янным
подвизгом и всхлипами. Слышно было  даже,  как  скотч-терьер  тычется  в
дверь, в промежутках шумно сопя и охая. Вчера пса в  двадцать  четвертой
не было - следовательно, парень с серьгой  уже  побывал  там  сегодня  с
самого утра.
   Лифт остановился, невнятно забубнили голоса.
   Бурцев прислонился к косяку и, пока снаружи отпирали дверь тамбура, а
пес заходился в истерике, опустился  на  корточки,  глубоко  вздохнул  и
прикрыл глаза, приготовившись ждать и слушать.
   Но самое главное он узнал почти  сразу.  Как  только  открылся  замок
двадцать четвертой и пес,  расшвыривая  коврики  и  восторженно  хрюкая,
вылетел в тамбур, парень с серьгой произнес: "Осторожней, Сабина! Степан
собьет вас с ног".
   Пожилая  женщина  засмеялась.  Смех  был  низкий,   в   нем   звучало
облегчение.
   Затем они вошли в квартиру, и дверь за ними захлопнулась.
   Бурцев сейчас же переместился в  кухню,  где  стена  была  смежной  с
двадцать четвертой. Теперь с помощью фонендоскопа он мог по крайней мере
контролировать перемещение этих двоих  по  квартире.  Голоса  доносились
достаточно громко, но неразборчиво - бетон  съедал  согласные,  и  слова
сливались в сплошной гул.
   Курсируя между прихожей, коридором и сверкающей  никелем  кухней,  он
бережно, как опытный диагност, нащупывал точку  оптимальной  слышимости,
пока не обнаружил ее в ванной, где отдушина  вентиляции,  как  ему  было
известно, выходила в общий с соседней квартирой канал.
   Теперь до него доносились целые  фразы  -  пока  Новак  и  парень  не
перебрались в большую гостиную, прикрыв за собой дверь.
   Он расслабился, присев поверх голубого чехла из искусственного  меха,
покрывавшего   крышку   унитаза   необычной   формы,   сработанного   из
графитово-серого  фаянса.  Хозяин  двадцать  третьей  был   странноватый
мужичок. Даже беглый осмотр его жилища  наводил  на  эту  мысль.  Какого
дьявола ему понадобилось всадить в крохотную однокомнатную такую  прорву
деньжищ? Ладно кухня, но зачем здесь, в этой тесной ванной, вмонтирована
джакузи  с  треугольной  чашей  из  розового  мрамора   и   компьютером,
управляющим  подогревом  и  режимом  воздушного  массажа?  Без   ответа.
Фантазия бывших советских людей похлеще белой горячки.
   Он буквально не мог  оторвать  глаз  от  этой  телесно-розовой  чаши,
вмещавшей литров триста. Кому как не ему было  знать,  во  что  обошлись
монтаж и доставка на шестой этой штуковины...
   Так прошло около полутора часов. Бурцев, казалось, дремал, не изменяя
позы, но все чувства его  были  обострены  до  предела,  как  у  слепца,
оказавшегося в абсолютно незнакомой обстановке.
   Внезапно голоса  приблизились,  переместились  в  прихожую,  и  дверь
двадцать четвертой распахнулась, Похоже, парень  уходит.  Бурцев  в  два
прыжка достиг своей входной двери и замер, вслушиваясь. Да, уходит,  но,
кажется, ненадолго. В тамбуре вертится пес, а из того, что они  говорят,
ясно, что он вскоре намерен вернуться... Что-то насчет замков, цепочки и
задвижки изнутри... Лифт.
   Сейчас Сабина Новак останется одна, если не считать собаки.  Довольно
рослая  пожилая  прихрамывающая  женщина.   Которая   лично   для   него
представляет такую же угрозу, как и его Темный повелитель.
   Бурцев  хрустнул  пальцами,  услышав,  как  она  запирает   дверь   и
накидывает цепочку. Терпение. В любом случае он на два хода впереди.
   Неторопливой походкой он вернулся в  ванную.  Из  двадцать  четвертой
теперь доносились только смутные шорохи и  шаги.  Он  обхватил  ладонями
затылок  и  крепко  сжал  -  так,  что  в  глазах  потемнело,  а  голова
заполнилась тугим, на низкой ноте, гудением.  Дрожь  сотрясала  все  его
тело. Желание становилось все более нестерпимым.
   Еще  усилие,  короткий  рывок  всех  нервов  вверх,  словно  подсечка
удильщика, - и он увидел Сабину Георгиевну Новак...
