторож само собой. Он сегодня всю ночь на вахте.
   -  Алексей  Валерьянович!  -  Мой  голос  зазвучал  проникновенно.  -
Ей-богу, не могу! Хоть режьте. Ну никак.
   - В чем дело? - удивился Гаврюшенко. - Ты ее выкопал - тебе и карты в
руки. И кого, скажи на милость, я пошлю? Архангела Гавриила?
   - Новак - женщина  своеобразная.  Она  со  мной  и  разговаривать  не
станет.
   Тут нужен штатный сотрудник, профессионал. Где-то даже психолог.
   Я на глазах совершенствовался во вранье.
   - Хорошо, - неожиданно согласился шеф. -  Тут  вот  к  трем  как  раз
должен подойти один такой психолог. Где эта больница, говоришь?
   - На Трифоновской. Институт ортопедии и травматологии.  Второй  этаж,
палата семь.
   - С чем старушка лежит?
   - Ушиб голеностопа, травма связок, сердечная аритмия.
   - В состоянии дать показания?
   - Еще бы! - бодро воскликнул я. - Очень даже в состоянии!
   - Тогда вали отсюда и займись делом, - велел шеф, снова  хватаясь  за
телефон.
   Но позвонить ему не удалось, потому что гнусаво  загудел  селекторный
вызов к начальнику управления.
   Гаврюшенко, сквернословя, стал торопливо сгребать бумажки со стола, а
я поплелся к компьютеру в помещение, отведенное для практикантов...
   Следователь Трикоз промаршировал по коридору управления без  четверти
три, когда  я,  прикрыв  веки,  под  которыми,  как  плошки,  горели  от
напряжения глазные яблоки, курил в коридоре. Он был явно  не  в  духе  и
вместо приветствия мрачно пробурчал, обнаружив меня на подоконнике:
   - Я вижу, Башкирцев, по-прежнему бездельничаем?..
   - Так. точно, Сергей Романович, - отрапортовал я. - Не всем же гореть
на работе. Иначе температура станет просто невыносимой.
   Язык мой - враг мой. Трикоз, при всей его идиотской  педантичности  и
невезучести, был известен в управлении еще и тем, что, куда  бы  его  ни
посылали, всегда опаздывал,  ссылаясь  на  внезапно  возникшие  семейные
обстоятельства.
   - Не понял? - грозно развернулся он,  вонзая  в  меня  свой  крупный,
навыкате, глаз. А затем, уже остывая, добавил:
   - Распустил вас ваш шеф окончательно. Придется обратить его внимание.
   - Кстати! - встрепенулся я. - Гаврюшенко зачем-то вас разыскивал.  Он
как раз у себя.
   Трикоз крутнулся на каблуке, как сломанный циркуль.
   Я смотрел ему вслед с мстительным чувством, потому что не хуже других
знал, кто в управлении считается  знатоком  психологии  подследственных.
Сергей Романович даже статейки пописывал на эту тему в городской прессе.
   Пятью минутами позже следователь Трикоз  вылетел  из  кабинета  шефа,
метнул на меня разъяренный взгляд и понесся  по  коридору  к  лестничной
площадке,  еще  больше  напоминая  взбесившийся  чертежный   инструмент.
Дрянная кожаная куртка китайского производства пузырилась на  нем,  шарф
развевался, однако брюки сохраняли  идеальную,  острую,  как  бритвенное
лезвие,  складку.  Как  он  этого  добивался  -  одному  Богу  известно.
Вероятно, гладил с клеем, я слышал как-то о таком  способе.  Под  мышкой
Сергея Романовича была зажата черная папка из кожзаменителя, застегнутая
на молнию.
   Что ж, мавр свое дело сделал. Теперь  я  мог  со  спокойной  совестью
вернуться к компьютеру, зная, что показания  Сабины  уже  сегодня  будут
запротоколированы и приобщены...

***

   Сергей Романович отчаянно спешил. Поручение  опросить  свидетельницу,
лежавшую в травматологии, ломало все его планы, потому что  в  шесть  он
уже должен был находиться в двенадцати километрах  от  городской  черты,
где у него была назначена важная встреча. Однако и  отказать  Гаврюшенко
он не мог, хотя формально не входил в состав особой следственной  группы
по делу Дровосека. Со  старшим  следователем  он  старался  поддерживать
самые лояльные отношения.
   До поворота на Трифоновскую его подбросили знакомые  оперативники  из
розыска, зачем-то приезжавшие в управление, и  еще  квартал  следователь
Трикоз пробежал рысью под  редким  дождичком,  съедавшим  остатки  снега
вдоль тротуаров и под деревьями.
