ыл принят  в
группу. Играл он  мало,  случайно  и  довольно  плохо,  но  главрежу  стал
необходим. А вскорости сильно повезло: знаменитый комедийный кинорежиссер,
окончательно запутавшись в поисках героя для своей  ленты,  с  отчаяния  в
последний момент взял Ленчика  на  эту  роль.  Очень  быстро  кинорежиссер
убедился, что Ленчик явно не подарок, но деваться было некуда,  надо  было
снимать, потому  что  уже  завертелась  неостановимая  кинематографическая
карусель. Кинорежиссер недаром был знаменит:  фильм  получился  хороший  и
смешной, а Ленчик выглядел на экране вполне достойно. Пришла,  можно  даже
сказать, слава. Но Ленчик не купался в ней.  Он  использовал  ее  в  делах
практически. Он завел множество нужных знакомств и почти до конца ушел  во
вторую,  неизвестную  театральной  общественности,  жизнь.  А  для  первой
числился в театре (лет через пять оттуда ушел), изредка для отмазки, а  не
для заработка снимался в эпизодах, клубился иногда в актерских  компаниях.
И процветал. И как процветал!
     ...Сначала грубый мужской жлобский голос спросил:
     - Чего надо?
     - Не чего, а кого. - Поправил его через неоткрываемую  дверь  суровый
Казарян. - А надо мне Ленчика Ходжаева.
     Теперь поправил голос:
     - Алексея Эдуардовича, -  и  замолк.  Казарян  пнул  ногой  роскошную
дверь,  заглянул  в  глазок  (он  не  светился,   в   него   смотрели)   и
поинтересовался хамски:
     - Открывать думаешь?
     - Алексея Эдуардовича подожду.
     Ждали недолго. Баритональный тенор весело  спросил  (опять  же  через
дверь):
     - Это ты, Роман?
     - Рядом, значит,  с  холуем  стоял!  -  с  удовлетворением  догадался
Казарян. На что холуй отреагировал немедленно:
     - Полегче, ты, пока уши целы!
     - Мусульманин, что ли? - опять в догадке осведомился Казарян.
     За дверью отчетливо заскрипели зубами, сразу же шум легкой борьбы,  а
затем успокаивающий всех и вся голос Ходжаева:
     - Уймись, Аскерчик, он не со зла!
     - Он у меня еще попляшет, армянская морда! - не успокаивался холуй, в
голосе которого уже ощутимо скрежетал акцент.
     - Спокойней, спокойней, Арсенчик! И учти, во мне одна восьмая крови -
армянская - с едва уловимой угрозой завершил  миротворческую  свою  миссию
Ходжаев и открыл дверь.
     -  Ходжикян!  -  подтверждая  частичную   принадлежность   визави   к
армянскому народу, приветствовал его Казарян.
     -  Казаров!  -  обрадовался  возможности  исковеркать  фамилию  гостя
Ходжаев. Довольные каждый самим собой, они, обнялись, похлопали друг друга
по спинам и расцепились, наконец.
     Казарян огляделся. У вешалки, роскошной  вешалки  -  гардероба  стоял
рослый кавказский качок - сверкал глазами и тряс губами. Казарян, на  ходу
снимая плащ, направился к вешалке. Качок стоял, как приколоченный к  полу.
Казарян, стараясь не задеть его, повесил плащ, двумя руками погладил  свою
прическу и вдруг неуловимым  коротким  движением  нанес  кованым  башмаком
страшный удар по левой голени кавказца. Ничего не понимая от дикой шоковой
боли кавказец  медленно  сгибался,  когда  Казарян  ударил  его  правой  в
солнечное сплетение. Качок  не  сгибался,  он  теперь  сломался  на  двое.
Казарян схватил его за волосы и ударил его голову об  резко  идущее  вверх
колено. За волосы же с трудом отбросил в сторону.
