то
пробормотал я. - У меня соседка в больнице,  мне  обязательно  нужно  ее
проведать, и протоколов опять же гора.
   - Егор! - Ее зеленоватые, с огромными зрачками глаза остановились  на
моей  переносице,  так  что  я  невольно  задумался,  что  это  она  там
обнаружила. - Давай я все  за  тебя  здесь  сделаю,  а  ты  позволь  мне
переночевать у тебя. А?
   - Люська, - воскликнул я, - какие тут могут быть  вопросы?  Ночуй!  И
без всякой отработки. - Я кивнул на тупо мерцающий монитор.
   - Нет, - сказала она. - Уж лучше я поработаю. До вечера.
   - Ты можешь с этими бумажками застрять надолго.
   - Ну и что? - проговорила моя однокурсница. - Это же город!
   Я фыркнул. Люся подняла на меня потемневшие глаза.
   - Тебе разве не кажется, что следующую  жертву  он  будет  искать  за
городом?
   Я подивился ее логике, но быстро вычислил, что все  складывается  мне
на руку - я смогу, не отпрашиваясь, прямо сейчас сбегать к Сабине.
   - Так, - деловито произнес я вставая, - вот тебе ключи от квартиры, у
меня есть запасные. Вот адрес. - Я черкнул на листке все что полагалось,
плюс этаж, каким  троллейбусом  добираться  до  проспекта,  остановку  и
добавил:
   - Приходи когда захочешь, там на вахте будет Анна Петровна,  скажешь,
что ко мне.
   Прикупи чего-нибудь поесть, в доме пусто.
   - Спасибо, - с чувством сказала Люська. - Я еще выпить куплю, ладно?
   Спасибо тебе, Егор.
   Я удивленно взглянул на нее, но промолчал. Любой женщине станет жутко
от известия, что в городе орудует маньяк, но Люська Цимбалюк была  такая
крепкая и надежная и никак не походила на слабонервную барышню.
   Я усадил ее за компьютер, показал, где остановился, и добавил:
   -  Здесь  еще  "Постановление  о  создании  специальной  следственной
группы", "Отдельное  поручение",  "Протокол  выемки",  "Постановление  о
назначении судебно-медицинской экспертизы", парочка "Направлений" и  еще
какая-то муть.
   Остальное возьмешь в десятой комнате. Спросят меня - скажешь:  забрал
следователь Трикоз. Встретимся вечером.
   Девушка кивнула и благодарно на меня посмотрела. Я схватил  куртку  и
сумку и помчался по коридору к выходу, стараясь ни с кем не  столкнуться
и как можно незаметнее выбраться наружу.
   Однако на первом этаже  меня  перехватил  легкий  на  помине  Трикоз.
Пожевав синими губами,  он  сообщил  мне,  что  ему  поручено  доставить
родителей девушки для опознания тела.
   - Им, конечно, ничего не сказали в подробностях. Она и в  самом  деле
возвращалась с тренировки - мы допросили ее  тренера.  Знаешь,  все  эти
платные секции... Девочка училась на первом курсе, в этом году закончила
школу. Звали Аня... - Сергей Романович явно нервничал.  -  Родители,  не
дождавшись, позвонили в милицию...  Между  прочим,  шеф  решил  пока  не
сообщать детали, а тело предъявить вместе с головой,  как  если  бы  она
была убита бритвой...
   - Вы думаете, им от этого легче? - пробормотал я.
   - Как это? -  удивился  Трикоз.  -  А  ты,  кстати,  куда  намылился,
Башкирцев? - подозрительно осведомился он.
   - Везу документацию, - ляпнул я первое, что пришло в голову.
   - Куда?
   - В горадминистрацию, - врал я дальше.
   - А-а, - сразу успокоился Трикоз. - Ну, я побег. В контору сегодня не
вернусь. Там придется еще доставить свидетелей...
