глаза.
   - Я не смогу, - сказала она. - Павлик, если это так  необходимо,  то,
может, ты съездишь? А я останусь... Ну пожалуйста,  дорогой  мой.  Я  не
выдержу этого...
   - Послушай, Евгения, ничего конкретного еще не известно. Может, это и
не она. И в самом деле, лучше поехать мне, а ты сиди дома - вдруг Сабина
Георгиевна объявится. - Романову на мгновение показалось, что так оно  и
будет, и от волнения его прошиб пот. - Я позвоню. Но необходимо взять ее
паспорт.
   - Зачем? - прошептала жена. - Если это не мама...
   - Дай-то Бог, -  не  сдержавшись,  повысил  голос  Романов,  -  но  в
противном случае... - он произнес это  уже  спокойнее,  видя,  что  жена
готова опять заплакать,  -  ты  что  -  прикажешь  мне  возвращаться  за
документами с другого конца города?
   Евгения Александровна встала и, как бы все время прислушиваясь, вышла
из комнаты. Романов направился следом. Они  одновременно  посмотрели  на
входную дверь и заглянули к сыну. Тот  почему-то  спал,  прижав  к  себе
замызганный рюкзак, и лицо его было блаженно-розовым.
   Павел Николаевич обнял жену за плечи.
   Спустя десять минут  она  провожала  его  со  скорбным  выражением  в
припухших, но уже прояснившихся глазах.
   - Позвони мне, не забудь, - проговорила она, когда пришел лифт.
   Прежде всего Романов решил ехать в банк и снять необходимую сумму  со
счета Сабины. Так или иначе сегодня предстоит выложить крупный кусок. Он
был уверен, что "доцент" сделал свое дело, и если это так,  расплатиться
с ним нужно еще до встречи с покупателем квартиры.
   На остановке он порылся в карманах и пересчитал  мелочь.  Денег  было
ровно столько, чтобы доехать до  "Евроальянса",  если  не  принимать  во
внимание  остатков  "зелени",  которую  он  не   собирался   менять   до
последнего.
   В самом банке он держался увереннее, чем накануне, - паспорт  тещи  с
кодом лежал  в  кармане,  ошибка  была  исключена.  Оператор  терминала,
осуществлявший проверку, глядя на Павла Николаевича, спокойно ожидавшего
результата, вдруг подмигнул ему и ухмыльнулся;
   - Большие расходы?
   Романов тут же спохватился, собрал лоб в траурную  гармошку  и,  хотя
это было совершенно ни к чему, глухим голосом проговорил:
   - Внезапная кончина близкого человека...  Оператор  убрал  ухмылку  и
сказал:
   - Мои соболезнования.
   В кассе Павлу Николаевичу отсчитали две тысячи пятидесятками.
   Внушительная пачка денег, гревшаяся в нагрудном кармане пиджака,  как
бы подтолкнула его. Морг городской  "судебки"  находился  далековато  от
центра, ехать туда нужно было с двумя пересадками. К тому  же  поджимало
время. Поколебавшись скорее по привычке, Романов остановил такси, уселся
рядом с шофером и назвал адрес, который ему сообщили по телефону.
   Когда он покинул машину, равновесие, в котором он  провел  предыдущие
четверть часа, стремительно улетучилось.
   Он стоял перед распахнутыми коваными воротами, за которыми был  виден
дворик;  внутри  в  грязновато-серой  полумгле  происходило  несуетливое
движение. У кирпичной стены торчали какие-то голые деревья с обшарпанной
корой, а сама стена плавно переходила в двухэтажное здание с  ведущей  к
закрытой наглухо двери железной наружной лестницей.
   Павел Николаевич двинулся было  туда  по  чавкающему  снегу,  но  его
остановил голос  изможденной  женщины  в  ватнике  поверх  грязно-белого
мясницкого фартука с неестественно  возбужденным  лицом  и  папиросой  в
потрескавшихся губах.
   -  Дорогуша,  -  произнесла  она  басом,  -  туда  нельзя.  Что   вас
интересует?
   - Я на опознание, - Романов замялся, - э-э...  жертвы,  так  сказать,
происшествия...
   - Пройдите в административный корпус, - в  голосе  женщины  зазвучало
участие, - сегодня на телефоне Любочка. - Она указала куда-то  налево  и
вглубь.
