у  оставалось  только
благополучно пересечь двор, и сказал: "Поехали!"
   - С-стоп! - твердо произнес мой сменщик разворачиваясь. - Ты мне  вот
что скажи... Ты с этой... с собакой... сегодня выходил?
   Я вздохнул. Вот оно. Началось.
   - Нет, - сказал я. - Чего не было, того не было.
   - А х-хто выходил?
   - Ну, - замялся я. - Мне откуда знать?
   - Как это - откуда? - ехидно прицелился мутным глазом Кузьмич. -  Чья
собака?
   - Допустим, - сказал я. - И что тебя беспокоит?
   - Со Степаном гуляла дама. И я эту даму где-то реально видел. Так?
   Все  было  ясно.  Старик  заметил  Сабину,  тут  его  и   перемкнуло.
Интересно, прикладываться он начал до или после этого видения?
   - Само собой, - кивнул я. - Все  нормально,  Кузьмич.  Это  одна  моя
родственница. Дальняя.
   - Ага, - согласился он без особого  энтузиазма.  -  Вот  и  смотрю  -
знакомая личность. И все равно, где-то я не понимаю...
   Тут он перескочил  на  каких-то  слесарей,  попутно  выяснилось,  что
"родственница" выходила уже дважды, -  и  вдруг  сник,  махнул  рукой  и
поплелся  прямиком  через  двор,  загребая  сапогами.  Как  я  мог   ему
объяснить, кого он видел, если он сам себе не поверил?
   Я вернулся на пост, снял трубку домофона и набрал на пульте 0-24.
   Сабина откликнулась сразу, будто дежурила в прихожей.
   Поздоровавшись,  я  поинтересовался,  как  идут   дела,   и   получил
исчерпывающий ответ. Старший лейтенант  убыл  в  седьмом  часу,  оставив
телефон инженера из ЖЭКа. Велел позвонить, сослаться на него  и  вызвать
кого-нибудь, кто заменит  замки  в  тамбуре  и  в  квартире.  "Вот  они,
Кузьмичевы слесаря", - ухмыльнулся я и стал слушать дальше. В девять она
позвонила, парни пришли в десять, за полтора часа  все  сделали  и  даже
прибрали за собой, немало удивив этим Сабину. "Все-таки милиция у нас  -
страшная сила", - заметила она ядовито, из чего я заключил, что  большая
часть ночи у Домушника и Сабины прошла в беседах.
   - Да! - вдруг воскликнула она. - Знаете, Егор, он все-таки позвонил!
   - Кто? - спросил я, хотя мог бы и сам догадаться. Кому же еще?
   - Зеленое пальто.
   - Чего он хочет?
   - Расскажу, - пообещала Сабина. - Интересный господин. Уже вежливый.
   Моему зятю не позавидуешь.  В  восемь  я  выйду  со  Степаном,  и  мы
поговорим. Но не это меня беспокоит...
   Я насторожился:
   - Что-нибудь еще?
   - Ничего существенного. Нервы шалят. Вечером мы все это обсудим.
   Нервы!  Эта  женщина  продолжала  меня  удивлять.  После  всего,  что
случилось, у нее, понимаете ли, пошаливают нервы. Другой бы давно  сидел
в палате с пробковыми стенками.
   - Разумеется, - сказал я, и Сабина положила трубку.
   Тут было что обсудить. Вопрос о том, кого  Павел  Николаевич  Романов
отправил в крематорий вместо тещи, так и оставался  открытым.  И  шансов
получить внятный ответ практически не было. Павлуша далеко, а  те,  кому
он заплатил за весь этот загробный спектакль,  будут  молчать.  Мало  ли
"бесхоза" в любом морге... Дело, в сущности, нехитрое.  Странно  другое:
действовал он таким образом, будто и сам верил в гибель  Сабины  на  все
сто. А это уже радикально меняло ситуацию.