   Я  посмотрел  ему  вслед.  Он  был  вполне  доволен  собой.   Мертвая
безголовая Анечка была уже только объектом следственных  действий  -  не
более. Жизнь продолжалась, и каждый как мог выполнял свою функцию.
   В больницу я приехал нагруженный провиантом для Сабины  Георгиевны  и
пятью бледно-розовыми гвоздиками. Коридор второго этажа, где  при  входе
было обозначено: "Второе травматологическое отделение", оказался пустым,
так как я прибыл в послеобеденный час. Двери палат  были  закрыты,  и  я
спросил у молоденькой медсестры, восседавшей за дежурным столом и  резво
строчившей что-то в тетрадке,  как  отыскать  больную  Новак.  Сестричка
ответила, но строго велела снять верхнюю одежду и обувь и оставить внизу
в раздевалке.
   Пришлось снова спуститься. В гардеробной дедок на протезе  выдал  мне
куцый белый халат и безразмерные тапочки без  задников.  Я  рассовал  по
карманам халата деньги и документы и прямиком двинулся  в  палату  номер
семь.
   Сабина сидела, подложив пару подушек под спину,  на  крайней  у  окна
кровати и читала. Нога ее, спеленатая в колене тугой повязкой, покоилась
на еще одной подушке, свернутой валиком.  Помимо  Сабины  Георгиевны,  в
палате находилось пятеро больных,  всего  же  я  насчитал  восемь  коек.
Пациентки   возлежали   как   Бог   послал:   полусидя,   с    поднятыми
зафиксированными конечностями, а одна  дама  и  вовсе  на  голой  доске,
безмолвно уставившись в  потолок  восковым  профилем.  По  панели  стены
повыше тумбочки шустро мотался упитанный рыжий прусачок.
   Сабина оторвалась от книги  и  буркнула:  "Наконец-то!"  -  когда  я,
скромно опустив глаза, присел на пустую кровать  рядом.  Отложив  книгу,
она взяла из моих рук цветы и велела добыть банку с водой. Голос с доски
тут же внятно растолковал, как это сделать, и уже через несколько  минут
я вновь опустился на скрипучий матрас.
   Пожилая дама успела привести  себя  в  порядок.  Тумбочка,  куда  был
отправлен роман и водружена банка с цветами,  также  сверкала  чистотой.
Сабина причесалась, накинула на себя легкое покрывало  и  теперь  сидела
прямо, надменно глядя на меня, словно полководец, раненный на  поле  боя
по недосмотру гвардии. В то время как битва продолжается - уже  без  его
участия...
   - Есть хотите? - прямо спросил я.
   - Нет, - отмахнулась она. - Оставьте  это.  Скажите  лучше  -  Степан
возвратился?
   - Да.
   Сабина облегченно вздохнула.
   - Я так и думала! - воскликнула она. - Стив - умный мальчик.  Быстрее
расскажите мне о нем.
   Я отчитался по минутам.
   - Теперь он проспит до вечера, - сказала, выcлушав  меня,  Сабина.  -
Пожалуйста, Егор, побудьте с ним еще чуть-чуть. Я  скоро  выйду  отсюда.
По-моему, он к вам привязан куда больше, чем к  моим  домашним.  Кстати,
как там они?
   Я ответил, что мне ничего не известно, и повторил вопрос о еде.
   Сабина велела мне заткнуться и не истязать ее, потому что  час  назад
ей удалось затолкать в себя полный больничный обед.
   - И как? - поинтересовался я.
   - Жива, - кратко ответила Сабина и добавила:
   - Это только Степка перебирает едой, а я... Что там у вас?
   Я перечислил. Она сказала - это суньте в холодильник, а это поставьте
в тумбочку, но от кофе она бы не отказалась.
   Информированная дама с доски за моей спиной тут  же  порекомендовала,
как вскипятить воду, и поделилась с нами сахаром. Когда все было готово,
я наполнил чашки и придвинулся  поближе  к  Сабине.  "Какой  же  у  вас,
Сабиночка, милый внучек!" - резюмировала доска.
