нные звонки "своим ребятам".
     А она и Максу ничего объяснить не сможет - ни за что!
     А Игорю?!
     А Дуньке?!
     Родителям, в конце концов?!
     Господи, отец будет орать неделю, не останавливаясь даже затем, чтобы перевести дух, - и будет прав!
     Реальность надвинулась на нее стремительно и неотвратимо. Человек устроен очень странно - это уж точно. Лизу Арсеньеву не слишком занимал вопрос о том, как она станет объяснять родным и близким, что в нее стреляли и чуть не убили. Гораздо больше ее волновало, как она станет объясняться по поводу неподходящего человека, с которым у нее вышел несанкционированный роман.
     Или у них еще пока нет романа?
     Лизе стало стыдно, что она думает столь гадкие мысли, да еще о Диме Белоключевском!..
     Ты же мечтала о нем. Ты все прикидывала, как бы тебе его соблазнить. Ты даже трупом в собственном гараже была озабочена гораздо меньше, чем равнодушием соседа.
     - Окурки, - пробормотал рядом объект ее гадких мыслей. - Довольно много. Они тут долго стояли.
     Лиза искоса на него взглянула.
     Он стянул перчатку, поднял из снега окурок, подул на него и изучил внимательно. Еще посмотрел и выбросил в снег.
     - Этот тебе не подходит? - М-м-м?
     - Чем тебе этот не подошел?
     Она чем-то раздражена, понял Белоключевский. Довольно сильно. Но ему некогда сейчас заниматься ее состоянием.
     - Это водительский окурок, - объяснил он. - Машина стояла лицом к дороге, водительская дверь слева. Меня не интересует водитель, меня интересует пассажир.
     Он проворно переполз через колеи и стал копаться в снегу с другой стороны.
     Господи, какая бессмыслица!..
     Белоключевский вытащил из снега следующий окурок и поднес его к самому носу. Лизу чуть не стошнило.
     - "Данхилл", - заключил Белоключевский. - И все остальные такие же. Он у нас аристократ. Курит аристократические сигареты.
     - Ну и что?
     - У тебя есть какой-нибудь пакетик или баночка?
     - Дима, какая баночка?!
     - Ну, любая.
     Лиза полезла в сумку, покопалась и выудила изящный пузыречек. На дне болтались две желтые таблетки. Но-шпа всегда была при ней. Ей казалось, что она помогает не только от головной боли, но вообще от всяких жизненных невзгод. Надо еще купить, не забыть. Лиза вытряхнула таблетки и старательно запрятала их в кармашек, а пузырек отдала великому сыщику. Тот торжественно погрузил туда окурок и тщательно заткнул пробкой.
     - Все, поехали.
     - А что мы будем делать с этим... вещественным доказательством?
     Белоключевский пожал плечами.
     - Посмотрим. Вдруг кто-нибудь из твоих друзей или... моих друзей курит "Данхилл".
     - Миллион человек курит "Данхилл".
     - Посмотрим. По крайней мере, мы немножко сузим круг подозреваемых.
     - О, господи, - пробормотала Лиза. - Детективный сериал "Улицы разбитых фонарей".
     - Отличный сериал.
     - Да ладно.
     Он усмехнулся, стащил доху, кинул на заднее сиденье и сел за руль. Открыть Лизе дверь ему даже в голову не пришло.
     Она перебралась через сугроб, потянула на себя тяжелую дверь, чуть не упала и кое-как поместилась рядом с ним.
     - Дима, ты всегда такой вежливый и галантный?
     Он удивился:
     - А что?..
     Она хотела было прочесть ему небольшую лекцию о правилах хорошего тона, но не успела. Зазвонил телефон.
     Наверняка Мила с сообщением о том, что Альфред Миклухин не дождался ее, Лизы, и повесился прямо у них в офисе. Еще один криминальный труп. Или это, наоборот, значит не криминальный?..
     Звонила Дунька.
     - Лиза, - быстро сказала сестра ей в ухо, - скажи мне, у тебя вчера был мой муж?
     - Что-о?!
     - Лизка, ты все слышала. Был или не был?
     - Вадим?!
     Белоключевский вырулил на дорогу и посмотрел на Лизу.
     - Дунь, я его сто лет не видела! Почему он должен у меня быть?! Да еще вчера?!
     - Вот слушай. - Дунькин голос звучал странно, как будто она долго бежала и теперь задыхалась от усилий. - Сегодня утром он пришел какой-то дикий.
