несколько стычек имели место  у  вокзала
"Юнион депо".
   В результате столкновения на Второй улице, которое закончилось еще до
прибытия полиции, было обнаружено  тело  серорубашечника.  Этот  человек
лежал, раскинувшись на мостовой, и голова  его  была  расколота,  словно
упавший  с  высоты  цветочный  горшок.   Пока   это   был   единственный
зарегистрированный случай убийства. Для того чтобы не  упустить  момент,
требующий вмешательства  армии,  Главное  управлении  полиции  регулярно
передавало все сведения  об  обстановке  в  городе  в  кабинет  министра
обороны.
   Министр закончил говорить  по  телефону,  и  генерал-майор  Каннингем
спросил его:
   - Ну, так что там говорит наш добрый президент?
   - Все отдано на мое усмотрение. - При  этих  словах  министр  обороны
почесал свое ухо. - Смешно. Я должен решать, нужно ли применять  войска.
Мне не удалось поговорить с самим президентом, но Браунелл  сказал,  что
это решение  -  окончательное.  Он  направляет  сюда  это  распоряжение,
сделанное в письменной форме.
   - Ну и?..
   Министр покачал головой:
   - Давайте подождем, что нового нам сообщит Тэннер.
   Начальника полиции Тэннера, который не  располагал  столь  уединенным
кабинетом, как у министра обороны, осаждали со всех сторон. Он же больше
всего   на   свете   не   любил   беспокоиться.   Кражи   со    взломом,
дорожно-транспортные происшествия  и  даже  имевшие  место  убийства  не
относились к поводам для беспокойства.
   Это была  составная  часть  его  работы,  и  этих  событий  следовало
ожидать. Однако коммунисты, серорубашечники и прочие, к ним относящиеся,
при всем том, что их деятельность  казалась  начальнику  полиции  вполне
подпадающей под понятие "преступная", имели корни, и тут  уж  ничего  не
попишешь. Корни эти тянулись к такому множеству карманов в  политической
среде, что неизбежно приходилось обращаться с ними так, как если бы  они
были обычными гражданами. И если бы только они одни! Тэннер  только  что
положил телефонную трубку, выслушав доклад лейтенанта  полиции,  который
сообщил, что на углу  Четырнадцатой  улицы  и  Нью-Йорк-авеню  собралась
большая группа женщин,  человек  сто  или  более,  требующих,  чтобы  им
разрешили пройти маршем по Пенсильвания-авеню к самому Капитолию.
   Еще лейтенант сказал, что они являются членами ассоциации "Женщины за
мир",  хорошо  одеты,  настроены  очень  решительно  и  несут   огромные
транспаранты с антивоенными лозунгами. Когда начальник полиции  приказал
лейтенанту, чтобы тот попросил митингующих разойтись, и когда  лейтенант
в ответ на это сказал, что ему потребуется целый взвод, чтобы справиться
с ними, начальник завопил:
   - Ладно, пусть они маршируют, эти чертовы дуры!
   Очередной рапорт о беспорядках,  сделанный  около  одиннадцати  часов
дня, был последней каплей в чаше терпения начальника полиции; он  сказал
вышедшему с ним на  связь  капитану,  чтобы  тот  обратился  к  министру
обороны и доложил обстановку непосредственно ему. В  военном  управлении
капитана соединили с самим министром. В  это  время  Каннингем  все  еще
находился в кабинете. Министр выслушал телефонный доклад капитана, задал
пару вопросов, а потом приказал:
   - Не вешайте трубку! - После этого он повернулся к генералу:
   -  Вот  вам  и  история  с  географией.  Три  сотни  серорубашечников
собрались в аллее между  Двенадцатой  улицей  и  Пенсильвания-авеню.  Их
предводитель заявляет, что они намереваются пройти маршем  к  Капитолию.
Капитан полиции отвечает на это, что никуда они не пойдут. И как вам это
нравится, руководитель показывает ему пропуск,  подписанный  специальным
уполномоченным Форрестом!
   Каннингем широко раскрыл глаза:
   - Не может быть!
   - Да!
   - Подпись подделана.
   - Капитан утверждает, что подпись Форреста ему  хорошо  известна.  Но
имеет ли Форрест законное право подписывать такой пропуск?
   - Думаю, что да. Правда, точно  не  знаю.  А  кто  руководитель  этой
группы? Линкольн Ли?