   Сабина неопределенно хмыкнула.
   - Ну и что же у вас случилось, Ежи? - негромко произнесла она. - Я же
вижу по вашим глазам.
   - Сабина Георгиевна, - прошептал я, - опишите мне  еще  раз  приятеля
покойной   Елены    Ивановны.    Он    действительно    показался    вам
привлекательным?
   - Ну, что-то в этом роде в нем было, -  неохотно  произнесла  она.  -
Красивым его не назовешь, однако ни в коем  случае  и  уродом.  Крепкий,
серьезный, внушающий доверие. Хотя могу открыть вам  секрет:  женщины  в
массе своей чрезвычайно глупы. Что у них возникает  в  голове  при  виде
мужчины -  тайна  за  семью  замками.  Почему  эротическое  любопытство,
свойственное особям обоего пола, перерастает в сильнейшее влечение  и  в
каждом отдельном случае подчиняется собственному сюжету,  известно  лишь
наверху.
   - Зачем же он голову-то ей отрезал? - возмутился я.
   - Не хочу я этого знать, - отмахнулась она. - Елена, на  мой  взгляд,
была обычной озлобившейся квочкой,  она  не  сумела  преодолеть  в  себе
комплексы и неудовлетворенные желания...
   - Сабина, - перебил я, - скажите, как звали этого человека?
   Она как бы не услышала.
   - Знаете, Егор, - задумчиво проговорила она, помешивая остывший кофе,
- сегодня ночью мне не спалось и я думала о  таком  коротком  пребывании
человека на земле. Он проживает свою жизнь в слепоте, потому  что  никто
его не учит видеть и понимать. Зрячее понимание - вот основа  настоящего
бесстрашия. Моя дочь вышла замуж  за  ничтожного  человека,  потому  что
приняла желаемое за действительное;  мне  жаль  ее,  но,  видно,  такова
участь Женечки... Где она, грань между любовью и ненавистью?  Ночью  мне
показалось, что мой унизительный страх перед этим  жутким  человеком,  о
.котором вы все время  расспрашиваете,  прошел,  но  почему  бы  ему  не
вернуться снова?
   - Давайте дадим показания, - брякнул я.  -  Ведь  мы  с  вами  вполне
уверены, что это был именно он.
   - И вы, Егор?
   - Да.
   - Почему вы пришли к такому выводу? Я оглянулся.  Палата  наполнилась
негромкими разговорами,  каким-то  движением,  сквозняками  и  хлопаньем
двери - к больным начали стягиваться посетители.
   - Вам ходить можно?
   - Немного. Подите возьмите у сестрички костыль, и мы с вами устроимся
в холле, в креслах, там в это время никого нет и телевизор, слава  Богу,
выключен.
   Я принес Сабине облупленный костыль, употреблявшийся, похоже,  еще  в
первую мировую, и помог подняться. Она с наслаждением повертела головой,
выйдя со мной из палаты, и мы поковыляли по коридору.
   Холл и в самом деле пустовал.
   - Ну, - сказала Сабина усаживаясь, - выкладывайте...
   Я поведал ей все, что знал: о первой, все еще не опознанной голове, о
том, как  нашли  Елену  Ивановну,  о  меценатке  Капитолине,  вздумавшей
прогуляться по родимым полям, о цепной пиле, о нумерации и,  наконец,  о
девочке Ане, обезглавленной сегодня ночью.
   - Ну и дела... - пробормотала она, - поистине срань господня. Это все
так и есть, как вы рассказываете?
   - С чего бы мне врать, Сабина?! - возмущенно воскликнул я. - В городе
бродит сумасшедший, и не известно, за кем он сейчас охотится.
   Даже в сумерках, заполнивших помещение, я увидел, как она побледнела.
   Сабина придвинулась ко мне и положила совершенно  ледяные  пальцы  на
мою руку.