   Миновав инвалида на входе, Сергей Романович, прыгая через  ступеньку,
взбежал на второй этаж, свернул направо в указанное отделение и в дверях
нос к носу столкнулся с пухлым блондином в белом халате  и  лакированных
туфлях, на которых не было ни пылинки.
   Первым  его  движением  было  обойти  препятствие,  но  доктор  вдруг
растопырил пухлые ручки и скомандовал:
   - Стоп! Вы кто такой?
   Трикоз пошарил в кармане и извлек удостоверение.
   Тот внимательно исследовал его и спросил:
   - В чем дело?
   - Меня интересует гражданка  Новак,  -  раздраженно  произнес  Сергей
Романович. - Есть у вас такая в отделении?
   - Ну, - сказал врач. - Допустим.
   - Мне необходимо опросить ее в связи с обстоятельствами расследования
крайне серьезного уголовного дела. Это срочно.
   Врач вздохнул, но по-прежнему оставался в дверях.
   - Вы предупредили больную о своем приходе?
   - Это еще почему? - удивился Сергей Романович.
   - Потому, - отрезал белый халат. - Потому что у нее нездоровое сердце
и травма. Это доступно?
   -  Доступно!  -  буркнул  Трикоз.  -  Но   в   связи   с   изменением
обстоятельств...
   - Угу, - кивнул врач.  -  Вам  придется  спуститься,  снять  обувь  и
верхнюю одежду. Правила. А я пока переговорю с больной. Она у вас  среди
обвиняемых не числится?
   Трикоз дернул головой.
   - Не числится. Тем не менее дело срочное.
   - А мне по фигу ваши дела, - вдруг  надулся  белый  халат,  и  пухлые
щечки его зарделись, как у девушки.
   Сергей Романович скрипнул зубами и рванул в вестибюль за шлепанцами.
   Когда он вернулся, Сабина  Георгиевна  уже  сидела  в  холле,  откуда
дежурный врач вытурил остальных  ходя-.  чих.  На  ней  были  спортивный
костюм, застегнутый до подбородка, и  малиновые  домашние  туфли.  Когда
Трикоз, загребая ногами в идиотской больничной  обуви,  пересек  холл  и
тяжело опустился в кресло рядом, она с опаской подняла на него  глаза  и
кивнула.
   - Так... - Игнорируя приветствие, Сергей Романович с ходу  взял  быка
за рога. - Давайте провернем все это быстренько.  Мы,  значит,  получили
информацию, что вы согласны дать показания по интересующему нас вопросу.
Ваши  имя,  отчество,  фамилия,  год   и   место   рождения.   Документ,
удостоверяющий личность, у вас с собой?
   Сабина кашлянула в кулак, выпрямилась и спросила:
   - А у вас?
   Трикоз оторопело полез в карман. Пока  Сабина  сличала  фотографию  в
удостоверении с его  физиономией,  Сергей  Романович  расстегнул  папку,
извлек оттуда стандартный бланк протокола  и  зафиксировал  в  нем,  что
местом  проведения  допроса   свидетеля   является   помещение   Второго
травматологического  отделения  соответствующего  института.  Фамилию  и
отчество Сабины он занес туда еще в кабинете Гаврюшенко.
   - Сходство налицо, - констатировала Сабина, возвращая документ.  -  И
что же вы хотите услышать от меня, уважаемый Сергей Романович?
   - Прежде всего хочу предупредить вас об уголовной ответственности  за
уклонение и дачу заведомо ложных показаний. В соответствии  со  статьями
кодекса.
   Вот здесь распишитесь и предъявите паспорт.
   - Это невозможно, - развела руками Сабина. - Очень сожалею, но его со
мной нет. Впрочем, цифры я помню наизусть.
   Трикоз прикинул время и кивнул:
   - Диктуйте. Номер, серия, кем выдан и когда. Сабина  продиктовала,  а
затем, взяв у следователя ручку, поставила подпись на первой странице.
   - Так,  -  снова  произнес  следователь,  деловито  потирая  руки.  -
Гражданка Новак, что вы имеете сообщить по факту убийства Зотовой  Елены
Ивановны?
   - Ничего.
   - He понял? - удивился Трикоз. - Вы отказываетесь от дачи показаний?
   - Нет, уважаемый Сергей Романович, - насмешливо произнесла Сабина.  -
Дело в том,  что  я  действительно  ничего  не  знаю  об  этом,  как  вы
выразились,  факте.  О  том,  что  случилось,  мне  стало  известно   из
телевизионного обращения УВД к горожанам.