   Свидетельница  находилась  у  себя  в   комнате,   вход   в   которую
располагался слева по коридору,  сразу  за  прихожей.  Одетая  в  теплый
тренировочный костюм, она, согнувшись,  шарила  под  тумбой  письменного
стола. Один из выдвижных ящиков, практически  пустой,  стоял  рядом.  Он
услышал характерный треск липкой ленты, и в руках  у  женщины  появилась
небольшая пачка бумаги - кажется, деньги. Пес  был  рядом,  настороженно
оглядывался и поводил ушами, шерсть на его загривке стояла дыбом...
   Потом все затуманилось, и картинка исчезла так  же  внезапно,  как  и
появилась.
   Он  хрипло  выдохнул  и  внезапно   почувствовал   звериный,   рвущий
внутренности  голод.  В  громадном  холодильнике,  занимавшем  полкухни,
ничего не было, кроме нескольких банок  безалкогольного  пива.  Он  взял
одну, сорвал  кольцо  и,  недоверчиво  принюхиваясь,  стал  пить,  чтобы
заглушить хоть на время спазмы.
   Отлучиться он не мог, пока ситуация не прояснится.
   В шесть вернулся парень с серьгой вместе с еще  одним  мужчиной,  чей
голос ему не был знаком. Они сразу прошли в гостиную, и он поймал  всего
несколько начальных фраз из их разговора. Почти ничего не значащих.
   Ожидание начало изматывать его, он  занервничал,  но  внезапно  звук,
донесшийся с лестничной площадки, заставил его вздрогнуть.
   Дверь тамбура отпирали снаружи, и чувствовалось,  что  тот,  кто  это
делает, не слишком хорошо знаком с замком.  Кто  это  мог  быть?  Бурцев
затаил дыхание, в крови загуляла солидная доза адреналина. Новый  гость,
споткнувшись, прошагал к двери двадцать четвертой и отпер ее так же, как
и предыдущую.
   На короткое время наступила тишина, и он переместился в ванную, заняв
прежнюю позицию у отдушины. Фонендоскоп здесь был уже ни к чему,  и  его
пришлось свернуть и сунуть в карман. Через пару минут голоса в  двадцать
четвертой стали звучать громче,  потом  пришедший  последним  возмущенно
заорал, ему отвечали вполне сдержанно, но он не  унимался.  Речь  шла  о
продаже жилья и  какой-то  фальшивой  доверенности.  Об  уехавшем  зяте.
Вскоре голоса умолкли  и  гость  вылетел  из  квартиры,  бешено  грохнув
дверью. Загудел лифт. Бурцев переместился к балкону и осторожно заглянул
через ограждение. Предосторожности  были,  похоже,  излишни  -  к  этому
времени почти совсем стемнело, а свет он не рисковал включать.
   Вскоре  в  луче  прожектора,  освещавшего  стоянку  перед  подъездом,
возникла рослая мужская фигура в зеленом  пальто.  Мужчина  стремительно
пробежал  к  серо-серебристому  "ниссану",  рванул  дверцу,  газанул   и
отчалил, визжа покрышками.
   Только после этого Бурцев счел возможным подняться к себе. Люк так  и
оставался  открытым.  В  двадцать  седьмой  он  наскоро  перекусил,  чем
нашлось, и сразу же вернулся обратно.  Обстановку  двадцать  третьей  он
изучил уже настолько, что  мог  почти  беззвучно  передвигаться  даже  в
полной темноте.
   В половине двенадцатого двадцать четвертую покинул парень с серьгой.
   Двери за ним заперли фундаментально - замок, снова цепочка и задвижка
изнутри.
   И это означало,  что  другой  мужчина,  явившийся  вместе  с  парнем,
остается в квартире на ночь.
   Бурцев почувствовал легкое разочарование. Однако вместо  того,  чтобы
подняться к себе, вернулся в ванную, включил  там  свет,  плотно  закрыл
дверь и повернул рычажок крана.
   Несколько минут он рассеянно наблюдал, как тяжелая струя теплой  воды
скользит по розовым стенкам  джакузи,  скручиваясь  и  уходя  в  сливное
отверстие.
   Мужчина в двадцать четвертой - мент, это стало ясно из  подслушанного
до прихода последнего гостя разговора. Не из уголовки, а местный, скорее
всего из подрайона. И причина его появления здесь - зеленое пальто с его
претензиями.