     Бледный, растрепанный... Короче, у него в боку рана, а его мать мне сказала, что он вчера собирался к тебе. Он приезжал или нет?
     - Н-нет, - сказала Лиза, запнувшись. - Конечно, нет!
     - Что случилось? - тихо спросил Белоключевский, но Лиза отмахнулась от него.
     - Я думала, что он у любимой ночевал, ну как всегда, - задыхаясь, говорила в трубке Дунька, - или черт его знает, где он там ночует. Он пришел, свитер весь в крови, еле на ногах стоит...
     Свитер в крови, эхом отозвалось в Лизиной голове.
     "Выходит, я его все-таки зацепила. Значит, школьный военрук Борис Викторович большой знаток своего дела. Выходит..."
     - Потом я тебе позвонила, ты мне сказала, что... в тебя кто-то... стрелял. Господи, какой кошмар! А потом, я уже на работе была, позвонила его мать и сообщила, что он вчера собирался к тебе ехать. Лиза, что это такое, а?!
     - Я не знаю.
     - Или она врет? - в отчаянии крикнула Дунька. - Может она врать или нет?!
     - Кто?
     - Фиона!
     - Зачем ей врать?
     - Я не знаю, Лиза! Но ведь он в Рощино никогда не ездил, даже когда мы только поженились! Что ему сейчас могло понадобиться?!
     - Стрелять в меня? - предположила Лиза, и Белоключевский опять взглянул на нее, на этот раз с изумлением.
     - Лиза, что происходит? - вдруг детским голоском прохныкала Дунька. - Лиза, я боюсь! Ну, не мог же он совсем спятить! А если он меня тоже... застрелит?
     - Ну, меня он пока не застрелил, - сказала Лиза спокойно. - Дунь, ты где сейчас? На работе?
     - Нет, я еду! Я решила, что должна... домой поехать и...
     - И что?!
     - Ну, поговорить с ним или как-то выяснить, был он вчера в Рощине или нет!
     - Дунька, - приказала Лиза, внезапно, наверное, впервые в жизни обретя тон старшей сестры, которой надлежит опекать и успокаивать младшую, - не суетись. Возвращайся на работу и с Вадимом ни о чем не разговаривай! Если это он... скорее всего, разговаривать с ним опасно.
     - Кто такой Вадим? - пробормотал рядом Белоключевский.
     - Дунька, ты меня поняла?
     - Лиза, кто там с тобой? Этот твой... олигарх невменяемый?
     - Он вменяемый!
     - Я? - переспросил рядом олигарх и выкрутил руль. - Я вменяемый!
     Лиза повалилась на вменяемого олигарха и от неожиданности уцепилась за его свитер. Одной рукой он поддержал ее.
     - Нам надо узнать, был он вчера в Рощине или не был, - тараторила в трубке Дунька. - Если был, значит, он тебя... Он хотел тебя... Только зачем, Лизка?!
     - Евдокия, - серьезно и строго сказала Лиза, - приезжай ко мне на работу. А лучше оставайся на своей. Я сейчас приеду, поговорю с Максом и тебе позвоню. Ты поняла?
     Но Дуньку трудно было в чем бы то ни было убедить.
     - Ладно, Лиза. Короче, я сейчас заеду к Фионе, спрошу у нее, откуда она узнала, что Вадим в Рощино собирался, и что он ей при этом сказал, а потом... потом встретимся. Ты поняла?
     - Дунька!
     - Лиза!
     - И будь осторожна с этим... как его? С Чубайсом, что ли!
     - Да не с Чубайсом, а с Белоключевским!
     - В нашей прекрасной Италии, - пробормотала Дунька, - это одно и то же.
     И повесила трубку.
     - Лиза, что говорила твоя сестра? Кто куда собирался? Кто такой этот Вадим?
     Нагревшейся трубкой Лиза задумчиво поводила по щеке. Пластмасса была гладкой, и это как-то ус-покоивало. Ей хотелось подержать Белоключевского за руку, но было неловко. Она только посмотрела на эту самую руку на широком руле - длинные пальцы, сильные кисти, ссадина на косточке.
     "Господи, кажется, я люблю его. Я чувствую это, даже когда просто смотрю на его руки".
     - Вадим - Дунькин муж. Я его ненавижу.
     - Вы феминистки? - внезапно догадался Белоключевский. - Радикальные! Вы съедаете мужчин на завтрак или просто превращаете их в свиней?
