р. - Я здесь обычно пью кофе.  Лучший  в
городе. Что могут, то могут. Идешь со мной?  К  тому  же  здесь  у  меня
девушка;
   Хочешь, познакомлю? А, Романов?  Ну  что  ты  жмешься,  как  нищий  в
электричке?
   Пошли!
   - Извини, Сань, - сказал Романов высвобождаясь. - Дел по  горло.  Мне
пора бежать.
   - И чего ты врешь? - удивился Александр. - Ну какие у тебя могут быть
дела? Кому бы рассказывал! Все дела у меня. Про  третью  голову  слыхал?
Знаешь, кто такая?
   - Какая там еще голова? - умоляюще проговорил Павел Николаевич.  -  Я
опаздываю, уже опоздал... В другой раз, Саня.
   - Ну смотри, -  обиженно  буркнул  звезда  эфира.  -  Была  бы  честь
предложена...
   В помещение международного почтамта Павел Николаевич  влетел  за  три
минуты до назначенного срока.
   Купив плотный длинный конверт, он торопливо  прошел  в  дальний  угол
зала, где никого не было,  и  там,  отвернувшись  и  расстегнув  пальто,
вложил в конверт  десять  плотных  купюр.  Подумал  секунду  и  не  стал
запечатывать.
   Затем вернулся к  окошку  "Прием  бандеролей"  и  встал  в  небольшую
очередь.
   Перед ним оставалось всего два человека, сзади никто не занимал, и он
уже начал было волноваться, когда вдруг услышал негромко  произнесенное:
"Не оборачивайся.
   Оставь все на стойке и иди к выходу".
   Романов вздрогнул, втянул голову в  плечи,  положил  конверт,  но  не
уходил.
   Сзади протянулась рука и взяла. Он успел заметить, что  она  крепкая,
белая, с сильными короткими пальцами, с тылу покрытая рыжеватой шерстью.
   - Проблемы? - спросил голос из-за плеча. - Нужны подробности?
   - Какие  еще  подробности?  -  прошептал  Павел  Николаевич.  Очередь
передвинулась, и они стояли уже у самого окошка.
   - Не занимайте, закрываем! - крикнула приемщица.
   - Ну там, что, где, как выглядело...
   - Да вы что? - тем же страшным шепотом воскликнул Павлуша. - За  кого
вы меня принимаете!
   - Что ж тут удивительного? - примирительно сказали ему в затылок.
   - Некоторые очень даже интересуются. Требуют полного отчета, по  всей
форме.
   Услышав   знакомый   короткий   смешок,   Павел   Николаевич    мигом
катапультировался из очереди.
   - Мамонту привет, - прозвучало ему вдогонку.  Он  и  сейчас  не  стал
оборачиваться и вскоре уже с облегчением прыгал в отходящий  троллейбус,
потому что еще на подходе  к  почтамту  понял,  что  неминуемо  придется
забежать домой.
   Во-первых, необходимо  сменить  брюки,  а  во-вторых  -  связаться  с
покупателем, взять доверенность, покоившуюся в портфеле,  встретиться  и
непременно сегодня, в ближайшие же часы,  довести  до  финала  сделку  с
квартирой.
   Весь остаток сегодняшнего дежурства я силился привести  свою  нервную
систему в порядок. Если до ночи мне это не удастся - пиши пропало. Ночь,
особенно промежуток между одиннадцатью и тремя, в  нашем  микрорайоне  -
время сильных духом. А уж если на стоянке у  тебя  под  охраной  парочка
"мерседесов", один из которых с испорченной сигнализацией...
   Однако мысли о Сабине не давали мне покоя ни на минуту. Не знаю, чего
она так панически боялась. По крайней мере на  время  она  была  надежно
заперта в клинике, в относительной безопасности. Днем мне  удалось  туда
дозвониться, и дежурная сестричка лаконично сообщила, что опасности  для
жизни травма больной Новак не представляет, она спит и желательно, чтобы
родственники  ее  навестили  с  утра.  В  ответ  я  пробормотал   что-то
нечленораздельное. Также не  мешало  бы  больную  покормить  -  добавила
довольно язвительно она и повесила трубку.
   Родственники тем временем вели себя весьма странно.  Сначала  Евгения
Александровна  со  своими  расспросами.  Затем  промчавшийся  мимо  меня
старший Романов, в невидящих глазах которого застыли  страх,  надежда  и
тупое упорство.
   Вдобавок к этому совершенно косой  Чуйко  с  шестнадцатого  со  своим
бредом  о  расчлененных  трупах  вперемешку  с  россказнями  о  покойной
матушке,  угодившей  под  колеса  рейсового  автобуса  еще  в  застойные
времена, возвращаясь с рынка и зазевавшись на перекрестке.
