, когда  они  приходят  из  школы  и  начинают
болтать о войне.
   Он говорит им: "Да бросьте вы!" Он утверждает, что, когда нужно будет
воевать, нас обязательно известят и что нет никакого смысла чесать языки
на эту тему. Мне это представляется вполне разумным. Вы знаете, когда мы
жили в Ричмонде, Чарльз был наблюдателем во время выборной  кампании.  В
любом случае я прихожу  на  эти  собрания  совсем  не  для  того,  чтобы
говорить о войне. В конце концов, ведь это  "Клуб  матерей",  не  правда
ли?
   Настал черед прозвучать властному голосу. Как это в течение последних
пяти лет имело место быть в "Клубе  матерей"  на  Экер-стрит,  верховную
власть олицетворяла собой Виола Деллинг - жена аптекаря Деллинга.
   Хотя  никто  и  никогда  не  мог  набраться  смелости  и  потребовать
однозначного ответа "да"  или  "нет",  все  члены  клуба  придерживались
мнения, что их президент - бывшая наркоманка, прошедшая курс лечения.
   - Но моя дорогая Китти! - Когда это было нужно, Виола  Деллинг  могла
выступать с той степенью  авторитаризма,  которую  находила  уместной  в
каждой конкретной ситуации. Однако в  ее  голосе  всегда  звучали  нотки
понимания и дружелюбия. - В конце концов, - продолжила она, -  стоит  ли
нам вообще обсуждать эту тему?
   Ведь вы же не думаете, что  Бетси  Росс  вспоминала  о  войне,  когда
сидела,  беседуя  с  подругами,  и  расшивала  наш  флаг,   наш   первый
звездно-полосатый?  Ведь  вам  же  и  в  голову  не  придет,  что  Марта
Вашингтон, принимая  у  себя  в  Маунт-Верноне  знатных  дам,  обсуждала
деятельность своего мужа - отца-основателя нашей страны? Я также не могу
себе представить, чтобы миссис Авраам Линкольн...
   Где-то в задних рядах раздалось хихиканье и прозвучал резкий  высокий
голос:
   - А что, это было бы здорово, давайте  обсуждать  деятельность  наших
мужей -  торговлю  недвижимостью,  расфасовку  бакалеи  и  приготовление
микстур...
   По рядам пробежал смешок, но расхохотаться не  позволил  себе  никто.
Ведь все дамы уважали своего президента и в душе порицали наглую выходку
Гарриет Грин.
   Виола Деллинг снисходительно улыбнулась:
   - Полно, полно, Гарриет, никто не ждет от вас  серьезного  поведения.
Однако война - дело  серьезное,  очень  серьезное.  Конечно,  мы  должны
участвовать в ней, наши цели и  задачи  ясны.  -  При  этих  словах  она
вздохнула. - Очень жаль, что президент Стэнли не хочет взглянуть  фактам
в лицо.
   На Виолу тотчас обрушилась буря протеста:
   - Он и без вас глядит фактам в лицо!
   - Президент Стэнли прав! Он знает, что делает!
   - Почему вы не хотите подождать и послушать, что он скажет?
   - У него есть на это право, не так ли? Это его обязанность  -  делать
то, что он считает нужным...
   - Виола! Вы критикуете самого президента!
   - Побольше бы таких, как наш президент!
   И так далее и в том же духе. Виола Деллинг постаралась улыбнуться как
можно шире и стоически  вынесла  шквал  дамских  эмоций.  При  этом  она
постоянно кивала, чтобы показать, что никакому спору здесь не может быть
места.
   Дождавшись подходящего момента, Виола подняла руку.
   -  Дорогие  мои!  -  воскликнула  она.  -  Конечно.  Конечно!  Только
президенту дано право определять нашу судьбу. Я  всей  душой  верю  ему.
Каждый, кто подвергает нападкам нашего президента, нападает  и  на  нашу
страну, и я думаю, вам прекрасно известно, как я далека от этого. Думаю,
мне нет нужды защищаться. Вам всем, девочки,  случалось  бывать  у  меня
дома  по  поводу  многих   приятных   событий,   вы   все   видели   наш
звездно-полосатый флаг, укрепленный на почетном месте над моей кроватью.
Но мы все  стоим  перед  лицом  войны!  -  Ее  голос  дрогнул.  -  Перед
необходимостью защищать свои дома. Эту задачу мы не можем переложить  на
плечи других матерей и чьих-то еще сыновей.
   В этот момент послышалось ворчанье миссис Мэрион Вотер:
   - Вот когда враг подберется к нашим домам, тогда и будем думать,  как
их защитить.
