- Вот и я вам объясняю, что за вами гнался не я...
     - Так как же мы оба тут оказались?
     -  Не  помню. Ничего не помню с того  момента,  как она  мне предложила
отработать десятку!  - сокрушенно ответил Стасик. - Вы вот хоть помните, что
вас по голове ударили, а я просто ничего не помню, и все...
     - Зажгите ваш огонь, - распорядилась женщина.
     Стасик послушно зажег. Женщина некоторое время вглядывалась в его лицо,
пытаясь понять,  можно ли ему  верить.  На  лице у Стасика отразилось  почти
детское отчаяние  -  он  был  растерян,  повержен,  раздавлен  этим странным
происшествием.
     - Помогите  мне встать,  -  уже спокойнее  произнесла  женщина, видимо,
удовлетворенная результатами разглядывания Стасика.
     Он с готовностью бросился, протянул руку  крендельком, другой поддержал
за локоть.
     - Вы вправду ничего не помните? - переспросила она.
     - Клянусь!
     - Странная история. Значит, вы за мной не гнались?
     - Нет. А вы не собирали бутылки у мусорных баков?
     - Нет.  Потрогайте,  - она  взяла  руку  Стасика  и  приложила к  своей
макушке. - Меня вправду чем-то ударили по голове. Чувствуете шишку?
     - Чувствую... - растерянно подтвердил он. - Но это не я, уверяю вас...
     - Так вы же не помните? Может и вы!
     - Скажите... А вы где шли?
     -  По тропинке вдоль дома номер 25, там  с  обратной  стороны тропинка,
знаете?  Я  от  родителей одного  моего ученика возвращалась,  такой тяжелый
мальчик, пыталась  как-то с  родителями  объясниться...  Впрочем, к чему это
вам... И вдруг услышала за собой шаги. Я пошла быстрее, - шаги ускорились, я
побежала, - человек тоже.  И  вдруг - удар  по  голове...  Дальше ничего  не
помню.
     - А это где - дом 25?
     - Послушайте, чего мы тут стоим? Дверь в подвал открыта?
     - Я не успел проверить...
     -  Пошли!  -  Женщина  подхватила  свою  сумку,  лежавшую  на  полу,  и
пересмотрела ее содержимое. - Ничего не взяли... Пошли!
     Стасик,  вспомнив  о своем  пакете, обвел пространство  вокруг огоньком
зажигалки. Пакет валялся у подножия лестницы.  Все приобретения Стасика были
на месте.
     Дверь оказалась не заперта. Они вышли на улицу,  осмотрелись. Лестница,
ведшая в подвал, находилась в торце многоэтажного дома, над ней был козырек.
Прямо напротив торца стояли мусорные баки, - Стасик узнал их.
     - Вон там  эта  дорожка, видите? -  Женщина  показывала  рукой  на дом,
находившийся правее и выше.
     - Я там не был, - уверенно заявил  Стасик. - Я с другой стороны шел, от
метро. А бомжиха, она  вот тут  копалась, видите  эти баки? И  все,  потом я
ничего не помню.
     Женщина покачала головой.
     - Раз вы ничего не помните, так можете не помнить  и  того, что гнались
за мной!
     - Да  как же  я мог  бы забыть такое? И потом, смотрите  сами,  у  меня
ничего тяжелого нет!
     - Мало  ли, - пожала плечами  женщина,  - камень подобрали... Ладно,  -
повернулась она к нему, - вы у  меня ничего не украли, меня не изнасиловали,
не убили. Может и  впрямь это кто-то другой был... Хотя  очень странно,  что
этот другой затащил меня в подвал, при этом  никак не  воспользовавшись моим
положением...  Зачем тогда  было тащить? И, главное, зачем  было тащить туда
еще и вас?
     - А  вдруг  человек  этот  вас  затащил, а потом  бомжиха  решила  меня
затащить, и вашего человека испугала? Он и сбежал.
     - А зачем бомжихе было вас сюда тащить? Допустим, вы отчего-то потеряли
сознание: быстренько свистнула кошелек и привет!
     - Ну, мало ли, дело на дороге было, сами видите... Здесь света много.
     - Предположим. Но тогда что ей помешало вас ограбить здесь, в подвале?
     - Может, этот человек, который затащил вас, испугал ее?
     - Она его, а он ее?
     - Почему бы и нет, в конце концов?
     -  Рассказать  кому-нибудь  -  не  поверят!  -  Женщина  снова покачала
головой.
     - Но вы мне верите? - с надеждой спросил Стасик.
