ь и решили, что  надо  ехать.  Нельзя  упускать  уникальный
шанс...
   - Уникальный  шанс!  -  Теща  презрительно  прищурилась,  не  отрывая
взгляда от расплывающейся на отвороте домашней  бархатной  куртки  Павла
Николаевича капли  борща.  -  И  на  что,  скажите  мне  ради  Бога,  вы
собираетесь там жить? В ООН вас не возьмут, ваш английский  нуждается  в
дополнительном переводе, а подавать молочные коктейли в "Макдоналдсе" вы
и сами не пойдете с вашими амбициями.
   Итак?
   - Ну... - Павлуша отложил ложку в  сторону  и  судорожно  потер  свои
пухлые маленькие руки где-то под подбородком, сразу  сделавшись  похожим
на мелкого.  плотоядного  динозавра.  -  Первое  время  можно,  конечно,
перебиться тем, что удастся выручить за квартиру. В конце концов, это не
меньше двадцати пяти тысяч. С расходами на переезд можно протянуть  год.
Моим трудоустройством обещает заняться агентство...
   Сабина Георгиевна изобразила на лице глубокое восхищение.
   - Блестяще! - воскликнула она.  -  Ну  а  со  мной  как  вы  намерены
поступить?
   Чужой собственностью вы уже распорядились. Каковы же дальнейшие  ваши
планы? Что ты молчишь, Евгения?
   Младший Романов,  до  которого  только  сейчас  дошло,  что  разговор
нешуточный, толкнул мать в бок и громко спросил:
   - Слышь, ма, это они всерьез?
   - Отстань!  -  раздраженно  бросила  мать.  -  Да.  И  помолчи  пока,
пожалуйста.
   - Ура, мы едем в Америку! - завопил младший, брыкаясь под  столом.  -
Ну, класс! Ни фига себе!
   - Николай! - фальцетом выкрикнул  Павел  Николаевич.  -  Выйди  из-за
стола!
   И дай нам поговорить наконец.
   - О чем же тут говорить? - удивилась теша, выпрямляя спину и  делаясь
окончательно похожей на машину правосудия. На щеках ее  вспыхнул  бодрый
румянец.
   - Какое я имею ко всему этому отношение?
   - Сабина Георгиевна! - простонал Павлуша. - Выслушайте же меня!
   - Не стану! - отрезала теща. - Ни сейчас, ни потом никуда я отсюда не
поеду.  К  тому  же  я  терпеть  не  могу  Америку.   Двести   миллионов
провинциалов, занятых только  собой!  Нечего  нормальному  человеку  там
делать. А телевидение...
   От одного их телевидения с ума можно сойти... Я не  знаю,  о  чем  вы
думаете, если решились на такое. У вас ни гроша за душой, вы, Павлуша за
всю сознательную жизнь ни дня не занимались делом, у тебя  Евгения,  нет
профессии, а теперь вы собираетесь куда-то ехать? Смешно слушать!
   Павел Николаевич молчал, лицо его отражало мучительную работу мысли.
   Младший Романов полез из-за  стола,  стуча  пудовыми  кроссовками,  и
потревожил Степана, до этой минуты не подававшего признаков  жизни.  Пес
завозился  и  глухо  рыкнул,  предупреждая,  что  находится   в   боевой
готовности.
   - Хорошо, - проговорил наконец Павлуша. - Я Вижу, что  вы  не  хотите
нас поддержать...
   - Я еще в своем уме, - заверила теща. - Все ваши аргументы  -  полная
чушь. Вы оба - вы, Павлуша, и моя слабоумная дочь -  жертвы  системы.  И
никакая Америка вам не поможет. - Она тряхнула головой и засмеялась.
   - Извини, мама, но если говорить о жертвах... -  вдруг  подала  голос
Евгения, но Сабина Георгиевна смерила ее коротким взглядом, от  которого
та сейчас же увяла, и повторила:
   - Жертвы системы. Разве нет?