   - Нет. Какой-то высокий мужчина с черными волосами.
   - Арестуйте его, - рявкнул Каннингем, - а группу разгоните!
   - За что его арестовать?
   - За то, что он не является Линкольном Ли. Да не все ли равно за что!
В любом случае разгоните их.
   Немного поколебавшись, министр заговорил в телефонную трубку, отдавая
приказ. Покончив с  этим  делом,  он  снова  обратился  к  Каннингему  и
спросил:
   - А вам что-нибудь известно о Форресте?
   - Я не знаю ровным счетом ничего! - взорвался вдруг  генерал.  -  Это
большое счастье, что я - солдат  и  от  меня  не  требуется  знать  хоть
что-либо. Во всяком случае, благодаря этому мне нечего стыдиться.
   Средоточием всеобщего волнения было здание  Капитолия.  Полиция,  как
конная, так и пешая, могла  поддерживать  порядок  только  на  участках,
огороженных канатами. Полицейские старались продемонстрировать выдержку,
однако  то  там,   то   тут   кто-то   получал   дубинкой   по   голове.
Серорубашечников в толпе не было видно; однако у многих  пришедших  сюда
были подняты воротники  пиджаков  и  плащей.  Хотя,  с  другой  стороны,
конечно, даже самый законопослушный гражданин имеет право на  защиту  от
ветра.  Численность  собравшихся  росла,  толпа  становилась  все  менее
управляемой, и полиции  пришлось  действовать  более  решительно.  Когда
примерно в половине  двенадцатого  сюда  прибыл  начальник  полиции,  он
испытал скорее облегчение, чем тревогу: на основании поступавших к  нему
докладов у него возникло подозрение, что все обстоит  гораздо  хуже.  Он
вышел из машины, начал обходить своих офицеров, расставленных по  постам
на наиболее важных в стратегическом отношении участках, и  у  него  даже
зародилась надежда, что, может быть, ему удастся дотянуть до вечера,  не
прибегая к помощи военных.
   Начальник полиции был весьма крупным мужчиной,  поэтому,  двигаясь  в
нужном  ему  направлении,  он  просто  отбрасывал   в   сторону   любого
замешкавшегося и не успевшего уступить дорогу. В четверть  двенадцатого,
за пятнадцать минут до прибытия президента, начальник полиции подошел  к
ступеням,  ведущим  к  западному  подъезду,  и  оказался   прямо   перед
делегацией  ассоциации  "Женщины  за  мир".  Они   выглядели   усталыми,
взволнованными  и  решительно  настроенными;  их   знамена   и   лозунги
развевались над ними на высоких шестах.
   Начальник полиции заговорил с  женщиной,  стоявшей  впереди  шеренги.
Очевидно, она возглавляла делегацию.
   - Вы, дамы, - сказал он, - выглядите  совершенно  неуместно,  устроив
здесь посиделки.
   - Никакие это не посиделки! -  услышал  он  негодующий  ответ.  -  Мы
хотим, чтобы президент видел нас.
   Есть ли для этой цели лучшее место, чем это?
   Начальник полиции покачал головой и продолжил путь к тому месту,  где
образовался  небольшой  людской  водоворот.   Какой-то   мужчина   начал
произносить речь.

Глава 2

   Еще одна толпа собралась в самом Капитолии.
   Галерею  посетителей  заполняли   жены   членов   сената   и   палаты
представителей, работники  посольств,  лоббисты,  вдова  экс-президента,
вице-президент Американской федерации труда, жены судей, пестрое сборище
государственных чиновников из различных бюро,  комиссий  и  комитетов  и
небольшая  группа  тех,  кто  может  быть  отнесен  к  простому  народу.
Поскольку еще не прозвучал призыв соблюдать тишину  в  связи  с  началом
работы сессии, шум, производимый множеством голосов,  был  оглушающим  и
характеризовался  необычной  высотой  тона  -  настолько  сильным   было
всеобщее напряжение. Здесь были собраны люди знающие; им  была  известна
расстановка сил в  палате  представителей,  выступающий  за  войну  блок
ястребов в сенате, они знали лиц,  уполномоченных  вести  заседание,  на
котором будет присутствовать президент. Здесь знали всех в  лицо,  здесь
было известно, что миссис Стэнли еще не  прибыла  и  что  важнее  всего:
здесь знали, что не только великая нация, но и весь мир, вся  громадная,
страдающая цивилизация затаила дыхание в ожидании того, что раньше  всех
увидят и услышат глаза и уши этой всеведующей публики.