   Я вспомнил, как наш преподаватель криминалистики, старый, как праотец
Ной, еврей, однажды заметил:
   "Не важно, что ты видишь. Важно то, что ты потом сможешь вспомнить.
   Иногда это может спасти кому-то жизнь. Иногда - нет. Главное  в  том,
что мы успеваем увидеть гораздо больше, чем осознаем".
   У старика были прозрачные, как пергамент, желтые уши и вечно  опухшие
тяжелые веки, но в своем деле он был бог. Поэтому следующие пару часов я
посвятил ревизии  событий  последней  недели,  но  в  результате  только
окончательно запутался, плюнул и бросил это гиблое занятие. С моей точки
зрения, Романов вел себя как последний идиот, и тем не менее  должна  же
быть во всем этом какая-то логика?
   Я сидел и тупо тер виски, голова трещала. Честное слово,  сейчас  мне
совсем не помешала бы некоторая  доза  "Черносмородиновой",  но  бутылку
хозяйственный Кузьмич уволок с собой.  Постепенно  в  подъезд  потянулся
вечерний народ, подъехали одна-две  машины,  я  здоровался,  отвечал  на
какие-то вопросы, выходил  покурить  -  и  все  это  словно  в  каком-то
полусне.
   Странная все-таки штука - жизнь. Тем более  в  этой  стране.  Как-то,
между прочим, Сабина поведала мне одну историю из тех времен, когда  она
трудилась на химкомбинате. Суть ее сводилась к следующему.
   Проработав два года, она  получила  комнатуху  в  гостинке.  Соседкой
напротив оказалась одинокая женщина лет сорока пяти, тощая и синяя,  как
снятое молоко. Одним словом, продукт того же комбината. Дважды в  месяц,
как по расписанию,  эта  женщина  прикалывала  на  дверь  своей  комнаты
прощальное письмо, из которого следовало, что  она  решила  окончательно
свести счеты с жизнью, а  сама,  раздевшись  донага,  распахивала  окно,
запирала дверь на жиденький крючок и садилась на подоконник, свесив ноги
наружу со своего пятого этажа. В конце концов находился чудак,  который,
ознакомившись с письмом, выбивал дверь и вваливался в ее комнату. Тут-то
она и затаскивала его в постель, чего, собственно,  и  добивалась  таким
извилистым путем.
   "К чему я это? - сказала тогда  Сабина.  -  А  вот  к  чему.  Все  мы
выучились жить в тюрьме, в аду, на помойке, в  дурдоме.  Мы  знаем,  как
положено вести себя с бандитами, извращенцами, патологическими трусами и
лгунами. Никто не умеет одного - жить нормально. И не говорите  мне  про
Америку, Егор! Этот век забыл, что такое  нормальная  жизнь,  и  уже  не
вспомнит до самого конца. Нормальная жизнь ему ни к чему, как бессолевая
диета при саркоме. Какой дурак  станет  сидеть  на  диете,  если  вокруг
столько соблазнов и не известно, что там еще случится завтра?"
   Единственное, что я мог сделать для Сабины, употребить  свои  не  бог
весть какие обширные юридические знания  на  то,  чтобы  по  возможности
помочь распутать все узлы.
   Сунув кипятильник в сломанный электрочайник, я воткнул его в розетку.
   Когда вода закипела, спустился  грузовой  лифт.  Из  него  вывалились
Сабина со Степаном, настолько довольные друг другом, что даже  выражение
у них было одинаковое. Однако не успели они преодолеть несколько  шагов,
отделявших лифт от моего поста, как стало ясно, что планы  на  ближайшие
полчаса у них совершенно разные. Сабина двинулась прямо ко мне, а Степан
прицелился и боднул лбом входную дверь.  Удар  для  его  веса  прозвучал
внушительно.