     Ходжаев задумчиво  наблюдал  за  этой  операцией.  По  завершении  ее
подумал немного, разглядывая существующего  в  отключке  телохранителя,  и
твердо решил, что:
     - Ты прав, Рома. За неуважение, за невоспитанность  надо  наказывать.
Они вдвоем ждали, когда молодой человек откроет глаза. Он открыл их минуты
через две, а еще секунд через двадцать взгляд  этих  глаз  приобрел  некую
осмысленность. Теперь он мог кое-что понять  (из  элементарных  вещей),  и
поэтому Казарян объяснил ему:
     - Я - не армянская морда. Я - пожилой,  уважаемый  многими  неплохими
людьми человек, который повидал на своем веку многое. В том числе и  таких
бакланов, как ты. Запомни это, каратист.
     Баклан-каратист смотрел на Ходжаева, который сочувственно заметил:
     - Никогда не выскакивай, не спросясь, Аскерчик. Встань и умойся, -  и
уже Казаряну: - Прошу, Ромочка.
     И ручкой, эдак с вывертом изобразил приглашающий  жест  вообще  и  ко
всему: входи, пользуйся, бери! Казарян осмотрел  извивающийся  коридор  со
многими дверями и полюбопытствовал:
     - У тебя музыкальная комната есть?
     - У меня все есть, как в Греции.
     - Вот туда и пойдем. А ты еще и грек, оказывается?
     -  Был  одно  время.  -  Признался  Ходжаев,  увидев,  что  каратист,
пошатываясь, направился в ванную,  распорядился  ему  вслед:  -  Умоешься,
слегка очухаешься - нам выпить в студию принесешь.
     И впрямь студия, звукозаписывающая студия с новейшим оборудованием.
     - Включи чего-нибудь погромче, - попросил Казарян, взял в каждую руку
по стулу и поставил их рядом  с  большим  динамиком.  Ходжаев  поиграл  на
клавиатуре пульта, и понеслась Мадонна. Вкусы у кандидата искусствоведения
были примитивные. Кандидат еще что-то поправил на  пульте,  убедился,  что
все в порядке, и направился к Казаряну и двум стульям. Уселись.
     - Следовательно, ты  считаешь,  что  меня  слушают,  -  констатировал
догадливый Ходжаев.
     - Вероятнее всего, Ленчик.
     - А почему, как думаешь?
     - Потому что ты на них работаешь.
     Мадонна  сексуально  визжала.  Ходжаев,  мутно  глядя  на   Казаряна,
подмычал  мелодии,  не  стесняясь,  энергично  поковырялся   в   носу   и,
естественно,  хорошо  подумав  во  время  свершения  перечисленных  актов,
спросил:
     - Считаешь, что я в Конторе служу?
     - Для такого вопроса ты слишком  много  думал.  Значит,  ты  думал  о
другом, Ленчик. Темнить собираешься?
     - Сейчас я никому не служу, - цинично (не отрицая, что служил,  когда
надо и кому надо) признался Ходжаев, а далее продолжил уже о другом:
     -  Времени  совсем   нет,   понимаешь,   Ромочка?   Игорный   бизнес,
оказывается, непростая штука. Кручусь, как белка в колесе, по восемнадцать
часов в сутки.
     - А с дамочками как? - тоже о другом спросил Казарян.
     - С дамочками туго. Забыл, как это делается.
     - И не вспомнил, когда к тебе Татьяна Горошкина явилась?
     - Так, -  выпучив  от  сосредоточенности  глаза,  бессмысленно  изрек
Ходжаев и повторил: - Так... что ты знаешь, Рома?
     - Я разбежался и тебе все сказал. Мы еще с тобой долго-долго говорить
должны. Предварительно. Будем говорить, Ленчик?
     Мадонна завопила о  другом.  Шелковое  покрытие  динамика  аж  слегка
шевелилось от этих воплей. Ходжаев думал. Подумав, ответил вопросом же:
     - Есть ли смысл в этом разговоре?
