писок лиц,  вызываемых  в
судебное заседание". Он был длиной  с  древнесаксонскую  летопись  и  не
содержал ничего, кроме имен и  адресов,  но  был  составлен  от  руки  и
нуждался в перепечатке. Чтобы  не  терять  времени,  я  с  удовольствием
приволок бы на пост машинку, не оглядываясь на общественное  мнение.  На
беду, в моей "Эрике" накануне заклинило каретку, и сам я, как  ни  ломал
голову, не мог постичь причину поломки.
   Дочитав "летопись" и исправив карандашом секретарские описки, я вышел
к подъезду покурить. За это время мимо меня прошли пятеро жильцов, в том
числе и Романов-младший,  неохотно  повернувший  налево,  где,  ближе  к
парку, располагалась школа.
   Сигареты отсырели и горчили.  Мусорные  контейнеры,  полные  доверху,
воздуха тоже не озонировали, вдобавок на одном из них стояла здоровенная
фиолетовая   от   старости   дворняга,   скептически   оглядывая   серое
пространство двора, где в одиночестве перемещались Сабина со Степаном.
   Перемещались  -  мягко  сказано.  При   взгляде   на   них   невольно
вспоминались  подвиги  удальцов  китобоев,  загарпунивших  какого-нибудь
тридцатиметрового исполина. Сабину мотало, как утлое суденышко.
   Когда из-за угла показался Романов-старший, я уже собирался вернуться
на пост, предварительно шуганув дворнягу.
   Павел Николаевич быстрым шагом пересек двор по направлению к гаражам,
на ходу окликая тещу,  которая,  вцепившись  обеими  руками  в  поводок,
пыталась хоть на короткое время удержать скотч-терьера на месте.
   Приблизившись вплотную, Павлуша что-то спросил - и  даже  отсюда,  со
ступеней подъезда, я видел, какое неописуемое  изумление  отразилось  на
лице Сабины Георгиевны.
   Она отрывисто ответила, ее зять развел руками и затоптался на месте.
   Затем он вдруг наклонился и попытался погладить Степана,  отчего  пес
шарахнулся в сторону, едва не опрокинув хозяйку, и глухо рыкнул.
   Павел Николаевич махнул рукой, описал вокруг этой пары дугу и подался
к подъезду, прыгая через лужи.
   Проходя мимо, он снова поздоровался со мной,  рассеянно  взглянул  на
облезлую псину в контейнере и дернул на себя дверную ручку.
   Дверь открылась. За ней стоял Поль в кожухе нараспашку и в сапогах. С
утра мой приятель походил на туземное изваяние,  слегка  одутловатое  от
неумеренных возлияний. Или воскурений -  не  знаю  уж,  как  у  них  там
принято. На лице его играла широчайшая улыбка, обнажая сахарной  белизны
зубы, которых, казалось,  раза  в  три  больше,  чем  отмерено  простому
славянину.
   Романов судорожно схватился за карман,  но  справился  с  паникой  и,
отступив на шаг, пропустил Поля, не  удостоившего  его  взглядом,  после
чего торопливо юркнул в подъезд.
   - Салют! - рявкнул Поль. - Как служба?
   - Как видишь. - Я мотнул головой, как бы  предлагая  Полю  вместе  со
мной полюбоваться окружающей средой.
   Поль хмыкнул, запахнулся и ни  к  селу  ни  к  городу  спросил,  тыча
перстом в сторону фиолетового чудовища в контейнере:
   - Это Тамарина?
   Тамара была его соседкой, державшей в  иные  времена  в  квартире  до
десятка таких же заслуженных бродяг.
   - Не любишь ты животных, Поль, -  мягко  упрекнул  я  его.  -  Вот  и
профессия у тебя не гуманная.
   Поль захохотал и полез открывать  отверткой  свою  дышащую  на  ладан
"Ниву".