   Среди тех, кто оказался в ложе прессы, находились не только  зрители,
но и действующие лица  драмы.  Они,  то  исчезая,  то  появляясь  снова,
беспокойно передвигались с  места  на  место,  переговаривались  друг  с
другом и оглядывали зал. Некоторые  что-то  писали  в  своих  блокнотах.
Здесь находились главы информационных бюро, звезды журналистики, а также
все те газетчики рангом помельче, которым выпал случай попасть сюда.
   И сами парламентарии, как сторонники правового решения вопросов,  так
и сторонники насильственных действий, в большинстве своем заняли места в
зале; отдельные группы  стояли  в  проходах,  депутаты  то  выходили  из
гардеробов, то вновь скрывались в них; то тут, то там мелькали служители
Капитолия. Среди ветеранов и лидеров политических группировок парламента
был  замечен  Рейд,  который  стоял  у  стены  рядом  с  членом   палаты
представителей  Мортоном  и,   нахмурившись,   слушал   его,   Коркоран,
беседовавший  с  группой,  включавшей   в   себя   председателя   палаты
представителей и вице-президента; неподалеку переговаривались  о  чем-то
сторонники мира Стерлинг и Джекмен. Аллена и Уилкокса видно не  было,  а
Тилни сидел неподвижно, закрыв глаза и опустив подбородок на грудь.  Все
волновались, и нервы у всех были взвинчены,  даже  у  тех,  кто  занимал
низшую иерархическую ступень в стане парламентариев и заранее знал,  как
ему голосовать, что  бы  там  ни  случилось.  Им,  подобно  статистам  в
театральной постановке, разрешалось разделять только тревоги и волнения,
оставив всю славу ведущим артистам. Однако никто не мог лишить их  права
хотя бы на это.
   В три  минуты  пополудни  и  председатель  палаты,  и  вице-президент
поднялись каждый на свою трибуну, последний стукнул деревянным  молотком
по  столу,  что-то  пробормотал  и  свирепо  оглядел  зал.  Шум  голосов
постепенно замер, члены парламента прошествовали к своим  местам,  снова
раздался стук молотка, и в зале воцарилась тишина.
   Секретарь палаты что-то начал читать, что именно - никто  не  слушал.
Какой-то сенатор привстал из  своего  кресла;  его  опознали  и  тут  же
втянули в дискуссию о географии Соединенных Штатов  Америки.  Последние,
опоздавшие покидали гардероб.
   Дискуссия продолжалась. Было замечено, что вице-президент поднялся со
своего  кресла  и,  глядя  на  кого-то,  в   удивлении   поднял   брови.
Председатель палаты, немного поколебавшись,  продолжил  дискуссию.  Было
двадцать минут первого. На верхней галерее Салли Вормен прошептала мужу:
   - Что, этот бездельник проявляет  нерешительность  перед  выходом  на
сцену?
   В других местах  тоже  шептались,  постепенно  шепот  становился  все
громче, переходя в возмущенный ропот.
   Этого представления зрители ждали достаточно долго, и  их  раздражала
необходимость сидеть перед занавесом, опущенным из-за того,  что  актеры
запаздывают.
   В двадцать пять минут первого в боковом проходе  показался  служитель
Капитолия.  Одним  прыжком  преодолев   ступени,   ведущие   к   трибуне
вице-президента, он протянул ему лист бумаги. По  всей  палате  пронесся
легкий шумок. Никто не сомневался, что это - телефонное сообщение о том,
что президент только что выехал из Белого дома,  значит,  предстоит  еще
четверть часа ожидания. Однако, к большому удивлению  всех  собравшихся,
вице-президент,  наклонившись  к  председателю  палаты,  прошептал   ему
что-то, а затем поднялся со своего  кресла,  спустился  с  возвышения  и
исчез в боковом  проходе,  том  самом,  через  который  вошел  служитель
Капитолия. По залу прокатился гул  голосов.  Председатель  палаты  вновь
постучал молотком по столу и призвал к порядку.
   Вице-президент вернулся не более чем через три  минуты.  Вместо  того
чтобы снова занять свое место, он пересек зал, подойдя к началу прохода,
и взмахом руки подозвал сенатора Коркорана. Тот  вскочил  и  поспешил  к
вице-президенту.