   - Ах, если бы! - улыбнулась ей президент клуба.  -  Тогда  уже  будет
слишком поздно.
   - Вы правы, Виола, - одобрительно  закивала  полная  женщина  средних
лет, - многие из вас слишком молоды и не могут помнить прошлую войну.  Я
же помню ее  отлично.  Мой  младший  брат  воевал,  он  теперь  живет  в
Норфолке. Ах, что они делали, эти германцы! И что бы  они  вообще  могли
натворить, если бы мы позволили им.
   Та война показала всем, что собой представляют германцы.  Звери  они,
вот кто! Если бы у них была возможность, они бы сделали с  нами  то  же,
что и с бельгийцами. Я видела один снимок...
   -  Конечно...  -   Напрасно   Виола   Деллинг   пыталась   остановить
выступавшую. Три  раза  она  повторила  свое  "Конечно!",  раз  от  раза
произнося  его  все  громче  и  громче,  но  женщина  никак  не   хотела
остановиться:
   - Я видела один снимок, его никто  не  должен  был  видеть,  мне  его
как-то показал кассир банка, когда я пришла сдать деньги,  мы  ежедневно
сдаем деньги в банк, когда ведем торговлю  скобяными  товарами.  На  нем
были изображены немецкие солдаты, младенец и двое  детишек  постарше,  и
солдаты... Эй, послушайте, зачем вы меня щиплете?
   Виола Деллинг без промедления воспользовалась паузой:
   - Да, Гертруда, все это было ужасно. Но в этот раз немцы  конечно  же
на нашей стороне. Пусть они накидываются на  нашу  торговлю,  пусть  они
оскорбляют наше правительство - нашими союзниками будут те,  чьи  идеалы
совпадают с нашими. Я уверена, что сегодня немцы не  испытывают  ничего,
кроме  угрызений  совести  за  свое  прошлое.  Да  благословенны   будут
простившие!
   Все одобрительно закивали, фырканье  нескольких  несогласных,  в  том
числе и Гарриет Грин, было оставлено  без  внимание.  Дама  средних  лет
продолжила свое выступление:
   - Мне это безразлично, я  все  равно  не  стану  доверять  германцам!
Посмотрите только на этого нового их предводителя -  Гитлера.  Я  видела
его фотографию. Ну да ладно! В любом случае я за президента. Что  бы  ни
случилось, имейте в виду: я за президента. - Сказав это, миссис  Грин  с
вызовом посмотрела  на  Виолу.  -  Мне  лучше,  чем  кому-либо  из  вас,
известно, что это за человек. Каждое  утро  мой  сын  Вэл  на  грузовике
компании "Каллахен" доставляет продукты питания в Белый дом.
   Когда-то мой мальчик был устроен лучше, но я говорю ему, что  никакая
работа не может быть позорной, если ты честно зарабатываешь  свой  хлеб.
Так вот, каждое утро он приезжает в Белый дом и  много  раз  видел,  как
президент  прогуливается  по  саду.  Президент  часто  улыбался  Вэлу  и
несколько раз даже говорил с ним. Так вот, как вы можете видеть, у  меня
есть все основания говорить то, что я говорю. Доверяю  я  германцам  или
нет, я за президента.
   Члены "Клуба матерей"  на  Экер-стрит  вежливо  кивнули,  но  особого
впечатления услышанное на них не произвело. Рассказы  про  президента  и
про Вэла Оркатта они слышали и раньше. Слово взяла  миссис  Бреннер,  та
самая, которая незадолго перед  этим  выражала  беспокойство  по  поводу
продуктов питания.
   - Послушайте, - сказала она, - я вот чего не могу понять. Война  идет
уже более года. И Англия, и Франция, и Германия,  и  Россия  -  все  они
сражаются и убивают на этой войне. Однако они  не  могут  причинить  нам
никакого вреда, поскольку слишком заняты друг другом. Почему бы  нам  не
поступить  так:  направить  нашу  армию  в  Калифорнию,  и  как   только
где-нибудь там появится какой-либо япошка,  взять  да  подстрелить  его?
Зачем же нам выступать с объявлением войны сразу против всех?
   Аудитория   одобрительно   зашепталась,   а   Гарриет   Грин   горячо
воскликнула:
   - Отличная мысль!
   Однако Виола Деллинг только снисходительно улыбнулась.