   Как он это проделывал, я не видел. Потому что в следующую секунду уже
мчался через двор - туда, где возле чугунной  скамьи  на  грязном  снегу
неподвижно темнело тело Сабины.
   Только оказавшись рядом, я увидел, что она спокойно смотрит  на  меня
своими светлыми глазами и слегка улыбается. В ее левой  руке  был  зажат
довольно длинный обрывок поводка.
   - Что с вами, Сабина Георгиевна? - торопливо спросил я, наклоняясь  и
подсовывая под ее спину руку, чтобы попытаться поднять  женщину.  Вместо
ответа пожилая дама негромко застонала.
   - Нога... Егор, кажется, я не  в  состоянии  встать...  Вам  придется
помочь мне, но умоляю, будьте осторожны... Боюсь,  это  перелом.  И  как
кстати!..
   Раздумывать над ее последними словами у меня не было  времени.  Почти
без усилия я. поднял ее легкое, словно кости у нее, как  у  птицы,  были
наполнены  воздухом,  тело  и,  стараясь  ступать  осторожно,  побрел  к
подъезду. Сабина смотрела в мутное, как смесь скипидара с водой, небо  и
беззвучно шевелила губами, слегка морщась от боли.
   - И куда... Куда теперь? - спросил я, слегка, задыхаясь.
   - Как куда? - удивилась Сабина.  -  Разумеется,  в  больницу!  -  Она
кивнула сама себе. - Да-да, в больницу, куда же еще... Иначе и  быть  не
могло... - Пожилая дама покрепче обхватила  сухой  ладонью  мою  шею.  -
Понимаете, Егор, именно теперь мне необходимо на  время  исчезнуть.  Как
сейчас говорят - слинять.
   - Зачем? - удивился я, про себя решив, что Сабина в легком шоке. -  У
вас проблемы?
   - Проблемы!.. - усмехнулась Сабина, охнула  и  перешла  на  шепот.  -
Просто я до полусмерти испугана. Как никогда в  жизни...  Поэтому  самое
лучшее в моем положении...
   Мы уже приближались к стоянке, где Поль прогревал движок.
   - Поль! - гаркнул я так, что Сабина зажмурилась. - Стой!
   "Нива" начала сдавать задом, но я шагнул на  асфальт,  покачнулся,  и
только тогда до него дошло.
   Мой приятель вылетел из машины и  в  два  прыжка  оказался  рядом.  В
критические минуты его русский давал слабину.
   - О! - вскричал он. - Дэмнед ш-шит!
   Сабина покосилась на него и выстрелила длинной английской  фразой,  в
которой я ни черта не понял.
   Поль смущенно ухмыльнулся и побежал открывать дверцу пошире.
   Вдвоем мы не без труда усадили Сабину на место рядом с  водительским,
я забрался назад - и только теперь вспомнил, что я на службе.
   - Погоди, Поль, - начал я, но тут  же  в  поле  моего  зрения  возник
Кузьмич.
   Пыхтя и раздувая усы, он  пер  прямо  через  двор  -  похоже,  полный
впечатлений от визита в  отдел  социальной  защиты.  Я  выкарабкался  из
"Нивы" и бросился наперерез.
   - Кузьмич, голубчик! - взмолился я. - Посиди за меня  часок.  Обяжешь
по гроб! Срочное дело.
   Полицай  задумчиво  пососал  размокший  окурок  "Примы",  сплюнул   и
довольно миролюбиво согласился, заметив, что гроб тут ни при чем, а  вот
замочить это дело было бы в самый раз.
   Я хлопнул его по плечу и побежал к машине.
   Едва я рухнул на сиденье, как Сабина, покряхтывая, повернулась ко мне
и потребовала:
   - Очень прошу вас, Егор, -  моим  ни  слова!  Я  пожал  плечами.  Эта
женщина продолжала ставить меня  в  тупик.  Поль  развернулся,  стараясь
миновать самые большие ухабы, и мы выкатились на проспект.
