асилась она. - А что? Остались
какие-то неясности? Я же все подписала!
   - Большое вам за это спасибо. А вы не припомните, куда отправились  после
этого?
   - Куда-нибудь точно отправилась, потому что в конце концов попала  домой,
- сказала она, все еще посмеиваясь. - У  вас  в  кабинете  как-то  не  очень
уютно, решила не ночевать. Наверное, по магазинам поехала или на рынке была.
У меня же трое детей и все хотят кушать!
   - Это прекрасно, Камилла Pax... Камилла, - поправился он. - А все-таки не
могли бы вы припомнить более четко? Мне это нужно для одного незначительного
эпизода.
   - Незначительного? У вас таких  эпизодов  не  бывает.  -  Она  продолжала
подшучивать, но голос явно посерьезнел. - Что ж, я постараюсь вспомнить.  Но
лучше бы вы сказали, что стряслось. Я же по вашему  голосу  слышу  -  что-то
важное!
   - А если важное, вы вспомните что-то другое, чем если не важное?
   Он тоже  хотел  пошутить,  но  вышло  довольно  неуклюже.  Камилла  разом
оборвала смех. В ее голосе прозвучала обида:
   - Вы на что намекаете? Что я могу подтасовать факты? Да пожалуйста,  могу
восстановить весь свой день по минутам.
   - Ну, по минутам, пожалуй, не стоит. Хорошо бы  припомнить  промежуток  с
часу до четырех.
   - Значит, случилось что-то важное, - вздохнула она, совсем упав духом.  -
Наверняка на меня кто-то наговорил с три короба.
   Самохин сказал, что это вовсе не так, и повесил трубку,  взяв  с  женщины
обещание перезвонить сразу, как она что-то вспомнит И снова  ушел  в  чтение
бумаг.
   Зато Камилла никак не могла  взяться  за  свои  бумаги.  Раскрытая  папка
лежала у нее на столе, а она медленно покручивалась в кресле направо-налево,
глядя в узкое зарешеченное окно.
   "Ну вот, кажется, началось. И про  договора  не  вспомнил,  ни  слова  не
сказал. Или уже все знает? Не может быть, их больше нет на свете. И никто их
не видел, кроме нас двоих.  Спрашивает  как  раз  о  том  времени,  когда  я
приехала сюда, чтобы "забрать сумочку". Да как он мог это узнать? Или просто
подозревает, что я его вожу за нос? Или... Или я вообще зря беспокоюсь?"
   Но что-то говорило женщине, что она беспокоится  не  зря.  Тонкое,  почти
звериное чутье никогда ее не подводило. Она ощущала некую  опасность  вокруг
себя, будто облако ядовитого газа, миазмы страха. Будто тень, из которой она
никак не может выйти.
   "Что мне делать? Соврать? Я могла бы состряпать алиби не  хуже,  чем  для
Ильи. Например, сказать, что поехала сразу домой, а там моя семья подтвердит
что хочешь.  Поверят  им?  А  почему  нет?  Обязаны  верить,  все-таки  есть
презумпция невиновности. Да и какой я преступник? Так, грешила по мелочам...
Ну а вдруг Самохин возьмет да опросит охранников? Найдет того, кто дежурил в
субботу, спросит обо мне, а тот сразу вспомнит и  время,  и  цель  визита...
Только дураку не  ясно,  что  никакой  сумочки  я  наверху  не  забывала!  У
Самохина-то я была с  сумочкой!  Он  мужик  наблюдательный,  вспомнит  такую
деталь.  Напрасно  я  посчитала  его  рядовым  бракоделом.  Серенький  такой
мужичишка, рядом сядет - не заметишь. А работает на совесть,  будто  ему  за
это большие деньги платят... Призвание  небось,  черт  бы  его  забрал!  Что
делать? Сразу станет ясно, что я явилась сюда в нерабочий день, чтобы что-то
провернуть без свидетелей. Ну а что, ежу понятно. И так с  этими  договорами
получилось черт-те что!"
