топтавшемуся  на
месте Спиридонову:
     - Хиляй к нам, ассистент звукооператора!
     Спиридонов покорно подошел, уселся и вдруг вскочил:
     - А выпить на халяву?!
     Как журналист-международник  хватанул  "Джонни  Уокера".  Хотел  было
пристроиться в ряд к Махову, Сырцову,  Коляше  и  Смирнову,  но  Александр
строго распорядился:
     - Бери бутылку, два стакана и не к Ромке, а к Витьке. Он  в  связи  с
добросовестным исполнением  обязанностей,  я  думаю,  сильно  страдает  от
жажды. Зная вкусы экс-зятя, Спиридонов помимо  "Джонни  Уокера"  прихватил
бутылку "Smirnoff" - самой чистой водки в мире.
     Четверо у стойки смотрели на тех, кто за столами. Трое  из  четверых,
не таясь, держали пистолеты наготове.
     - Порядок, Александр Иванович, - доложил рыжий.
     - Спасибо, Вадим, - поблагодарил Смирнов и приступил:
     - С кого начнем?
     -  Начнем  с  меня.   Вернее,   я   начну,   -   оживленно   выступил
генерал-плейбой. Ватничек он уже  скинул,  встав,  обнаружил  -  в  хорошо
подогнанной  заказной  униформе,  в  лихо  сидящей  набекрень  каскетке  -
элегантную  западноевропейскую  стать:  уверенность,  свобода,   нерусская
раскрепощенность в движениях. - Вот милиционер  сказал,  что  мои  ребята,
которые остались в живых, меня сдадут. Хорошие, преданные мне ребята.
     - Убийцы, - первый раз подал голос Кузьминский, перебивая.
     - Все мы здесь - убийцы, -  без  запинки,  как  мяч,  принял  реплику
плейбой и вернулся к продолжению собственной  мысли:  -  Я  поначалу  даже
обиделся за них, а затем понял: действительно сдадут.  Они  не  прикрытые,
они  голые  на   ветру.   Это   подразделение,   находившееся   под   моим
командованием, ни по одной бумажке не числится в конторе. Это аппендикс, и
только мой аппендикс. До тех пор, пока этот отряд неуловим, он - всесилен,
ибо его нет. Так и было долгое-долгое время. Но по собственной  инициативе
вызвав джина из бутылки - я имею в виду тебя, мент-патриарх  -  мы  твоими
стараниями обнаружились и в конечном счете проиграли. Теперь у ребят  один
выход: сдавать старшего, того, кто отдавал приказы, то есть меня.
     - Смысл и цель  операции,  -  перебил  Смирнов.  Плейбою  была  нужна
площадка. Кокетливой  походкой  наемного  танцора-жиголо  он  выскочил  на
свободный пятачок между креслами и баром, пируэтом развернулся  на  триста
шестьдесят градусов - осматривал всех, показывал  себя  всем  -  и,  глядя
Смирнову в глаза, серьезно ответил на вопрос:
     - Прикончить тебя, полковник, и, по особой просьбе генерал-лейтенанта
Жилинского, твоего помощника Сырцова.
     - Ментов, значит, - догадался Махов и быстро спросил: - А почему  еще
и не меня?
     -  Вы,  месье,  нашей  определенной  службой  были  просчитаны,   как
способный карьерист-конформист, и ваше появление  в  смирновских  рядах  -
полная для нас неожиданность.
     - Чупров, - первый раз назвал плейбоя по фамилии  Смирнов.  -  Ты  же
отлично понимаешь, что я спрашивал об операции в целом. И с самого начала.
     - То, чем  тебя  заманили  в  дело,  играя  на  твоих  патриотических
чувствах,  полковник,  -  полная  туфта.  Валюта  и  документация  на  нее
переводились за бугор частями, начиная  с  восемьдесят  девятого  года,  с
весны. Операция была завершена к  этому  лету.  Рублевые  накопления  были
пристроены  в  различные  торгово-финансовые,  посреднические,  совместные
предприятия,  которые  выплачивали  партии  дивиденды,  на   которые   все
партработники от инструктора  райкома  до  секретаря  ЦК  вкусно  и  сытно
кормились. В июле в ЦК, у  присутствующего  здесь  любимого  народом  Юрия
Егоровича состоялось совещание, на котором были подведены  итоги  операции
"были деньги - денег нет". На совещании присутствовали Жилинский и я.  Там
и было решено, что конспиративность недостаточно обеспечена и что  следует
пройтись по возможно высовывающимся концам. Юрий Егорович даже  предложил,
что  при   явной   ненадежности   отдельных   звеньев   цепочки,   следует
ликвидировать их.