   Вице-президент говорил очень  тихо;  те,  кто  был  близко  от  него,
видели,  как  он  побледнел  и  как  на  скулах  Коркорана,  внимательно
слушавшего, заиграли желваки.
   Внимание всех собравшихся -  гостей,  журналистов,  парламентариев  -
было сосредоточено на этой сцене.
   Так  продолжалось  в  течение  нескольких  минут;  наконец   Коркоран
повернулся и зашагал обратно к своему  месту.  Проходя  мимо  Рейда,  он
остановился и на него бросил выразительный взгляд. Очевидно, этот взгляд
имел особое значение, потому что Рейд в ответ кивнул.
   Затем   вице-президент    вновь    поднялся    на    свою    трибуну.
Председательствующий  передал  ему  деревянный   молоток   для   ведения
собрания, и вице-президент принял его,  продолжая  стоять,  плотно  сжав
рот.  Сенатор,  выступавший  по  вопросу  о  географии  США,  замолк  на
полуслове и вернулся на свое место, так  и  оставив  в  последней  фразе
сказуемое без дополнения. Вице-президент прочистил  горло  и  заговорил,
обращаясь к затаившей дыхание аудитории:
   - Я должен сделать следующее  заявление.  Только  что  было  получено
сообщение о том, что  ввиду  плохого  самочувствия  президент  не  имеет
возможности предстать перед нами. В силу этого обстоятельства  возникает
необходимость перенести на другой срок повестку дня этой сессии.
   Тишина царила в зале еще несколько мгновений, потом ее нарушил вздох,
несший в себе и страх, и изумление и прокатившийся  по  залу  от  кресел
депутатов до галереи зрителей. Не успел  вице-президент  закончить,  как
сенатор Корокоран вскочил:
   - Я вношу предложение объявить перерыв в работе сессии.
   Половина парламентариев поднялась со своих мест; некоторые поддержали
это предложение, и громче  всех  кричал  сенатор  Аллен.  Вице-президент
ударил молотком, прокричал в поднятые  к  нему  лица  короткую  фразу  о
перерыве в работе объединенной сессии обеих палат конгресса, и вместе со
спикером они покинули свои трибуны.
   После  этого  в  зале  началось  неописуемое:  здесь  было  все  -  и
негодование, и тревога, и потрясение, и хаос.
   Мужчина, который сидел рядом с Бронсоном Тилни - сенатор  Коллинз  от
штата Вермонт, - прокричал тому прямо в ухо:
   - Это хоть и умная, но грязная проделка, и он за нее заплатит!
   Тилни, взгляд которого выражал усталость, большую чем когда-либо,  не
обратил на него никакого внимания.
   А четверть часа спустя, направляясь в своем  лимузине  домой,  миссис
Ричард Артур Каултер развивала перед ехавшей вместе с ней  приятельницей
по имени Диана Фримен идею, которая могла бы предотвратить возникновение
подобных форс-мажорных обстоятельств.
   - Вы знаете, дорогая, - говорила  она,  -  мне  думается,  президенту
следовало бы, подобно артисту оперы, иметь дублера. Как вы считаете?

Глава 3

   Во множестве сообщений и слухов, что циркулировали по  Вашингтону  во
второй половине того вторника,  очень  трудно  было  отделить  факты  от
вымыслов. В  течение  трех  часов,  возможно,  половина  граждан  города
узнала, что на президента совершено покушение и он убит.  Где  зародился
этот слух, никто не знал, но он носился и по городу, и за его пределами.
   Вот каким он был - полдень того вторника. Кроме того, говорили,  что,
чтобы принять решение, президенту Стэнли требуется дополнительное время,
или  что  у  него  нервный  срыв,  или  что  он  вдруг  напился.  А  еще
утверждалось, что он был убит красными или  серорубашечниками,  а  то  и
вовсе  япошками  или  же  что  ему  быстро  удалось  добиться  успеха  в
конгрессе. Самое странное было то, что подобные фантазии обсуждались  не
только простолюдинами, которым, так или иначе, дозволяется знать  только
то, что считается полезным для них, но и лицами,  привыкшими  оперативно
получать более точную информацию.  Несмотря  на  нечеловеческие  усилия,
руководство сената и палаты представителей, а также послы первого  ранга
и   руководители   агентств   печати    довольствовались    сомнительной
возможностью копаться в обрывках самых диких предположений и догадок.