   Она  не  приняла  никакого  определенного"  решения  и   приказала   себе
заниматься делом. Что бы там ни было, а основной добытчицей в семье все-таки
оставалась она - муж приносил домой почти вдвое меньше. Камилла  подумала  о
младших детях и почему-то  встревожилась.  Ее  никогда  не  волновали  такие
вопросы, как хлеб насущный, доброе имя, завтрашний день -  все  происходящее
воспринималось как  нечто  должное,  работай  -  и  дастся  тебе.  А  теперь
почему-то стало страшно.
   Ей наконец удалось сосредоточиться на расчетах, когда позвонил Илья.
   - Жду тебя в кондитерской на углу, - сказал он. - Выйди на минутку.
   - Ну что еще там? - недовольно спросила женщина. - Кажется, хватит!
   - Новости, - бросил Илья. - Тебе будет интересно.
   Она колебалась недолго,  уж  очень  резко  тот  говорил.  И  явно  боялся
доверить эти новости телефону. Камилла заперла кабинет, сказала  секретарше,
что идет пить кофе (та даже не подняла глаз), и поспешила к месту встречи.
   В кондитерской  было  не  протолкнуться,  во  многих  окрестных  конторах
начался обеденный перерыв. Заведение было очень популярно, потому что  здесь
варили настоящий крепкий кофе, в отличие от растворимой кислой жижи, которую
подавали в других заведениях, и всегда предлагали свежие  пирожные.  Камилла
старалась сюда не заглядывать, слишком велико искушение...
   Илья ждал ее за столиком у самой витрины. Здесь не было даже стульев,  он
стоял спиной к залу, опираясь локтями  на  столешницу.  Перед  ним  остывала
нетронутая чашка кофе. Камилла недовольно остановилась рядом:
   - Другого места найти не мог? Что случилось?
   Прежде чем ответить, он быстро оглядел переполненный зал. И только  потом
тихонько сообщил страшную новость.
   У него было время выпить свой кофе. Камилла молча стояла рядом,  глядя  в
окно на снующих по тротуару прохожих. Она проходила  по  этой  улице  тысячи
раз, но теперь ей все показалось незнакомым - и старинная истертая мостовая,
и уличные художники, и продавцы горячих сосисок, и нищие,  сидевшие  год  за
годом на строго определенных местах...
   - Ты меня поняла? - спросил он,  отодвигая  пустую  чашку.  -  Что  будем
делать?
   Женщина медленно перевела на него пустой взгляд:
   - А что нужно делать? Что можно сделать, если он выбросился из окна?
   - Успокойся. - Илья осторожно погладил  ее  по  плечу,  но,  почувствовав
дрожь, сразу отнял руку. - Слушай, если бы я знал,  что  для  тебя  это  так
серьезно, я бы сообщил как-нибудь по-другому... Но я думал...
   - Так что нужно делать? - оборвала она  его  неуклюжие  утешения.  -  Что
можно сделать, если он погиб? Когда похороны?
   - Завтра получим тело. Наверное, хоронить будем в четверг, к среде ничего
не успеем. Камилла, дело не в том, когда будут похороны. Есть кое-что еще...
   Она снова уставилась в окно:
   - Конечно, похороны - это пустяки. Зачем ты меня сюда вытащил? Мог бы все
сказать по телефону. Я железная, выдержу.
   - Ты хотя бы понимаешь, что тебя будут подозревать?
   Та никак не отреагировала. Илья углядел рядом освободившийся столик  -  к
нему были приставлены как раз два стула - и буквально толкнул туда  Камиллу.
Та машинально села, он устроился напротив:
   - Слушай, дело серьезное. Ты еще не понимаешь насколько! Кто, кроме тебя,
бывал в той квартире?
   - Никто.
   - Ты понимаешь, что это значит? Если они заподозрят, что его убили, сразу
выйдут на тебя!
