хожа на мокрого крысеныша, и утешали и извинялись. С тех самых пор Лиза машину и не запирала.
     Выходя из гаража, она еще покосилась на черную громадину пришлого джипа, и он показался ей очень надменным.
     Кто, господи помилуй, этот самый Дмитрий Белоключевский?! Что-то такое очень знакомое, но что?..
     Нет, не вспомнить.
     Лиза поначалу хотела гараж запереть, но решила, что это свинство. Калитка и так была заперта, она проверила.
     Все-таки сосед, если не врет.
     - Послушайте, - громко сказала она, выглянув из ворот. - Я ухожу, свет выключаю и ворота гаража запираю. У вас есть ключи?
     - Есть, - сказал он, не поворачиваясь. - Спокойной ночи.
     Ишь, вежливый какой!
     На ужин она съела неопределенный фрукт под названием киви - говорят, для похудания очень хорошо, - и посмотрела телевизор. По телевизору показывали любовь - девушки говорили пронзительными голосами, а мужчины выглядели мужественными и печальными. Почему-то все мужчины бывают печальны, а девушки крайне взвинчены, когда представляют телевизионную любовь.
     Лиза досмотрела любовь до конца, а потом еще новости - в Москве снег, в Самаре отключение электричества, цены на нефть поднялись, доллар пошатнулся, евро укрепился, Джордж Буш поздравил американцев, американцы счастливы. От новостей есть захотелось еще сильнее - ну, нисколько, нисколько фрукт киви не был похож на еду, и, вздыхая и печалясь о собственном несовершенстве, она съела два толстых куска розовой колбасы с черным хлебом и запила большой чашкой чая.
     От чая в животе стало горячо, а от колбасы на душе светло, и она поклялась себе, что больше в жизни не станет покупать колбасу! Вот если бы ее вовсе не было, она бы и не ела!

***

     Утром в гараже рядом с машиной Лиза обнаружила труп своей сотрудницы Светы Крюковой.
     Она лежала, скрючившись, почти уткнувшись лицом в колени, и Лиза даже не сразу поняла, что это такое.
     Она даже разглядывала ее с любопытством.
     А когда поняла, то некоторое время стояла молча, взявшись ледяной рукой в перчатке за стойку, потом попятилась, потом повернулась и побежала.
     Снег скрипел под ногами, Лиза тяжело дышала.
     Она добралась до дома, заперлась на все замки и позвонила в милицию, Дуньке и Игорю.
     В милиции вяло сказали, что приедут, ждите.
     Дунька завопила, что немедленно будет.
     Игорь помолчал и высказался в том духе, что он предупреждал и это не его проблемы. Только и всего.

***

     Соседа почему-то не арестовали, хотя Лиза была уверена, что это он прикончил Свету, и даже сказала об этом толстому и добродушному милиционеру, который представился оперуполномоченным Светловым.
     - Проверим, конечно, девушка, что вы волнуетесь, - ответил ей оперуполномоченный, - вас тоже проверим. Вы же и сами могли ее... того.
     - Я?! - поразилась Лиза, которой ничего подобного не приходило в голову. - Как это я?!
     - Вы же ее знали, потерпевшую-то?
     - Да, но...
     - Она у вас работала?
     - Да, но...
     - Вы начальница, она подчиненная?
     - Да, но...
     - Вы ее первая нашли?
     - Да, но...
     - Вот и проверим все, - неожиданно заключил оперуполномоченный. - Кто работал, кто не работал, кто знал, кто не знал и кто где был. А может, и не станем проверять, если труп не криминальный.
     - Как... не криминальный?!
     - А неизвестно, отчего она умерла? Может, сердечко прихватило или еще чего-нибудь. Прихватило, в смысле, - сказал Светлов довольно равнодушно. Какие-то люди курили в отдалении, рация хрипела, и снег все летел. - На убийство, вообще говоря, не очень похоже, девушка.
     - Как... не похоже?!
     Да что вы заладили - как, как! А так. Следов никаких нет.
     - Как - нет? - спросила Лиза и спохватилась, потому что уполномоченный посмотрел на нее с подозрением.
     - Нет следов, - повторил он и повел рукой, словно демонстрируя ей отсутствие этих самых следов. - Снег всю ночь шел.