   Пальцы  подрагивали.  Чтобы  вывести  ее  из  шокового  состояния,  я
неуклюже заметил:
   - Сабина Георгиевна, у вас, между прочим, очень красивые сережки.
   - Брат подарил по случаю рождения Жени... Это настоящие бриллианты, -
машинально ответила она. - Егор!
   - Что?
   - Пожалуйста, зайдите к моим сегодня же, отведите  к  ним  Степана  и
велите моей дочери не выходить вечерами на улицу без него.
   - Вы полагаете, Степан в состоянии защитить Евгению Александровну?
   - Конечно, Егор. Он никогда не подпустит к ней чужого. Зайдите к  ним
сразу же и попросите завтра меня навестить. Придумайте что-нибудь о том,
как я сюда угодила...
   - Хорошо. - Я чувствовал, что  Сабина  близка  к  обмороку,  и  решил
временно отложить продолжение беседы о Дровосеке. - Вы сможете позвонить
мне сегодня около девяти? Лично?
   - Попробую. Костыль не отдавайте.
   Совершенно не удовлетворенный собой,  я  проводил  Сабину  Георгиевну
обратно в палату. Там ярко горел свет, пахло разогретым домашним  борщом
и  лекарствами,  больные  устраивались  как  могли  в   своих   железных
колыбелях. Сабина, подпрыгивая, пробралась наконец в свой угол и  тяжело
опустилась на кровать.
   Костыль она засунула между батареей отопления  и  матрасом.  Лицо  ее
слегка порозовело, но глаза блуждали, выражая глубокую задумчивость.
   - Я покормлю вас.
   - А? - сказала она.
   - Вам необходимо поужинать, - громко проговорил я. - Там есть кефир и
творог. Батон. Сыр. Колбаса.
   - Сыр отнесите Стивену, - произнесла она. - Колбаску Павлуше - он это
оценит. А творог съешьте сами, у вас молодой организм, растущий.
   - Нет, - сказал я твердо, - садитесь  поудобнее  и  не  морочьте  мне
голову.
   При слове "голова" Сабина вздрогнула и умоляюще взглянула на меня.  Я
выскочил из палаты, отыскал в столовой, которая была еще открыта, чистую
миску и чашку, накрошил творога, полил его йогуртом и,  добавив  к  этой
трапезе булку и горячий чай, отнес все в палату.
   - На ужин была пшенная каша, - сообщили мне. - Но мы не хотели вас  с
Сабиной Георгиевной беспокоить.
   - Спасибо! - воскликнул я без воодушевления.  Сабина  спала,  укрытая
одеялом  чьей-то  сердобольной  рукой.  В  ушах   у   нее   поблескивали
зеленоватым золотом сережки, а руки  сжимали  свежую  городскую  газету,
помеченную сегодняшним числом. Она, видимо,  взяла  номер  у  кого-то  в
палате, чтобы просмотреть информацию о вчерашнем преступлении.  Но  я-то
знал, что там об этом ничего нет.
   Ни слова.
   Я поставил миску и чай на тумбочку, накрыл их  салфеткой  и,  пожелав
спокойной  ночи  соседям  Сабины,  вышел  в  коридор,  спустился   вниз,
переобулся и рванул на остановку - дожидаться своего троллейбуса.
   Мне не очень хотелось возвращать пса Сабининым родичам,  и  я  решил,
прежде чем подняться к себе, заглянуть к ним  в  двадцать  четвертую.  О
Люсе я и думать забыл и вспомнил о ней лишь на  подходе  к  дому,  когда
машинально взглянул на свои окна. Они были темны, следовательно,  Степан
томился в одиночестве.
   Входя в подъезд, я спросил свою сменщицу Анну Петровну, не  приходила
ли ко мне рыжеволосая  высокая  девушка.  Получив  сугубо  отрицательный
ответ, я попросил  пропустить  мою  однокурсницу  в  любое  время.  Анна
Петровна согласно тряхнула кудряшками и побежала  на  улицу  -  подъехал
"шевроле" из четырнадцатой.