   Романов  рассеянно  поблагодарил  и  отвернулся.  Рядом  с   воротами
лепилось  приземистое  кирпичное  здание,  смутно  напоминающее  баню  в
райцентре. Он перевел взгляд вправо: там, в глубине, находилось еще одно
здание - двойник бани, но с зарешеченными окнами  в  цокольном  этаже  и
распахнутой двустворчатой железной  дверью.  Туда-сюда  сновали  мужики,
стоял грузовик с опущенным задним  бортом,  внутри  покуривал  шофер,  и
рослая тетка с  годовалым  ребенком  на  руках  в  потертой  дубленке  и
кирзовых сапогах что-то негромко втолковывала шоферу.
   Понять ничего было нельзя, оставалось искать Любочку. Он вычислил  ее
сразу, в небольшой комнате при входе, уставленной ломаными стульями.  На
столе  торчал   черный,   еще   дисковый,   аппарат,   лежала   огромная
бухгалтерская  книга,  а  рядом  высился  довоенный  по  виду  сейф.  На
подоконнике громоздилось множество комнатных растений.
   Любочка восседала среди  всего  этого  в  легком  ситцевом  платьице,
потому что в помещении топили щедро. Романов остановился перед барьером,
отделявшим коридор от комнаты, - наподобие тех, что  лет  двадцать  тому
украшали почтовые отделения.
   Молодая женщина подняла на него совершенно летние васильковые  глаза.
Ее мелкие белоснежные зубы блеснули в улыбке:
   - Вам кого, гражданин?
   Романов  объяснил  суть  своего  вопроса,   не   скрывая   при   этом
удовольствия, с которым смотрел на ее симпатичную мордашку.
   - Ступайте  в  морг,  спросите  Володю,  старшего  смены,  он  вам  и
предъявит тело для опознания, -  ответила  Любочка  через  минуту  после
того, как полистала свой гроссбух и наманикюренным ноготком отчеркнула в
нем нужную строку.
   Не без сожаления Павел Николаевич покинул эту оранжерею.  По  прямой,
вдоль ворот, он пересек двор, и по  мере  приближения  к  корпусу  морга
сладковатый запах - будто бы  смешанного  с  талым  снегом  корвалола  -
обволакивал его.
   Грузовика уже не было,  но  стоял  обшарпанный  автобус,  возле  него
толпились люди с цветами, а внутри два парня заколачивали гроб и торчали
во все стороны пестрые погребальные венки.
   Романов приблизился к распахнутым дверям и, задержав  дыхание,  сипло
крикнул:
   - Володя!
   К нему вышел высокий парень в  темно-синем  сатиновом  халате  поверх
вязанного из грубой  пряжи  свитера,  в  джинсах  и  кожаных  "казаках".
Кудрявыми черными длинными волосами и  яркими  трагическими  глазами  он
почему-то походил на врубелевского Демона.
   - К вам утром сегодня привезли...  старушку,  -  запинаясь,  произнес
Павел Николаевич, - я прибыл... для опознания, может - наша...
   Демон кивнул - мол, давай за мной - и добавил:
   - У нас холодильник не  работает,  так  что  потерпите...  Серега,  -
крикнул он в сторону автобуса, - куда ты положил  бабульку,  попавшую  в
ДТП?
   Серега что-то ответил, однако Павел Николаевич не расслышал.  Он  уже
спускался по железным ступеням, и тошнотворный запах сжимал  ему  горло.
Парень велел постоять, и он застыл, зажмурив глаза.
   Когда он их раскрыл, перед ним лежало нечто голое, серое и длинное, с
раздробленной грудной клеткой  и  неузнаваемо  изуродованной  головой  с
белесыми кудряшками, пятнами измазанными какой-то липкой ржавчиной.
   - Она? - спросил Демон закуривая.
   Романов сглотнул подступивший спазм и выдавил из себя "да".
   Парень накрыл труп женщины куском грязного брезента и повел  Романова
в свой закуток, где стояли стол, стул, красный транзисторный  телевизор,
рядом с которым притулилась  тарелка  с  куском  жухлой  ветчины.  Демон
рухнул  на  стул,  а  Павел  Николаевич  присел  на  край  табуретки   у
телевизора.
   - Имя, отчество, фамилия, год  рождения?  -  произнес  Демон,  вороша
журнал поступлений. - Адрес?
   Павел Николаевич ответил, следя, как парень размашисто пишет.
   - У нас холодильник в отказе, сказал Володя, снова закуривая. -  Сами
видите, какая обстановка... Когда собираетесь забрать тело?
   - Я хотел бы поскорее, - пролепетал Павел Николаевич,  чувствуя,  что
от дыма и одуряющего запаха вот-вот рухнет на пол. -  Я  впервые,  я  не
знаю, как это у вас делается.