     - Ложь! - звенящим голосом прокричал Юрий Егорович.
     - Да заткнись ты -  вяло  посоветовал  ему  плейбой  и  продолжил:  -
Операцию "Волкодав на свободной охоте"  разрабатывал  Жилинский  при  моем
участии. Нам были хорошо известны ваши возможности и ваш уникальный  опыт,
Смирнов, и работу по обнаружению слабинок в цепи мы решили подсунуть  вам.
Вы обнаруживаете, мы ликвидируем. Разделение труда. Технически вовлечь вас
в  дело  было  нетрудно:  наш  агент  с  шестьдесят  восьмого  года  Игорь
Дмитриевич...
     - Клевета! - взревел Игорь Дмитриевич.
     - Молчать! - еще громче рявкнул Смирнов и трахнул кулаком по стойке.
     - Тут нам нежданно-негаданно помог ренегат Зверев. Он, всерьез веря в
пока еще существующую возможность перехватить ценности, независимо от  нас
рекомендовал  Смирнова.  Мы,  изредка  помазывая  вас  по  губам   Ванькой
Курдюмовым, шли  по  вашим  следам,  благо  были  полностью  информированы
магнитофонными записями, любезно предоставляемыми нам Игорем Дмитриевичем,
и, ликвидируя подозрительные звенья, ремонтировали цепочку.
     - Не много ли говоришь, Димон? - тихо спросил Жилинский.
     - Мне молчать и взять на себя все, как руководителю бандформирования,
никоим образом не относящегося к ГБ? И к  стенке?  А  ты,  весь  в  белом,
будешь продолжать  беззаветно  защищать  невидимые  рубежи  новой  России?
Извини-подвинься, Женя. К стенке станем  вместе  за  шесть  организованных
нами убийств.
     - Что ты со своими  молодчиками  творил  -  это  твое  дело.  Ты  был
полностью самостоятелен и отвечать за все содеянное будешь  ты  один.  Так
что это ты извини-подвинься, Димон, - небрежно сказал Жилинский.
     Плейбой промолчал и тихо направился к Жилинскому. Витольд Германович,
упреждая возможные эксцессы, поднялся. Плейбой не дошел до их  стола  шага
три и остановился, щерясь, как волк, и рассматривая Жилинского.
     - Ты! Пидар  гнойный!  -  ненавистно,  на  выдохе,  вполголоса  опять
заговорил генерал Чупров. - Трахать адъютантов и  ординарцев  в  служебном
кабинете и в том же кабинете планчики составлять - милое и приятное  дело.
Но планчики-то - планчики убийств, которые осуществлял  не  мой  -  наш  с
тобой отряд. Не любил ты  оставлять  бумажек,  но  кое-что  оставил,  а  я
спрятал. Я еще многое скажу, Женюрка.
     - Ничего-то ты не скажешь, - грустно произнес Жилинский, встал  и  не
вынимая   правой   руки   из   кармана   пальто,   трижды   выстрелил    в
генерала-плейбоя.  Плейбой,  еще  складывался,  чтобы  лечь  на  пол,  еще
дымилась  большая  дыра  в  шикарном  английском  пальто,  когда  раздался
четвертый  выстрел:  один  из  охранников  Игоря  Дмитриевича,  раскорякой
присев, успел с двух рук выстрелить в Жилинского.  Второй  раз  выстрелить
ему не дал Махов. В  отчаянном  прыжке  он  достал  охранника  и  рукоятью
"макарова" нанес удар по темени. Охранник упал. Второй охранник  стоял  не
шевелясь: на него смотрели пистолеты Сырцова и Коляши.
     Но было поздно. Пуля охранника вошла Жилинскому в глаз и вышла  через
затылок. Его откинуло в кресло, и он  сидел  в  нем  уронив  развороченную
голову.
     Генерал-плейбой в позе зародыша во чреве  матери  дважды  дернулся  и
затих навсегда.
     Охранников обезоружили. Еще  не  до  конца  пришедший  в  себя  после
Маховского подарка стрелок беспрерывно бормотал:
     - Я по инструкции... Я по инструкции... Я по инструкции...