     - Даже не знаю... Кажется, верю, - вздохнула она. - Ладно, чего не было
- того  не было.  Жива, цела,  здорова,  и кошелек  на  месте - в милицию не
заявишь. Мне домой пора.
     И,  не  попрощавшись,  женщина  торопливо  пошла  прочь,  придерживаясь
освещенной части дороги, и вскоре исчезла за поворотом.
     Стасик, провожавший  ее  взглядом в  каком-то оцепенении,  встряхнулся,
помотал головой и направился в свою сторону.


Насилие от Сбербанка

     Теперь их свиданиям ничто не мешало: Ирина Львовна съехала к любовнику,
и  они  встречались практически открыто у Толи дома  - Толя говорит  " у нас
дома", потому что как только они поженятся, Вера переедет к нему.
     У нее  была своя  чудесная  двухкомнатная  квартирка  на  Соколе:  Вера
продала  однокомнатную,  доложила  денег,  и  Анатолий   помог.  Убранная  и
обставленная именно так, как ей всегда раньше хотелось и мечталось, квартира
эта соответствовала во всем ее вкусу и мироощущению.  И все эти четыре  года
была  их  с  Толей  домом,  местом  их  тайных,  урывками,  свиданий,  часов
блаженства,  уюта  и  единения.  Они  вместе  украшали  ее,  Толя  самолично
заказывал  мебель  и сантехнику, принес  дорогие безделушки из  дома,  из-за
которых, как  потом выяснилось, Ирина  устроила  ему скандал.  В  старинном,
антикварном   книжном   шкафу   разместил   несколько   роскошных    изданий
восемнадцатого  века: "Им здесь место,  -  говорил Анатолий, - у  тебя.  Эти
книги с тобой дружат, они тебе что-то говорят, а дома - тогда "дома" было  у
него с Ириной Львовной - а дома они молчат, им неуютно с Ириной..."
     И, хотя  Веру радовало это  новое Толино выражение  "у  нас", хотя  она
уважала его любовь к старому дому в  центре,  где жили три поколения Толиной
семьи, ей было жалко  расставаться  со своей квартиркой,  которую практичный
Толя предложил сдать, как только она переедет к нему...
     В Толиной же квартире еще  витал дух Ирины, ее помпезные, тяжелые вкусы
душили  Веру. Она  горела  от  нетерпения  многое, если  не  все, поменять в
обстановке, они  с Толей  уже начали прикидывать, как и что  будет сделано и
куплено, и  это  мирило  Веру  с мыслью  о переезде... Но,  пока  развод  не
состоялся, она  решила  ничего  не  трогать, и  только предвкушала  грядущие
изменения.
     Это тоже было частью упоительных планов на будущее.
     Единственное, что ее угнетало, - что у Ирины остались ключи от квартиры
и она могла, теоретически, появиться в любой момент, даже самый интимный.
     Но, по крайней мере, сегодня Вера была спокойна: Толя сказал, что Ирина
зачем-то заходила с утра, а потом уехала на дачу. Сезон не дачный, январь, -
но за какими-то вещами. Так что она им не помешает.


     К дому Анатолия Вера подъехала довольно поздно, около восьми - забегала
после работы  к себе,  взяла кое-какие мелочи.  Входя в подъезд,  глянула на
весело, ярко  освещенные,  ждущие  ее окна.  И,  уловив  радостный  всплеск,
поднимающийся к сердцу, вновь укорила себя: вот, пессимистка, вот оно - твое
счастье, а ты не верила...
     На лестничной площадке возле  соседней  квартиры стоял мужчина, будто в
ожидании, что ему откроют.  Покосившись на  него,  Вера направилась к  двери
Анатолия и вставила ключ. Но не успела  его повернуть, как  ее сжали сильные
руки, и на ее груди сомкнулись замком черные перчатки.
     - Опаздываешь, голубушка! - тихо упрекнул Веру незнакомый голос.
     Боковым зрением она заметила, как по лестнице  кинулись к ней еще трое.
Она успела слабо вскрикнуть, но кожаная перчатка закрыла ей рот.
     Ее втолкнули в квартиру.
     - Верочка, это  ты? -  раздался голос Анатолия и его  легкие шаги. Двое
мужчин  отделились от  Веры,  и  она  увидела, что у них на головах натянуты
шапочки, вроде лыжных,  полностью скрывавшие  лица, -  и не  успел  Анатолий
появиться  в  коридоре,  как  он  был  схвачен,  скручен  и  дуло  пистолета
вырисовалось в одной из черных перчаток.