     - Вадима не надо превращать, - холодно продолжала Лиза, - он уже готовая свинья. Он художник.
     - Ну, это многое объясняет.
     - Он создает мозаичные полотна. Любит цветное стекло. Каждую весну ездит в Лондон!
     - Лондонское цветное стекло он любит как-то особенно?
     - Ты смеешься, - сказала Лиза злобно, - а это чистая правда! Он каждую весну ездит в Лондон, чтобы в соборе Святого Павла рассматривать витражи!
     - Ну и что? - спросил Белоключевский невозмутимо. - Я ездил в Лондон лечить зубы. Кому что больше нравится, зубы или витражи. Утром туда, вечером обратно. Тебя это оскорбляет?
     - Да! - крикнула Лиза. - Да, оскорбляет! Ужасно! Никто не смеет так жить!
     Это точно, подумал Белоключевский. Никто не смеет.
     Он даже не знал, сколько это стоит. Это была такая мелочь, о которой не стоило задумываться. О мелочах надлежало думать секретарше, и она думала. Однажды он видел счет из магазина на столе у своего помощника - именно у помощника, не у зама даже. Счет был так себе, средненький, на семьдесят тысяч долларов. Помощник, прибрав со стола счет, пошутил тогда, что с меньшей суммой в магазине нечего делать, только время тратить.
     К этому очень легко и быстро привыкаешь. Отвыкать приходится долго и мучительно.
     - И что этот Вадим?
     - Дунька сказала, что вчера он собирался поехать ко мне, сюда. А утром пришел с раной на боку и в окровавленном свитере.
     - Да ты что? - по слогам выговорил Белоключевский. - А откуда он пришел?
     - Неизвестно! Он ночует у какой-то своей подруги или у подруг, что ли! Дунька точно не знает.
     Вот тут он искренне удивился. Гораздо больше, чем когда услышал про Лондон и витражи.
     - Так он муж или случайный приятель?
     - Муж! Объелся груш! Любовь была, как в романе Шекспира, - он без нее жить не мог, звонил каждый час, однажды цветами лестницу в доме засыпал, представляешь? По ночам под балкон приходил и стоял, это зимой-то!..
     - Таких страстей конец бывает страшен, - пробормотал Белоключевский себе под нос, - если уж речь о Шекспире. Хотя он, по-моему, писал в основном поэмы. - Поддел он ее, не удержался. Но она на это никак не отреагировала.
     - Ну, и он ее разлюбил. Так же, как любил. Бац - и разлюбил. Полюбил другую. А Дунька с ним не разводится, во-первых, потому что у нас... родители, а во-вторых, потому что... квартира.
     - А родители ваши мусульмане, что ли?
     - Иди ты к черту.
     - Тогда почему нельзя развестись? - Он перехватил руль и коротко взглянул на Лизу.
     Разозлился, поняла она. Глаза прищурены, рука сжалась почти в кулак. Что это его так разобрало?..
     - Я терпеть не могу весь этот мазохизм, - выговорил Белоключевский отчетливо. - Я его не понимаю. Зачем?!
     - Что зачем, Дима?
     - Зачем жить с человеком, который тебя не любит и унижает?! Или она инвалид, твоя сестра, а он за ней ухаживает, а она ему все прощает, а он по-другому не может?! Так, что ли?
     - Н-нет. Но есть миллион бытовых обстоятельств... Он перебил:
     - Да ладно! Любые бытовые обстоятельства можно победить, Лиза! Можно все начать сначала. Можно десять раз начать сначала, это все чушь! Но нельзя никому позволять... издеваться над собой! Вот, блин, патриархальная Русь! Здесь русский дух, здесь Русью пахнет! Она вверила себя его заботам и теперь будет с ним до конца!
     - Дима, остановись.
     - Я не понимаю - зачем?! Зачем жить вместе, если уже никак не получается?! А если у него каждый год будет по одной шекспировской страсти, она каждый год станет это терпеть?! И все это очень нравится вашим родителям, да?
     Он дернул какой-то рычаг, и "дворники" метнулись по стеклу, и сразу стало как будто светлее, словно в мозгу прояснилось.
     - Я понимаю, что это совсем не мое дело, - сказал Белоключевский неожиданно спокойным тоном. - Прости меня. Так что там этот любитель цветного стекла?
     - Ты что, тяжело разводился?