   Стол задрожал, женщина резко ударила рукой о край:
   - Что ты плетешь? Убийство?!
   - Я говорю - если! А такое тоже может быть! Ну, пораскинь  мозгами,  ведь
он же проходил свидетелем по делу об ограблении! Сечешь? С ним  уже  общался
следователь, Витя давал какие-то показания! А потом - бац! Погиб! И  никакой
записки, никаких причин!
   "Я знаю причину, - подумала Камилла. - Нет, это невозможно!"
   - Когда это случилось?
   - В субботу. В районе трех-четырех часов. Уж не помню точно.
   "Почти сразу после того, как я уехала.  -  У  нее  закружилась  голова  -
второй или третий раз в  жизни.  Казалось,  что  в  кондитерской  невыносимо
шумно, хотя здесь слышалось только звяканье чайных ложек, шипение  кофейного
аппарата да обычное жужжание голосов под низким потолком. - Я ушла где-то  в
одиннадцать... Нет, не верю, ведь он знал, что меня можно  уговорить!  Я  бы
вернулась, если бы он сказал, что покончит с собой!"
   Ее вернул к действительности раздраженный голос:
   - Вы закончили?
   Рядом, с чашками на весу, стояли другие посетители. Илья встал и под руку
вывел женщину на улицу.
   С ней приходилось обращаться как с большой куклой,  -  Камилла  двигалась
замедленно, будто сонно.
   - У тебя есть алиби на это время? - допытывался Илья.  -  Проснись,  дело
серьезное!
   - Алиби? - Она и в самом деле  немного  оживилась.  -  Слушай,  мне  ведь
только что звонил Самохин и спрашивал насчет алиби! Как раз  на  субботу,  с
часу до четырех!
   Илья коротко застонал:
   - Видишь?! Они уже тебя вычислили!
   - Но я не понимаю, как...
   - Дура! Ты слишком заметна, тебя  легко  найти!  И  соседи  могли  что-то
знать,  и  хозяйка,  да  кто  угодно.  Я  говорю,  у  тебя   будут   крупные
неприятности!
   - Ольга уже знает? - неожиданно спросила она.
   - Насчет мужа или насчет тебя?
   - Насчет нас с Виталием.
   - Да. Я ей все сказал.
   - И как она это приняла? Илья впал в отчаяние:
   - Тебя волнует эта чушь, когда есть вопросы куда более важные!  Нормально
она это приняла, у них давно все было кончено! И если тебе интересно,  мы  с
ней вскоре поженимся. А теперь вспоминай, есть у тебя алиби или нет!
   Женщина  некоторое  время  молчала.  Илья  нервно  курил  и  рассматривал
выставленные вдоль стен творения уличных живописцев.  Время  от  времени  он
раздраженно  фыркал,  но  вряд  ли  потому,  что  картины   оскорбляли   его
художественный вкус.
   - И есть, и нет, - сказала  наконец  Камилла.  -  Если  я  сознаюсь,  что
заходила в контору, оно у меня есть. Если сплету что-то еще, будет  сложнее.
А в конторе я была как раз  около  половины  третьего.  Я  не  могла  успеть
вернуться на окраину за какой-то час. Да, наверное, алиби есть.
   - А почему бы тебе его не использовать? -  удивился  Илья.  У  него  явно
отлегло от сердца.
   - Да потому, что я тебя выгораживаю, дурак, - бросила она. - Я  приходила
туда, чтобы уничтожить договора, которые ты якобы подписывал!
   Теперь замолчал он. Камилла посмотрела на часы:
   - Как я буду сегодня работать, не знаю. Может,  мне  заболеть?  Уехать  в
отпуск за свой  счет?  Пусть  даже  уволят,  мне  наплевать,  без  места  не
останусь.
   - Делай что хочешь, - пробормотал он. - Договора... Они  не  связались  с
Филимоновой?