   - Я вам объясню почему, Фрида, - начала она. - Дело в  том,  что  это
было бы бесчестно. Мы должны нести свою часть общей ноши, деля вместе со
всеми и горечь, и сладость. Мы все - женщины, все матери  и  знаем,  что
такое честь. Ни одна из нас не  захотела  бы  пожертвовать  честью  ради
счастья, или я не права? Так вот, честь нашей страны для нас должна быть
столь же бесценна, как и наша собственная честь. И более  того,  неужели
вы, девочки, думаете...
   В этом месте речь Виолы была прервана  двумя  событиями.  В  прихожей
заверещал звонок, и одновременно с ним со  стула  вскочила  темноволосая
худощавая женщина, которая до  этого  тихо  сидела  в  дальнем  углу.  С
горящими глазами, подавшись вперед, она заговорила, и  было  видно,  как
всю ее сотрясает дрожь.
   - Меня тошнит от вас! Вы слышите это? Виола Деллинг, вы  слышите?  Вы
тут говорите о нашей чести и наших сыновьях, а я бы  возненавидела  свою
судьбу, будь я вашим сыном. Я здесь сидела и слушала вас,  не  раскрывая
рта, и все время думала, что мне следует идти домой...
   Звонок раздался снова, и, пробормотав что-то о необходимости  открыть
дверь, миссис Бэртон бочком вышла из комнаты.  Виоле  Деллинг  с  трудом
удавалось сохранять контроль над ситуацией.
   - Миссис Тайс, поверьте, мне очень  жаль.  Мы  знаем,  что  в  Первую
мировую войну вы потеряли двух сыновей, мы знаем  об  оставшемся  у  вас
единственном сыне, и мы все сочувствуем вам.  Лично  мне  жаль,  что  вы
считаете необходимым красить свои волосы, потому что  нет  ничего  более
очаровательного и более достойного, чем волосы, седые  от  горя.  Нельзя
сослужить службы большей, чем...
   Темноволосая женщина оттолкнула тянувшиеся к ней руки -  ее  пытались
усадить на место - и крикнула на пределе своих сил:
   - Да замолчите же!
   После этого она выпрямилась, замерла, не говоря ни единого  слова,  а
затем  пошла  по  направлению  к  выходу.  У  двери  в   вестибюль   она
посторонилась, чтобы дать пройти миссис Бэртон и тому человеку,  который
звонил у входа.
   Миссис Бэртон вернулась в комнату раньше, чем кто-либо произнес  хоть
единое слово по поводу всего  случившегося.  Рядом  с  ней  жил  молодой
человек, высокий, краснолицый и неуклюжий. Держа шляпу в руке и  стиснув
зубы, чтобы не рассмеяться, он встал в проходе.
   Миссис Оркатт, полная женщина, что сидела  позади  президента  клуба,
поднялась со своего стула.
   - Наконец-то, Вэл! - воскликнула она. - Однако ты припозднился, я  же
велела тебе приехать в десять тридцать.
   Вэл Оркатт кивнул:
   - Да, знаю, что запоздал, но я ничего не мог сделать, - сказал  он  и
добавил, как бы извиняясь:
   - Я хотел подождать у входа. Миссис Бэртон настояла, чтобы я вошел.
   - Я подумала, что, может быть, он расскажет нам  что-нибудь  новое  о
беспорядках в городе, - пояснила миссис Бэртон.
   К молодому человеку обратился сразу хор голосов:
   - Да! Пожалуйста, расскажите!
   Было видно, что Вэл а раздосадовала эта просьба.
   - Да никаких беспорядков нет, - ответил  он.  -  Ну,  было  несколько
драк. А так больше ничего.
   Только Виоле Деллинг удалось заставить его улыбнуться.
   - Но на самом деле, неужели это правда, что Вашингтон, столица нашего
государства, наводнен коммунистами? - спросила она.
   - Не знаю. Во всяком случае, я их не видел.
   Президенту клуба хотелось бы развить беседу в  этом  направлении,  но
она видела, что аудитория уже выходит  из-под  контроля.  Всем  хотелось
спать, все хотели пойти по домам.  В  силу  этого  обстоятельства  Виола
Деллинг  сохранила  свое  право  управлять  массами,  возглавив  шествие
рядовых членов клуба в гардероб, где те оставили свои платки и шали.
   Оказавшись на улице, миссис Оркатт взяла сына под руку и спросила:
   - Вэл, так почему же ты опоздал?
   Вэл Оркатт откашлялся. Несмотря на то что ему было двадцать шесть лет
от роду и был он молодым человеком  вполне  здоровым,  полным  сил  -  и
совсем не дураком, было также очевидно, что он в жизни своей, ни в одном
мало-мальски важном случае, не лгал своей матери.