     - Ужасно, - признался он, удивившись тому, что она так легко догадалась. - Да я и не разводился. Вроде твоей Дуни. Не успел. А уходил... тяжело.
     - Что значит - не успел?
     - Меня посадили, и она уехала. С тех пор я ее не видел и ничего о ней не знаю. Развестись мы не успели, хотя собирались.
     - А родители?..
     - Отец живет в Нью-Йорке, мать в Москве. Мне было лет пять, когда они развелись.
     - Ну и как? - спросила Лиза, не удержавшись. - Это правильно, что они развелись? Победили бытовые обстоятельства? Начали все сначала?
     Он засмеялся.
     - Да нет, я не страдал никогда! Не вышел из меня романтический герой, Лиза. С отчимом я всегда ладил, и сейчас у нас все... отлично. Он совсем простой мужик. Как в кино - "тебя, Дима, посодют, а ты не воруй"! Он на свидание пришел ко мне и плакал, говорил, что всегда знал, что деньги до добра не доведут. Главное, он мать очень любит. Правда любит. Знаешь, когда это... по-настоящему, это очень заметно.
     Лиза кивнула, как будто на самом деле знала.
     - Так что Вадим? Что он сказал твоей сестре по поводу своей раны?
     - Ничего не сказал. Но ей позвонила свекровь и сообщила, что Вадим собирался сегодня в Рощино, ко мне. То есть вчера. Но он никогда туда не приезжает, Дима! Он не приезжал, даже когда у них была любовь, потому что не любит деревню и говорит, что он "урбанистический человек"!
     - У него есть машина?
     - Конечно.
     - Я хотел бы на нее взглянуть. Лиза вытаращила глаза.
     - Зачем?! Не может быть, чтобы он... убивал! Белоключевский пожал плечами.
     - Я не знаю. А ты знаешь? Откуда у него рана на боку? Ты вполне могла его задеть, когда стреляла, и ты это отлично понимаешь.
     - Но... та машина, которая... из которой в нас стреляли... Ее же показали в криминальной сводке, это какой-то темный "Фольксваген", да? И он сгорел!
     - "Опель", - поправил Белоключевский.
     - Ну, а у него серебристая "Хонда"!
     Вдруг вспомнив про эту светлую "Хонду", Лиза как будто успокоилась немного. Это не мог быть ее зять Вадим. У него другая машина. Он подлец, но не убийца.
     Слава богу.
     - Мне наплевать на марку его машины и на цвет тоже, - невозмутимо сказал Белоключевский. - Меня больше интересуют колеса. Днище, может быть. Брызговики.
     - Дима, при чем тут брызговики?!
     - Да, - согласился Белоключевский, - брызговики действительно ни при чем, пожалуй. Шины нужно посмотреть.
     - Зачем?! Или ты все протекторы на свете знаешь по рисунку и умеешь их друг от друга отличать?!
     - Я не знаю никаких протекторов, но мне надо посмотреть шины. Они теплее, чем брызговики и днище, на них, может быть, еще что-то осталось.
     - Что?!
     Он сбоку посмотрел на нее и промолчал.
     - Я сначала проверю, ладно? А где сейчас твой зять?
     - Дунька говорит, что дома. Он приехал только утром.
     - А ты знаешь, где она живет?
     - Дим, ты что? Сумасшедший?! Конечно, я знаю, где живет моя сестра!
     - Тогда сначала заедем к ней, - решил Белоключевский. - Покажешь мне машину вашего Ромео.

***

     Примерно в середине дня Александра поняла, что так больше продолжаться не может.
     Следовало что-то делать, но она решительно не знала - что.
     Поговорить с матерью? Бесполезно. Та ничего не поймет и ничем не поможет.
     Поговорить с Фионой? Та все поймет, но вот захочет ли помочь? Вряд ли, вряд ли...
     Правда, если правильно представить дело, у старухи не будет другого выхода. Все-таки честь семьи и разные другие глупости, на которых она помешана.
     Мать тоже всю жизнь делала вид, что ее интересуют честь и семейные ценности, но Александра отлично знала цену материнским нравоучениям!
     Александра небрежно поболтала ложкой в чашке, так что желтые брызги полетели на стеклянный стол. Небрежность была вполне позволительной, потому что все отлично знали, что Александра "не приспособлена к быту". Федор Петрович, кушавший напротив жидкий чаек, посмотрел на нее с доброй улыбкой. Александра ответила ему такой же.