   - Нужно получить свидетельство о смерти, - Демон взглянул на часы,  -
но судэксперт уже смылся -  выдача  завтра  с  утра.  Со  свидетельством
езжайте в загс по месту жительства, в ритуальную службу, а там  вам  все
расскажут... Будете забирать свою родственницу домой?
   - Нет! Ни в коем случае! - испугался Романов.
   - Держать долго  не  сможем.  Ситуация  не  располагает,  -  повторил
парень.
   - Что же мне делать? - промямлил Павел Николаевич.
   Парень покосился на его руки и пожевал красным небритым ртом.
   - Можно было бы договориться с Никоновым...
   - А кто это?
   - Врач. - Демон с насмешливым равнодушием взглянул на собеседника.  -
Если сегодня успеете  все  оформить,  с  утра  завтра  и  заберете  свою
бабульку. И похороните, как пожелаете.
   - Что для этого нужно?
   Володя покосился на Романова, как на инвалида детства,  и  щелкнул  в
воздухе пальцами.
   - Сколько?
   Парень назвал сумму. Павлуша с  готовностью  поднялся  и  через  пару
минут уже жадно вдыхал сырой, но такой живительный  воздух  за  воротами
морга.
   Практически не уменьшившаяся пачка  купюр  согревала  его  измученную
душу.
   Еще через пятнадцать минут к нему подошел старший  смены  и  протянул
документ, свидетельствующий, что такого-то во  столько-то  Новак  Сабина
Георгиевна, тысяча девятьсот тридцатого года рождения,  была  смертельно
травмирована   в   дорожно-транспортном   происшествии.   Факт    смерти
удостоверил доктор Никонов В. П.
   - Носильные вещи забирать  будете?  -  напоследок  Спросил  Демон.  -
Ничего другого при ней не оказалось.
   - Нет!
   - Тогда приезжайте сюда с одеждой,  в  которой  будете  хоронить,  за
полчаса до прибытия автобуса из "ритуалки", - сказал парень. -  Я  отдам
сжечь то, в чем она была, это и в самом деле выглядит паршиво...
   Романов, соглашаясь,  наклонил  голову,  простился  и  только  теперь
вспомнил, что ничего не сообщил жене.
   - А где  тут  можно  позвонить?  -  крикнул  он  вслед  парню.  Демон
неопределенно махнул.
   Любочку он застал на прежнем месте. Она  вопросительно  взглянула  на
него, приподняв выщипанные дугой брови.
   - Позвольте мне позвонить, - траурным голосом попросил Романов.  -  Я
очень коротко.
   Девушка  придвинула  к  нему  аппарат,  и  нетвердым  пальцем   Павел
Николаевич набрал номер своей квартиры.
   Жена откликнулась мгновенно.
   - Это она, - проговорил Павел Николаевич голосом, в котором слышалось
неподдельное рыдание. После небольшой паузы на другом конце всхлипнуло:
   - Ты приедешь обедать?
   - Нет, дорогая, - ответил Романов,  -  мне  необходимо  еще  оформить
документы... Приготовь, пожалуйста, вещи, в которых ты  считаешь  нужным
похоронить маму.
   - Я не знаю, что нужно, Павлуша... - Евгения Александровна  была  так
растеряна, что голос ее изменился до неузнаваемости.
   - Все, Евгения, поговорим вечером. - Романов повесил трубку и, кивнув
девушке, покинул здание. Он знал, что она смотрит ему вслед, и  старался
идти не сутулясь и не слишком размахивая руками.
   В  загсе,  прождав  недолго,  он   получил   справку   и   талон   на
государственную материальную помощь, у  него  забрали  тещин  паспорт  и
свидетельство о смерти, а  возле  подъезда  обнаружился  микроавтобус  -
выездной пункт погребальной службы.
   Моложавый господин в куцей кожаной  курточке  сидел  в  его  открытой
двери, читал "Мотор", в глубине салона были аккуратно разложены атрибуты
скорбного ритуала.
   Было уже начало пятого.
   Романов встал  над  мужчиной,  выразительно  глядя  на  его  лысеющую
голову.
   Когда никакой реакции не последовало, он внятно спросил:
   - Вы до которого часа работаете?
   - До пяти, - не отрываясь от журнала, ответил мужчина.
   - Может, успеете меня обслужить?
   - У нас в последний час работы небольшая наценка, -  сказал  мужчина,
поднимая глаза на Романова.
   - Это везде так?
   - Везде до четырех.
