та. Ему нужно вернуться на соседний участок, который он уже обследовал, и тщательно подготовиться. В конце концов и вправду неизвестно, сколько у него будет времени. Вполне возможно, что барышня захочет вернуться в соседний дом или отправит за телефоном любовника, и тогда весь план придется менять на ходу.
     Впрочем, Морг любил трудные дела. Чем труднее задача, тем больше удовлетворения приносит решение.
     Он не стал перелезать через забор, красться и проделывать еще какие-нибудь показательные фокусы. По тропинке он прошел на соседний участок и даже головой покачал, потому что калитки не было на петлях, она стояла рядом, прислоненная к забору.
     Плохие хозяева. Бестолковые.
     Канистру он еще раньше, тайком от напарника, пока тот ходил к дому, поставил за сосну, в самую глубокую тень, нисколько не заботясь о том, что кто-то ее заметит. А после того, как работа будет сделана, эта самая канистра не вызовет ни у кого никаких подозрений. Он все правильно придумал, будто заранее знал, что из затеи со стрельбой ничего не выйдет, потому и канистру припрятал там, где стояла машина, окончившая свою жизнь в овраге, и они поджидали, когда тот, кого требовалось убить, выйдет чистить снег.
     Снег чистит, усмехнулся Морг, а калитку повесить не может.
     Неизвестно, сколько придется ждать, но ведь охотник никогда не знает, в какой момент на него выскочит волк с оскаленными от злобы и страха желтыми клыками, поэтому ждать он умел столько, сколько нужно.

***

     Некоторое время они лежали не шелохнувшись, - во-первых, от полноты чувств, а во-вторых, от того, что с дивана запросто можно было свалиться.
     Ничего романтического.
     Кроме того, было совершенно неясно, что именно следует говорить и стоит ли. Белоключевский вдруг струсил и решил, что пусть уж она говорит первая, а он помолчит пока, но она тоже ничего не говорила.
     Так они лежали и молчали, а потом молчать стало совсем невозможно.
     Лизе было очень неудобно, и ногу ей он придавил, но она знала, что, как только скажет ему про ногу, все сразу же и закончится.
     А разве еще нет? Разве еще не закончилось?
     Белоключевскому хотелось сказать ей что-нибудь очень простое и понятное, что-то очень личное и совершенно очевидное, вроде "Я тебя люблю", но он не знал, как говорятся такие слова.
     Считается, что произносить их нужно со знанием дела, со всей ответственностью и определенностью, а ему хотелось сказать просто так - потому, что это правда, такая же простая и незамысловатая, как, например, то, что снег белый, а трава зеленая.
     Он поглаживал ее спину, потому что Лиза лежала почти на нем, дышала куда-то пониже шеи, и там, куда она дышала, было щекотно и влажно.
     Заговорили они одновременно, разумеется. Начали и остановились.
     - Дим...
     - Лиза...
     Она подняла голову и уставилась на него. Короткие волосы торчат в разные стороны, губы распухли, в глазах настороженный блеск. Он поднял руку - медленно и с усилием - и пригладил ей волосы.
     Она моментально забеспокоилась:
     - Я растрепанная, да?
     Белоключевский кивнул, как мог, и еще погладил. Ему нравилось ее гладить.
     - Я сейчас встану и причешусь.
     - Я тебе встану! - сказал он с некоторой угрозой и уложил ее голову на прежнее место, которому стало холодно, когда она перестала в него дышать. - Только попробуй!
     И когда он произнес эти слова, которые словно признавали за ним право так говорить, которые в одну секунду сделали ее частью его жизни, все стало хорошо.
     Все стало просто отлично. Замечательно. Легко.
     - Я так о тебе мечтала, - призналась Лиза и покрутила носом, пристраиваясь поудобнее.
     - Да ну? - удивился Белоключевский.
     - С тех пор, как ты сказал: возвращайтесь в дом, я все улажу.
     - А помнишь, - спросил он и зевнул, - как ты хотела вызвать милицию, когда я в первый раз поставил машину в гараж?
     - Помню. Я потом еще Игорю звонила, а он...
     - Боюсь, что я ничего не хочу слышать про Игоря, - перебил Белоключевский.