   -  Оставьте  в  покое  систему,  Сабина  Георгиевна,  -  ожесточаясь,
потребовал Павел Николаевич. - Допустим, вы не согласны на переезд к нам
через несколько месяцев. Тогда я  предлагаю  реальный  вариант,  который
наверняка всех устроит. Мы продаем эту квартиру и приобретаем для вас со
Степаном скромную, но приличную однокомнатную. С телефоном и удобствами.
Остаток денег позволит нам спокойно уехать. Вы ведь не  хотите  сказать,
что не в состоянии обходиться без нас?
   - Не хочу, -  легко  согласилась  теща.  -  Но  с  какой  это  стати,
Павлуша?
   Ради чего я должна отдавать эту квартиру? Чтобы вы  осуществили  свою
безумную идею?
   -   Сабина   Георгиевна.   -   Голос   Павла    Николаевича    принял
торжественно-мрачный оттенок. - Вы  должны  подумать  о  будущем  своего
внука!
   Теща ехидно усмехнулась.
   - Я и так каждый день о нем думаю. С ужасом. И тем не менее  съезжать
из этого дома никуда не собираюсь. К тому же и Степан здесь прижился - а
ему угодить не так-то просто.
   - При чем здесь Степан!.. - взревел Павел Николаевич.  -  Тут  вопрос
жизни и смерти, а вы с вашим псом!..
   Теща невозмутимо  созерцала  его  корчи.  Дождавшись,  когда  Павлуша
умолкнет, она сухо заметила:
   - Вы скверно информированы, мой дорогой. Да будет вам, известно,  что
в вашей Америке ради бытовых удобств собак поголовно стерилизуют.  Кроме
тех, что живут в питомниках. И вы посмели вообразить, что я соглашусь на
такое чудовищное насилие над живым существом?
   Павел Николаевич с шумом выдохнул воздух и слепо зашарил по  столу  в
поисках ложки.
   - Это какой-то театр абсурда... - вдруг с ненавистью проговорила дочь
и заплакала, не закрывая враз покрасневшего и распухшего лица...
   Теперь, когда  документы  были  у  них  на  руках,  проблема  продажи
квартиры действительно стала  для  Павла  Николаевич  вопросом  жизни  и
смерти. Реализация всего их имущества  не  позволила  бы  оплатить  даже
стоимость одного-единственного авиабилета. В долг такую сумму  никто  не
даст, в особенности зная о предполагаемом  отъезде.  Да  и  без  всякого
отъезда Павлуша в разных местах по мелочи задолжал долларов семьсот,  их
еще предстояло каким-то образом возвращать.
   Мысли об этом терзали его беспрерывно,  он  исхудал,  пухлые  щеки  в
обрамлении как бы позеленевшей бородки болтались, как пустые мешочки,  а
воспаленные глаза сухо горели. Вдобавок  Павла  Николаевича  на  нервной
почве достал какой-то аллергический насморк,  который  продолжался  весь
февраль  и   первую   декаду   марта,   окончательно   доведя   его   до
умоисступления.
   Отсчет времени, однако,  неумолимо  продолжался.  Еще  несколько  раз
Романов пытался подступиться к теще, но та была  несокрушима,  как  утес
над волжской кручей. Оставалось надеяться на провидение.
   Как и все люди, склонные принимать желаемое за действительное,  Павел
Николаевич стал убеждать себя,  что  здоровье  матери  его  жены  сильно
пошатнулось и этой зимы ей не пережить. С  надеждой  он  ловил  малейшие
знаки ее недомоганий, закрывая глаза на то, что Сабина Георгиевна  с  ее
румянцем на суховатой коже, блеском в глазах  и  энергичным  жизнелюбием
выглядела гораздо свежее, чем он сам.