     - Твой вопрос, как я полагаю, надо понимать так: "Что я буду с  этого
иметь?" Отвечаю: полезную для тебя информацию.
     На этот раз времени  на  размышления  у  Ходжаева  оказалось  намного
больше: от дверей Арсенчик катил сервировочный столик  с  бутылкой  виски,
чашей со льдом и тарелкой с соленым миндалем.
     - Прошу вас, - вежливо предложил он выпивку, уже подкатив столик.
     - Спасибо, - машинально поблагодарил Казарян.
     - Я все запомнил, дорогой гость, - в ответ сказал Арсенчик.
     - Он меня пугает? - удивленно поинтересовался Казарян у Ходжаева.
     - Ну, молодой, молодой он! -  уже  раздраженно  объяснил  Арсенчикову
позицию Ходжаев. - Горячий. Налей-ка нам, гордый кавказец.
     Глядя только на бутылку и стаканы, молодой горячий кавказец разлил по
двум толстым стаканам, кинул кубики льда и осведомился вроде  бы  опять  у
бутылки:
     - Я могу уйти?
     - Иди отдыхай, - за бутылку ответил Ходжаев и, когда Арсенчик  вышел,
сказал Казаряну: - Естественно, за эту информацию ты потребуешь информацию
у меня.
     - А ты как думал? Баш на баш.
     - Оно, конечно, баш на баш,  но  кто-нибудь,  один  из  двоих  всегда
выигрывает. Вот я и прикидываю, кто выиграет.
     - Ты, - уверенно сказал Казарян.
     - И что же я выиграю?
     - Жизнь, Ленчик, свою жизнь или точнее: продолжение своей жизни.
     - Следовательно, сейчас моя жизнь в опасности?
     - Ты даже не представляешь в какой!
     - В какой же? - не дрогнув поинтересовался Ходжаев.
     - Не по правилам, Ленчик! - уличил его Казарян. - Не получив от  тебя
ничего, я должен отдавать свои сведения бесплатно?
     - Ты сказал мне страшные слова, Рома, а эти  слова  должны  быть  без
всяких  условий  подтверждены  фактами   или   хотя   бы   мотивированными
предположениями. Здесь игры не бывает и правила отсутствуют.
     Ходжаев взял со стола полный стакан и не спеша стал лить его в  себя,
зубами придерживая  льдинки.  Отхлебнул  и  Казарян  из  второго  стакана.
Похрустели миндалем. Как бы в оргазме задыхалась Мадонна.
     -  Ты  прав,  Ленчик,  -  наконец  согласился   Казарян.   -   Вполне
обоснованное и  страшное  предположение:  мы  в  цепочке,  звенья  которой
методически  и  последовательно  уничтожаются  и  будут   уничтожаться   в
дальнейшем.
     - Я не причем, Рома. Я вне цепочки.
     - В день самоубийства Горошкина его законная супруга  действовала  по
твоей подсказке. И вот чем все это закончилось!
     - Чем? - тихо спросил уже сильно взбаламученный Ходжаев.
     - Так ты не знаешь, что преданно  любившая  мужа  Татьяна  Горошкина,
узнав о его смерти, в непереносимом горе тотчас последовала вслед за  ним,
приняв горсть снотворного и отворив все газовые конфорки?
     - Ты выдумал все это, Рома, чтобы меня попугать посильнее?
     - Дурачок, этим не пугают. Давай-ка выпьем еще.
     Казарян налил Ленчику, налил себе, аккуратно ложечкой кинул в стаканы
по три льдинки и только после  этого  всего  позволил  себе  взглянуть  на
Ходжаева. Ленчик поплыл. Вроде все по-прежнему,  -  и  поза,  и  выражение
лица, но было ясно - плыл, расплываясь в нечто студенисто-дрожащее.
     - Ты выпей, выпей, - подсказал, что надо  делать  в  такой  ситуации,
Казарян. Проследив, как Ходжаев проделал это, добавил жалеючи:
     - Они сочли целесообразным не сообщать тебе пока о ее смерти.