   Сабина  наклонилась,  щелкнула  карабином  и  приоткрыла  створку  со
словами:
   "Веди себя прилично, Стивен!" Но того уже и след простыл. В этом было
что-то необычное. Похоже, пожилой даме не терпелось поговорить  со  мной
как можно скорее.
   Дверь захлопнулась. Я спросил:
   - Хотите кофе, Сабина?
   Она отмахнулась от меня, будто я предлагал что-то неприличное.
   - О чем вы говорите, Ежи! После звонка этого  субъекта  я  совершенно
выбита из колеи. И никакой кофе мне не поможет.
   - Он угрожал вам?
   - Наоборот. Был предельно вежлив. Сразу же заявил,  что  у  него  для
меня чрезвычайно выгодное предложение. Новая  однокомнатная  квартира  и
плюс к этому небольшая сумма. И я уступаю  ему  двадцать  четвертую.  Он
надеется, что я понимаю - у него достаточно возможностей, чтобы  сделать
мою жизнь здесь не слишком уютной.
   - Однако, - буркнул я. - Это вы и называете предельной вежливостью?
   - Ерунда! - отрезала  Сабина,  блестя  глазами  из-под  берета,  лихо
сдвинутого на ухо. - Ничего он  не  станет  делать.  Этот  тип  из  тех,
которые привыкли нигде и ни в чем не  получать  отказа.  Переживет.  Как
можно усомниться, что  квартира  принадлежит  мне,  а  вся  эта  грязная
история...
   - Если грамотно поставить дело, то очень даже... - начал  я,  но  нас
перебили.
   Входная дверь распахнулась, и в подъезд вплыла Плетнева,  нагруженная
свертками. Под мышкой у нее был зажат пакет памперсов, из  сумки  торчал
длинный, как "стингер", зеленый огурец. Кивнув мне, она уже совсем  было
собралась проследовать дальше, но на беду Сабина обернулась на шум.
   - Здравствуйте,  Сабиночка!  -  с  воодушевлением  воскликнула  Фаина
Антоновна. - Как вы себя чувствуете? Что-то я вас...
   И тут до нее дошло. Глаза Плетневой закатились, будто она нос к  носу
столкнулась  с  привидением,  а  челюсть  слегка  отвисла.  Она   тяжело
привалилась к косяку и секунд  пять,  посапывая,  безмолвствовала.  Надо
отдать должное - Плетнева оказалась женщиной редкой выносливости, потому
что заговорила уже на пятой  секунде.  Правда,  голос  у  нее  звучал  с
натугой.
   - Минуточку... - сказала она. - Минуточку. Так вы,  дорогая,  значит,
вовсе не умерли?.
   - С чего вы это взяли? - искренне удивилась Сабина. - Побойтесь Бога,
Фаиночка!
   - Но... - начала Плетнева. - Я же... Мы... А ваши вещи?
   - Мало ли что болтают злые языки,  дорогая.  Если  все  принимать  на
веру... - Тут  она  щелкнула  сухими  пальцами,  вскинула  подбородок  и
улыбнулась.
   Видели бы вы эту улыбочку! Описывать ее я не берусь.
   - Да, - закивала Плетнева, судорожно цепляясь за свои свертки. -  Да,
Сабиночка, вы, как всегда, правы... Значит, у вас все в порядке?
   - Куда уж лучше, - сказала Сабина. - Аллее гут.
   - Тогда я побежала.  Лиза  заждалась.  Загляните  к  нам  непременно,
кофейку попьем...
   - Непременно, дорогая, - светски пробасила Сабина. Когда же лифт увез
все еще как бы слегка замороженную Фаину Антоновну, она заметила:
   - Не многовато ли кофе для одного дня,  Ежи?  Как  вы  думаете?  -  А
поскольку мое мнение на этот  счет  еще  не.  оформилось,  наставительно
добавила:
   - Вот видите, к  чему  приводит  небрежное  отношение  к  собственной
биографии? В особенности к ее последней строчке? То-то  же.  И  это  еще
только начало.