   Парковался он всегда со скандалом.
   Я поднялся на шестой и нажал кнопку  звонка.  Дверь  распахнулась,  и
передо мной возник взлохмаченный пацан, жующий здоровенный гамбургер.
   - Родители дома? - спросил я. - Позови кого-нибудь, пожалуйста.
   - Па! - вякнул он и скрылся за дверью двадцать четвертой.
   Я прислушался. Из квартиры доносился  стук,  будто  там  заколачивали
деревянный ящик. С минуту никого не  было,  затем  ко  мне  вышел  Павел
Николаевич Романов. Был он в кухонном фартуке поверх майки и  спортивных
штанов  с  пузырями  на  коленях;  его  бледная  мясистая  грудь  тяжело
вздымалась. В вырезе  колыхался  большой  алюминиевый  крест  на  черной
шелковой бечеве. Павлуша взглянул на меня с недоуменным испугом,  и  тут
же выражение его лица сменилось на скорбное и отчасти укоризненное.
   "Знаете, что мы с Сабиной отчебучили..." - мелькнуло в моей  порядком
утомленной голове, и я уже открыл  было  рот,  чтобы  покаяться,  но  он
опередил меня:
   - Вас, кажется, зовут Егор?
   - Да.
   - И вы уже в курсе случившегося с Сабиной Георгиевной?
   - Да, но я...
   - Такой прискорбный финал, - с пафосом произнес Павлуша.
   Теперь пришло время удивляться мне:
   - Что вы имеете в виду?
   - Она всегда была страшно рассеянна и неосмотрительна, -  как  бы  не
слыша моего вопроса,  продолжал  Павлуша.  -  И  вот  результат.  А  вы,
собственно, по какому делу, Егор?
   Не успел я ответить, как в тамбур вышла Евгения Александровна.  Глаза
ее,  обведенные  черными  кругами,  с  испугом  остановились   на   моей
оторопелой физиономии.
   - Кто это, Павлуша?
   - Молодой человек пришел принести соболезнования, Евгения.
   Я попятился к лифту.
   - Проходите! - воскликнула Евгения. - Извините только - у нас  жуткий
беспорядок...
   Я сделал еще пару шагов назад и проговорил:
   - Если позволите, я зайду попозже, меня  там...  э-э...  ожидают.  До
свидания... - Я нажал кнопку лифта и, когда дверь распахнулась,  прыгнул
в него, крикнув:
   - Позже!
   Проехав этаж вниз, я  бросился  к  своей  двери.  На  мои  судорожные
попытки попасть ключом в замок скотч-терьер отозвался глухим рычанием.
   Я вскочил в прихожую, метнул сумку под вешалку и,  на  ходу  потрепав
холку виляющего хвостом и выглядящего довольным жизнью Степана,  кинулся
к телефону, чтобы набрать номер Плетневых.
   Откликнулась Фаина Антоновна.
   - Мужа нет дома, - расстроенным контральто проговорила она.
   - Послушайте, -  начал  было  я,  -  что,  собственно,  происходит  в
двадцать четвертой?
   - А вы разве ничего не знаете, Егор?
   - Откуда? Меня весь день не было дома.
   - Сабиночку сегодня утром похоронили...
   - Что?!
   - Да, -  печально  произнесла  Плетнева,  -  в  тот  день,  когда  вы
дежурили, рано утром ее сбил прямо под нашими окнами автобус. Неужели вы
до сих пор не в курсе?
   - Нет, - ошарашенно проговорил я. - Только  что  мы  разговаривали  с
зятем Сабины Георгиевны, и он мне ничего не сообщил...
   - Этот... остолоп! - воскликнула Фаина Антоновна. - Чего вы  от  него
ожидали? Недаром Сабина его не жаловала... Он даже нам ничего не сказал.