     - Уберите трупы, - приказал охранникам Махов.
     - Куда? - спросил тот, который не стрелял.
     - Во двор, на помойку, не знаю куда! - вдруг разорался Махов и, сразу
же остыв, добавил: - И кровь вытрите.
     - Чем? - опять задал вопрос тот, что не стрелял.
     - Плащом своим, мать твою!
     Сначала плейбоя, затем Жилинского. За руки, за ноги. Тот, который  не
стрелял, нашел видимо, подсобку, потому что принес ведро  с  водой  и  две
половых  тряпки.  По  бабьи,  отклячив  зады,  охранники,   предварительно
протерев кресло, в котором в последний раз обитался Жилинский, старательно
замывали пол. Сделали дело, выпрямились с тряпками в руках и вопросительно
посмотрели на Игоря Дмитриевича.
     - Вы свободны сейчас. Подождите меня в главном здании, - распорядился
Игорь Дмитриевич.
     - Нет, - жестко сказал Смирнов. - Все остаются здесь. А к тебе, Леня,
у меня просьба: приведи сюда своих ребят.
     Махов вышел, а Витольд Германович горестно напомнил:
     - Все кончено, Александр Иванович.
     - Все еще только начинается, - возразил Смирнов.
     Бесшумно вошли опера и скромненько уселись за дальний столик.
     - Дай ребятам что-нибудь выпить, Коляша, - сказал Смирнов.
     Коляша слегка поперхнулся - они с  Сырцовым  как  раз  засаживали  по
третьей, - но, ликвидировав казус стаканом "боржоми",  мигом  доставил  на
стол ментам литровый сосуд "Абсолюта", три "Пепси" и стаканы.
     Вспомнив  про  благодетельное  действие  этого  лекарства,  выпили  и
Казарян с Кузьминским и Спиридоновым.
     - Через час с небольшим у меня начало  переговоров  с  послами.  И  я
формально, хоть несколько минут, должен быть на обеде, - холодно  напомнил
о своих государственных заботах Игорь Дмитриевич.
     - Успеете и на обеде побыть, Игорь Дмитриевич, и  переговоры  начать,
все успеете. Вы ведь у  нас  шустрый,  очень  шустрый,  -  непонятно  и  с
отдаленной  угрозой  пошутил  Смирнов  и,  наведя  окончательный  порядок,
приступил: - Перед тем как привести его сюда, мы с  Сырцовым  тщательно  и
профессионально  обыскали  Жилинского.  Вопрос:  кто  передал   Жилинскому
пистолет?
     Стало тихо в  холле.  Стало  тихо  в  тире.  Все  молчали.  Никто  не
передавал.
     - Дело ваше, не признавайтесь, - без  огорчения  согласился  с  общим
молчанием  Смирнов.  -  Тогда  я  хочу   поговорить   о   двух   господах,
присутствующих  здесь.  О  вас,  Игорь  Дмитриевич,  и  о   вас,   Витольд
Германович. То, что вы на крючке ГБ за грехи молодости. Игорь  Дмитриевич,
я понял ко второй нашей встрече и старался вести игру так, чтобы помехи со
стороны конторы были минимальными. Несколько удивлял меня опытный  чекист,
которого, как я знал из достоверных  источников,  люто  ненавидели  в  ГБ,
удивлял безоглядной верой в Игоря Дмитриевича. Первую  нашу  трехстороннюю
встречу я  не  просчитал  целиком  как  надо:  слишком  был  занят  Игорем
Дмитриевичем,  но  уже  на  второй  кое-что  меня  заинтересовало.   Чисто
мизансценически. - Смирнов поискал глазами  в  зале,  не  нашел  и  трубно
позвал: - Вадик, ты где?
     - Здесь я, - неохотно оторвавшись от аппаратуры, поднял голову  рыжий
Вадим.
     - Иди сюда. - Вадим подошел и Смирнов положил ему руку на плечо. - Ту
катушку, что мы с Сырцовым в бумажнике Жилинского нашли, проработал?
     -  От  и  до,  -  с  достоинством  доложил  Вадим  и  тут   же   ради
справедливости быстро добавил: - Мне товарищ обозреватель сильно помог.  У
него ухо, как локатор, и опыт колоссальный. Он интуитивно определял,  а  я
технически рассчитывал.
     - Ну, и что вы определили и рассчитали?