   Подробности побоку, не в них дело. Главное, что мент будет пасти  его
пятый номер до утра и когда уйдет - не ясно. Утро вторника и  часть  дня
отпадают, так как ему, Бурцеву, необходимо посетить пару  объектов,  где
без него встанет работа. Поднимется ненужный шум. Завтра, уже в середине
дня, он вернется, оценит обстановку, а вечером... Нет, вечером  у  Новак
скорее всего будет околачиваться парень с серьгой.  Который  напомнит  о
том, что на ночь следует надежно запирать двери... Тогда, оптимально,  -
утро среды. Как только женщина вернется  с  прогулки  с  собакой.  Около
восьми тридцати. . Важно и другое - за все это время Темный  ни  намеком
не дал знать о себе. Его молчание и  отсутствие  могли  означать  только
одно - полное одобрение.
   Санкцию свыше в своем роде. С самого верха.
   Бурцев выключил воду, погасил свет И  поднялся  в  двадцать  седьмую,
прикрыв за собой балконную дверь и крышку люка.  В  квартире  он  стащил
испачканные ржавчиной перчатки, переоделся и  покинул  дом.  Около  часу
ночи он уже был на стоянке за "Националом", где ждал  "пежо",  -  потому
что относился к тем людям, чьи привычки  уже  сложились,  и  предпочитал
спать в собственной постели...
   Вернулся он только на следующий день, около двух. На  вахте  был  все
тот же дежурный - самодовольный усатый старик, который несколькими днями
раньше впустил его взглянуть на список жильцов. В подъезде стоял тяжелый
дух перегоревшего алкоголя, старик  мутно  уставился  на  него,  как  бы
пытаясь узнать, но пропустил беспрепятственно.
   "Служба безопасности!" - ухмыльнулся Бурцев, нажимая кнопку  седьмого
этажа.
   Остаток дня он расслаблялся за чашкой травяного чая,  листая  местную
прессу и иногда задремывая. А когда совсем стемнело, снова  спустился  в
двадцать третью.
   Теперь у него не  было  цели  контролировать  обстановку.  Он  принял
окончательное решение, рассудив, что,  даже  если  вечером  представится
шанс, риск все равно слишком велик. Вероятность  постороннего  вторжения
резко возрастает.
   Утро - другое дело. Однако уже сейчас все должно быть готово.
   Проскользнув в темную комнату, Бурцев освободил массивный  письменный
стол в углу от мелких безделушек, книг  и  тяжелой  настольной  лампы  с
бронзовыми завитушками.  Поверхность  должна  быть  гладкой  и  идеально
чистой. На середину стола он  поместил  глубокую  хрустальную  посудину,
замеченную им еще раньше на  полке  серванта.  Затем  прошел  в  ванную,
пустил воду и закрыл отверстие в днище розовой чаши, своими  изгибами  и
закруглениями напоминающей тело очень молодой женщины. По мере того  как
чаша наполнялась, звук падающей струи становился все глуше и басовитее.
   Когда воды стало на треть от края, он решил, что этого достаточно.
   Именно здесь  через  неопределенное  время  обнаружат  обезглавленное
нечто.
   Маленькая прихоть, каприз гурмана. Но главное -  то,  чему  предстоит
послужить украшением хозяйского  письменного  стола...  Их  отношения  с
Темным требуют соблюдения ритуала, и этот  ритуал  по-своему  прекрасен.
"Номер  пять"  -  это  звучало  восхитительно,  как  обещание  любви   и
свободы...
   В среду, незадолго до восьми, он снова занял позицию на балконе. Было
по-прежнему сыро, но немного теплее, чем накануне. Ветер приносил  запах
тополиных почек и гниющего мусора. Весна... Ноздри Бурцева  раздувались,
втягивая всю эту не слишком благовонную смесь, а пальцы до боли  сжимали
закраину балкона.
   И  когда  внизу  замаячила  фигура  пожилой  женщины,   прогуливающей
скотч-терьера, он почувствовал невероятный,  почти  запредельный  прилив
энергии.
   Он полностью владел ситуацией.
   Оставалось  дождаться,  когда   свидетельница,   закончив   прогулку,
повернет к дому и  скроется  под  козырьком  подъезда.  Затем  перчатки.
Обувь. Инструменты.
   Крышка люка.
   И еще один взгляд через ограждение - опять вниз, вниз,  где  напротив
желтеют стены убогих пятиэтажек.

Глава 5

   Под утро я задремал, и мне приснилась бурая крыса. Здоровенная,  сыто
лоснящаяся тварь неторопливо лакала из лужицы, усы у нее  шевелились,  а
голый ослизлый хвост подрагивал от возбуждения. Приглядевшись, я  понял,
что в лужице не вода, а буквально на глазах густеющая  и  меняющая  цвет
кровь.
   Я заорал на крысу - и проснулся.