   Червь  сомнения  начал  грызть  меня  уже  при  виде  обеспокоенного,
заплаканного лица Евгении Александровны, но я дал Сабине слово и намерен
был его сдержать, несмотря ни на что.
   Павлуша впорхнул в подъезд  около  половины  седьмого.  Через  десять
минут он так же стремительно  проскочил  мимо  меня,  прижимая  к  груди
знакомый портфельчик. Я успел заметить на его лице след  недовольства  и
выражение все того же упрямого торжества.
   Больше никто до самого его возвращения через пару часов  из  двадцать
четвертой не выходил. И Степана как корова языком слизнула...
   Павел Николаевич был тяжело шокирован поведением жены, когда впопыхах
забежал  домой  за  документами.   Евгения   Александровна   имела   вид
утопленницы,  всплывшей  на  поверхность  пруда.   Двигалась   она   как
сомнамбула, и ее опухшее  лицо  ничего  не  выражало,  кроме  горестного
недоумения.
   - Павлуша, - синими губами прошелестела она. -  Павлуша,  скажи  мне,
что это ошибка...
   -  Какая  к  чертям  ошибка!  -  закричал,  сбрасывая  пальто,  Павел
Николаевич. - Евгения, возьми себя в  руки.  Что  ты  торчишь  тут,  как
изваяние?
   Дай мне пройти и приготовь мне чистую сорочку, галстук к ней, И  будь
добра, приведи мои башмаки в порядок.  Мне  некогда  -  я  опаздываю  на
невероятно важную встречу! Важную для всех нас - это понятно?
   К нему кинулся Романов-младший с воплем: "Папа, я есть хочу! Когда мы
наконец будем обедать?" С раздражением отпихнув сына,  Павел  Николаевич
скрылся в своей комнате, а Евгения Александровна прижала  взлохмаченного
парня к себе и сказала:
   - Коля, бабушка умерла!
   - Какая еще бабушка? - удивился младший.
   - Все! - объявил старший, появляясь из комнаты. - Я ухожу... -  И  на
робкое предложение жены поесть вдруг заорал:
   - Не трогайте меня и не ждите!
   Ешьте чертов обед сами! И перестань  в  конце  концов  точить  слезы,
Евгения!..
   На встречу с покупателем он все-таки слегка опоздал.  Привычка  взяла
верх - такси  брать  Романов  пожадничал,  автобус  же  промчался  мимо,
набитый под завязку. Пришлось трястись  на  троллейбусе  и  еще  квартал
пробежать рысью. Однако серый  "ниссан"  стоял  аккуратно  прижавшись  к
бордюру, на условленном месте напротив  железнодорожных  касс,  и  Павел
Николаевич, загнанно сопя, плюхнулся рядом с водителем.
   - Простите, - выдохнул он. - Мелкие обстоятельства.
   - Итак? - словно продолжая прерванный разговор, произнес  покупатель.
- Вы, значит, передумали?
   - Упаси Боже! - с ходу забеспокоился  Павлуша.  -  У  меня  в  мыслях
такого не было. Я готов...
   - Раз вы готовы, ничто не мешает оформить сделку прямо сейчас. Завтра
с утра я должен уехать из города.
   - Согласен, - вскричал Романов, - это и в моих интересах!  Но  видите
ли, у меня... Одним словом, произошли некоторые изменения.
   Покупатель покосился на собеседника, но  задавать  прямой  вопрос  не
стал.
   - Дело в том, что моя обожаемая теща сегодня утром внезапно... э-э...
скончалась. Таковы обстоятельства. - Он  замялся.  Мужчина  взглянул  на
Романова с возрастающим интересом и тут же вновь  уставился  на  дисплей
бортового   компьютера.   -   Но   доверенность   на   распоряжение   ее
недвижимостью, выданная на мое имя, никем не аннулирована.
   - И?
   -  Я  полагаю,  существует  возможность  оформить  договор  вчерашним
числом?
   - проговорил Павел Николаевич. - Дабы избежать  сомнений  в  качестве
сделки и вообще...
   - Нет проблем, - помолчав, ответил покупатель. - Мы сейчас же едем  к
нотариусу и в пять минут все закончим.
   Машина мягко тронулась, развернулась, и  не  успел  Романов  поуютнее
устроиться в необыкновенно удобном кресле, как  уже  стоял  перед  некой
подтянутой  барышней  лет  тридцати  в   черном   деловом   костюме,   с
безукоризненным  макияжем  на   бесстрастно-красивом   лице.   Все   это
происходило в освещенном ярким  белым  светом  кабинете  с  полированной
ореховой мебелью, в  кондиционированном  воздухе  которого  витал  запах
тропических цветов и больших денег.