   Я успел заметить в районе остановки плотную толпу на  тротуаре,  косо
стоявший "Икарус", к которому тесно  прижался  красный  "форд-сиерра"  с
помятым крылом, и заруливающую с осевой к  месту  происшествия  "скорую"
под мигалкой.
   Сабина продолжала:
   - Но это еще не все. Запомните: я никогда ничего не  говорила  вам  о
несчастной Елене Ивановне и ни о чем, связанном с ней. Договорились?
   - Но почему? - удивился я. - Вы что-то подозреваете?
   - Ровным счетом ничего, Егор, - твердо  произнесла  пожилая  дама,  -
однако прошу вас неукоснительно исполнить мою просьбу.
   Я кивнул, ничего не понимая, и на всякий случай спросил:
   - Поль, ты дорогу в "неотложку" знаешь?
   - Боже сохрани! - встрепенулась Сабина Георгиевна. - Только не  туда!
В этот чумной барак! Поль, дорогой, везите меня в институт травматологии
и ортопедии. Там мне самое место. К тому же в лучшие времена  я  знавала
одного тамошнего профессора. Он, правда, тогда был всего лишь  интерном,
но это не имеет значения, я думаю. Да, и еще. - Она на секунду  умолкла.
- Егор, если возможно, пусть Стивен побудет  у  вас.  Я  уверена  -  еще
сегодня он вернется.
   Набегается и придет. Согласны?
   Я кивнул, прикидывая, как может выглядеть  сила,  заставившая  Сабину
расстаться, пусть и на время, с ее обожаемым псом, - и поежился...
   Часом позже я уже бежал  трусцой  к  дому,  чтобы  как  можно  скорее
отпустить на волю истомившегося Кузьмича. В моей голове творилась полная
неразбериха.
   Кузьмич встретил меня ворчливо.
   - Бегаете все... - неопределенно заметил он. - Суетитесь. А толку?
   Он любил выражаться туманно и несколько философски, но  из  его  слов
можно было заключить, что ни случившегося с Сабиной,  ни  ее  отъезда  в
больницу он не видел.
   - К чему это ты, Кузьмич? - спросил я,  переводя  дух  и  наливая  из
термоса еще не остывшего кофе. - А к тому, - сурово отвечал мой сменщик.
- Вон, на проспекте с час назад автобусом женщину сбило. Насмерть. Череп
вдребезги. Тоже небось торопилась. - Он подумал и укоризненно добавил:
   - А еще пожилая!.. Несолидно.

Глава 4

   "Всю жизнь она меня доставала,  даже  теперь,  -  сказал  себе  Павел
Николаевич, дрожащими пальцами нащупывая ключи от двадцать  четвертой  в
кармане брюк. - Но теперь этому конец". Прежде чем  достать  связку,  он
дважды  для  верности  нажал  кнопку  звонка,  потому  что  из-за  двери
приглушенно доносилась какая-то музыка.
   На звонок никто не отозвался.
   Как только Романов вошел в пустую прихожую, на него обрушилась лавина
рэпа, будто он по ошибке попал в негритянский ад.  Отвязный  громила  по
имени Тупак ревел из открытой комнаты сына, как "боинг" на взлете.
   Романов в три прыжка достиг цели и, вложив все свое омерзение в жест,
вдавил большим пальцем клавишу  кассетника.  Тот  стоял  на  полу  среди
разбросанных вещей парня.
   Медленно расправляя усталую  спину  в  благословенной  тишине,  Павел
Николаевич огляделся. И сразу же  заметил  записку  жены:  "Коленька,  я
уехала на рынок, поешь  в  кастрюльке  гречневую  кашу  и  котлетку,  не
опоздай в школу".