     Человек  мотнул  пистолетом  в  направлении  комнаты.  Веру и  Анатолия
втолкнули  в  спальню.  Анатолий развернулся  лицом  к бандитам  и произнес,
громко и  уверенно: "Объясните,  что вам надо! Мы сопротивления оказывать не
будем! Вам  нужны деньги? Я  их  дам.  Только не  трогайте, пожалуйста,  мою
жену!"
     "Жена"!  Даже  в  этих,  самых  неподходящих,  обстоятельствах  у  Веры
радостно встрепенулось сердце.
     Анатолию,  однако, никто не ответил.  Его  молча подпихнули  к  креслу,
насильно  усадили,  примотали  руки   к  подлокотникам  широким  техническим
скотчем,  а щиколотки  слепили  между  собой  и притянули к одной из  ножек.
Анатолий попытался что-то сказать, но один  из  мужчин приблизил пистолет  к
его  губам и приложил стволом ко рту,  требуя  замолчать. Но, едва  он отвел
пистолет от его губ, Анатолий снова заговорил властно и требовательно:
     -  Вы пришли, чтобы нас ограбить?  Я  готов  отдать  вам все  ценности,
которые есть в доме. Я отдаю, и вы уходите - договорились?
     Мужчина с пистолетом запустил руку в карман, вытащил какую-то бумажку и
аккуратно  положил   Анатолию  на  колени.  Анатолий  с  изумлением  опознал
театральный билет, уже  использованный, с жирным шрифтом внизу: "партер". Он
поднял глаза на бандитов:
     - Что это означает? Что за приглашение на спектакль?
     Мужчина с пистолетом - он явно  был в группе главным - махнул одному из
державших  Веру  и тот, приблизившись  к  Анатолию, заклеил ему рот скотчем.
Убедившись,  что  Анатолий привязан надежно  и  кричать  не  сможет, мужчина
повернулся к Вере и снова махнул пистолетом.
     - Раздевайся, - произнес один из бандитов. Голос был молодой.
     Вера впала в ступор. Она не ослышалась? Он сказал...
     - Раздевайся, - нетерпеливо повторил парень.
     Вера  посмотрела на  Анатолия.  В  его  глазах  застыло  отчаяние.  Она
медленно подняла  руку к груди  и  дотронулась до застежек  голубой песцовой
шубки. Четыре пары  глаз в  амбразурах масок следили за ее движениями. Шубка
упала с плеч. "Может, они хотят забрать шубу?"  - все еще надеялась Вера. Но
робкая  надежда  тут  же  пропала: человек с  пистолетом вновь мотнул дулом,
показывая:  "дальше!".  Вера медленно расстегнула  пиджак костюма, глядя  на
Толю,  в  его  напряженные и  беспомощные  глаза.  А  главный, которого  она
определила по пистолету,  уже указывал на ее сапоги. Двое склонились к ногам
Веры и быстро освободили их от обуви. Теперь она стояла в одних колготках на
роскошном белом ковре Анатолия,  покрывавшем весь пол спальни. И  опять дуло
пистолета указало: пуговицы блузки. Вера медлила. Анатолий не мог ей помочь,
это ясно...  И, кажется, никто не  сможет ей помочь в этой  ситуации...  Она
снова  посмотрела  на любимого, и  ей сделалось совсем худо: у Толи в глазах
стоял ужас беспомощности...
     Пистолет нетерпеливо дернулся.
     Вера медлила.
     Пистолет прижался к ее виску.
     Не глядя на Анатолия, Вера начала бег по пуговицам, пистолет торопил ее
движения. Блузка  была снята, за ней последовала юбка, затем  колготки. Вера
осталась  в  одном  боди.  Чудного  пепельного  цвета  с  кружевами. Мужчины
окружили ее, и, даже не  видя их лиц под масками, она почувствовала, как они
заухмылялись,  разглядывая ее.  Наконец,  хоровод  приостановился  и главный
снова  сделал  указующий  жест. Один  из  бандитов  опустился  на  колени  и
расстегнул боди, которое, как известно, расстегивается снизу...
     Сзади просунулись  две руки и спустили верхнюю часть боди ей под грудь.
Между ее бедер сзади всунулось колено, заставляя  ее расставить ноги, и стая
черных перчаток осела вороньем на ее тело.
     В  этом было  что-то  дикое,  странное  до  ужаса,  ирреальное.  Что-то
бредовое,  как детский "ужастик"  о черной  руке,  рассказывавшийся по ночам
страшным шепотом в пионерских лагерях.
     Вера закричала, как кричат в кошмарном сне. И тут  же получила довольно
чувствительный удар  по лицу. Она задергалась  молча, пытаясь  вырваться, но
крепкие руки держали ее, не давая сделать ни шагу.