   - Верочка! - негромко произнес покупатель. - Именно по этому  вопросу
я звонил...
   Барышня холеными пальцами в  тонких  перстнях  открыла  верхний  ящик
стола, за которым восседала, и кивнула посетителям на кресла.
   Пять минут вылились в полчаса, и Павел  Николаевич  взмок  под  своим
парадным пиджаком, несмотря на то что пальто предусмотрительно оставил в
прихожей. Помимо понятного волнения, он никак не мог справиться со своей
головой, которая то и дело поворачивалась в сторону лаково-темного окна.
Под ним, у пощелкивающего итальянского  радиатора,  растянулся  огромный
пятнистый дог и, не мигая, пожирал его  желтыми  глазами.  Покупатель  и
барышня-нотариус не обращали ни малейшего внимания на это чудовище.
   "Ну и тварь, - подумал Романов, прикидывая вес зверюги. - Это чем  же
ее можно прокормить?"
   Дог, напряженно вытянув стройные, в узлах мускулов, лоснящиеся  лапы,
по-прежнему изучал его, постукивая прутом хвоста по ковру.
   "Боже мой, - вдруг мелькнуло в  голове  Павла  Николаевича,  -  я  же
начисто забыл о Степане! Даже у жены не спросил... Куда его-то  теперь?"
Надежда, что проклятый пес последовал за хозяйкой под  колеса  "Икаруса"
не имела под собой никаких оснований.
   - Павел Николаевич, подойдите к нам, - донесся до него вежливый голос
нотариуса. - Цезарь, лежать! - проговорила барышня, заметив, что Романов
медлит и косится на дога.
   - По  условиям  договора  вы  должны  получить  всю  сумму  в  момент
подписания,  -  услышал  Романов.  -   В   российских   рублях   или   в
конвертируемой валюте?
   - Я...
   Покупатель  щелкнул  замком  кейса,  и  Романов  уже  более  уверенно
проговорил:
   - Да... Естественно, в конвертируемой... Предпочтительно  в  долларах
США...
   Покупатель оказался настолько любезен, что доставил Павла Николаевича
к самому дому...
   Я видел его, неуклюже выбирающегося из бесшумно припарковавшегося  на
площадке "ниссана". Со стороны водительского места следом за ним  вышел,
не закрывая дверцу,  рослый  мужчина  в  зеленом  кашемировом  пальто  с
сигаретой в зубах.
   Романов потоптался  на  месте,  кивнул  мужчине  и,  помахивая  своим
потертым портфелем, резво побежал по ступеням в освещенный подъезд.
   Я, позевывая, стоял  рядом  с  дверью  прямо  под  лучом  прожектора,
освещавшего стоянку, но он хлопнул дверью, не заметив меня. Лицо у  него
было таким вдохновенным, что я не поверил своим глазам. Бесконечно давно
я не видел по-настоящему счастливого человека.
   Водитель   "ниссана"   докурил,   внимательно    рассматривая    нашу
шестнадцатиэтажку, швырнул окурок в кусты, погрузился в свою  тележку  и
укатил.
   Я  возвратился  в  теплое  чрево  подъезда,  однако   дверь   оставил
приоткрытой, чтобы лучше слышать паркующиеся на ночь машины.  Я  был  на
службе, дом жил своей привычной жизнью, Сабина лежала в травматологии  с
вывихом и ушибом голеностопа, и я обещал ей - через ту  же  сестричку  -
навестить ее завтра.
   Как  только  я  отвинтил  крышку  термоса   и   развернул   пакет   с
бутербродами, в подъезд степенно вошел скотч-терьер по  имени  Степан  и
сел перед моей загородкой.
   Сказать, что он был грязен, - ничего не сказать. Больше всего пес был
похож на многократно уменьшенного мамонта, пролежавшего пару тысяч лет в
мартовской мерзлоте и  внезапно  оттаявшего.  Морда  Степана  осунулась,
глаза были печальны, а борода всклокочена и облеплена глиной.
   - Что, служивый, погулял? - спросил  я,  выходя  к  нему.  -  Ужинать
будешь?
   Так мы с ним и несли вахту до утра.