     - Ерунда какая, - пробормотала Лиза, очень польщенная. Раз не хочет про Игоря, значит, ему не все равно, правильно? Было б ему все равно, плевать бы он хотел на Игоря! - А еще ты мне сказал, чтобы я заткнулась, помнишь?
     Он не помнил, но подтвердил, что, конечно, помнит. Ему вдруг очень понравилось, что у них есть какие-то общие воспоминания. Пусть очень коротенькие, пусть совсем недавние, но все живые и их собственные.
     У него никогда не было таких воспоминаний - на двоих. Он помнил какие-то вещи, важные и нужные для него одного, и только для него. Иногда в этих, его собственных, воспоминаниях присутствовали другие люди, например, жена или Марина, которая была после жены... Нет, до. До жены. Нет, кажется, все-таки после. Но все они принадлежали ему одному, а эти, новые, принадлежали им с Лизой - обоим.
     А помнишь, как мы с тобой в первый раз?.. Сколько лет назад это было? Девятнадцать? Двадцать?.. Помнишь, ты никак не могла расстаться со своими носками? Почему-то они мокрые были, только я забыл почему. А я думал, что тебя побью, когда ты стала отказываться - довела мужика до белой горячки, а потом начала скулить, что не можешь! Ничего я не скулила! Скулила, скулила, еще как!.. Неужели забыла? Про аппендицит, помнишь, чушь несла? И еще про что-то... А как ты с дивана чуть не упал, а как мы в коридоре целовались? Я тогда на дачу первый раз пришла, снег лежал, да, Дима? Зима была, точно? Точно зима. Стрельба какая-то была, помнишь? А я так тебя хотел, я думал, что до дивана этого не доживу, ей-богу. А потом родился Дима-маленький, и я опоздал, помнишь? Я приехал, а ты так орала, что я думал: все, конец. Ничего ты не думал, ты там чуть в обморок не упал, в этом род блоке! Да ладно, никуда я не упал. А помнишь, как ты его держал и все боялся что-нибудь ему сломать?..
     Неизвестно, чьи это были воспоминания - его или ее, потому что оба не произнесли ни слова и вспоминали почему-то будущее, их общее светлое и легкое будущее.
     Как будто горизонт приоткрылся и позволил им его рассмотреть. Там все было хорошо, так хорошо, как только возможно.
     Там были Елисейские Поля в каштановом цвету, и набережная Сены в жемчужно-сером камне, и круглолицый мальчишка на роликовых коньках впереди.
     И ветер треплет белый тент французской кофейни, и пахнет бисквитами и табаком, и смешная собака семенит на красном поводке, и кто-то целуется за столиком, и они, проходя мимо, тоже начинают целоваться, потому что это такое счастье, что они друг у друга есть, и у них обоих есть Сена, серый камень набережной, собака на поводке и круглолицый мальчишка!
     И они будут друг у друга всегда, ведь им так повезло - они все-таки встретились сто лет назад и больше никогда не расстанутся.
     А может, никакие не Поля и не Сена, а подмосковный лесок с ромашками и иван-да-марьей, и пахнет лугом и разогретой землей от близкого поля, и они лежат на одеяле, сцепившись ленивыми пальцами, и она чуть-чуть гладит его ладонь - просто так. Он знает, что она любит его руки и ей нравится гладить его ладонь, внутри, по кругу. Березы шумят высоко-высоко, в выцветшем летнем небе, и муравей ползет по джинсовому колену, но пошевелиться и стряхнуть его лень, кроме того, придется тогда расцепить ленивые пальцы, а это никак невозможно. И дышится легко, и жизнь бесконечна, и любовь бесконечна, и дети играют за елкой, и желтый мяч взлетает до самого неба, и в корзине целый термос крепкого чая и теплые булки, завернутые в льняную салфетку, и о них вкусно и приятно думать. А потом веселый мяч падает ему на живот, и он охает от неожиданности, а она смеется, закрываясь ладошкой от солнца, и дети тоже валятся ему на живот, визжат и хохочут, когда он начинает их щекотать и грозиться, что сейчас же отдаст их на съедение медведям.
     И все это и есть жизнь. Собственно, только это и есть жизнь.
     Вот какие это были воспоминания.
     Кажется, вместе с общим кровообращением они на некоторое время получили еще и общее "мыслеобращение", потому что думали одинаково и об одном и том же. И очень скоро выяснилось, что все-таки ни о чем не думают, и она целует его быстрыми и частыми поцелуями, и на этот раз он закрывает глаза, потому что у него нет сил на нее смотреть и как-то выносить все это.