   Как будто я и сам не знал. После этого Сабина  придвинулась  вплотную
ко мне и перешла на шепот:
   - Есть еще кое-что, Егор, что меня сильно смущает. И  пожалуйста,  не
считайте меня законченной психопаткой. Дело в том, что за эти два дня  у
меня сложилось  впечатление,  что  за  мной  следят.  Минуточку!  -  Она
протестующе выставила ладонь, заметив, что я  намерен  возразить.  -  Не
говорите ничего, прошу вас, Егор!
   - Но, Сабина! - все-таки успел вставить я. - Каким это образом? Вы же
никуда не выходили! И кому это могло понадобиться?
   - Откуда я знаю? - Она пожала плечами. -  Тому,  кто  заплатил  моему
зятю полную стоимость квартиры. А может, кому-то еще.
   - Вы сказали, что он пытался договориться с вами. Что вы ответили?
   - А что я могла ответить?  Посоветовала  поискать  Павла  Николаевича
где-нибудь на Брайтоне или в Чикаго и обсудить этот вопрос с ним. И  еще
раз заверила, что не собираюсь покидать свой дом.
   - Хорошо, - сказал я. - Хотя здесь еще будут сложности. Что  касается
слежки...
   - Голубчик, - печально сказала Сабина. - К счастью, вы не сидели и не
проживали   в   режимном   поселении.   У   вас   попросту   отсутствует
соответствующий орган чувств. Такие вещи я чую кожей. И не только  когда
выхожу со  Степаном  и  ловлю  себя  на  ощущении,  что  нахожусь  перед
объективом телекамеры, но и дома. В  собственных,  представьте,  четырех
стенах!
   - Ну, это уж из области чистой фантастики! - воскликнул я. -  Сабина,
на вас дурно действует чтение романов Стивена Кинга. Все эти вампиры...
   - Вампиры! - возмутилась Сабина. - При  чем  здесь  вампиры,  молодой
человек? Я говорю о совершенно конкретных вещах. Если вы сомневаетесь...
   Вряд  ли  дальнейшая  дискуссия   на   эту   тему   могла   оказаться
плодотворной.
   - Хорошо, - сказал я. - Пусть. Но вы, Сабина,  должны  выбросить  все
это из головы. По крайней  мере  дома  вы  в  полной  безопасности.  Вам
необходимо отдохнуть, потому  что  предстоят  хлопоты,  которые  отнимут
массу сил. И вообще...
   - Да, - покорно кивнула Сабина, теряя кураж. - Но попробовали бы вы с
этим уснуть! Я не жалуюсь, просто констатирую.
   - Поднимайтесь домой, отключите телефон, заприте дверь.  Не  забудьте
цепочку. С замками у вас теперь порядок. И попробуйте не думать о  своих
ощущениях. Представьте, что у вас  начинается  новая  жизнь.  С  чистого
листа.
   - Интересно, - ехидно проговорила Сабина, - это которая же по  счету?
- И отправилась отлавливать Степана.
   Я вышел вслед за ней  на  ступени  взглянуть,  как  она  призывает  к
порядку упирающегося пса. Сабина все еще заметно прихрамывала.
   Когда она возвратилась, я сказал:
   - И помните, что я здесь. Если понадобится...
   - Не надо меня пугать, Ежи. - Она вдруг остановилась, и я поймал в ее
глазах очень странное выражение. Такого я  еще  не  видел.  Даже  тогда,
когда она опознала голову Зотовой. - Да, совсем  запамятовала.  Был  еще
один звонок. Но по-моему, снова ошиблись номером.
   Степан по-приятельски ткнул меня мокрой мордой в колено и зашлепал  к
лифту, оставляя следы на линолеуме, Сабина последовала за ним.
   - Доброй ночи, - сказал я, - Все будет хорошо.