Часть третья

КЛИНИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

Глава 1

   Ночь прошла спокойно. Степан продрых  все  это  время  под  батареей,
изредка постанывая, вздрагивая и тоненько всхлипывая  во  сне.  Как  мне
кажется, с оттенком сексуального  разочарования.  Я  где-то  читал,  что
скотч-терьеры  сами  по  себе  не  в  состоянии  развязаться,  им  нужна
квалифицированная помощь, так что  бедняга  отвел  душу  как  бы  только
наполовину. Иногда я трогал его нос - бархатный и холодный, - пес  шумно
вздыхал и тут же открывал глаза; взгляд у него был незрячий,  но  вполне
доброжелательный. "Давай спи дальше, парень, - говорил  я  ему,  -  утро
вечера мудренее".
   Около восьми Степан был выпущен на улицу  и,  пока  я  сдавал  смену,
минут двадцать сонно побродил под кустами у подъезда и между машинами на
стоянке, орошая колеса. Только  когда  он  вернулся,  я  принял  решение
вымыть пса, прежде чем безнадежно опоздать в прокуратуру.
   К  счастью,  дали  горячую  воду.  Пока  я  драил   его   под   душем
чудодейственным мылом "Сейфгард", а затем сушил  феном,  пока  отскребал
ванну, чтобы самому в нее влезть, в мойке размораживался кусок  мяса,  а
на плите клокотал чайник.
   Затем мы на скорую руку позавтракали, причем Степан, проглотив  мясо,
тут же сел рядом со мной и выпросил половину яичницы с беконом. От  кофе
он отказался и,  удовлетворенно  икнув,  вперевалку  отправился  на  мой
диванчик, пал на него и тут же захрапел. Я пулей выскочил из дома.
   Было  уже  половина  одиннадцатого,  когда  я,   старались   казаться
полупрозрачным, прошмыгнул  в  комнату,  где  собирались  практиканты  и
откуда можно было позвонить в  больницу.  Телефон,  к  моему  изумлению,
оказался свободен, а комната пуста.
   Я набрал номер отделения, где лежала Сабина, и попросил пригласить ее
лечащего врача.  Через  пару  минут  я  услышал  недовольный  докторский
баритон.
   - Нормально, - ответил он, когда я задал свой вопрос  о  самочувствии
Сабины Георгиевны. - Я отменил обезболивающее,  но  оставил  снотворное,
так  как  больная  всю  ночь  находилась  в...  э-э...  довольно  буйном
состоянии.
   Я едва не выронил трубку.
   - У нее острое  психомоторное  возбуждение,  -  продолжал  доктор,  -
порывалась встать и куда-то  звонить,  отказалась  пользоваться  судном.
Очень беспокойная больная. Связки не повреждены, но на несколько дней ей
необходим полный покой. А почему не пришли ее родственники? -  В  голосе
врача прозвучало удивление.
   - Понятия не имею, - соврал я.
   - А кто такой Степан?
   - Ее скотч-терьер, пес.
   - А вы, собственно, кто? - подозрительно спросил врач.
   - Сосед.
   Непродолжительное молчание повисло между нами.
   - Еду-то ей принесут? А то на нашем пайке...  Я  не  успел  ответить,
потому что  меня  оторвал  от  телефона  возмущенный  голос  следователя
Трикоза, моего давнего знакомца:
   - Башкирцев, что это вы тут делаете?
   Я положил трубку, обернулся и невинно произнес:
   - Собираю информацию, Сергей Романович. Добрый день! Рад вас видеть в
добром здравии.
   На  длинной  физиономии  следователя  появилось  брезгливо-удивленное
выражение. Выпученные, как у  богомола,  глаза,  казалось,  были  готовы
незамедлительно испепелить мою персону.
   - Вас все ищут! Бегом в операторскую!
   - Да что стряслось-то? Горит?
   - Узнаете! - коротко рыкнул он и, развернувшись как циркуль, шагнул в
коридор на своих негнущихся в коленях ногах.
   Я  поспешил  за  Трикозом,  только  сейчас  отметив,  что  в  воздухе
следственного  управления  царит  необычайное  возбуждение.  Следуя   за
Сергеем Романовичем, я  пару  раз  зафиксировал  присутствие  начальства
самого высокого ранга.
   - Что происходит? - вполголоса спросил я, догоняя Трикоза.
   - Четвертый эпизод, - ответил он, не поворачивая  головы.  -  Сегодня
ночью милицейский патруль наткнулся на  труп  молодой  женщины  в  самом
центре. В части парка, примыкающей к университету. Почерк тот же, вплоть
до номера на щеке. Голова отделена и установлена на возвышении...
   - Где именно?
   -  На  аллее,  позади  университетских  кортов.  Она  возвращалась  с
тренировки и, чтобы сократить дорогу, пошла задами. Именно там он  ее  и
подстерег...