     "Воронье"  перелетало  с места на место, Веру гнули и наклоняли  во все
стороны, и черная,  грубая, холодная кожа  бесстыже  приникала  и  проникала
повсюду, безошибочно находя самые чувствительные точки.
     Она боялась смотреть на Анатолия. Тот попытался закрыть глаза, чтобы не
видеть, что делают с Верой. Но тут же дуло пистолета коснулось его лба:
     - Не нравится,  папаша?  Чего морду-то  воротишь, зенки  закрываешь? Не
рад, значит, что мы тут вчетвером твою бабу щупаем? А ты  как думал? Баксами
помашешь, так  все сучки твои? -  раздался  тот же  молодой голос.  -  А мы,
видишь,  и бесплатно  пользуемся!  У нас, как  при  коммунизме  - все вокруг
народное, все  вокруг мое! - парень довольно захихикал. -  Тебя как учили  в
детстве?  Что человек  человеку?...  Правильно: друг,  товарищ и  брат. А  с
другом, товарищем  и  братом надо -  что?  Делиться! Вот ты и  делишься свои
добром, как хороший мальчик.... Вернее, как хороший дедушка!
     И он издевательски заржал. Ему  вторили несколько приглушенных  смешков
остальных.
     Под аккомпанемент этих смешков Веру рывком развернули спиной к Анатолию
и  вынудили наклониться. Все  четверо образовали полукружье, - но так, чтобы
не заслонить Веру от Анатолия, которому был отведен "партер", - расстегнули,
как по  команде, свои одинаковые черные пальто,  спустили молнии на брюках и
ощетинились  крепкими   пенисами,  на  которые   начали   дружно  натягивать
презервативы.
     Анатолий забился  в кресле,  отчаянно  замычал,  чем  только развеселил
насильников.
     Вера с трудом осмысливала  происходящее. Все это  и  вправду напоминало
какой-то  дикий  спектакль...  До такой степени странный,  неправдоподобный,
что, казалось, вот-вот кто-то из них рассмеется и скажет:  "ну будет, мы вас
разыграли!"
     Но это был не  розыгрыш и не шутка. Если это и был спектакль,  то  Вере
была в  нем отведена  роль жертвы  изнасилования,  и роль  свою, похоже,  ей
предстояло исполнить по-настоящему...
     И нешуточная реальность этого кошмара не замедлила подтвердиться.
     -  Смотри, смотри, глазенки-то не  закрывай! - комментировал все тот же
голос. - Хороша твоя женушка, а? Нам тоже нравится!
     Вера  на мгновение представила, на  что  именно  сейчас должен смотреть
Анатолий, и с  трудом  сдержала стон,  - стон  стыда, унижения  и бессильной
ярости.
     Она  изо всех сил пыталась  отключиться от происходящего, отделиться от
собственного тела, содрогавшегося  от движений мужчины в  лыжной  шапочке  и
черном пальто. Она старалась  сосредоточиться, найти какой-то  выход, что-то
предпринять,  - что-то  такое,  что  способно было бы положить  конец  этому
дикому и бесстыдному спектаклю...
     Зачем они сделали Анатолия зрителем? Они ее приняли за  жену... Молодую
жену, купленную  за деньги...  "Надо делиться..."  Они  себя мнят  народными
мстителями, что ли?!!
     Неожиданно  ее  тело  взлетело,  оторвавшись  от  пола.  Ее  повернули,
перевернули,  - мелькнуло искаженное мукой Толино лицо, - перебросили с  рук
на  руки,  перехватили,  -  и,  зависнув в черных  перчатках, ее  тело стало
раскачиваться под сильными и  нарочито-медленными толчками одного из мужчин,
издевательски поглядывавшего на Анатолия.
     Черные  перчатки  жонглировали  Верой,  как хорошо  слаженный  ансамбль
циркачей. Она  потеряла  счет, она  уже не  знала,  сколько раз она  обтерла
нежную кожу бедер  о грубые черные пальто. У нее кружилась  голова  от этого
нескончаемого болеро, ее уже начало подташнивать, ей было  больно... Мужчины
вскрикивали, кончая.
     Но Вера, стиснув зубы, молчала,  - боялась  за Анатолия. Она не  видела
его лица, до  нее  не доносилось  ни звука с его стороны, лишь один  раз она
услышала, как все тот же голос снова потребовал от него открыть глаза.
     - Смотри, смотри, папашка, наслаждайся! Когда еще так повезет! Такого и
в порнушке не увидишь! А тут прямо с твоей б...ю в главной роли!
     Анатолий забился в кресле и застонал.
     - Что,  старичок, обидно, да?  Хочешь тоже поучаствовать?  А что, мы не
жадные! - проговорил молодой.