   Идиотская  слепая  надежда  вела  его,  и  недели  через  две   после
знаменательного разговора за борщом  он  стал  предпринимать  осторожные
шаги - так, будто теща уже покоилась на смертном одре. Шаги эти состояли
в поисках серьезного покупателя на  квартиру,  и  хотя  он  не  имел  ни
малейшего права распоряжаться тещиной  собственностью,  в  уме  его  уже
брезжил  некий  новый  план,  суть  которого  сводилась  к  тому,  чтобы
поставить Сабину Георгиевну перед фактом, а уж потом  упасть  в  ноги  и
уговорить, уломать, убедить. Выклянчить именем жены и внука.
   К концу марта возник и покупатель. Жесткий  господин  с  прозрачными,
как оливковое масло, глазами, кварцевым загаром и манерой,  присаживаясь
в гостиной,  не  снимать  пушистого  пальто  темно-зеленой  шерсти,  под
которым неплохо просматривался сшитый у сингапурского портного  скромный
деловой костюм долларов за восемьсот. В дом его пришлось привести дважды
- и оба раза так, чтобы теща в этот  момент  выгуливала  свое  бесценное
чудовище. Павел Николаевич молился, чтобы они не столкнулись, потому что
старуха мгновенно обо всем бы догадалась, просчитав ситуацию.
   Однако сошло благополучно,  покупатель  кивнул,  осмотрев  балконы  и
службы, поскреб ногтем обои в прихожей и  удалился  -  на  сей  раз  без
разговора о деньгах, назначив встречу через день в своем офисе  в  одном
из переулков старого центра.
   Надо было решаться.
   В ночь накануне похода  Павлуши  к  покупателю  у  Сабины  Георгиевны
внезапно разыгрался сердечный приступ.  Пришлось  вызывать  "скорую",  и
Павел Николаевич  усмотрел  в  этом  перст  судьбы.  Состояние  тещи  не
улучшилось и когда он покидал квартиру,  отправляясь  на  встречу.  Жена
снова накручивала диск старого телефонного аппарата в прихожей,  вызывая
подстанцию "скорой". В доме пахло подгоревшей на плите овсянкой,  а  чай
отдавал валокордином.
   В полдень, изумляясь собственному нахальству, он закончил переговоры,
заверив противоположную  сторону,  что  на  днях  оформит  на  свое  имя
генеральную доверенность на ведение дел  с  квартирой,  ибо  престарелая
теща уже не  вполне  дееспособна,  и  они  ударят  по  рукам.  При  этом
покупатель торопил и настаивал,  чтобы  через  неделю  после  оформления
сделки квартира была свободна,  на  что  Павел  Николаевич  с  легкостью
согласился.
   За вычетом мелких трат сумма выходила неожиданно внушительная.
   Настолько внушительная,  что,  довольный  собой,  он  сразу  же,  как
оказался на улице, позвонил  из  автомата  домой  и  выслушал  доклад  о
состоянии здоровья Сабины Георгиевны. Известия были  утешительные  -  не
так давно у постели больной побывала бригада реаниматоров.
   - А теперь как она? - спросил Павел Николаевич.
   - Плохо, - отвечала жена. - Очень тяжело.
   - Кому? - уточнил он. - Тебе или ей?
   - Ты когда будешь? - как бы не заметила вопроса жена.
   - К девяти. У меня здесь еще кое-какие дела,  -  произнес  Павлуша  и
отключился, не дожидаясь, пока ему навешают поручений.  После  этого  он
отправился в кофейню, где собиралась мелкая журналистская братия,  и  не
без  приятности  провел  время  до  сумерек,  обмениваясь  новостями  со
знакомыми и прихлебывая тошнотворную  бурду,  которую  тут  выдавали  за
кофе. Впервые за последние несколько недель ему удалось  расслабиться  и
ни о чем не думать.
   По дороге домой воображение подбрасывало ему одну за другой  радужные
картинки.  Вот  он  поднимается  к  себе  на  шестой,  дверь   открывает
зареванная Евгения, к которой жмется перепуганный  младший  Романов.  На
столе в гостиной остывает тело Сабины Георгиевны...