   Я вбежал в кабинет, где стояли  компьютеры,  а  Трикоз,  подпрыгивая,
помчался дальше. Мне сразу же сунули в руки пачку  бумаг,  хотя,  как  я
понял из разговоров, следственная бригада все еще  продолжала  работу  в
районе кортов.
   Начал я с чернового протокола осмотра места происшествия, из которого
следовало, что в два часа ночи  вблизи  университетского  спорткомплекса
была обнаружена отделенная от тела голова  женщины,  зафиксированная  на
картонном ящике из-под бананов. Ящик располагался в точности  посередине
узкой аллеи, ведущей  в  парк.  Далее  осмотром  было  установлено,  что
"местом происшествия является плохо освещенная площадка в десяти  метрах
от тыльной стороны двухэтажного здания университетских кортов".
   Я знал это место. Если  выйти  за  неохраняемые  ворота  комплекса  и
свернуть направо, пересечь небольшой пустырь, где громоздились штук пять
контейнеров с мусором, то, пройдя еще  сотню  шагов  по  узкой  аллейке,
петляющей среди редкого кустарника и каштанов, можно выйти  прямиком  на
центральную аллею парка, на которой обычно  выгуливают  собак,  а  летом
допоздна околачиваются очумелые парочки. Помнится, там прилепилась еще и
пиццерия - вот вам и мусорные баки на пустырей, а рядом с ней  кирпичное
здание платного туалета. Девушка, очевидно,  как  и  многие  завсегдатаи
кортов, решила сократить дорогу.
   Про ящик и голову я  узнал  из  разговоров  сотрудников  прокуратуры,
когда, оторвавшись  от  суконного  описания  места  преступления,  вышел
покурить в коридор.
   Возвратившись, я снова  сел  за  клавиатуру  и  задумался.  Она  была
умерщвлена точно таким же способом, как и три предыдущие жертвы. То есть
все той же цепной пилой "Турист". Где же этот гад поджидал ее? Закончить
тренировку девушка могла максимум в десять; ну допустим,  заболталась  с
кем-то, но почему она  не  пошла  другой  дорогой,  через  освещенный  и
безопасный внутренний двор университета? Не сам ли убийца и вызвался  ее
проводить?  Гадай  теперь   сколько   угодно.   Результаты   медицинской
экспертизы еще не  поступали,  так  что  до  сих  пор  не  ясно,  когда,
собственно, она погибла, но в коридоре я слышал, что личность убитой уже
установлена: тело обнаружилось в кустах неподалеку,  а  рядом  с  ним  -
спортивная сумка с зачехленными ракетками и  документами  во  внутреннем
кармане, застегнутом на молнию.
   Я вздохнул и забарабанил по клавишам.
   Меня  прервали  на  фразе:  "С  места  происшествия   изъяты:   сумка
спортивная "Данлоп" темно-синего цвета..." Уже отводя  взгляд,  я  успел
прочесть в конце рукописного абзаца: "... заколка для волос".
   Позади  стояла  моя  однокурсница  Люся  Цимбалюк,  вместе  со   мной
проходившая практику.
   - Хай! - без энтузиазма буркнул я. - Чего надобно?
   - Егор, - сказала она, - можно тебя попросить об одолжении?
   - Давай! - Я придвинул стул и усадил ее затылком к монитору.
   Люся была рослой эффектной барышней, чуть постарше  меня.  Ее  мечтой
была должность районного судьи. Что уж ее привлекало в этом - Бог знает.
Я же знал, что она обитает в  пригороде,  в  большом  хлебосольном  доме
бывшего директора совхоза, и иногда на запыленной  темно-красной  "Ниве"
ее привозит в институт старший брат - румяный бугай с рыжими и  жесткими
на вид, как стальная проволока, волосами.
   Запинаясь, она проговорила:
   - Что-то мне  с  утра  не  по  себе  после  сегодняшних  криминальных
событий.
   - Хорошо тебя понимаю, дорогая.  Мне  также  довольно  кисло.  Помимо
всего, я провел ночь на дежурстве.
   Она участливо взяла мою руку холодной ладошкой и потянула к себе.
   - Егор. - Девушка понизила голос. - Я боюсь  ехать  домой  одна.  Уже
будет темно, когда я сойду с электрички, а там еще топать через лес...
   - Позвони родителям, - начал я, но Люся меня прервала:
   - Думаешь, я бы так не сделала? Но отец с братом уехали на пару  дней
в Москву, а мать встречать меня не пойдет ни за что.
   - При всем желании не смогу тебя проводить, радость моя,  -  винова