     -  Почему?  -  быстро  спросил  Ходжаев.  Все-таки  был  стерженек  в
пареньке: он сумел собраться.
     - Чтобы ты не беспокоился и не готовил себя к подобным неприятностям.
Чтобы, когда обнаружится надобность, брать тебя доверчивым и тепленьким.
     - Ты считаешь, что такая надобность обнаружится?
     - Она уже обнаружилась, Ленчик. По моим  сведениям  и  догадкам,  они
извещены о том, что третьи лица  знают  о  твоей  связи  с  покойной  ныне
Татьяной. Ты же сам знаешь, они любят делать дела  один  на  один.  Третьи
лица им пока недоступны  по  многим  причинам,  и  поэтому,  чтобы  занять
привычную и выгодную позицию "один на один" они уберут тебя. Они не хотят,
чтобы твоя осведомленность стала козырем в руках  третьих  лиц,  чтобы  ты
удвоил количество их противников.
     Мадонна совсем распустилась. Даже по голосу можно  было  понять,  что
она полуголяком исполняет нечто непристойное.
     Ходжаев опять думал. Много ему сегодня думать  приходилось.  Наконец,
решительно хлебнув из стакана, понял, что хотел Казарян:
     - Ты хочешь, чтобы я дал тебе информацию...
     - Не мне, - резко перебил Казарян. - Третьим лицам.
     - Третьим лицам дал информацию, - монотонно продолжил  Ходжаев,  -  о
том, кому, от кого, куда и как. Короче, вам нужны связи и имена. Так?
     -  Наверное,  так.  -  Согласился  Казарян.  -  Но  просто   передача
информации, к примеру, мне одному, никак не защитит тебя, Ленчик.
     - Что ты можешь предложить?
     - Завтра в десять утра ты под мой протокол и магнитофонную  запись  в
присутствии двух свидетелей подробно и от самой печки поведешь  рассказ  о
твоем сотрудничестве с ними...
     - Твои свидетели - Смирнов и Спиридонов? - спросил Ходжаев.
     - А ты неплохо информирован и с этой стороны. - Казарян встал.  -  Да
или нет, Леня. Альтернатива, как говорят сегодняшние вожди.
     - Как я понимаю, вы после моего  рассказа  известите  их,  чтобы  они
знали о козырях в ваших руках, - продолжая сидеть размышлял Ходжаев, -  на
первых порах они поостерегутся, но потом-то обязательно меня достанут.
     - У них в ближайшее время не станет "потом", Ленчик, потому что их не
будет вообще.
     - Они будут всегда, - уверенно предрек Ходжаев и тоже встал. - Но  ты
прав, у меня нет другого выхода.
     - Значит, завтра, в 10 утра. - Казарян глянул на свои наручные часы и
уточнил: - Через двенадцать часов тридцать минут.
     Стоял в ожидании Ходжаев, стоял  в  ожидании  Арсенчик.  В  ожидании,
когда оденется и выметется Казарян. А тот, зараза, не спешил.  Стряхнул  с
плаща незаметные невооруженным глазом  пушинки  и  пылинки,  переложил  из
кармана пиджака в карман плаща сигареты и зажигалку,  поморгал,  вспоминая
что еще ему необходимо сделать, вспомнил и сказал Ходжаеву, делая вид, что
конфиденциально, но так, чтобы слышал Арсенчик:
     - Да, чуть не забыл. Обязательно заведи себе личную  охрану,  Ленчик,
обязательно!
     - У меня Арсенчик.
     Слегка повернув голову, Казарян посмотрел на Арсенчика и приказал:
     - Подай-ка мой плащ.
     Арсенчик продолжал  стоять  столбом.  Ходжаев  усмехнулся  и  ласково
попросил его:
     - Помоги, Арсенчик.