     - Запись сделана в кафе Маркони, на последней вашей встрече. Качество
весьма среднее, моя запись безусловно лучше. Сравнение этих  двух  записей
позволило нам безошибочно определить нахождение микрофона, ведшего запись.
Не моего, естественно.
     - И где же находился этот микрофон?  -  формально  и  для  информации
общественности поинтересовался Смирнов.
     - В галстучной булавке Витольда Германовича.
     - Вот  почему  я  и  говорил  о  моем  интересе  к  мизансцене  наших
тройственных встреч, - со старческой назидательностью продолжил Смирнов. -
Всегда, напротив, всегда - фронтально на меня, всегда  с  заинтересованным
наклоном ко мне,  Витольд  Германович.  И  для  того,  чтобы  окончательно
развеять последние сомнения слушателей давай, Вадик, еще аргумент.
     - В дезе о переговорах на Курском вокзале  прозвучала  фраза,  первая
фраза: "начинайте с фактов". Лабораторным и экспериментальным  путем  нами
установлено, что запись этих слов в дезе произведена не в кафе, где  велся
разговор, который также записал Александр  Иванович,  а  совсем  в  другом
месте, более приспособленном для чистой записи.
     - Ну и что ты думаешь по этому поводу?
     -  Видимо,  эта  фраза  была  невнятна,  и  перед   передачей   ленты
заинтересованным лицам этот кусок был записан заново.
     - Профессионал-контрразведчик, опасался,  что  безрукий  дилетант  не
сможет  осуществить  качественную  запись  и  взял  все  заботы  по   этой
щекотливой операции на себя, - констатировал Смирнов.
     - Как же получилось, что принципиальный борец с  политическим  сыском
Витольд Германович Зверев сознательно помогал  активно  сотрудничавшему  с
этим сыском Игорю Дмитриевичу?  Помогал  конторе,  которую  ненавидел?  На
непростой этот вопрос всего один  простой  ответ:  сговор.  Сговор,  целью
которого  были  досье  на  известного  нам  государственного   деятеля   и
уничтожение особо опасных противников принципиального борца во  всесильной
конторе. Но нельзя одной рукой ухватиться за титьку и за задницу.
     - Значит, можно, Александр  Иванович,  -  почти  весело  перебил  его
Витольд Германович. - Никакого досье нет, а наиболее  опасные  для  нового
демократического общества сотрудники конторы уничтожены.
     -  Скоро  самым  опасным   для   нового   демократического   общества
сотрудником конторы станешь ты, Витольд. А насчет того, ухватились вы  или
нет... За титьку вы держитесь крепко. Ну, а насчет задницы...  Задница,  в
первую очередь, я. Да  и  все  сидящие  здесь,  как  вы  считаете,  полные
задницы. Но вы за них не ухватились и, надеюсь, не ухватитесь  никогда.  -
Смирнов  замолк  на  секунду,  сморщился,  обнажив  хищную   пластмассовую
челюсть. - Смотрите на них, ребята, и запоминайте будущих врагов!
     - У тебя, Александр, кроме гнилой  ниточки  в  руках  ничего  нет,  -
слегка даже презрительно опять выступил Зверев. - Ты ничего не докажешь.
     -  Естественно,  -  согласился  Смирнов.  -  И  ты  станешь   большим
начальником в конторе, а он  одним  из  политических  лидеров  России.  Но
предавший единожды предаст еще сто раз. Мы не доказывать будем,  мы  будем
знать и готовиться.
     Игорь  Дмитриевич  резко  встал,  демонстративно  глянул  на  часы  и
объявил: - Мне пора.
     Спиридонов перехватил его уже у входа и попросил:
     - Повернись ко мне, Игорь.
     Игорь Дмитриевич надменно повернулся, и тогда Алик  ладошкой  шлепнул
его по левой щеке, а тыльной стороной ладошки - по правой. И разрешил:
     - Теперь можешь идти.
     И - ничего не поделаешь - пришлось Игорю Дмитриевичу уйти.
     Смирнов вплотную подошел к Звереву и шепотом спросил:
     - Ты зачем передал Жилинскому пистолет?
     - Я считал, что он должен  застрелиться,  -  четко  ответил  Витольд.
Смирнов приблизил к нему свое мокрое от пота, воспаленное  лицо  и  не  то
чтобы прошептал, просвистел скорее:
     - Нет,  скот,  ты  считал,  что  он  должен  застрелить  меня,  -  и,
развернувшись, направился к Махову. - Извини,  Леня,  наворочали  мы  тут.