     - Шел, - согласилась Лиза.
     - Ну вот. Ни с улицы, ни от вашего дома, ни от соседского никто к гаражу не подходил. Вон ваши следочки, но они свежие, утренние. Вечерние уже засыпало, а перед гаражом ваш сосед вчера чистил. Ведь так?
     - Чистил, - согласилась Лиза немного дрожащим голосом.
     - Ну вот. И он, и вы показываете, что вечером в гараже никакого тела не было. Не было или было?
     - Вы что, издеваетесь надо мной?! - крикнула Лиза.
     - Ни боже мой, - непонятно побожился Светлов. - А раз не было, значит, он только ночью мог появиться. А как, спрашивается, он появился, если следов нет? С потолка в вашем гараже упал?
     - Да Света никогда в жизни не была в моем гараже! - почти закричала Лиза. - Никогда! И на участке у меня не была, и в доме! Я не приглашаю сотрудников домой! Я не люблю фамильярностей!
     - Так я и не говорю, что любите, - успокаивающе сказал Светлов и, скосив глаза к носу, уставился на свою сигарету.
     - Майор! - издалека позвал Белоключевский, и Лиза с изумлением поняла, что и он тут же - в группе людей, которые курили неподалеку. - Вы лучше у меня спросите, что вы к ней пристали!
     - Да не пристал я. Работа у меня такая.
     Тем не менее он отошел, присел и стал что-то рассматривать на снегу.
     Лиза отвернулась и вытерла замерзший нос. Соседу она была благодарна за то, что он избавил ее от мучений - разговаривать с уполномоченным оказалось трудно.
     Ей было до ужаса жалко Светку, она ничего не понимала, и весь мир ее в одну секунду скособочился, перекосился и поехал куда-то в сторону. Об этой самой стороне она не имела никакого представления и не знала, как теперь быть.
     В отношении оперуполномоченного Светлова особых надежд она не питала.
     Как ее сотрудница могла попасть в гараж?! Откуда она вообще взялась, ведь никто из сослуживцев никогда у Лизы не бывал и вряд ли знал, где она живет - прописана она у родителей и в Рощино переехала лишь в прошлом году, решив, что пустующий загородный дом - это совсем не правильно. Она сделала здесь ремонт, навела порядок, насколько могла, конечно, но никогда не приглашала гостей, все дистанцию соблюдала!
     А Света?! Откуда она могла взяться?! Не с неба же свалилась!
     Нужно звонить Громову, просить, чтобы приехал или хотя бы узнал что-нибудь, ну, хоть кто такой этот Светлов, который усиленно давал ей понять, что она идиотка!
     Лиза отошла, присела на корточки и прижала руки к лицу.
     Так она сидела некоторое время, а потом кто-то поднял ее за локоть.
     Она оглянулась и близко от себя увидела очень черные прищуренные глаза.
     И что он щурится, этот сосед?! Видит плохо?! Пусть тогда очки наденет.
     - Тебе плохо?
     - Нет, мне хорошо. Отлично просто. И говорите мне "вы"!
     - Нет, - отказался он совершенно серьезно. - Не стану. И тебе не советую. На "ты" гораздо проще.
     - Мне не пятнадцать лет, и тебе тоже не шестнадцать.
     - Какая разница, - возразил он. - Я так понимаю, что нам теперь придется часто общаться.
     - Я не хочу с тобой общаться.
     Он помолчал, а потом сказал негромко:
     - Они уезжают. Тело увозят. Пойдемте, там нужно что-то подписать.
     Он отпустил ее локоть и шагнул назад, как будто боялся, что она начнет приставать.
     Тогда она еще не знала, что так будет все время - он всегда станет делать шаг назад, как только она попытается к нему приблизиться.
     Даже тогда, в ее обморочном состоянии, это ее задело.
     Они подписали какие-то разграфленные бумаги, заполненные шариковой ручкой таким почерком, что казалось, будто писал малограмотный, и все разошлись. Сосед тоже пропал из виду, зато приехала Дунька.
     - Дуня, - сказала Лиза, как, только сестра выскочила из машины, - у меня в гараже убили Свету Крюкову. Представляешь?
     Губы у нее затряслись, она уткнулась в мех Дунькиной шубы и зарыдала.