     Арсенчик снял с вешалки плащ и развернул его так, чтобы Казаряну было
удобно влезть  в  рукава.  Нарочито  медленно  влезая  в  рукава,  Казарян
внезапно и резко лягнулся, норовя  попасть  Арсенчику  по  яйцам,  но  уже
готовый к неприятным неожиданностям горячий кавказец отскочил  от  него  и
сунул руку подмышку. И все-таки опять опоздал: развернувшийся на  каблуках
Казарян уже держал в руке увесистую  игрушку  с  семью  зарядами.  Игрушка
смотрела Арсенчику в пупок. Подняв ее чуть повыше, Казарян распорядился:
     - Одну ручку из-за пазухи быстро и обеими ручками к стене! - Арсенчик
стоял как в детской игре "Замри"! - Сразу я  тебя  убивать  не  буду.  Для
начала сделаю дырку в легких... Ну!
     По казаряновским вдруг  опустошившимся  глазам  Арсенчик  понял,  что
сейчас тот выстрелит, и, повернувшись, двумя руками оперся в стену. Оценив
позу, Казарян дал уточняющее распоряжение:
     - Выше, выше ручки и ножки пошире!
     Арсенчик - деваться было некуда - выполнял, что потребовали.  Казарян
подошел к нему, уперся своей игрушкой в его поясницу, вытянул из-за пазухи
новенький "ПМ", одним движением щелкнул обойму, помогая рукой с  игрушкой,
выбросил патрон из  ствола  и  запустил  пустой  макаровский  пистолет  по
длинному коридору.
     Отходя от Арсенчика, отфутболил попавшую под ноги обойму.
     - Завтра в десять! - напомнил он Ходжаеву,  уже  стоя  в  дверях,  и,
закрывая их, добавил: - Так заведи себе личную охрану, Ленчик, очень  тебя
прошу!
     Из-за закрытой двери последним приветом донеслось арсенчиково:
     - Я тебе все припомню, дорогой армянский гость!



                                    25

     Без семи десять, а точнее - в двадцать один пятьдесят  четыре  Сырцов
довел секретаря до новой его  конспиративной  квартиры,  убедился  методом
подслушивания  и  наблюдения  с  лестничной  клетки   шестого   этажа   на
противоположной стороне улицы, что вождь твердо решил приступить к ночному
отдыху, спустился вниз, нашел телефон-автомат и в двадцать два  двенадцать
доложил Смирнову:
     - Улегся на ночь. У нас есть смысл поговорить.
     - Ух, как ты кстати, Сырцов! - громыхающе  обрадовался  в  телефонной
трубке отставной полковник. - Ты не очень устал?
     - Терпимо. На сегодня еще что-то имеется?
     -  Вместе  со  мной  смотаться  за  город,  неподалеку.  В  дороге  и
поговорим.
     - Заметано. Буду у вас через пятнадцать минут.
     Ровно  в  половине  одиннадцатого  Сырцов  звонил  в   спиридоновскую
бордовую дверь. Открыл полностью экипированный для поездки Смирнов.
     - Я готов. - Оценив ситуацию, доложил Сырцов.
     - Чаю выпьешь и кусок мяса слопаешь, тогда и поедем. - Наперед  решил
Смирнов и, стянув с Сырцова куртку, повел его на кухню к Варваре.
     В двадцать два пятьдесят они  уже  катили  в  смирновской  "Ниве"  по
бульварному кольцу. Баранку вертел Сырцов.
     - По Ярославке и  там  за  Калининградом  к  дачному  поселку  старых
большевиков. - Дал маршрут Смирнов.
     - Это в запретке, что ли? - спросил Сырцов и,  поймав  подтверждающий
кивок Смирнова, со знанием дела уточнил маршрут. - Туда через Новые Мытищи
не попадешь: направо одни кирпичи и рогатки. Крюк здоровый через Тарасовку
надо делать.
     - Надо так надо. - Согласился Смирнов.
     Свернули  на  Трубной  и  по  Цветному  к  Самотекам.  Смирнов  сидел
истуканом, смотрел вперед, молчал, и Сырцов не выдержал:
     - Чего же не спрашиваете-то?