   - Хорошо, во  сколько  обойдутся  у  вас  похороны?  Мужчина  сказал,
добавив, что новое кладбище у черта на куличках и клиенты редко на  него
соглашаются, так как трудно ездить присматривать за могилой.
   Романову это  подходило,  но  он  замешкался  с  ответом,  и  мужчина
спросил:
   - Кого хороните?
   - Тещу.
   - Она у вас известный в городе человек?
   - В своем роде, - осклабился Павел Николаевич.
   - Тогда можно договориться и на одном из городских, - не  уловив  его
интонации, проговорил мужчина. - Но это большие расходы.
   - И какие же? - В голосе Романова вдруг  мелькнула  покаянная  мысль,
что, может, Сабину надо хотя бы похоронить достойно.
   Мужчина ответил.
   Павел Николаевич не поверил ушам.
   - Давайте-ка остановимся на самом элементарном  варианте,  -  наконец
произнес он.
   - Как хотите, - пожал плечами мужчина, а затем добавил:
   - В принципе, есть  еще  и  крематорий.  Все  по-европейски,  и  цена
приемлемая.
   - Да! - вскричал Романов. - Это вот  лучше  всего...  Огонь  очищает,
знаете ли. В Индии самых великих людей после смерти сжигают.  -  Смутное
подозрение, что Сабина Георгиевна вполне способна добраться до него и из
могилы, так и не покидало Павла Николаевича.
   Мужчина удивленно взглянул на него, но промолчал. Бумаги они оформили
быстро,  проставив  минимальную  сумму,  так  как  клиент  отказался  от
священника и торжественного гражданского ритуала прощания,  заявив,  что
покойница была нерелигиозна и не любила помпы.
   Романов расплатился  и,  прежде  чем  ехать  дальше,  внезапно  решил
пообедать в ресторане.
   В приличных заведениях  он  не  бывал  уже  несколько  лет  и  сейчас
наконец-то мог себе это позволить.  Тем  более  что  в  квартале  отсюда
находился один ресторанчик, хорошо известный  в  городе  своей  отличной
кухней, умеренными ценами и вполне достойным выбором  вин.  Сюда  обычно
возили  кормить  заезжих   знаменитостей,   в   благодарность   за   что
знаменитости  расписывались  помадой,  карандашами  для  бровей  и  даже
бриллиактовыми сережками на зеркале в крохотном  холле  перед  входом  в
бар.
   В небольшом зале, обшитом самым настоящим  тиковым  деревом,  столики
стояли тесноватым полукругом, а середину  занимал  невысокий  подиум  из
светлого канадского клена, где вечером  работала  шоу-группа.  Свет  был
мягким, из калориферов веяло теплом, и, когда Павел Николаевич  разделся
и вошел, мэтр направился прямо к нему с приветствием и вопросом,  прибыл
ли гость сам по себе или следует ожидать кого-то еще. После  чего  сразу
же подозвал затянутого в малиновую униформу официанта.
   Перемена была разительной. Павлушина душа еще  не  успела  отойти  от
морга, загса и торгов с лысым ритуальщиком и потому оказалась не  готова
к сопротивлению.
   Он позволил усадить себя и сделал  заказ,  подчиняясь,  как  ребенок,
вкрадчивым  советам  похожего  на  тореадора  в  своей  униформе  юноши.
Единственное, в чем он воспротивился, - вместо  "очень  хорошего  бордо"
велел принести  бутылку  калифорнийского  полусухого.  Из  динамиков  на
противоположной стене доносилась негромкая музыка, а на подиуме в пустой
середине зала репетировала хрупкая, почти невесомая девушка - видимо, из
вечернего шоу - в темном трико и свитере.
   Ее шаги и перебежки служили как бы аккомпанементом его трапезы.
   Павлуша с жадностью проглотил дивный, свежий, как  весенняя  лужайка,
салат, запив его бокалом вина. За этим последовали луковый суп с сыром и
воздушными гренками, мясо, название которого  звучало  как  католическая
молитва, суфле из  дичи,  потом  нежная  рыба  в  густом  пряном  соусе,
щекотавшем небо и пачкавшем скатерть. И не только ее.
   Увлекшись, он потерял контроль над собой  и  стал  есть  как  дома  -
жадно, со  всхлипами  и  сопением,  разбрасывая  крошки  и  по  скверной
привычке выворачивая далеко отставленную руку с вилкой.  Соус  капал  на
брюки, но Романов, словно в трансе, не чувствовал этого, как не  замечал
и насмешливых взглядов обслуживавшего его официанта.