Вчера она погибла, а уже сегодня он ее тайком похоронил...
   - Почему тайком?
   - Разве порядочные люди так поступают? - прогудела в трубку Фаина.  -
Я звоню им днем, спрашиваю, как Сабиночка, а этот Романов отвечает:
   "Кремирована".
   - Господи помилуй!
   - Да, Егор! Именно так! А ведь все мы тут - не чужие...
   Я попрощался с Плетневой и задумчиво побрел  в  прихожую.  Любопытная
складывалась ситуация. Сабина будет звонить в девять - и что я ей должен
говорить?
   Степан уже сидел на старте у двери. Вид у него был  положительный,  и
пахло от него мылом "Сейфгард". Мне  напрочь  расхотелось  отдавать  пса
Романовым.
   Я присел на корточки и негромко произнес:
   - Парень, мы сейчас пойдем гулять. - При слове "гулять" у Степана уши
встали столбом. -  Прошу  тебя:  веди  себя  прилично,  как  и  положено
солидному псу.
   Твоя хозяйка отсутствует по недоразумению, назовем это так...
   Скотчу быстро надоело слушать мой монолог, и он  боднул  меня  башкой
под коленки.
   - Пошли!  -  вздохнул  я,  запер  дверь,  и  по  черной  лестнице  мы
спустились вниз. Я надеялся, что Анна Петровна  не  задвинула  засов  на
двери, выходящей в подъезд.
   Так оно и вышло. Больше того, сама она вместе с  мужем  прогуливалась
между припаркованных на стоянке машин.
   Мы сразу  свернули  за  дом,  дошли  до  арки  между  пятиэтажками  и
углубились в безлюдный на первый взгляд двор.
   Это было роковой ошибкой, потому что нам все  чаще  стали  попадаться
гуляющие особи всех собачьих пород обоего пола и Степан повел  себя  как
всегда.
   Я с тоской вспомнил, что его ошейник и  поводок  остались  в  кармане
куртки хозяйки. Будь моя голова посвободнее, я мог бы подумать  об  этом
еще в больнице.
   Теперь я уже почти не видел его  в  темноте,  снующего  в  кустах,  и
только  догадывался,  где  пес  решил  затормозить  и  оставить   метку.
Поминутно вопя:
   "Степан, ко мне!" - мне пришлось пронестись  вслед  за  ним  по  всем
злачным местам микрорайона: от мусорных баков и гаражей до  покалеченных
дворовой элитой скамеек - и все это в кромешной тьме. Джинсы мои были по
колено в грязи, спина взмокла, горло пересохло. Но это было еще полбеды.
   Самое  скверное  заключалось  в  том,  что   Степану   не   нравились
практически все встречные кобели, и мне  приходилось  орать,  надсаживая
глотку: "Фу! Стоять!"
   Пес подчинялся, но глухо рычал, и шерсть  на  его  загривке  вставала
дыбом.
   "Скажите, какой крутой! - укоризненно говорил я ему после  очередного
столкновения с каким-нибудь там ротвейлером, который, слава Богу, был на
поводке. - Ну что бедняга тебе сделал? За что ты его ненавидишь?"
   В конце концов мы забрели в освещенный детсад напротив нашего дома.
   Степан  сбросил  пар  и  смирно  шел  рядом,  очевидно   сублимировав
сексуальную энергию. Однако порох в пороховницах еще имелся.  На  выходе
мы лоб в лоб столкнулись со светло-серой пуделихой с бантиком  в  челке,
которая при виде устремившегося к ней, словно взбесившийся танк, Степана
взвизгнула и села на круглую попку. Ее хозяйка  заквохтала,  глядя,  как
скотч-терьер,  принюхиваясь,  кровожадно  кружит  вокруг  ее   кудрявого
сокровища, но я ее успокоил:
   - Степан не причинит девочке неприятностей. Скотчи  -  джентльмены  и
умеют деликатно