   Трикоз прочистил горло и с сомнением взглянул на свидетельницу.
   - Но вы не отрицаете, что были знакомы с потерпевшей?
   - Не отрицаю.
   - Какой характер носили ваши отношения?
   - Необязательный.
   - Вы хотите сказать...
   - Я хочу сказать, что поддерживала знакомство с  Еленой  Ивановной  в
связи с моим интересом к литературе. И только.
   - Вы бывали у нее дома?
   - Да. Неоднократно. По тому  же  вопросу.  Трикоз  набрал  воздуху  и
застрочил в протоколе. Свидетельница  все  это  время  разглядывала  его
длинное костлявое лицо. Губы следователя шевелились,  как  у  прилежного
школьника.
   Закончив фразу, он спросил:
   - Кто из окружения потерпевшей вам известен? Сабина молча выпрямилась
в кресле.
   - Вам понятен вопрос?
   Женщина скрестила руки на груди и проговорила:
   - Я хотела бы получить известные гарантии.
   - Гарантии, что мои показания останутся конфиденциальными.
   - Как же иначе? - снова удивился Трикоз.  -  Материалы  следствия  не
подлежат разглашению.
   Сабина едва заметно улыбнулась подкрашенными бледной помадой губами.
   - Я знаю, - проговорила  она.  -  Я  знаю,  как  это  бывает,  Сергей
Романович. И уж если я согласилась побеседовать с вами...
   Трикоз искоса взглянул на часы и перебил:
   - Давайте ближе к делу, гражданка Новак. Могу заверить, что опасаться
вам совершенно нечего. Тем более что ничего существенного вы пока так  и
не сообщили.
   - Да, - печально произнесла Сабина. - Старая дура. Вы должны извинить
пожилую нездоровую женщину.  Следователь  заерзал,  нетерпеливо  шелестя
бумагой.
   - Должна сказать, что я жила в том же доме, что и  несчастная  Елена,
через два подъезда от нее...
   - Жили? - спросил Трикоз, прыгнув глазом  к  графе,  где  был  вписан
адрес свидетельницы.
   - Именно.  Буквально  через  несколько  дней  после  нашей  последней
встречи мы переехали. А потом уже все это и случилось. В доме  у  нее  я
дважды  сталкивалась  с  человеком,  которого  она  отрекомендовала  как
старого друга. В первый раз он пришел, когда я находилась  на  кухне,  и
Елена его не впустила.
   Обрывками я слышала разговор в прихожей, она назвала его "Лерочка"...
   Ручка следователя зачиркала на листке.
   - Во второй раз я пришла, когда он уже  находился  на  кухне,  и  мне
удалось его увидеть.
   - Как он выглядел?
   - Ничего особенного. Он сидел, поэтому о его росте я ничего  не  могу
сказать. Довольно широкие, но покатые полноватые плечи.  Серо-коричневый
свитер исландской шерсти. Короткие подвижные пальцы - он все время играл
чашкой: переставлял с места на место, наклонял ее, подносил к губам,  но
не пил. Кстати, в чае Елена ничего несмыслила.  Лицо...  Самое  обычное.
Мягкое, белокожее, чисто выбритое,  со  слегка  отвисающими  щеками,  со
здоровым  румянцем.  Маленький,  твердо  сжатый  рот,   брови   белесые,
неопределенной формы, нос рыхловат, на мой взгляд, но довольно ровный  и
мясистый. Небольшие  глаза,  кажется  светло-серые,  почти  без  ресниц.
Высокий покатый лоб без залысин. Волосы темно-русые и  довольно  коротко
остриженные, на темени  уже  редеющие  -  я  заметила,  как  сквозь  них
розовеет кожа.
   Но главное не это, а выражение...
   - Что вы имеете в виду?
   - У этого человека был словно стальной узел внутри. И это держало его
в постоянном напряжении. Он с одного взгляда читал, кто вы и что вы, так
что сразу становится не по себе.
   Трикоз хмыкнул:
   - Вы полагаете, они с Зотовой состояли в интимной связи?
   Сожительствовали? Сабина засмеялась:
   - А вы полагаете, она мне сообщила этот... этот факт?
   - Но у вас же сложилось определенное впечатление. Какое?
   - Никакого. Мои соображения на этот счет никого не  касаются.  Однако
ко мне случайно  попал  листок  бумаги,  исписанный  скорее  всего  этим
человеком. Это, собственно, любовное письмо.