***

     В следующие несколько дней она со всей полнотой прочувствовала значение непререкаемой формулы - "это не мои проблемы".
     С проблемой, рухнувшей на нее, как лавина на незадачливого альпиниста, она осталась совсем одна. Дунька ничем не могла помочь, хотя и старалась, и приезжала по вечерам, и однажды сварила куриный бульон, и ночевала, и сидела рядом, и бдительно запирала все двери, которых было очень много в старом доме.
     Игорь не приезжал.
     Громов пообещал все узнать, навел страху на всех сотрудников короткой лекцией о том, какие именно меры безопасности следует соблюдать - совершенно невыполнимые! Лиза знала, что к нему нужен "особый подход", что его нужно умолять, уговаривать, восхищаться им, и тогда дело, возможно, сдвинется с мертвой точки, но ни на что это у нее не было сил.
     Из всех людей на планете рядом с ней остался только... сосед, который каждый вечер встречал ее у ворот и с упорством маньяка предлагал загнать в гараж ее машину, хотя она неизменно отказывалась. Он маячил у нее под окнами, и она понимала: дает ей понять, что он рядом.
     Не бойся, я все время где-то поблизости.
     А потом он подарил ей букетик, и это стало последней каплей, потому что она его тут же поцеловала.
     Лиза была уверена, что поцелуй - второпях, в темноте, сухими сомкнутыми губами - изменит все.
     Она задумчиво глотнула из бокала, при этом немедленно почувствовав себя героиней некоего романа. Может, даже романа в стихах.
     Нет, тогда не так.
     Тогда так - она была уверена, что тот поцелуй изменит хоть что-то. Ни черта он не изменил.
     То есть совсем. То есть ни капельки.
     Он продолжал жить своей отдельной жизнью, за своим отдельным забором, куда он немедленно скрывался, как только у них кончались "общие дела".
     Общие дела - суть история с трупом.
     Ну что, что можно с этим поделать?!
     Она никогда не бегала за мужчинами, никогда в них не нуждалась - или делала вид, что не нуждается. Впрочем, практика показала, что нуждаться в таких, как Игорь, не имеет никакого физического смысла. Философского или какого-то иного смысла не имеет тоже.
     "Господи, если бы я знала, что все так повернется, я бы согласилась не только на общий гараж - прав, прав был папа! - но и на общее крыльцо, общую кухню и общую ванную".
     Интим не предлагать.
     Лиза еще раз глотнула, моментально позабыв про роман в стихах.
     Или предлагать?..
     Только как, как его предлагают?! И прилично ли предлагать его соседу, который просто сосед - милый человек, взваливший на себя ее нынешние проблемы то ли от скуки, то ли по доброте душевной, то ли еще по каким-то, ей неизвестным соображениям!
     И еще, очень важное, самое важное. Главное.
     Она не умела никому доверять. Она никогда и никому не доверяла с тех самых пор, как лучшая подружка Наташка в десятом классе получила приглашение на вечеринку от суперзвезды десятого "А" Нины Росс, и отправилась туда, и на следующий день перестала быть лучшей Лизиной подружкой.
     Нина была хороша собой, умна, насмешлива и пользовалась бешеной популярностью не только у мальчиков и девочек начиная примерно с пятиклассников, но и у преподавателей.
     Нинина мама дни и ночи проводила или в кабинете у директрисы, или возле подоконника поблизости от него - когда кабинет оказывался занят или заперт на замок. Такое тоже иногда случалось, хотя шестнадцатилетней Лизе всегда казалось, что директриса затаилась в своем кабинете, как лев в пещере. Точит когти и намечает следующую жертву. Директриса любила кровавые и продолжительные истязания, с вызовом родителей, собранием "актива класса", педсовета и изредка с привлечением дородной инспекторши по делам несовершеннолетних. Вот эти самые "дела несовершеннолетних" и казались самыми опасными. Школа была "правильная", специализированная, с правильным и специализированным набором предметов, а самое главное - с правильным и специализированным набором родителей и детей. Директриса, брошенная "на усиление воспитательной работы" из соседнего ПТУ, взялась за дело со всей серьезностью. Появилась инспекторша, и призрак детской комнаты милиции замаячил в коридорах благопристойной и благополучной школы. Лизина мама возле директорского кабинета никогда не торчала, искренне считала все это глупостями и была наивно убеждена в том, что в школе нужно просто хорошо учиться и этого достаточно.