     - Что мне делать? - спросила Лиза Арсеньева, когда на какое-то время наступили некоторое насыщение и покой. - Ну что мне теперь делать?!
     - А мне?
     - Я не знаю, - призналась она. - Понятия не имею.
     - И я не имею.
     - Я никому не доверяю.
     - Ты уже говорила.
     Она села на скользком кожаном диване так, чтобы его видеть - всего целиком. Раньше ей никогда не приходило в голову рассматривать голых мужчин, а теперь захотелось.
     - Я стесняюсь, - пробормотал Белоключевский не слишком уверенно, потому что сам хорошенько не знал, стесняется или нет.
     Наверное, все-таки нет.
     - Ты не понимаешь, - задумчиво сказала Лиза, продолжая рассматривать его, от ступней до длинных ресниц.
     - Не понимаю, - согласился он просто так.
     Все было ясно и понятно, что же тут непонятного! Доверие оказалось ни при чем. Она может доверять или не доверять своим сотрудникам, друзьям или случайным попутчикам, вроде этого самого Игоря. Только к нему, Дмитрию Белоключевскому, это не имеет ровным счетом никакого отношения.
     То есть совсем никакого. Решительно никакого.
     Вряд ли она задумывается, доверяет или не доверяет собственным... легким. Или сердцу, к примеру. Или руке. Или ноге.
     Он, как рука или нога, стал ее частью, и это невозможно изменить, что бы там ни происходило с доверием! Он и был ее частью, наверное, всегда, только теперь части стали на место, как будто головоломка сложилась.
     Какое там слово нужно было сложить, подумал он и зевнул. Ах, да. Очень правильное слово.
     Вечность.
     - Димка, - сказала Лиза весело и поцеловала его в бедро, - мне так с тобой отлично, ты просто не представляешь! И секс у нас получился... с первого раза.
     - Се-екс? - удивился Белоключевский. - Какой секс? Разве у нас получился секс?
     Она моментально перепугалась, и он пожалел, что сказал это.
     Бедная запуганная девочка.
     - А что?.. Тебе было... плохо? Неинтересно?
     О, боже, боже. Где там апостолы Петр и Павел? Отвлеклись на время?
     - Мне было очень интересно, - уверил Белоключевский, рывком сел и обнял ее, очень большой, теплый и голый. - Только мы не сексом занимались, а любовью. Это две большие разницы, как говорят у нас в Одессе. Секса у нас как раз не получилось никакого.
     - Дима?!
     - Давай мы потом обсудим, а? - быстро сказал он. И вправду, зря он затеял все эти разговоры! - Когда все уладится. Хорошо?
     Лиза кивнула. На этот раз она рассматривала его ухо, которое тоже ей очень нравилось, рассматривала близко-близко, примеривалась, не поцеловать ли, и долго не могла понять, что именно должно "улаживаться".
     А когда поняла, мир изменился в очередной раз за эту ночь. Все, что было важным и нужным только что, перестало быть таким.
     В них стреляли и чуть не убили. Вернее, стреляли в нее, а его чуть не убили просто за компанию. Она так непозволительно расслабилась, что почти позабыла об этом, а это как раз самое главное!
     Она должна спастись сама и как-то спасти Белоключевского, угодившего в ее жизнь, как кур в ощип. Она должна объяснить ему, что с ней опасно. И нужно немедленно позвонить в милицию и Максу Громову, который подскажет, что делать дальше. Телефон... Где ее телефон?! Она выбралась из его объятий, таких утешающих и таких надежных, и стала быстро собирать с пола разбросанную одежду.
     Внезапно она сильно застеснялась, потому что он по-прежнему сидел на диване, даже на спинку откинулся и руки за голову заложил, и смотрел на нее с интересом. Застеснявшись, она прижала к себе ком барахла и стала двигаться так, чтобы не повернуться к нему спиной. Под руку попались его джинсы, и она осторожно положила их Белоключевскому на колени. Пробралась в темный угол и стала там торопливо одеваться, по-крысиному громко шурша тряпками.
     - Ты спешишь? - догадался он. - Премьера в Большом театре?
     - Дима, мне надо идти. - Куда?!