   - Доброй ночи. Ежи,  -  откликнулась  она,  уже  скрывшись  за  углом
закоулка, где находились оба лифта. - И не беспокойтесь  за  меня.  Кому
суждено быть повешенным, тот не утонет.
   Двери съехались, лифт увез обоих.
   Если в воскресенье днем  Бурцев  еще  смутно  представлял  обстановку
вокруг двадцать четвертой, то уже к вечеру понедельника на руках у  него
были все недостающие факты. Этого было достаточно для  того,  чтобы  его
аналитический ум выдал предварительный план.
   Ночь в воскресенье он провел  в  двадцать  седьмой,  среди  мебели  и
"ремонта",    обещанных    в    объявлении    и    оказавшихся    весьма
непритязательными. В двадцать третьей было  бы  гораздо  комфортнее,  но
остаться там он не решился.
   Искушать судьбу не следовало.
   В воскресенье, во второй половине дня, сделав несколько  звонков,  он
уладил самые неотложные дела и высвободил понедельник полностью.  "Пежо"
находился на стоянке в квартале отсюда, на задах  "Националя",  так  как
мог срочно понадобиться.
   Перед тем как  вернуться  в  дом  (он  старался  предельно  сократить
количество этих входов-выходов), Бурцев съездил к себе,  не  поленившись
потратить полтора часа, а на обратном пути завернул на вокзал и  оставил
в камере хранения потертый портфель, где  находилась  кое-какая  одежда,
газовый пистолет "кобра", переделанный под дробовой патрон,  и  двадцать
три тысячи долларов в  пятидесятидолларовых  купюрах.  Так  он  поступал
всегда накануне свидания с  очередным  номером.  После  этого  он  нанес
короткий  визит  в  Дьяково,  где  как  бы  невзначай   побеседовал   со
следователем  Трикозом,  в  понедельник   отправлявшимся   в   служебную
командировку.
   Ночь он провел спокойно и,  только  засыпая,  позволил  себе  немного
поразмышлять о господине в зеленом кашемире, роль которого в  истории  с
двадцать четвертой так и не прояснилась. За эти дни, по его наблюдениям,
господин больше не  появлялся,  но  это  не  гарантировало,  что  он  не
возникнет в самый неподходящий момент. Приходилось считаться с тем,  что
у него имелись ключи.
   Резкий господин сильно не понравился Бурцеву, однако выяснить, как он
связан с Сабиной Новак, возможности пока не было.
   Беседа  с  Трикозом  дала  ему  совершенно  неожиданную  и  в  первое
мгновение ошеломившую его информацию. По делу об убийстве четырех женщин
появился задержанный, с ним работают, и скорее всего не позднее вторника
будет предъявлено обвинение.
   Задавать прямые вопросы Бурцев не  рискнул,  и  без  этого  он  узнал
больше, чем ожидал. Показания Новак легли под сукно, и это значило,  что
у  него  появилось  дополнительное  время.  Немного.  Пока   не   станет
окончательно  ясно,  что  их  подозреваемый  -   пустышка.   Первый   же
следственный эксперимент это покажет,  а  поскольку  дело  на  контроле,
слепить его так, как лепились дела в Витебске и Ростове, не удастся. Вот
тогда и всплывет обитательница двадцать четвертой квартиры.
   Слово "всплывет" ему понравилось. Засыпая, он так  и  эдак  обкатывал
его на языке, стараясь  прочувствовать  вкус.  В  этом  слове  пряталась
диковинная изюминка, маленький изящный подарок Темному. Он наткнулся  на
нее в двадцать третьей, осматривая квартиру впервые. Слово же  оказалось
солоноватым, с едким привкусом окислившейся меди и  теплым  запахом,  от
которого сбивалось дыхание и начинало туго и сильно стучать сердце...