     Этого было явно недостаточно. Зато Нина, благодаря караульной службе своей мамаши и собственным способностям, быстро выбилась в звезды номер один. Лиза в ее присутствии всегда помалкивала, жалась в угол, очки съезжали у нее со вспотевшего носа. Ни ее, ни Наташку в Нинину компанию никогда не брали - толку от них все равно никакого не было. Развлекаться они не умели, вермут не пили - как можно! - мальчикам не нравились. У них не было свободных квартир, куда можно притащить всю компанию слушать магнитофон, валяться на диванах и целоваться на кухне. Наташкина мама, учительница музыки со строгим пучком, находилась почти всегда дома, а Лиза все дни проводила у бабушки, куда ее сдавали, чтобы та приглядывала за девочкиной учебой. Бабушка приглядывала в прямом смысле - внучка учила уроки за неудобным дедушкиным письменным столом, а бабушка сидела рядом на табуреточке, вязала и посматривала поверх очков довольно строго. Какие там компании, диваны и вермут!..
     В десятом классе Наташка неожиданно похорошела, но это не имело никакого значения. По-прежнему они с Лизой были не разлей вода, сидели за одной партой, на переменах грызли яблоко, откусывали по очереди, и лежали грудью на холодном гранитном подоконнике, с тоской глядя на улицу, где веселые мамы катили коляски с разноцветными одеялами и где была полная свобода. Свобода!..
     Похорошевшая Наташка не сознавала своего изменившегося статуса до той минуты, пока Нина не пригласила ее в гости. Это приглашение было сродни признанию, вовлечению в круг "посвященных". Наташка "вовлеклась" с осторожным и независимым видом - подумаешь, мол, не видали мы ваших приглашений! Однако, несмотря на всю независимость, в первый раз в жизни она вдруг заплакала от того, что ей нечего надеть. Выходное клетчатое платьице, единственное на все случаи жизни, в расчет не бралось. Лиза тогда заподозрила неладное, но так, слегка. Наташка была постоянной величиной в ее жизни, и ничто не могло эту величину сделать переменной, ей по крайней мере так казалось.
     Клетчатое платье было забраковано совершенно, и джинсы все-таки появились. Мама со строгим пучком, вздохнув, вытащила из коленкоровой тетрадки с нотными знаками отложенные сто рублей, они с Наташкой съездили в магазин и вернулись счастливые. Джинсы купили индийские, разумеется, но все-таки это были настоящие джинсы с настоящей кожаной нашлепкой чуть выше задницы!
     С вечеринки Наташка вернулась другим человеком, "признанным и посвященным". Она больше не грызла с Лизой яблоко, не шепталась на подоконнике и не рассматривала "свободу", простиравшуюся за голыми ветками старых школьных лип.
     Все изменилось.
     Потом она пересела за соседнюю парту и через неделю уже была лучшей подружкой Нины Росс, а вовсе не какой-то там Лизы Арсеньевой!
     Лиза долго крепилась и делала вид, что ничего не происходит, но это было трудно - она осталась совсем, совсем одна, как в пустыне, полной лишений и опасностей в виде директрисы, точившей когти в своем кабинете, агрессивной среды и сознания того, что шаг влево или вправо может оказаться роковым и детская комната милиции перестанет быть просто призраком, и тогда прощайте, характеристика, институт и вся жизнь! Тогда все в это верили, и именно так, как шестнадцатилетняя Лиза, - истово и честно.
     Она долго крепилась, а потом все-таки зарыдала на глазах у перепугавшейся бабушки, и та утешала ее, умывала, и даже принесла в кружечке воду и сказала, что все это не имеет никакого значения. Что там Наташка, подумаешь, Наташка!.. Подруги хороши только в дополнение к основной жизненной цели. Основная жизненная цель - это отличная учеба в школе, затем правильный институт, а после него ударная работа на производстве. На благо общества, дающего каждому по потребностям и требующим от каждого по способностям. Как-то так сказала бабушка или, может, чуть иначе.