   - Хорошо, - кивнул Трикоз, помечая в протоколе. - Он у вас?
   - Да. - Сабина щелкнула пальцами, словно фокусник. - Но не  здесь.  И
еще. Оба раза я почувствовала очень характерный запах. В прихожей, когда
гость Елены не появлялся, и потом, на кухне.
   - И какой же?
   - Туалетная вода "Арамис". В конце шестидесятых весь Нью-Йорк от  нее
сходил с ума. Тогда это было очень шикарно.
   На упоминание о Нью-Йорке следователь поднял брови, но промолчал.
   - Можете описать запах?
   - Ну-у... - Сабина снова усмехнулась. - Это  сложно.  Душноватый,  но
очень, как это теперь говорят, эротичный. Бергамот, тмин...  Сырой  мох.
Что-то еще, кажется...
   - Ну ладно, - пробормотал Трикоз. - Бог с ним, с бергамотом. В  вашем
присутствии знакомый Зотовой что-нибудь говорил?
   - Ничего существенного! - воскликнула Сабина. - Ровным счетом. Просто
выжидал, пока я удалюсь. Я и удалилась как можно быстрее.
   - А вы могли бы опознать его при случае?
   - Вне всякого сомнения. - Женщина подумала и добавила:
   - Хотя не чувствую никакого желания видеть его снова.
   Трикоз нервно почесал ладонь, пошевелил губами и спросил:
   - Больше ничего не хотите сообщить?
   - Нет! - отрезала Сабина. - Если речь идет о фактах.
   - А если нет? - поинтересовался следователь.
   - Я совершенно уверена, что этот человек  имеет  прямое  отношение  к
смерти  Елены.  Об  этом  свидетельствует  и  текст  письма,  которое  я
непременно разыщу.
   - Ну-у,  -  протянул  Трикоз,  подсовывая  свои  бумажки  женщине.  -
Прочитайте и распишитесь на каждой странице... Это еще вилами по воде...
Хотя и любопытно. Никто из знавших потерпевшую об этом "старом друге" до
сих пор и не заикался.
   Сабина поставила свои закорючки,  вернула  протокол  и  откинулась  в
кресле, прикрыв глаза. Лицо у нее сразу сделалось утомленным,  углы  губ
опустились.
   - Вам не о чем беспокоиться, - сказал следователь вставая. - Полагаю,
что обнаружить  его  не  сложно.  Да!  -  спохватился  он.  -  Когда  вы
выписываетесь?
   - Через два-три дня, - проговорила  Сабина,  открывая  глаза.  Теперь
Трикоз возвышался перед ней, как марсианский треножник из романа Уэллса.
   - Возможно, понадобится ваша помощь при  составлении  фоторобота.  Мы
заедем за вами. Если нет - здесь указан ваш домашний телефон.  Мы  сразу
же сообщим" как только что-то прояснится.
   Сабина с сомнением хмыкнула.
   - В чем дело? - спросил  следователь,  рывком  застегивая  молнию  на
папке, в которой уже исчез протокол.
   - Ничего существенного, - сухо проговорила женщина. - Боюсь, по этому
телефону меня будет трудно застать.
   - Это еще почему? - удивился Трикоз, уже готовый сорваться с места.
   - Хороший вопрос, - кивнула она. -  Если  бы  еще  я  знала  на  него
ответ...

***

   Трикоз пожал плечами, торопливо попрощался и едва не бегом двинулся к
выходу  из  корпуса,  пугая  до  полусмерти  загипсованных  старушек   в
коридорах - скорбный  урожаи,  собранный  после  гололедицы  на  прошлой
неделе. С лестницы он буквально слетел, срывая  с  себя  на  ходу  куцый
халат,  и  грохнул  застекленной  входной  дверью  так,  что  инвалид  в
вестибюле  вздрогнул,  пробудившись  от  дремоты,  и  пробормотал  вслед
посетителю непечатное...
   Сергей  Романович  Трикоз  жил  крайне  сложной  двойной  жизнью,   а
следовательно, и нагрузки у него были двойные. Такой стиль существования
требовал умения моментально переключаться, и ровно через минуту, голосуя
частнику на обочине Трифоновской, он уже  и  думать  забыл  о  гражданке
Новак вместе с ее показаниями. Эта нервная  и  чем-то  напуганная  особа
вряд ли окажется полезной следствию, и скорее  всего  мифический  "друг"
Зотовой  -  плод  ее  расстроенного  воображения.  На   подобного   рода
запоздалые воспоминания никогда не приходилось полагаться.
   Та