Тебе с бригадой всю ночь лопатить. И пожалей  нас,  стариков,  отпусти  на
сутки, умаялись мы очень.
     - О чем речь, Александр Иванович!



                                    62

     Они - Смирнов, Спиридонов, Казарян и Кузьминский вышли из бункера  на
волю. Александру казалось,  что,  вдохнет  свежего  воздуха  и  полегчает.
Вдохнул, но не полегчало. Они шли мимо курзала и слышали, как  там  свежий
молодой женский голос под гитару допевал романс "Капризная, упрямая".
     - Алуська, - как бы гордясь, узнал Кузьминский.
     Раздались аплодисменты, а  после  аплодисментов  возник  спокойный  и
глубокий баритон Игоря Дмитриевича:
     - Дамы и господа! Друзья! Поблагодарим наших  милых  гостей  за  этот
чудесный импровизированный концерт, за то удовольствие...
     Они свернули за угол и продолжения речи не слышали.
     ...В "джипе", посидев немного за баранкой, Смирнов сказал виновато: -
Чевой-то я притомился, пацаны. Рома, будь добр, веди машину.
     Алик ушел на заднее сиденье.  Смирнов  с  трудом  сдвинулся  направо,
Роман сел за руль и понеслись.
     Когда подъезжали к Москве, Смирнов хрипло спросил:
     - Который час?
     - Половина одиннадцатого,  -  поспешно  ответил  Алик,  давно  уже  с
тревогой наблюдая сзади странно  изменившийся  смирновский  полупрофиль  и
приказал Роману: - Сразу же ко мне.
     -  Перевертыши  на  веревочке,  -  вспомнил  вдруг  чупровские  слова
Смирнов. - Сколько же их там, перевертышей на веревочке.
     - Где? В Белом Доме? - не отрывая взгляда от дороги спросил  Казарян.
Он не видел лица Смирнова и поэтому просто вел беседу.
     - Всюду, всюду, всюду... - бормотал уже Смирнов.  Дикая  боль,  боль,
которой он никогда не испытывал, он, получавший  в  свое  многострадальное
тело и пули и осколки, дикая эта боль огненным прутом как  раз  посередине
разрезала его грудную клетку. И впервые в жизни Смирнов произнес слова:  -
Болит, болит.
     - На Пироговку, Рома! - в ужасе закричал Алик. -  Скорее,  скорее!  У
него инфаркт!
     Смирнов еще помнил, как сквозь болевую  шоковую  пелену,  прорывались
разговоры:
     - Сейчас, сейчас врачи спустятся.
     И свое:
     - Больно, больно.
     - Успеешь?
     - Еще не понимаю.
     - Отек легких?
     - В начале.
     И свое:
     - Больно, больно.
     Положили на коляску  и  покатили  по  длинному  коридору,  вкатили  в
громадную оцинкованную кабину лифта. Больше он ничего не помнил.



                                    63

     Первое, что  он  почувствовал,  -  инородное  тело  в  ноздре.  Он  с
осторожностью открыл глаза и  ближним  зрением  увидел,  что  весь  опутан
проводами и трубочками, концы которых были приклеены или воткнуты в  него.
Он почуял присутствие над своей головой  что-то  живое,  закатил  глаза  и
увидел серый экран, по которому  беспрерывно  передвигался  яркий  зигзаг.
Опуская глаза, он  вдруг  заметил  сидящего  рядом  Алика,  который  читал
газету.
     -  Ты  почему  здесь?  -  писклявым  голосом  спросил  Смирнов.  -  В
реанимацию посторонних не пускают.
     - У меня здешний босс - школьный кореш.
     - Сколько я здесь?
     - Сутки, Саня.
     - Выполз?
     - Говорят. Я сейчас, - сказал Алик и вышел.
     Секунд через двадцать в дверях появилась Лидия,  жена  его,  коренная
москвичка, живущая у моря, интеллигентка хренова. Платочком смахнула слезы
и с ходу:
     - Все, Саша, решено:  переезжаем  в  Подмосковье.  Я  советовалась  с
врачами, я уже связалась с одной обменной конторой...
     Слезы слабости расфокусировали ее изображение, и он, видя  ее  мутной
тенью, счастливо попросил:
     - Господи, Лидка, дай хоть ожить для начала.