     - Вы что-то похудели в последнее время, Александрин.
     - Мне скучно есть, - призналась Александра. - А вам разве нет?
     Федору Петровичу стыдно было признаться в том, что есть ему вовсе не скучно, и он решил не признаваться.
     - Что же вы? Без сахара даже? Подать вам сахарку? Александра ему улыбнулась.
     Она знала, что на всех мужчин, работающих в галерее, она производит одинаковое впечатление - нежной, ни на что не годной, застенчивой девочки, погруженной в книги и в себя - отчасти. Всем хотелось ее жалеть и опекать.
     Вот только жениться на ней никому не хотелось, а это было не правильно! Александре давно пора было замуж - двадцать пять лет, шутка ли! Не то чтобы она была готова выйти за Федора Петровича, но хоть за кого-нибудь уже выходить надо!
     Вадим все испортил.
     Они были предназначены друг для друга - он и она. Он художник, она искусствовед. Для нее искусство - вся жизнь, и для него тоже. Они идеально подошли бы друг другу, с их тонкостью, особым мироощущением и восприятием окружающей грубой действительности, а он обошелся с ней так... чудовищно!
     Он женился на грудастой, ногастой, громкоголосой, курящей карьерной стерве, у которой оказалась такая же сестрица, и вдвоем с сестрицей они увели из-под носа у Александры то, что предназначалось именно ей. Почему-то именно сестрицу Александра ненавидела особенно остро, а с тех пор, как узнала, ненависть стала совершенно невыносимой.
     Узнала Александра случайно.
     Она подслушала разговор двух старух - матери и Фионы. Они редко секретничали - Фиона никогда себе не позволяла никакой ненужной "близости" с прислугой, хотя всегда подчеркивала, что мать не прислуга, а "коллега", но Александра отлично знала цену ее словам. У Фионы никогда не было никаких подруг и не могло быть - все по сравнению с ней были плебеями и простолюдинами! - и ей не с кем было "поделиться"!
     Они пили чай - мать и Фиона. Вернее, пила Фиона, а мать только подливала ей и слушала, из-за ее плеча.
     - Я и не знала, - говорила Фиона приглушенно, - если бы знала, никогда так не поступила бы.
     Он был другим, это потом все началось. Разлад и все прочее.
     - Нельзя было ему отдавать, - прошелестела в ответ мать.
     - Да я и предположить не могла!.. А дома у себя держать после экспертизы стало опасно, ведь о ней узнали эксперты, могли воров навести. В банк сдавать на хранение я побоялась, в нашей стране все банки ненадежны.
     Пауза, вздохи, звон ложечки о тонкий китайский фарфор. Фиона Ксаверьевна в разное время суток принимала чай только из определенного фарфора. Утром английский, в двенадцать часов - китайский, в пять опять английский.
     Александре казалось, что вся жизнь Фионы только и состоит в исполнении правил, поддержании внешней формы, которую она сама для себя определила как "правильную"!
     - Как я могла допустить, - вдруг почти в полный голос сказала Фиона, - чтобы она ушла из семьи!..
     Александра, струсив, сделала шаг назад и замерла за высокой белой дверью. Старухи не знали, что она в галерее, потому и говорили так свободно. У Александры была своя цель, и она выжидала время, когда все уйдут. Сотрудники ушли, только мать осталась, но Александра знала, что она тоже вскоре уйдет, запрет двери, но на охрану помещение не поставит. С утра было известно, что вечером приедет Фиона, чтобы "поработать". "Работала" та в свое удовольствие - просматривала свежие каталоги Сотбис, стряхивала в хрустальную пепельницу свой любимый "Данхилл", который специально заказывался в Англии, покачивала ногой. В лакированной туфельке взблескивал благородно-негромкий свет настольной лампы под молочным абажуром.
     Фиона приехала неожиданно рано, мать еще не успела уйти, а Александра испугалась, что они ее "застанут", но они даже не стали подниматься наверх, засели в кабинете у Фионы. Цель Александры находилась как раз в кабинете, и получалось, что сегодня ничего не выйдет. Нужно незаметно и тихонько выбраться из галереи и заново все придумать, и это было ужасно. Александра спешила, а старухи ей мешали.
     Всегда ей мешали жить так, как хотелось!..
     Александра тихонько спустилась по винтовой чугунной лестничке со второго этажа и выжидала, когда старухи закроют дверь, чтобы незаметно про