   Было половина шестого, едва светало, и  спал  я  не  больше  двадцати
минут.
   Руки противно дрожали, а во  рту  стоял  первозданный  вкус  птичьего
дерьма. Из какой сточной канавы мое подсознание извлекло эту погань?
   Я  поднялся,  помассировал   шею   и   вышел   из   подъезда,   чтобы
удостовериться, что на стоянке все в порядке. Но  вместо  этого  пересек
двор по направлению к крайней пятиэтажке, на углу которой торчала  будка
таксофона.
   В будке под  ногами  хрустело  бутылочное  стекло,  а  диск  аппарата
вращался  с  натужным  скрипом.  Заранее  злорадствуя,  я  набрал  номер
Домушника и  представил,  с  какой  физиономией  он  сейчас  потопает  к
телефону, кляня все на свете. До полуночи я звонил ему  дважды,  но  оба
раза безрезультатно.
   Однако и сейчас абонент отсутствовал.
   Наслушавшись длинных гудков, я шваркнул  трубку  на  рычаг  и  побрел
обратно на пост. Похоже, ночевать вне дома входит у старшего  лейтенанта
в привычку.
   С минуту я размышлял о границах личной жизни и служебных обязанностей
у участковых инспекторов. Между тем крыса не шла у меня из головы...
   Ночь прошла на редкость спокойно. До закрытия "Вероники"  в  половине
третьего во дворе еще тусовался кое-какой народ,  а  потом  все  стихло.
Ближе к четырем какой-то бедолага, едва держась на ногах, проследовал за
угол и стал колотиться в запертый киоск, требуя пива. Ночевавший  в  нем
киоскер кудряво послал позднего клиента, после чего тот сгинул где-то  в
стороне проспекта.
   В четыре спустился Дима, владелец маленького  "шевроле",  забывший  в
машине какие-то дискеты, и на обратном пути стал, по обыкновению,  ныть,
что ему опять загородили выезд.
   Все. В мертвой  предрассветной  паузе  я  еще  раз  разложил  Сабинин
пасьянс.
   Начинать все-таки следовало не с паспорта, а с признания факта смерти
на  официальном  уровне  недействительным.  Тут   я   порадовался,   что
своевременно  посвятил  Домушника  в  наши  с  Сабиной  дела.  Как-никак
свидетель. Далее - квартира. Тут уже в судебном  порядке.  "О  признании
незаконной сделки купли-продажи,  заключенной  между  гражданами..."  На
основании  экспертного  заключения  о   подлоге,   имевшем   место   при
составлении доверенности, выданной на имя  Романова  Павла  Николаевича.
Означенная  доверенность   должна   находиться   в   архиве   нотариуса,
оформившего сделку, о котором нам  пока  ничего  не  известно,  так  как
договор находится у господина в зеленом пальто.  Второй  экземпляр  -  у
Павлуши.
   С минуту я обкатывал идею отправить  факсом  родственникам  Сабины  в
Нью-Джерси запрос  о  местонахождении  Павла  Николаевича,  скрепив  его
собственноручной подписью покойной, но вынужден был отказаться  от  этой
мысли.
   Еще не время. Да и захочет ли сама Сабина сдать Павлушу - это вопрос.
В конце концов, он муж ее единственной дочери.
   Таким образом, избежать контактов  с  новым  владельцем  квартиры  на
первых порах не удастся. Между  прочим,  а  где  прикажете  его  искать?
Только Домушник может сказать, кто он, собственно, такой, и то не сразу.
   На этом вполне риторическом вопросе меня сморило, а  проснулся  я  от
собственного хриплого вопля.
   Не считая звонка Домушнику, остальное время  я  провел  в  общении  с
природой, потому что кофе у меня закончился еще вчера  перед  полуночью.
Общение заключалось в четырех сигаретах, выкуренных подряд  на  ступенях
подъезда под аккомпанемент воробьиного гама, в присутствии двух облезлых
кошек,   предположительно   принадлежащих   соседке   Поля   Тамаре,   и
здоровенного мусоровоза, с ревом ползавшего между домами.
   Без  четверти  восемь  спустилась  моя  сменщица  Анна   Петровна   с
неизменным термосом и озабоченно поинтересовалась, почему я так  скверно
выгляжу. Уж не подхватил ли я простуду или, чего доброго, грипп?
   На этот счет я ее успокоил, и она прямиком перешла к описанию недугов
БГ, что, в принципе, могло длиться часами. Некоторое время  я  рассеянно
кивал, а затем, сославшись на  недосып,  по-быстрому  сдал  ей  стоянку,
ключи от подвала и журнал и подался к лифту. Все, что мне было нужно,  -
лечь, вытянуться и пару  часов  перекемарить.  Но  об  этом  приходилось
только мечтать.