   Или иначе: в доме разгром, жены  нет,  сын  сообщает,  что  еще  днем
бабушку в тяжелом состоянии пришлось госпитализировать. Никакой  надежды
нет...
   Лицо Павла  Николаевича  даже  приняло  соответствующее  выражение  -
скорбное, с угрюмой  складкой  между  бровей,  однако,  выйдя  на  своей
остановке, он вспомнил, что ничего не ел с утра, и ощутил сосущий  спазм
под ложечкой. Купив сдобную булку, он, не меняя мимики, направился через
микрорайон к дому и, пока шел, сжевал ее почти целиком.
   Дома его  ждал  удар.  Дверь  открыла  теща  собственной  персоной  с
кофейной чашкой в руке и двусмысленной улыбкой  на  подкрашенных  губах.
Жена  лежала  с  мигренью  в  своей  комнате,  а   Романов-младший,   по
обыкновению, где-то шлялся.
   Оказавшись в прихожей и дождавшись, когда Сабина Георгиевна  скроется
из виду, отпустив одно из своих обычных замечаний,  Павлуша  наклонился,
чтобы снять ботинок, но вместо этого ткнулся лбом  в  холодную  боковину
вешалки и глухо замычал.
   Но только сутки спустя, когда их с женой подняли среди ночи с постели
голоса в комнате тещи и оба они - Евгения в теплой ночной рубашке и он в
пижаме и носках - топтались  в  темной  прихожей,  пытаясь  понять,  что
происходит, Павел Николаевич дозрел.
   Крепко  зажмурившись  от  ненависти  и  унижения,  он  на   мгновение
представил,  как  по  другую  сторону  запертой  двери,  из-под  которой
выбивался слабый свет настольной лампы, эта ополоумевшая старуха смеется
над ними. Вместе со своим проклятым  псом.  Кажется,  именно  тогда  его
осенило.
   Возвращаясь в постель и успокаивая жену ничего не значащими  словами,
он уже знал, как поступит, чтобы развязать невыносимую ситуацию.

Глава 2

   Все, что для этого требовалось, - доверенность  на  гербовом  бланке,
подписанная  Сабиной  Георгиевной   Новак   и   заверенная   нотариусом.
Безразлично, государственным или частным.
   С таким же  успехом  Павел  Николаевич  мог  претендовать  на  корону
Нидерландов  или  Центральноафри-канской  империи.  Здесь   была   нужна
консультация человека ушлого, с опытом и знанием всяческих ходов.
   Встав в половине девятого, Павел Николаевич послонялся  по  квартире,
задумчиво съел завтрак, оставленный женой  на  кухонном  столе,  и  стал
собираться.
   Столкнувшись в  коридоре  с  Сабиной  Георгиевной,  он  преувеличенно
вежливо уступил ей дорогу и пожелал доброго утра, на  что  та  рассеянно
кивнула, как бы и не  заметив  любезности  зятя.  Теща  казалась  чем-то
озабоченной и расстроенной, что не мешало  выглядеть  ей  вполне  бодро,
будто и не было позавчера свистопляски со "скорыми".
   В лифте он напевал под нос нечто из якобы классического репертуара, а
внизу с достоинством раскланялся с пожилым мрачным  дежурным.  На  улице
висел гнилой бурый туман, перемешанный с автомобильными  выхлопами,  под
ногами хлюпало, а на проспекте даже днем оставались  включенными  желтые
натриевые фонари.
   Ехать было всего две остановки,  но  Романов  вышел  на  следующей  и
двинулся пешком, чтобы упорядочить мысли. Совет  был  ему  необходим;  с
другой стороны, получить его надо было так,  чтобы  не  раскручивать  до
конца ситуацию, в которой он находился в данную минуту. Почему  -  он  и
сам не знал, но инстинкт подсказывал ему, что  в  этом  деле  необходима
осторожность.