     - Домой. У меня там телефон. И утро скоро.
     - Минуточку, - сказал Белоключевский, встал и тоже начал одеваться. - При чем здесь утро? И зачем тебе именно сейчас телефон?! У меня тоже есть телефон.
     - Мне нужно позвонить. Максу. Я думаю, он на меня не обидится, если я его разбужу. Господи, я от шока все позабыла!
     Она позабыла не от шока, а от того, что занималась любовью.
     Он прав, секс у них действительно не получился.
     - Зачем тебе будить Макса, даже если он не обидится? Или он сейчас же приедет и проведет следствие вместе с экспертизой?
     - С какой... экспертизой?
     - Баллистической, - сказал Белоключевский хладнокровно и застегнул джинсы. - Чтобы установить, из какого оружия стреляли, где, когда и на кого оно было зарегистрировано. Впрочем, киллерское оружие никто не регистрирует.
     - Мне наплевать на экспертизу. Мне нужно, чтобы Макс мне помог. А тебе, наверное, лучше уехать. Мало ли что может случиться! Может... дать тебе денег?
     - Лиза. - Он подошел и взял ее за руку. - Остановись. О чем ты?
     Она отвела глаза.
     - Ну, может, у тебя нет денег, чтобы на время переехать в Москву.
     - У меня есть деньги, и я не собираюсь никуда переезжать.
     - Дима, здесь творится непонятно что.
     - Вот именно.
     - Мы даже не знаем, когда они явятся в следующий раз.
     - Не знаем.
     - Я не понимаю, что им нужно и почему они за мной охотятся!
     - И я не понимаю. Тут Лиза вспылила:
     - Перестань повторять за мной!
     - А ты перестань говорить всякую чушь, - отрезал он. - Если не хочешь оставаться, уходи, но я не советую тебе никому звонить и ничего выяснять. Ты все равно ничего не выяснишь.
     - Почему?
     - Потому, что это мои проблемы, а не твои.
     - Но стреляли в меня! В меня, а не в тебя! Белоключевский посмотрел на нее.
     - Лиза, у нас две загадки. Первая - это труп твоей сотрудницы. Вторая - стрельба. То, что они следуют одна за другой, не означает, что они как-то связаны. Скорее всего нет.
     - Как?!
     Белоключевский внезапно ушел на кухню и после некоторой паузы сказал оттуда с громкой досадой:
     - Черт, вся вода выкипела!..
     Потом что-то загрохотало, полилось, и запахло кофе. Этот запах всегда действовал на Лизу успокаивающе, как будто она ненадолго возвращалась домой, в воскресное утро, мама варила кофе, а отец жарил свою любимую яичницу с колбасой, огромную, как луна.
     Не запах, а старый друг.
     Она торопливо забежала в ванную, наспех причесалась в темноте и выскочила на кухню.
     - Садись. - Он поставил перед ней кружку с кофе, а себе налил виски в бывший подсвечник. Сосулька в тарелке с незабудками растаяла, и в холодной воде плавали сосновые иголки.
     - Я нашла в гараже Свету, - начала Лиза. - Я даже не знаю, зачем она приехала ко мне и как попала в гараж! И следов на снегу никаких не было, никто не приходил, мы же с тобой все осмотрели! И машина никакая не подъезжала!
     Белоключевский покрутил в руке бывший подсвечник.
     - Совершенно точно.
     - А вчера в меня стреляли! Они убили Свету и теперь хотят убить меня!
     - Стрельба никак не связана ни с тобой, ни со Светой, я в этом уверен.
     Лиза оторопела и даже пришла в некоторое негодование, словно он пытался ее обидеть. Как это - не связана с ней?! Позвольте, а с кем же тогда связана?!
     - Со мной, - вслух ответил Белоключевский, навострившийся в последнее время читать ее мысли. - Стрельба - это как раз моя проблема, а не твоя.
     - Глупости какие!
     - Лиза, - начал он терпеливо и тут вдруг понял, что не знает, как именно станет ей объяснять.
     Профессиональные киллеры стоят дорого, просто так на дороге не валяются и объявлений в газеты "Досуг" или "Из рук в руки" не дают. Чтобы нанять их, нужны большие деньги и серьезные связи, которые вряд ли есть у ее окружения. Кроме того, он не очень представлял себе, кому именно могла так помешать Елизавета Юрьевна Арсеньева, чтобы ее взялись устранять столь сложным способом.