   Упомянутая кастрюлька, наполовину опустошенная,  стояла  тут  же,  на
письменном столе, рядом валялись ложка и надгрызенный огурец. Изжеванная
ночная пижама сына покоилась на сиденье стула, облитого  чем-то  липким,
одна штанина была разорвана до колена.
   "Снова в школу опоздал", - вздохнул Павел Николаевич, отметив, что  в
отсутствие Сабины сын позволяет себе не только врубать музыку на  полную
мощность, но и  вести  себя  как  свинья.  "И  это  гораздо  лучше,  чем
бесконечная тирания старухи", - внезапно подумал он.
   На кухне было почище, голод  снова  напомнил  о  себе,  однако  Павел
Николаевич решил, что, пока дом пуст, следует наведаться  в  апартаменты
тещи.
   Господи, пришло ему  в  голову,  теперь  все  пойдет  по-другому,  он
перестанет пугаться даже  шарканья  собственных  шлепаццев,  и  никто  -
понимаете: никто! - не посмеет запрещать мальчишке слушать  эту  чертову
рэповину, кроме отца.  Потому  что  право  на  это  имеет  только  глава
семьи...
   Комнату Сабина оставила открытой, и  он  не  без  трепета  переступил
порог.
   Балкон был открыт, кресло сложено, а  постель  убрана  -  значит,  их
высочество встали в добром здравии и планировали весь день  провести  на
ногах. В беспорядке лежали лишь книги, а в остальном - та знакомая смесь
педантизма и девической рассеянности, всегда царившая в комнате тещи.
   Как и предполагалось, ящик  письменного  стола  оказался  по-прежнему
заперт, однако Павел Николаевич был к этому  вполне  готов.  Прежде  чем
приступить к делу, он посетил туалет, а на обратном  пути,  в  прихожей,
заблокировал замок входной двери.
   Объяснять жене или кому бы то ни было свои поступки не входило в  его
планы.
   Ящик поддался сразу. Первым делом он вернул на место паспорт  Сабины,
решив пока остальные документы не трогать. Содержимое ящика было тем же,
что  и  в  момент  первой  ревизии,  однако  пачка  .зеленых   двадцаток
отсутствовала.
   Это осложняло ситуацию, и Павел Николаевич, задвинув ящик  на  место,
приступил к поискам денег.
   Гильотина могла спрятать доллары где угодно в доме, поэтому искать их
сейчас - лишь потратить время и истрепать себе нервы вконец, решил Павел
Николаевич, заглянув к теще в шкаф, в плоский чемоданчик на антресолях и
порыскав на  балконе.  Вместо  этого  он  изъял  из  паспорта  кредитную
карточку и запер ящик стола  -  теперь  уже  ключом,  который  во  время
поисков денег обнаружил в кармане теплого халата Сабины Георгиевны.
   Выйдя в прихожую, он вернул на место стопор  замка  и  отправился  на
кухню.
   На полпути его остановил резкий телефонный звонок.
   Павел Николаевич даже присел от неожиданности, а затем,  не  разбирая
дороги, метнулся к аппарату и схватил  трубку.  Ладони  сразу  же  стали
мокрыми.
   В трубке шуршало, доносился уличный шум.
   - Я слушаю, - сказал Романов. - Говорите!
   - Готово, - произнес знакомый голос на другое конце провода,  Романов
молчал, дыша в микрофон.
   - Я говорю - готово, - повторил голос. - Ты меня понял?
   - Да-да, - быстро сказал Павел Николаевич. - Понял...
   - Тогда порядок.
   Трубку повесили, и на  секунду  Романову  показалось,  что  воздух  в
квартире стал вязким, будто глицерин, и пахучим, как в тропиках. В  ушах
шумело, и этот звук напомнил ему гул отдаленного океанского прибоя.
   В десять тридцать пять жена застала его на кухне, поглощающим яичницу
с остатками гречневой каши. Муж восседал  за  столом,  выложив  на  него
локти, аппетитно чавкая и уставившись в свернутую пополам газету.