   Миновав проходной двор дома, где в начале века  помещалось  страховое
общество  "Факел",  ныне  известного   преимущественно   своими   дикими
коммуналками на десять-пятнадцать семей, не  поддававшимися  расселению,
Павлуша  оказался  в  переулке,  где  располагались   несколько   уютных
купеческих  особнячков,  выкупленных  и  отреставрированных   небольшими
фирмами. Это тоже были в своем  роде  коммуналки:  войдя  в  здание  под
вывеской "Юридическая помощь предпринимателям", можно было обнаружить  в
нем все что угодно - от адвокатской конторы  до  массажного  кабинета  и
скупки изделий из белого и желтого  металла.  Во  всех  помещениях  было
полным-полно длинноногих смазливых девиц, которые с утра до вечера  пили
кофе, болтали и курили, изредка неохотно приподнимаясь,  чтобы  ответить
на телефонный звонок. Чем занимались их наниматели  и  где,  собственно,
они постоянно находились, оставалось загадкой. Тем не менее  присутствие
денег здесь ощущалось физически - в основном  обонянием.  Фирмы-сожители
на паритетных началах держали превосходную кухарку, которая готовила  на
весь персонал домашние обеды, и в особнячках  стойко  держались  ароматы
киевских котлеток или, допустим, судачка, запеченного в сухарях.
   Входя, Павел Николаевич потянул носом, и ноздри его  хищно  дрогнули.
Он был здесь не впервые, но всякий раз с некоторой завистью отмечал, как
неплохо  устроен  его  институтский  приятель  по  кличке   Мамонт,   не
подававший в прошлом никаких надежд, а если  быть  точным,  отличавшийся
поразительным нежеланием иметь что-либо общее с библиотечным делом.  Тут
он как в воду глядел.
   Теперь Мамонт был вторым лицом  в  консультативной  фирме  "Святыня",
промышлявшей  также  ссудами  под  залог  недвижимости  и   автомобилей.
Проценты здесь драли зверские, и тем не менее клиентура не  переводилась
- в основном из числа незадачливых частных предпринимателей,  влезших  в
долги или обложенных рэкетом.
   Поднявшись  на  второй  этаж,  Павел  Николаевич   нажал   сверкающую
бронзовую ручку и толкнул  тяжелую  дубовую  дверь  от  себя.  При  этом
какое-то электронное устройство  противно  запищало,  информируя  о  его
приходе.
   Охранник, развалившийся за столом в коридоре, поднял оловянные глазки
и спросил:
   - К кому?
   - К Сергею Витальевичу.  Назначено,  -  доложил  Павлуша  и  прямиком
проследовал к кабинету начальства.
   Мамонт, он же Сергей Витальевич, нисколько не походил на свою кличку.
   Мелкий, поджарый, со свисающей  на  лоб  смоляной  челкой  и  желтыми
белками,  сигнализировавшими  о  регулярных  перегрузках   печени,   он,
казалось, вот-вот выпрыгнет  из  своего  тяжелого  двубортного  делового
костюма,  сидевшего  на  нем  как  доспехи.  Вдобавок  шею  его  украшал
коричневый галстук-бабочка в  горошек,  а  когда  он  произнес:  "Фивет,
Павуфа! Не падай", - выяснилось, что передние  зубы  у  Мамонта  начисто
отсутствуют.
   Это было что-то новенькое.
   - Не обращай внимания, - прошепелявил Мамонт. - Временные трудности.
   Как раз завязался с дантистом. Коньяку примешь?
   Павел Николаевич мотнул головой, как бы отгоняя муху, и сел в кресло,
не снимая пальто. Сегодняшний день обещал быть не из самых легких, какой
там коньяк в половине десятого.