   - Не знаю. Думаю, что нет, а то Самохин говорил бы со мной иначе.
   - Скажи ему, что была в конторе, - посоветовал Илья. - Соври  что-нибудь.
Что забыла сумочку, например.
   Камилла неожиданно расхохоталась. Она отвернулась к стене, прижала руку к
пышной груди и смеялась так громко, что начали оглядываться  прохожие.  Илья
пытался ее остановить, он  понимал,  что  веселья  в  этом  смехе  нет,  это
истерика.
   - Как все банально, -  выдохнула  она  между  двумя  приступами.  -  Всем
приходят в голову одни и те же идеи! Сумочка! Ну конечно, я так и  скажу!  А
он умер, умер!
   Следующие минуты вспоминались ему потом как кошмар. Пришлось  успокаивать
бьющуюся в рыданиях Камиллу на глазах у  сотенной  толпы.  Многие  прохожие,
особенно женщины, смотрели на него с ненавистью и подозрением. "Думают,  что
я довел!" Мужчины оценивали формы Камиллы. Дети  испуганно  глазели.  Ему  с
трудом удалось увести ее в какую-то подворотню, и там он дал ей  пощечину  -
больше ничего в голову не пришло. Камилла как-то странно зарычала,  он  даже
отшатнулся. И вдруг умолкла.
   - Уходи, - сказала она, медленно проведя по  щеке  рукой.  -  Я  тебя  не
выдам, у тебя будет алиби, только уходи! Если  ты  скажешь  еще  что-нибудь,
будет хуже. Я тебя не просто ударю, я тебя убью!
   - Я ведь ничего не просил. Я за тебя переживаю, понимаешь?
   Та ответила, что совершенно за себя не боится.  Ей  достаточно  сознания,
что не она убивала Виталия, если он был убит. Камилла говорила  это  и  сама
себе не верила.
   "Сам упал  или  его  столкнули?  Можно  столкнуть,  не  касаясь  рукой...
Словом... Это сделала... Я?! А  если  я,  как  жить  дальше?  Как  работать,
улыбаться,  разыгрывать  дурочку,  лгать?  Зачем  делать  какие-то   усилия,
придумывать кому-то алиби, зарабатывать деньги? Как я могла его  оттолкнуть?
Как? И еще послала эти дурацкие телеграммы женам, устроила тараканьи бега  -
кто из них успеет первой, кто сообразит, что это за адрес! Ну и  кто  успел?
Ирина или Ольга? Стравила их вместе, а сама отошла в сторонку! Избавилась от
него! Бросила! Убила?!"
   Илья давно исчез, а она все стояла в подворотне,  глядя  на  идущих  мимо
людей. Они были там, на солнце, на летнем теплом ветру, она - в неподвижной,
погребной сырости. Ее передернуло.

***

   -  Самохин  Константин  Петрович  здесь?  -  спросила  она  у  вахтера  в
стеклянной будке. - Мне срочно нужно к нему на прием.
   - Он вызывал? Где повестка?
   - Нет. Он только звонил и просил прийти.  Свяжитесь  с  ним,  пожалуйста.
Скажите, пришла Касымова.
   Ей велели  ждать,  и  она  отошла  в  сторонку.  Чтобы  чем-то  заняться,
принялась читать бумаги на доске объявлений.  Такую-то  группу  премировали.
Там-то выдаются пособия на детей. Концерт самодеятельности. Разыскиваются...
   Люди проходили через вестибюль -  милицейские,  штатские,  а  ее  все  не
звали. Вскоре среди этого столпотворения она заметила  странную  неподвижную
фигурку.  На  деревянной  скамеечке  у  самого  окна  сидела   девочка   лет
четырнадцати, очень своеобразно  одетая.  На  ней  была  растянутая  линялая
майка, бесформенные шорты, на ногах обычные домашние тапочки. Но на бродяжку
не похожа, отметила про себя Камилла. Появление в таком месте  беспризорного
подростка вовсе бы  ее  не  удивило.  Девочка  выглядела  ухоженной,  пышные
каштановые волосы блестели,  ногти  маленьких,  терпеливо  сложенных  рук  -
чистые, даже не обгрызенные. Та сидела с  отрешенным  видом,  уставившись  в
какую-то воображаемую точку, которую  нашла  в  воздухе.  На  нее  время  от
времени поглядывали, но никто не подходил.