   - Ах, ты об этом - да ничего интересного, - ответил  он.  -  А  может
быть, и наоборот. Слушай меня, мама. Я всегда знаю, что делаю.  Поэтому,
пожалуйста, не задавай никаких вопросов.

Глава 6

   Эта библиотека в Питтсбурге ничем особенным не выделялась. Она  могла
бы находиться где угодно - в любом достаточно большом городе.
   Ей определенно не хватало лоска подлинной  культуры  наподобие  того,
какой  усилиями  дочери  Джорджа   Милтона   создавался   в   библиотеке
вашингтонского  дома  Гриннелов,  -  этакий  поверхностный   слой,   под
блестящей оболочкой которого скрывались низкие  материи,  обеспечивающие
его существование, - нечто сродни слою сливок в обезжиренном молоке. Эта
библиотека, хотя далеко и не бедная, была плохо организована и безвкусно
обставлена. Подушки из зеленой гобеленовой ткани - чей-то подарок - были
разбросаны  по  кушетке,  обитой  красной  кожей.   Сбоку   от   камина,
вывезенного  из  французского   замка   восемнадцатого   века,   блестел
хромированный, внушительных размеров ящик для  кондиционирования  сигар.
Тиснение на корешках  книжных  переплетов  позволяло  предположить,  что
здесь писатели-классики и впрямь  оценивались  тем  количеством  золота,
которое было  эквивалентно  их  весу.  Среди  множества  бумаг  и  самых
различных письменных принадлежностей, что были разбросаны по  массивному
столу из розового дерева, вывезенного  из  бразильских  лесов,  высились
четыре телефонных аппарата: белый был предназначен для  конфиденциальной
связи с Вашингтоном, синий обеспечивал  приватную  связь  с  Федеральной
стальной корпорацией, коричневый - с Пенсильванской кредитной компанией.
   Черный аппарат был местным телефоном.
   Крепко сбитый, с волевым подбородком, средних  лет  мужчина,  который
расположился в отодвинутом от камина кресле и которого по внешнему  виду
вполне  можно  было  принять  за  члена  высшего  руководства   крупного
индустриального  комплекса,  на   самом   деле   был   пастором   Первой
пресвитерианской церкви. Второй  джентльмен,  чуть  постарше  и  сильнее
потрепанный жизнью,  сидевший  за  письменным  столом  и  походивший  на
вернувшегося с  воскресного  собрания  евангелиста  с  горящими  глазами
религиозного   фанатика,   являлся   председателем   совета   директоров
Федеральной стальной корпорации.
   Присутствовавший  здесь  третий  мужчина  выполнял  обязанности   его
секретаря; он стоял у края письменного стола и вел разговор  по  черному
телефону, впрочем, его реплики ограничивались словом "да", повторяемым с
некоторыми интервалами.
   Наконец он положил трубку на рычаг, повернулся  к  своему  патрону  и
сказал:
   - Все в порядке, он прочитал мне всю статью от начала до  конца.  Это
не шедевр, но нас устроит.
   Стальной король кивнул.  Немало  позабавленный  этой  сценой,  пастор
улыбнулся и заключил:
   - Блестящий вклад в свободу слова!
   - О чем вы? - Голос у стального короля был хриплым. - Я полагаю,  вам
известно, что эта газета принадлежит моему банку.
   - В некотором роде да, мне это известно. Так сказать априори.
   - О боже! Послушайте меня, Прюитт. И на минуту не рассчитывайте,  что
вам удастся запудрить мне мозги.
   Я очень уважаю вас, но совсем не потому, что вы пользуетесь  словами,
на которые я не стал бы тратить времени. - Магнат  повернулся  к  своему
секретарю:
   - Что  это  с  вами  случилось?  Вы  побледнели,  как  невеста  перед
венчанием. Посидите немного.
   - Со мной все в порядке, - пробормотал секретарь.
   - Черта с два! Вы только посмотрите на себя в зеркало. Сядьте, говорю
вам. - Вновь обращаясь к пастору, стальной магнат пояснил:
   - У нас с Килборном был очень тяжелый день. - Затем он бросил  взгляд
на часы, висевшие на стене. - Времени-то уже за полночь. Скоро  все  это
кончится, хотя нет, скорее  начнется,  -  продолжил  магнат  и  повернул
голову на звук открываемой двери.
   В дверях стоял слуга.
   - Феррис, - приказал ему магнат, - принесите  немного  портвейна  для
мистера Килборна, а мне - стакан молока. Вы что предпочитаете, Прюитт?
   - Я бы помог вам расправиться с молоком.