   Он был свободен - совершенно свободен, и ему было плевать  на  чьи-то
там взгляды. Едва ли не впервые за последние годы он  не  думал  о  том,
сколько придется заплатить за этот обед.
   Насытившись и шумно прихлебывая густой  кофе  с  ароматом  кардамона,
Романов спросил счет и свежую салфетку и, пока  официант  калькулировал,
попытался удалить пятна соуса с брюк.
   Из этого ничего не вышло. Брюки были бесповоротно  испорчены,  и  это
слегка отравило ему удовольствие.
   Вручив официанту стодолларовую бумажку, он  попросил  обменять  ее  и
произвести расчет, и пока ждал возвращения "тореадора", обнаружил,  что,
оказывается, все это время был не один в зале.
   В  затененной  нише  справа,  ближе  к  выходу,  находился  еще  один
посетитель. Странно, что, проходя к своему столику, он его  не  заметил.
Лампа  под  шелковым  колпаком  на  столике  высвечивала  только  нижнюю
половину  его  лица,  и  она  показалась  Павлу  Николаевичу   отдаленно
знакомой, Сейчас, однако, не время было гадать почему. К тому же ему  не
было  никакого  дела  до  этого  человека,  не  отрывавшего  взгляда  от
танцующей в одиночестве на подиуме девушки.
   Павел Николаевич поднялся. Официант принес сдачу, сообщив, что чаевые
включены в счет, и скрылся.
   С легким сожалением, что все  уже  кончилось,  Романов  направился  к
выходу,  но  когда  проходил  мимо  столика  второго   посетителя,   тот
повернулся  к  нему  и  приподнял  крохотную  ликерную  рюмку  с  каплей
рубиновой жидкости на дне, как бы приветствуя.
   В  ту  же  секунду  Павел  Николаевич  узнал  человека,   невозмутимо
курившего рядом с ним на скамье в  сквере  накануне  поздно  вечером,  и
спина его заледенела.
   Липкий  ужас  стиснул  желудок,  вызвал  непреодолимую  дурноту.   Он
опрометью кинулся к выходу, споткнувшись о край ковра, но какая-то  сила
заставила его, уже в проеме дверей, обернуться.
   Посетитель как раз наклонился, огонек зажигалки высветил его  гладкие
полные щеки и небольшие,  твердого  рисунка,  губы  с  опущенными  книзу
углами.
   Девушка продолжала танцевать. Ее скуластое  худощавое  лицо  казалось
мертвенно-бледным, а глаза были неподвижны, как  у  загипнотизированной.
Из динамиков неслась тягучая композиция Принца.
   Павлуша не стал спрашивать себя, что все это  могло  означать.  Легче
было вообще проигнорировать сам  факт,  чем  думать  о  том,  что  такая
случайность практически исключена. Посетитель не последовал за  ним,  не
проявил никаких намерений - и этого достаточно. Остальное -  взвинченные
нервы.
   Он захлопнул за собой дверь заведения, и в  ту  же  секунду  стальная
клешня сомкнулась на его запястье. Павел Николаевич рванулся в сторону и
издал тихий горловой писк. Сердце его остановилось.
   - Павлуша! - рявкнул прямо в ухо знакомый голос. - Какого дьявола  ты
тут делаешь? Забурел?
   Перед  ним  стоял  Сашка  Чередниченко,  под  именем   Алекс   сильно
преуспевший на  радио  как  репортер  и  ведущий  программ  криминальной
хроники. В городе его знали, в последнее время Сашка  шел  в  гору,  без
него не обходилась ни  одна  презентация  или  журналистская  тусовка  с
участием властей или новых богатых. При этом имидж он  держал  строго  -
камуфляж, сапоги, светлая трехдневная  щетина  на  подбородке,  нарочито
провокационная манера задавать вопросы, пугая собеседника.
   Знакомы они были давно - еще со  времен  первых  независимых  листков
эпохи перестройки.
   Романов на секунду прикрыл глаза, слушая, как  жизнь  возвращается  к
нему, и пробормотал:
   - Что за идиотская манера... Так и в ящик сыграть недолго...
   Александр захохотал и приятельски хлопнул Павла Николаевича по плечу.
   Было видно, что он, по обыкновению, на легком газу.
   - Не слышу ответа,  -  проговорил  он.  -  Как  тебя  занесло  в  эту
обдираловку? Банк, что ли, ограбил?
   - Оставь эти дурацкие шутки, - напрягаясь, попросил Павел Николаевич.
- Я тут по делу. А ты куда? - спросил он, отводя разговор от себя.
   - Туда же, - отвечал Александ