   В кабинке приподнялся вахтер:
   - Владыкина? Владыкина еще здесь?
   Девочка вскочила и подбежала к нему. Она протягивала  новенький  паспорт,
извлеченный из  кармана  шорт.  Вахтер  проверил  документы,  выдал  девочке
пропуск, и та скрылась в коридоре.
   Камилла проводила  ее  долгим  взглядом.  Сердце  забилось  болезненно  и
беспокойно. "Владыкина? Не такая уж  распространенная  фамилия.  А  что?  По
возрасту вполне подходит. И в глазах что-то такое было...
   Неужели Таня? Одна, здесь? В этаком виде?" Она подошла к вахтеру:
   - Извините, эта девочка явилась не по делу Владыкина?
   - Я не знаю, по  какому  она  делу,  -  бросил  тот.  -  Тут  много  дел.
Присядьте, вас позовут.
   - Вы позвонили Самохину?
   - Присядьте.
   Спорить было бесполезно. В этом месте даже ее амбициозность теряла всякое
значение.
   Таня вошла в кабинет, на ходу поддевая босой  ногой  ускользающий  тапок.
Самохин встал ей навстречу, покачал головой:
   - Таня, что же ты в таком виде? Мама знает?
   - На "вы", пожалуйста, - отрубила девочка, без приглашения присаживаясь к
столу.
   - Ну как хотите, - иронично  согласился  тот,  тоже  опускаясь  на  стул.
"Характерец-то мамашин! Кому-то повезет годика через два..." - Ты что...  Вы
что, из дома сбежали? - спросил Самохин. Он  никак  не  мог  себя  заставить
говорить ей "вы" всерьез. - Что случилось?
   - Я по делу. Хочу дать показания.
   Таня говорила резко, как дрова рубила. При этом не поднимала глаз,  почти
не разжимала губ. Самохин видел, что она очень бледна,  наверняка  на  грани
срыва. Однако девочка держалась на удивление крепко. Он почти ее зауважал.
   - Что ж,  давайте,  -  согласился  он.  -  Очень  рад,  что  вы  проявили
инициативу. Дома у вас как? Все нормально?
   И тут же  пожалел  об  этой  банальной,  привычной  фразе.  Таня  подняла
страдающие глаза:
   - Папа умер. Его убили, я уверена. Хочу дать показания.
   - Постой, - испугался  он.  -  Что  ты  об  этом  знаешь?  Сейчас  включу
диктофон. Та одобрительно кивнула:
   - Да, запишите все. Нужно поклясться?
   Обалделый Самохин не понял, что она имела в виду, но Таня, склонившись  к
диктофону, предупредила, что сейчас будет говорить правду, только  правду  и
ничего, кроме правды. Рассказ ее отличался такой же четкостью  и  лаконизмом
деталей.
   - Во-первых, - сказала она, - я не думаю, что нас ограбили.
   "Господи, - пронеслось в голове у Самохина, - что за девчонка?! Я  то  же
самое думаю!"
   - Семнадцатого июня мы пошли к зубному врачу, - рассказывала Таня. -  Она
сказала, что я записана на полдвенадцатого, но оказалось, что на двенадцать.
Она усадила меня в приемной, велела ждать, когда  позовут,  а  сама  ушла  в
магазин. Сказала, ей нужно что-то купить. Я вошла в кабинет в  двенадцать  и
сидела там сорок минут. Когда вышла, ее в приемной еще не было. Я уже решила
идти домой одна, когда она вернулась.