   - Ты дома? - обрадовалась она. - И никуда не уходишь?
   Он мотнул головой, словно отгоняя муху.
   - Мне удалось купить отличную рыбу. Поможешь почистить, Павлуша?
   Павел Николаевич  брезгливо  покосился  на  скрюченные  промороженные
тушки, которые жена вывалила в мойку вместе с немытой посудой.
   - Уйду сразу же после обеда, - сообщил он, придвигая к себе  чашку  с
остывшим чаем.
   - Сколько  народу  на  рынке!  -  продолжала  Евгения  Александровна,
разгружая сумку. - Поразительно: все плачутся,  что  нет  денег,  однако
торговля идет вовсю... Я купила до списку все из того, что ты  мне  дал,
осталась  мелочь,  несколько  сотен...  Между   прочим,   даже   Степану
прихватила с полкило говядины, обрадую маму. А кстати, где  она,  что-то
ее не слышно?
   - Понятия не имею, - пожал плечами Романов.  -  Когда  я  возвращался
домой, она гуляла с собакой. Погода-то вроде получше... Так что  ты  там
мне навешиваешь, Евгения? У меня  времени  в  обрез,  я  хочу  до  обеда
заняться переводами... Что мне делать с этой... с рыбой?
   - Я сама, Павлуша, иди, - засуетилась жена, - управлюсь и без тебя.
   Весьма довольный таким оборотом, Павел Николаевич вальяжно удалился.
   Однако около часу дня жена осторожно  поскреблась  в  его  дверь.  Он
придвинулся ближе к столу, встряхнул головой, сбрасывая остатки дремоты,
и перевернул страницу книги.
   - Да! - внятно произнес Павел Николаевич. Евгения вошла с озабоченным
лицом.
   - Павел! - начала она. - Мама до сих пор не вернулась...
   -  Ну  и  что?  -  как  бы  не  придавая   особого   значения   этому
обстоятельству,  небрежно  произнес  Романов.  -  Застряла   где-нибудь,
погодка-то... - Он  взглянул  в  окно  и  осекся  -  там  сеялся  дождик
вперемежку с крупой и задувало так, что вздрагивали стекла.  -  Забежала
небось к соседям.
   - Я  звонила  Плетневым,  -  сказала  Евгения  Александровна,  грузно
опускаясь на диван. - Нету. Потом спустилась вниз, спросила у дежурного.
Этот парень, который живет под нами, сказал, что видел ее только  утром,
когда мама выходила со Степаном.
   - Женя, ты как младенец... Твоей матери все что угодно может прийти в
голову. Уже не раз бывало, когда она...
   - Нет! - перебила мужа  Евгения  Александровна.  -  Она  должна  была
вернуться домой после прогулки хотя бы для того, чтобы поесть.  И  между
прочим, она ушла в старой куртке поверх спортивного костюма, и  если  бы
ей действительно захотелось  пройтись,  она  бы  оделась  потеплее.  Мне
что-то не по себе.
   Павлуша открыл было рот возразить, как в дверь позвонили.  Затем  еще
несколько раз подряд.
   - Ну вот, - напряженно засмеялся Романов, - явилась твоя пропажа. Иди
открывай, никуда твоя обожаемая мамочка от тебя не денется.
   Но это был младший, который с ходу закричал, что  их  отпустили,  так
как математичка заболела. Павел Николаевич в приоткрытую дверь  услышал,
как жена спрашивает, не видел ли Коля бабушку. Сын ответил, что  нет,  а
на дальнейшие приставания Евгении огрызнулся, что на улице вообще никого
с собаками нету, отстань, - и грохнул дверью своей комнаты.
   - Может, Степан удрал, а она его  отправилась  искать?  -  неуверенно
проговорила жена. - Весна все-таки...
   - Ты предлагаешь мне, Евгения,  -  высокомерно  произнес  Романов,  -
бросить все и отправиться ловить взбесившегося кобеля? Ничего не выйдет.