   - Тогда принесите кувшин молока и два стакана. Но портвейн  тащите  в
первую очередь. Черт возьми, Бен, ну почему вы не хотите сесть?
   Бен Килборн стоял у самого стола, наклоняясь и упираясь в него рукой,
чтобы не потерять равновесия. Кровь отхлынула у него от лица, сделав его
белым как мел.
   Глаза Килборна были устремлены на патрона,  как  если  бы  их  хозяин
боялся, что стоит ему отвести взгляд, он больше  ни  на  чем  не  сможет
сфокусировать его снова.
   Килборн открыл рот и попытался что-то сказать, но тщетно: вместо слов
у него получился только судорожный вздох. Вторая попытка оказалась более
успешной:
   - Мистер Каллен, я хочу сказать, что больше не  могу  выполнять  свои
обязанности. Я оставляю работу у вас и готов написать заявление.
   - Черта с два  ты  оставишь.  Сперва  сядь,  а  потом  будешь  писать
заявление! - С этими словами стальной король встал и, взяв секретаря  за
плечо, повернул к себе. - Пойдем, - сказал он, - или ты хочешь, чтобы  я
тащил тебя на себе? Прюитт, пододвиньте то кресло поближе!
   Слабый протест секретаря был проигнорирован. Мужчины  усадили  его  в
кресло, и как только напряжение отпустило мышцы, Килборн начал  дрожать.
Слуга принес вино, Каллен взял бокал и  сам  наполнил  его.  Пробормотав
что-то похожее на команду,  он  поднес  бокал  к  губам  Килборна  и  не
отпускал его, пока тот не выпил до дна.
   - Как только у тебя на щеках появится намек  на  нормальный  цвет,  я
позволю тебе выпить еще бокал, - пообещал он. - А потом тебе лучше будет
отправиться в постель и  немного  поспать.  А  уволиться  ты  сможешь  и
завтра, здесь можно не  спешить.  -  Сказав  это,  Каллен  повернулся  к
пастору:
   - В прошлой войне он был контужен  разрывом  снаряда.  А  я  всю  эту
неделю заставлял его работать без передышки, и это не могло не сказаться
на его нервной системе, - пояснил он.
   - Заставлять человека работать до изнеможения - это совсем не в  духе
высшей христианской морали, - ответил на это пастор.
   - Вот как? Тогда я - не христианин.
   - Полноте, Каллен! Помните, я слышу вас.
   Стальной король пошел на попятную:
   - На этом-то вы и строите  свой  расчет!  Мне  нравится  это  в  вас,
Прюитт. Я скорее похож на лысого орла, чем на христианина,  но  если  вы
думаете, что это тревожит меня... Ну что, чувствуете себя получше, Бен?
   - Гораздо лучше, - отозвался Килборн. Его щеки порозовели,  в  глазах
появился здоровый блеск. - Я знал, что приступ приближается.  Можно  мне
еще глоток портвейна?
   Каллен снова наполнил стакан и протянул его Килборну.
   - Благодарю! - Килборн сделал несколько жадных глотков. - Нет, у вас,
несомненно, есть какие-то рудименты порядочности, - сказал он затем.
   Каллен никогда не смеялся. Но сейчас огонь его  глаз  стал  мягче,  а
взгляд сделался менее сосредоточенным.
   -  Слагая  с  себя  обязанности  моего  секретаря,   вы   даете   мне
рекомендацию, да?
   Килборн кивнул:
   - Можете  считать  и  так.  Я  со  своей  стороны  не  прошу  никаких
рекомендаций. Я ни на что не гожусь.
   - Вы вот что: идите и ложитесь спать.  Можете  отдыхать  завтра  весь
день. С этой работой мы покончили.
   Если вы хотите...
   - Покончили? - Секретарь стального короля издал высокий,  похожий  на
птичий крик горловой звук.  -  Вы  хотели  сказать,  мы  начали  ее.  Мы
способствовали тому, чтобы она началась. Я болен и знаю  это.  Я  болен,
иначе и быть не может. По своей натуре я совсем  не  мягкий  человек,  я
такой же жесткий, как и  вы.  Я  полагаю,  что  это  -  последствия  той
проклятой контузии, но в любом случае я болен и ни  на  что  не  гожусь.
Может показаться смешным, но вплоть до сегодняшнего вечера я не понимал,
что мы  натворили.  Я  не  виню  вас,  не  виню  никого.  Какого  черта?
Продолжайте   печатать   свои   газеты,   выпускать   свои   кинофильмы,
раскручивайте радиопрограммы, убеждающие идиотов идти и подставлять свои
головы под пули ради  того,  чтобы  акции  ваших  сталели