     - Ты без вопросов отчитаться должен.  Ты  на  службе,  Сырцов,  -  не
поворачивая головы, напомнил Сырцову о зависимом его положении Смирнов.
     - А вы, Александр Иванович, когда начальствовали, сильно, наверное, в
отделе лютовали, - зловредно предположил Сырцов.
     - Я не лютовал, я занудствовал. - Признался Смирнов.
     - Так я рассказываю? - полувопросом предположил Сырцов и, не  получив
возражений, приступил: - Зацепил я его  уже  вчера.  Осел  у  сестринского
подъезда и ждал. С утра она по ближним магазинам бегала, а к  часу  дня  в
центр двинулась, к "Детскому миру". И в толкучку - еле ее  не  упустил.  В
толпе они с братцем и встретились. Я его не сразу и узнал. Он  что  -  усы
отпустил, Александр Иванович? - Пять дней тому назад он вроде бы без  усов
был. Казарян обязательно отметил бы эту весьма пикантную подробность.
     - Значит, фальшивые  приклеил,  конспиратор!  -  страшно  обрадовался
Сырцов.
     - Вечно живые большевистские традиции! В  минуту  опасности  Владимир
Ильич сбривает усы, а Юрий Егорович в такой же ситуации их приклеивает. Ты
пешком был?
     - По другому не мог. Сестрица метрополитеном пользуется.
     - А как ему не дал уйти? Он же, наверняка, был с автомобилем.
     - Ну, тут целая история.  Когда  сестрица  тайно  -  ужасно  все  это
смешно, Александр Иванович...
     - Смейся, смейся громче всех, милое создание! Для тебя веселый смех -
для меня страдание! - осуждающе полунапел Смирнов.
     - Ну, ей богу, смешно! - оправдался Сырцов и  продолжил:  -  Передала
она, значит, ему тайную бумажку, и они, как по команде, в разные  стороны.
Я, естественно, за ним  и  тут  дотюкиваю,  что  он  явно  на  автомобиле,
который,  наверное,  стоит  в  единственно  возможном  здесь  месте  -  на
Неглинке. Я его отпускаю и начинаю ловить левака, для завлечения  сотню  в
руке держа. Слава богу, быстро один клюнул. Подкатили  мы  к  стоянке  как
раз: Юрий Егорович влезал в машину.
     - В "Мерседес"? - опять перебил Смирнов.
     - Нет. В трепаную такую "шестерку". Они  тронулись,  мы  -  за  ними.
Левак - неумеха, тупой, как валенок, но заработать очень хотел - старался.
"Шестерка" не проверялась, слава богу!
     - Да что же ты имя  божье  всуе  поминаешь,  как  баба!  -  почему-то
разозлился Смирнов. - Излагай под протокол, ты же мент!
     Обиженный Сырцов замолчал, оправдывая свое молчание сложным поворотом
с Трифоновской на проспект Мира. Хотя  какая  уж  сложность:  ныне  Москва
после  десяти  -  пустыня.  На   Крестьянском   мосту   остывший   Смирнов
извинительно сказал:
     - Что ты, как красна девица, обижаешься? Давай дальше.
     - Я под протокол сейчас не могу, - покочевряжился Сырцов и опять всуе
помянул имя божье: - Я как бог на душу положит... В общем,  доставлен  был
наш Юрий Егорович  в  Лялин  переулок.  Там  какая-то  хитрая  ветеранская
контора. Юрий Егорович в ту контору направился, а "шестерка" уехала. Тут я
рискнул: дал двести леваку в задаток, ключи от своей "семерки" и  пообещал
ему еще триста, если он ее  сюда  пригонит  как  можно  быстрее.  Пятьсот,
Александр Иванович, впишите в непредвиденные расходы.
     - Успел, следовательно, твой левак, - догадался Смирнов.
     - Успел. У э