     Лиза не слишком в это поверила, но зерно сомнений было посеяно. Может, и в самом деле подруги не имеют значения?! И вообще люди вокруг не имеют значения?! И если это так, стоит ли вообще с ними возиться?!
     И Лиза разучилась доверять окружающим. Постепенно. Медленно, но верно.
     Все люди, появлявшиеся в ее жизни, проплывали, так сказать, по поверхности. Нырять "на глубину" она никому не позволяла, да, собственно, никто особенно и не пытался. Но абсолютно во всех человеческих проявлениях с тех пор она искала и находила подвох.
     "Зачем он принес мне цветы? Ему что-то от меня нужно, только бы правильно угадать, что именно. Почему он позвонил и спросил, как дела? Его не могут интересовать мои дела, он хочет уладить какие-то собственные, и надо только правильно понять, какие именно. Почему она притащила мне витамины из аптеки?
     Она говорит, что хочет помочь, но это не может быть правдой!"
     Лиза доверяла только Дуньке, язвительной, насмешливой, остроумной, которую невозможно было провести на мякине.
     Значит, нужно позвонить сестре и во всем признаваться - в том, к примеру, что она не знает, как предложить себя соседу, который то ли бомж, то ли тунеядец, то ли просто какой-то обмылок и неудачник!
     Лиза засмеялась во все горло, и смех, странно громкий в тишине сонного дома, показался ей неприличным, и она испуганно примолкла. Можно представить, что скажет ей Дунька.
     Ты сошла с ума, вот что она скажет. Ты совсем распустилась. Очнись. Какой еще сосед?! У тебя работа, проблемы, Игорь и концерт Спивакова на следующей неделе, который никак нельзя пропустить, что бы ни происходило вокруг. Кто же в здравом уме и твердой памяти может пропустить концерт Спивакова, пусть хоть сто трупов в гараже?!
     Лиза посмотрела в свой стакан, неожиданно оказавшийся пустым. На дне болтался истончившийся кусочек льда, приятно позвякивал. Пожалуй, надо еще налить.
     Она любит выпить, говаривал судья Кригс из фильма. Этим надо воспользоваться.
     Вздыхая, Лиза потащилась на кухню, где за резным стеклом старинного буфета янтарным пятном просвечивала бутылка виски. Как глупо все, и даже эта бутылка за стеклом - ужасная глупость!
     Вот как все изменилось с тех самых пор, как она нашла в своем гараже труп, и до сих пор непонятно, что будет дальше, а ее занимают какие-то дикие мысли о соседе!
     Странное шарканье за окном, размеренное и повторяющееся раз за разом, заставило ее насторожиться. Она считала себя здравомыслящей женщиной и никогда и ничего не пугалась "просто так", но любое здравомыслие даст трещину, когда находишь труп в собственном гараже!..
     Шарканье продолжалось, и Лиза, сунув на стол пустой стакан, тихо подошла к окошку. На кухне у нее были жалюзи, которыми она очень гордилась, итальянские, длинные, с золотистыми прожилками, приятно шелестевшие, когда до них дотрагивались. Она раздвинула шелковистые полоски и ничего не увидела, кроме снега, залитого желтым электрическим светом. Островерхие тени от сугробов боком лежали под соснами.
     Непонятный звук, показавшийся очень близким, повторился снова, и она стиснула в кулаке полоску. Затылку стало холодно, словно в него смотрели чьи-то напряженные недобрые глаза.
     Что это может быть? Какая еще беда стряслась?! Еще один труп?! Или на этот раз убийство случится прямо у нее под окном?! А следующий труп будет ее собственный?!
     Телефон. Звонить. Немедленно.
     Только кому звонить?! Игорю?! В МЧС?! В "Скорую"?!
     И куда подевался этот проклятый телефон?!
     Опять! Опять шаркающий короткий звук, как наждаком по оголенным нервам, и еще, и еще один! Желтый электрический свет фонаря стал как будто размытым, серым, и тень под сосной вдруг шевельнулась, скакнула почти до стены гаража и стала двигаться, бесшумно и стремительно.
     Лиза стиснула кулак. Входная дверь! Заперта или нет?! Что делать, если не заперта?!
     Тень странно согнулась, и опять раздался жуткий звук, от которого кожу на голове