   Самохин прикрыл глаза. "Самоограбление? Нет, этого мало, мало! Она  могла
в самом деле отправиться за покупками!"
   - Она говорила вам, что, когда мы вернулись домой, дверь была открыта,  -
продолжала девочка. - А это не правда,  верхний  замок  был  защелкнут.  Она
открыла его ключом, а потом устроила истерику, кричала на весь дом, что  нас
обокрали. Вызвала милицию. А потом  вдруг  увидела  на  подзеркальнике  свое
жемчужное ожерелье и сразу спрятала его в сумку.
   - Деточка, подробнее, - насторожился следователь. - Ожерелье лежало возле
самого зеркала? На виду?
   - Да.
   - Это настоящий жемчуг, Таня?
   - Настоящий. Дорогой, - безжалостно рубила та. - И  воры  его  не  взяли.
Значит, они полные придурки, да? Или слепые? Все обшарили,  забирали  всякую
дрянь, а то, что лежало открыто, не увидели?  Она  велела  не  говорить  про
ожерелье. И сережки с жемчугом сразу сняла, они были у нее в ушах.
   Девочка неожиданно  замолчала.  Самохин  долго  ждал  продолжения,  боясь
дохнуть, потом нажал на кнопку. Кассета остановилась. Таня смотрела  себе  в
колени, они едва заметно подрагивали.
   - Милая моя,  -  сказал  он,  прочистив  горло.  -  Что  ты  хочешь  этим
доказать?
   - Я же просила, обращайтесь на "вы"! - раздраженно перебила она. - Я хочу
сказать, что она сама могла все это сделать. А жемчуг просто забыла... Ее же
долго не было, больше часа. За это время что угодно успеешь. И замки  у  нас
не сломаны, потому что она скупая, не  захотела  бы  менять.  И  дверь  была
заперта! Скажите, воры часто захлопывают дверь, когда уходят из  ограбленной
квартиры?
   Самохин не смог ответить однозначно. В его  практике  встречались  разные
случаи.
   - Она закрыла дверь, чтобы нас в самом деле  не  ограбили,  понимаете?  И
вообще... - Таня все еще не  поднимала  глаз.  -  Вообще,  она  может  такое
сотворить!
   "Павлик Морозов в домашних тапочках, - потрясенно думал Самохин. - Что же
это такое? Сажает мать?! А отец-то умер! Может, у девочки голова повредилась
после потрясения?"
   - Танечка, -  ласково  сказал  Самохин,  -  это  очень  ценные  сведения,
конечно. Но пойми, они еще ничего не доказывают. Ответь-ка  мне  на  вопрос:
почему ты сюда пришла? Только потому, что вспомнила парочку деталей?
   Он снова посмотрел на ее истрепанные, пыльные тапочки. Сбежала  из  дому,
может,  вырвалась  из  рук  матери.  Явно  была  ссора.  Наверняка.  Девочка
обозлена, хочет за что-то отомстить. Дети часто не понимают,  в  какие  игры
играют. Им важно ударить в ответ на удар, а то, что их ударом  можно  убить,
они не осознают.
   - А потом... - Слова давались Тане с трудом. - В субботу...  Когда  папа,
ну...
   Она замолчала на секунду. Самохин услышал,  как  в  горле  у  нее  что-то
булькнуло. Таня подняла глаза:
   - Она как получила телеграмму, сразу куда-то помчалась. Я не знала, что в
той телеграмме. Думала, что-то страшное случилось. С  бабушкой,  например...
Ее очень долго не было...
   - Ты помнишь, когда вернулась мама?
   - После пяти. Когда она вошла, я сразу увидела - что-то случилось! Что-то
нехорошее! Она была такая странная! Вся  трясется,  и  глаза  белые.  У  нее
всегда такие глаза,  когда  она  подерется!  -  В  голосе  прозвучало  такое
яростное обличение, что следователь только охнул. - И ниче