     Один из мужчин направился к Анатолию и расстегнул ему ширинку.
     - Давай, - Веру выпустили из плена тел и подтолкнули к  Толе. - Побалуй
муженька!
     Ее заставили наклониться над  пахом  Анатолия.  Пистолет был рядом с ее
ртом,  понукая приступить  к действиям.  Сзади  кто-то снова пристраивался к
ней.
     - Давай, давай!  - нетерпеливо повторял молодой,  пригибая  ее  голову.
Вера прижалась  губами  к  Толиному  паху,  мокрому от ее  слез. Она боялась
поднять глаза,  -  но  все  же подняла и  увидела, что  Толино лицо искажено
страшной гримасой. Он  пытался хватать воздух  ртом,  но  заклеенный рот  не
позволял ему сделать глубокий вздох.
     Сердце!   У  Толи  сердечный  приступ!  Вера  резко  рванулась  из  рук
насильников, но ее снова пригнули к Толиному паху.
     - Чего  растерялась, красавица? Не знаешь,  как это делается? Чего ж он
тебе  женился-то, богатенький буратино?  Чем  же  ты его  взяла,  если  дела
сделать не умеешь, а? Ну,  не волнуйся, мы тебе поможем. Гляди, это делается
вот так...
     Черная перчатка сжала Толину мошонку.
     Рыдания мешали ей говорить, но все же Вера выкрикнула отчаянно:
     - Сердце! У него приступ!
     - Да это от зависти,  -  ответили ей. - Что ж ты муженька-то обделяешь?
Гляди, помрет без женской ласки! Обслужи уж...
     Вера захлебывалась от плача.
     - Скору-ую, - выла  она, пока ее  отрывали от Анатолия  и распластывали
снова на  полу перед ним. - Умоляю вас, Скорую! Он  же  умрет, у него сердце
больное...
     - Зачем нам Скорая? Мы  и сами управимся! -  с  издевкой  комментировал
голос. - Мы  и  сами  скорые ребята... Ну-ка,  раздвинь пошире... Пошире,  я
сказал!
     Вера закричала. Она уже не думала  ни  о жестких ударах, которые должны
были посыпаться на нее, ни о том,  что их четверо, что  у них пистолет - она
кричала, но не  от боли, не от  ужаса, не от унижения, - а  оттого, что Толя
умирал.
     Однако,  как это ни странно, ударов не последовало. Ей  просто  накрыли
перчаткой рот.
     Вера изо всех сил укусила перчатку.
     Раздался вопль, и бандит резво отскочил от нее. К ней склонился другой.
     - Ты чего? - тихо удивился он. - Больно, что ли?
     "Мать твою, - увертываясь от перчатки, снова закричала Вера, -  ублюдок
несчастный, отморозок  паршивый  - да какими же  словами тебе объяснять, что
человек умирает? Его же спасать нужно!!!"
     Кажется, теперь  они  удивились  все разом. Повернулись и уставились на
Толю.
     Вера, воспользовавшись моментом, буквально  раскидала двоих,  державших
ее. Они почему-то позволили ей это сделать. Вера потянулась  ко рту Анатолия
и сорвала пластырь с его губ.
     Четверо мужчин в  черных пальто и масках  не  препятствовали  ей, молча
наблюдая.
     - Дыши,  дыши, Толечка, сейчас я врачей вызову, дыши потихоньку, я тебя
прошу... - горячечно шептала она.
     Анатолий хрипло и трудно дышал, дыхание причиняло  ему боль.  Лицо было
мертвенно-бледным   с  синюшным  оттенком,   глаза  прикрыты.  Он  почти  не
реагировал на окружающих, сосредоточившись на  неимоверной боли, разрывающей
грудную клетку.
     -  Нужно немедленно позвонить в  Скорую! У  него приступ!  - неизвестно
зачем кричала она бандитам, торопливо набирая номер.
     Никто  не помешал  ей  это сделать. Вера краем  сознания удивилась: все
четверо  застегнулись,  запахнулись, словно  гости,  которые выполнили  долг
вежливости и готовы отбыть; и если еще не ушли, то только потому, что хотели
попрощаться с хозяйкой.
     - Все, они выезжают немедленно! - Вера повернулась к неподвижному Толе,
игнорируя  молчаливых  насильников.  Ей даже  не пришло  в  голову  вызывать
милицию:  какими бы вдруг покладистыми не выглядели насильники, они бы этого
не потерпели...
     Бандиты тихо пошептались между собой.
     - Зачем  ты так торопишься? - вдруг укоризненно проговорил  все тот  же
голос.  -