   - А я приму. - Мамонт поднял могучие пиджачные плечи и  крутанулся  в
кресле к бару-холодильнику. Пока  он  наливал  свои  пятьдесят,  Павлуша
сосредотачивался, рассматривая спину приятеля. Повернувшись, Мамонт,  не
глядя, бросил через стол крохотную бутылочку с  грейп-фрутовым  соком  и
спросил:
   - Проблемы?  Ты  же  просто  так  не  ходишь...  Павлуша  поймал,  но
откупоривать не стал, про себя  решив,  что,  уходя,  сунет  посудину  в
портфель, и как можно развязнее начал:
   - Я догадываюсь, что денег у тебя просить бесполезно...
   Мамонт опорожнил стакан, выдохнул и взялся распечатывать  блок  "Силк
Кат".  Закурив,  он  осмотрел  Павла  Николаевича  с  ног  до  головы  и
ухмыльнулся.
   - Этот стон у нас песней зовется, - сообщил  он.  -  Ты  мои  правила
знаешь. Никаких долгов между друзьями. Между прочим, до меня  тут  дошел
слушок...
   - Вранье, - быстро возразил Павел Николаевич, про себя поразившись, с
какой скоростью распространяется в городе информация.  Источником  могла
быть только знакомая сотрудница ОВИРа, с  которой  велись  переговоры  о
паспортах на ПМЖ. - Не верь ни единому слову. И деньги тут ни  при  чем.
Все, что мне нужно, ма-аленькая консультация.
   Мамонт хмыкнул и выложил руки на стол. Ногти у  него  были  черные  и
обкусанные, зато на среднем пальце болталось кольцо с камушком карата на
два, явно чужое.
   "Кровопийца", - подумал Павлуша и добавил:
   - Дело довольно деликатное.
   - Давай-давай, выкладывай.
   - Щекотливое, я бы сказал. - Павлуша оглянулся на дверь и поежился. -
Сквозит что-то у тебя...
   - Что ты мочало  жуешь?  -  поморщился  Мамонт.  -  Ты  что,  зарезал
кого-то?
   Павел Николаевич  надул  щеки,  захватил  двумя  пальцами  бородку  и
дернул.
   - Я не шучу. Мне, видишь ли, срочно нужна  доверенность,  подписанная
тещей.
   - Какой еще тещей? - Мамонт искренне удивился. - Что ты несешь?
   - Моей собственной. Новак Сабиной Георгиевной.
   - А я тут при чем? Я же тебе не теща.
   -  Объясняю.  -  Павел  Николаевич  тяжело  вздохнул.  -  Мне   нужна
доверенность на право распоряжения принадлежащим ей имуществом.
   - Это генеральная, что ли?
   - Да. Но она ее не подпишет, даже если я вывернусь наизнанку.  А  без
доверенности мне конец.
   Мамонт оттянул бабочку, со щелчком вернул ее на место и спросил:
   - Ты что, опять в бизнес вляпался?
   - Нет, - выдавил из себя Павел Николаевич. - Хочу продать квартиру.
   - На кой? Ты же только что переехал. И что такое  -  конец?  Бандиты,
что ли, прижали?
   - Да никто меня не прижал. Деньги нужны - вот и все.
   - Ага. - Мамонт поднял брови и косо поглядел  на  Павла  Николаевича,
съежившегося  в  кресле.  -   Деньги,   значит,   все-таки...   Выходит,
разговорчики имеют почву... Ты куда собрался - в Израиль?
   Павлуша оскорбленно  фыркнул,  торопливо  сообразив,  что  все  равно
придется колоться.
   - С какой это стати? Что я там забыл?
   - Значит, в Штаты, - кивнул Мамонт. - И теща согласна?
   - В том-то и дело. Ни черта она не хочет. А без нее...
   - И квартира оформлена на ее имя - так, что ли?
   - Послушай! - простонал Павел Николаевич. - У меня уже  документы  на
руках, десятого апреля истекает срок въез