     - Если стреляли в тебя, значит, ты бандит или преступник, - произнесла Лиза задумчиво. - Правильно я понимаю?
     Он покосился на нее из-за бывшего подсвечника с виски и ничего не сказал.
     - У тебя машина за сто тысяч долларов, ты живешь в развалюхе и не ходишь на работу. Ты чистишь дорожки и носишь тулупы. Тем не менее ты уверен, что стреляли именно в тебя.
     - В меня.
     - Кто ты такой?
     Ему не хотелось рассказывать. Все осталось в прошлом, ничего не вернется назад. Год назад он отдал бы полжизни за то, чтобы вернулось, а теперь уже нет.
     Пережилось. Забылось. Поросло быльем.
     Но рассказывать ему не хотелось.
     - Дима, или ты немедленно все объяснишь, или мне придется подключать свои каналы, чтобы выяснить. А мне бы этого не хотелось.
     Белоключевский улыбнулся и допил виски. Подключать свои каналы - хорошо сказано, черт возьми!
     - Лучше скажи сам, - рассматривая его, продолжала Лиза. - По крайней мере ты можешь рассказать мне то, что считаешь нужным, а не то, что есть на самом деле. У тебя выигрышное положение.
     - Ну да, - согласился Белоключевский.
     Он встал, протиснулся мимо ее колен и присел на корточки перед древним пузатым буфетом. Свитер задрался, и между ним и джинсами обнаружилась полоска кожи. На спине с правой стороны был красный след - отпечатки ее зубов.
     "Господи, прости меня, что именно я делала, когда укусила его в спину?!"
     Ей стало жарко. Стало жарко даже в ушах. Дымящаяся сигарета показалась отвратительной.
     Лиза еще раз быстро глянула на его спину и отвела глаза.
     Она даже Дуньке ни о чем не расскажет. Впрочем, Дунька, разумеется, догадается сама. Она догадливая, ее сестра.
     Белоключевский долго рылся в буфете и в конце концов вытащил пухлую растрепанную папку. В разные стороны из нее торчали старые пожелтевшие газеты.
     - Вот, - он шлепнул папку на стол. - Это то, что есть на самом деле. Чтобы я не приукрасил суровую правду жизни, раз уж на то пошло.
     Лиза едва удержалась, чтобы не вцепиться в папку немедленно. Изображать равнодушие было трудно, но она очень старалась.
     Он снова взял свой бывший подсвечник.
     - Ну давай. Читай.
     - Я почитаю. Только не сейчас. Он пожал плечами:
     - Как хочешь.
     - Скажи мне, кто ты. А потом я почитаю. Ох, как ему не хотелось рассказывать!.. Он еще отпил виски.
     - Странно, что ты не помнишь. Шуму было много.
     - Не помню.
     - Я бывший глава компании "Черное золото". Это... нефть. Два года назад меня посадили за расхищение государственного имущества, противозаконные махинации и уход от налогов в особо крупных размерах. Я просидел полтора года, пока шло следствие.
     У Лизы зазвенело в ушах. От наступившей тишины, должно быть.
     Белоключевский вытянул ноги и положил их на колченогую табуретку.
     - Потом выпустили. Я... уладил все оставшиеся дела и теперь живу здесь. Чищу дорожки.
     Дмитрий Белоключевский. Конечно. Как она могла забыть? Впрочем, олигархи никогда ее особенно не интересовали, и все, что происходит там, в поднебесье, всегда казалось ей далеким и неважным, как жизнь на Марсе.
     Есть ли жизнь на Марсе, нет ли, наука пока еще не в курсе дела.
     Тогда, два года назад, была шумная история - ее показывали по всем каналам и смаковали во всех газетах. Его фотографии, сначала на международном форуме в Давосе и в его собственном кабинете, напоминавшем кабинет государя-императора в Зимнем дворце, а потом в "зале суда", занимали первые полосы газет и шли номером один во всех новостных программах. Его защищал лучший адвокат, кто-то из первой пятерки. Блестящий и остроумный адвокат знал свое дело безупречно, и Белоключевского так и не смогли "упечь" навсегда. Тем не менее он пробыл в тюрьме довольно долго, а потом его по-тихому выпустили. По CNN показали с