   Не успел я свернуть за угол коридора и протянуть руку к  кнопке,  как
двери грузового распахнулись и передо мной предстали Сабина со Степаном,
свеженькие, как огурчики с одной грядки, и полные деловитой энергии.
   - Вы куда это. Ежи? - едва поздоровавшись, подозрительно осведомилась
пожилая дама.
   Я доложил о намерениях, вызвав с ее стороны бурный протест.
   - Позвольте, Егор! Это невозможно.  Во-первых,  вчера  мы  так  и  не
закончили обсуждать  одну  весьма  важную  тему.  А  во-вторых,  я  хочу
пригласить вас к  завтраку.  Уже  в  половине  шестого  я  вдруг  решила
тряхнуть стариной и испечь одну  штуковину...  -  Тут  она  замялась.  -
Правда, должна признать, результат получился мизерный. Эти наши  газовые
плиты - гадость,  каких  поискать.  К  тому  же  я  уже  лет  десять  не
практиковалась.
   Тут Степан поднял морду, и, могу поклясться, во взгляде его светилась
самая натуральная ирония.
   - Вот что, - заторопилась Сабина. - Нате-ка вам ключи и  поднимайтесь
прямо ко мне. Через двадцать минут мы вернемся. И не вздумайте сбежать -
кто мне тогда откроет дверь?
   Я проглотил вертевшиеся на языке возражения вместе с вопросом о  том,
как она провела ночь. Засим  пожилая  дама,  лихо  сбив  берет  на  ухо,
двинулась к выходу, а я поехал на шестой, проклиная по пути  собственную
бесхарактерность.
   Между четвертым и пятым до меня дошло, что именно в эту минуту Сабина
дает интервью Анне Петровне по поводу своей безвременной кончины, и  это
меня немного утешило.
   На шестом я открыл новеньким плоским ключом дверь тамбура, а за ней и
саму двадцать четвертую. Прихожая была полна чада. Его было столько, что
глаза сразу заслезились,  а  в  горле  пересохло.  Результат  кулинарных
упражнений Сабины.
   На кухне имелась форточка, но толку от нее не было никакого.
   Я прямиком прошел в  гостиную  и  открыл  балкон,  затем  вернулся  в
прихожую и распахнул настежь обе двери, ведущие на лестничную  площадку,
устроив сквозняк. Сизые слои пришли в движение и потянулись к выходу.
   Пока чад выветривался, я  вышел  на  балкон  и  покурил  на  воздухе,
наблюдая, как  внизу  Степан  таскает  за  собой  Сабину.  Картина  была
знакомая.
   Любопытно, вдруг подумал я  ни  с  того  ни  с  сего,  а  сейчас  она
чувствует, что за  ней  наблюдают?  И  в  ту  же  секунду  пожилая  дама
обернулась, подняла голову и, заметив меня на балконе, коротко взмахнула
рукой.
   Когда они направились к подъезду, я  вернулся  в  комнату,  но  дверь
запирать не стал, поленившись еще раз открывать,  когда  Сабина  с  псом
поднимутся. Воздух в двадцать четвертой ощутимо посвежел.
   Услышав, как рявкнули двери лифта, я двинулся навстречу, чтобы с ходу
перехватить Степана, по обыкновению перемазавшегося по самую морду. Неся
его перед собой, как священный сосуд, я направился в  ванную,  а  Сабина
вернулась, чтобы запереть дверь.
   Пес вел себя смирно, довольный прогулкой, и безропотно позволил смыть
с себя струей из душа глину и прошлогоднюю траву, набившуюся в длинную и
густую шерсть, а затем встал на задние лапы и стоял, похрюкивая, пока  я
растирал старым махровым полотенцем его лапы и бороду.
   После этого я подхватил его на руки и вышел из ванной, толкнув  дверь
ногой.
   Первое, что я увидел, была Сабина. Она успела снять куртку  и  теперь
была в спортивном костюме и кроссовках.  Женщина  совершенно  неподвижно
застыла в дальнем углу прихожей, глядя  на  входную  дверь,  и  лицо  ее
казалось припудренным пеплом.
   Степан забился у меня в руках и зарычал, я перехватил его покрепче  и
шагнул вперед, потому что открытая дверь ванной  загораживала  мне  поле
зрения.
   На  пороге  прихожей   стоял   плотный   господин   средних   лет   в
темно-коричневых брюках и камуфляжной безрука