   В половине четвертого стало  известно  совершенно  точно,  что  члены
правительства вызваны в Белый дом.
   В четыре  часа  дня  в  зале  для  пресс-конференций  Государственной
канцелярии США  появился  государственный  секретарь.  Он  без  излишних
дипломатических тонкостей известил, что до окончания заседания  кабинета
министров никаких сведений дано не будет и что он не  знает,  когда  оно
закончится. С этими словами секретарь удалился, а  представители  прессы
выли ему вслед от злости.
   Но  еще  более  уязвленным,  чем   законодатели   внутри   Капитолия,
чувствовал себя народ,  собравшийся  перед  его  стенами,  с  тем  чтобы
продемонстрировать  свое   отношение   к   тому   или   иному   вопросу.
Первоначально во всем случившемся демонстранты увидели грязные  происки,
направленные на то, чтобы сокрушить их движение. Они  завопили  и  стали
озираться, дабы найти подходящую  голову,  которую  стоит  разбить,  или
кого-нибудь, кого можно сбить с ног. Однако полиция  отнеслась  к  таким
порывам серьезно, и вскоре стало  ясно,  что  всеобщая  неуверенность  и
неразбериха привели к тому,  что  настроение  демонстрантов  от  боевого
задора на грани готовности к самопожертвованию изменилось  до  состояния
элементарной  озлобленности.  С  такими  проявлениями  эмоций  в   толпе
бороться гораздо  легче,  и  демонстранты  были  безо  всяких  церемоний
рассеяны, а площадь перед Капитолием очищена от пришельцев.
   Потери с их стороны составляли несколько  разбитых  челюстей  и  пару
сломанных костей.
   Было три часа, когда, кроме миссис Стэнли, секретаря президента Гарри
Браунелла и двоих агентов  секретной  службы,  суть  происшедшего  стала
известна и другим. В этот час вызванные  Браунеллом  по  телефону  члены
правительства собрались в помещении, обычно используемом  для  совещаний
администрацией президента Стэнли, - в библиотеке на втором  этаже.  Туда
пришли  все,  включая  вице-президента;  министр   сельского   хозяйства
Биллингс, вызванный на совещания в Федеральной торговой  палате,  прибыл
последним. Кто-то сидел, кто-то стоял, и все  ждали.  Ждали  президента?
Этого они не знали, Браунелл сказал только  одно:  приходите.  Пришедшие
переговаривались негромкими голосами, будто в доме, где лежал  покойник;
нервы у всех были натянуты, и говорить было не о чем.
   Дверь в библиотеку открылась, присутствующие одновременно повернулись
в ее сторону. На пороге появилась  миссис  Стэнли,  и  все,  кто  сидел,
встали. Следом за ней вошел секретарь Браунелл и плотно прикрыл за собой
дверь.  Миссис  Стэнли  прошествовала  в  центр  библиотеки  и  оглядела
собравшихся, словно пересчитывая их.  Всегда  улыбающаяся,  сегодня  она
была очень серьезна. Казалось, ей не хватает воздуха, волосы у нее  были
растрепаны, и, словно нуждаясь в опоре,  она  положила  руку  на  спинку
стула.
   - Садитесь, пожалуйста, садитесь, - сказала она.
   Государственный секретарь Алекс Лигетт пошел  за  стулом  для  миссис
Стэнли. Та сперва отрицательно покачала головой, но, передумав,  кивнула
в знак  благодарности  и  села.  Секретарь  Браунелл  встал  возле  нее,
остальные мужчины тоже сели.
   - Джентльмены, у меня возникла проблема, - начала миссис Стэнли, -  и
я больше не могу скрывать ее,  потому  что  теперь  это  не  только  моя
проблема, это проблема также и ваша, и всей страны. Президент похищен.
   Все, кто был в библиотеке, уставились на нее, как если бы она плясала
на канате или делала стойку на голове. А миссис Стэнли продолжала:
   - Эта новость удерживалась в секрете, в том числе и от вас, в течение
пяти часов. Возможно, это было не  правильное  решение  -  я  не  берусь
судить, - но его приняла я и несу за него всю ответственность.
   - Эту ответственность разделяю и я, - отрывисто произнес Браунелл,  -
поскольку посчитал это решение правильным.
   Посл