   Утром Бурцев поднялся еще затемно, принял душ, плотно  позавтракал  -
это было очень важно, поесть с утра, иначе он терял  способность  здраво
рассуждать, - и, накинув плащ, занял позицию  на  балконе,  прихватив  с
собой кухонный табурет. Ему предстояло провести здесь немало времени, но
он был готов к этому.
   В поле его зрения находились стоянка, пустой асфальтированный пятачок
перед подъездом, навес над  ступенями,  а  дальше  -  детская  площадка,
кустарник,  трансформаторная   будка   и,   наконец,   замыкающие   двор
пятиэтажки, из окон которых, как он полагал, вряд  ли  можно  обнаружить
его без вспомогательной оптики.
   Настроение у него было приподнятое, легкое,  как  всегда  в  те  дни,
когда ему сопутствовала удача. Он даже принялся напевать себе  под  нос,
но вскоре умолк, потому что собственный голос мешал ему сосредоточиться.
Бурцева не интересовали выходящие из дома, но всякого, кто сворачивал  к
подъезду,  он  мгновенно  перехватывал  жестким  ощупывающим   взглядом,
оценивал и отбрасывал.
   Пока все это было не то.
   В половине первого, когда он уже начал мерзнуть, а  спина  заныла  от
неудобной позы у ограждения балкона, на  стоянку  зарулила  грязно-белая
"Нива" с прогоревшим глушителем  и  оттуда  не  спеша  высадились  двое;
пожилая женщина, а с  ней  тот  самый  долговязый  парень  с  серьгой  и
стянутыми   резинкой   на   затылке   волосами,    который    прогуливал
скотч-терьера. Он же работал в обслуге дома  -  Бурцев  заметил  его  на
вахте в подъезде.
   Парень  помог   женщине   выйти,   подхватил   ее   сумку,   и   оба,
переговариваясь,  направились  к   подъезду,   причем   женщина   слегка
прихрамывала и опиралась на руку спутника.
   В ту же секунду Бурцев покинул свой пост, прошел в  комнату,  сбросил
плащ и натянул короткую защитного  цвета  безрукавку,  из  тех,  которые
сплошь и рядом  таскают  телеоператоры,  -  со  множеством  карманов  на
липучках и молниях.  В  карманах  уже  лежали  необходимые  инструменты,
позволявшие  справиться  практически  с  любым  замком,  фонендоскоп   и
электрошоке? фирмы "Людвиг".
   Это была не обычная серийная модель. Он сам перемотал обмотки  шокера
и добавил блок конденсаторов,  так  что  в  разряде  машинка  давала  до
тридцати тысяч вольт. Достаточно, чтобы вырубить  на  полчаса  призового
быка.  Впервые  он  испытал  устройство  с  Еленой  и  остался   доволен
результатами.
   Отдельно, в нагрудном кармане, уютно свернувшись колючими  воронеными
звеньями, дожидался своего часа "Турист".
   Перчатки, обувь... Спустя минуту, бесшумно откинув крышку люка, петли
которой были накануне тщательно смазаны, он спустился на балкон двадцать
третьей и без помех проник в квартиру. Быстро и мягко ступая,  прошел  в
прихожую и распахнул  первую  дверь,  за  которой  находилась  другая  -
бронированная, снабженная сейфовым замком и ведущая в тамбур.
   Бурцев положил ладонь на косяк и уловил слабую вибрацию  -  лифт  шел
наверх. Отлично сработано! Теперь не забыть еще одно. Протянув руку,  он
нажал  позолоченную  кнопку,  расположенную  правее  маховика  сейфового
механизма замка, и тот откликнулся  едва  слышным  маслянистым  щелчком.
Теперь наружная дверь блокирована изнутри и, даже  имея  ключи,  попасть
сюда,  в  двадцать  третью,  извне  невозможно.  Разве  что  с   помощью
взрывчатки.
   В ответ на щелчок из двадцать четвертой донесся басовитый собачий лай
- охранный, на одной ноте, внезапно сменившийся  другим  -  с  отча