Я не обязан заниматься сексуальными проблемами Степана.
   Романов очень хорошо помнил те дни, когда Сабина  Георгиевна  еще  на
прежней квартире вязала своего  любимца.  Эти  государственной  важности
акции голодный и злой Павел Николаевич переживал сидя во дворе. В  любую
погоду.
   Квартира же напоминала палату для буйных. Он повторил:
   - Ты хочешь, чтобы я занялся поисками, Евгения?
   Жена молча вышла, и через минуту он услышал щелчок входной двери.
   Еще полчаса в доме царила напряженная тишина, затем она  вернулась  и
вместо того, чтобы отправиться на кухню  или  заглянуть  к  сыну,  взяла
телефонный справочник, села за спиной  мужа  и  начала  нервно  теребить
кнопки на аппарате.
   Ничем  не  выражая  ни  беспокойства,  ни  заинтересованности,  Павел
Николаевич смотрел в серое окно прямо перед  собой,  в  желудке  у  него
урчало.
   Однако он был готов к любым испытаниям.
   Жена очень долго искала нужный номер. Наконец звенящим, как натянутая
струна, голосом она произнесла:
   - Добрый день! Мне сообщили, что у нас на проспекте  утром  попала  в
аварию пожилая женщина. Жильцы говорят, что у нее серьезные травмы...
   Романов, не поворачиваясь, слушал, как Евгения после паузы назвала их
адрес и фамилию тещи. Затем, после еще одной долгой паузы, она  повесила
трубку, поблагодарив.
   - Ну что? - проговорил Павел Николаевич, по-прежнему глядя в окно.
   - В "неотложку" ее не доставляли, - сказала ему в спину жена.
   -  Почему  ты  думаешь,  что  именно  там  должна  оказаться   Сабина
Георгиевна?
   - воскликнул .Романов, - С чего ты взяла, что ее сбила машина? Она не
должна была выходить на проспект. - Он внезапно осекся и,  повернулся  к
Евгении.
   Жена,  к  счастью,  как  бы  и  не  слышала  его  слов.  Она  подняла
расстроенное, готовое к слезам лицо и сказала:
   - Павлуша! Во дворе я встретила соседа,  того,  с  овчаркой,  он  был
немного навеселе. Он говорит, что  утром  на  проспекте  автобусом  была
сбита старушка... Сам он не видел, ему сказал об этом приятель,  который
стоял на остановке и видел происшествие... Потом приятель уехал, а  этот
человек почему-то предположил...
   - Женя! - воскликнул Павел Николаевич. -  Что  за  манера  без  конца
фантазировать? Что тебе ответили в "неотложке"?
   - Они... они сказали, что если пострадавшего к ним  не  привозят,  то
нужно обратиться в морг, - прошептала жена.
   - Так звони!
   - Я не могу, - выдохнула Евгения Александровна и наконец заплакала. -
Они даже дали номер телефона!
   - Успокойся, - раздраженно буркнул Романов, взял из рук жены  измятый
клочок бумаги, утвердился на стуле и переставил телефон  на  стол.  -  И
прекрати рыдать! Возьми себя в руки, займись обедом, что ли...
   Однако  жена  осталась  по-прежнему  сидеть  на   диване,   пока   он
дозванивался, с надеждой  глядя  на  его  склоненный,  побагровевший  от
напряжения затылок.
   С грехом пополам он пробился  сквозь  бесконечное  "занято"  и  четко
произнес свой вопрос, не забыв указать точный возраст Сабины Георгиевны.
   Через три минуты Романов положил трубку и повернулся к жене. Лицо его
было мрачным и сосредоточенным.
   - Ну? - одними губами прошелестела она.
   - Там, - коротко ответил Романов. - Необходимо ехать на опознание.
   Жена вздрогнула и умоляюще заглянула ему в