шмыгнуть к выходу, но они дверь не закрывали - думали, что давно никого нет! Некоторое время она стояла посреди скупо освещенного зала, в окружении московских двориков.
     - Сейчас нужно придумать, как ее вернуть, Фиона Ксаверьевна, - проговорила мать задумчиво. - Может, поговорить с ними? Предложить денег?
     - Денег? - иронически переспросила Фиона. - Сколько денег я могу предложить за подлинную коллекцию Фаберже?! Вера Федоровна, вы говорите глупости!
     - Нет, нет, - заторопилась мать, которая всегда боялась Фиониного гнева, - разумеется, не так примитивно. Мы можем сказать, что должны ее выставить и именно для этого она нам нужна.
     Александра за дверью замерла и насторожилась. Теперь самым главным было услышать продолжение, а не уйти незамеченной. Она придвинулась поближе, так что даже неосторожно качнула дверь. Дверь скрипнула.
     - Кто там, Вера?
     Звон фарфора - мать, видимо, поставила чайник, который держала в руке. Она постоянно держала его, пока Фиона пила, а Александру это всегда бесило - Фиона только говорила, что мать не прислуга, а мать была именно прислугой, черт побери! Быстрые шаги по ковру, потом перестук каблуков по паркету - сейчас ее увидят, застанут, будет беда!
     Александра, когда требовалось, соображала очень быстро. Она не успеет перебежать через зал, а даже если перебежит, деваться ей все равно некуда - много открытого пространства, украшенного грачами, московскими двориками и старыми липами. Спасения нет. - Вера?
     Шаги все ближе, и тень мелькнула под высокой дверью - мать сейчас выглянет, она уже совсем рядом!
     Александра неслышно прыгнула в сторону винтовой лестнички, на которой горел фонарь, единственный освещавший галерею в этот поздний час. Фонарь тоже специально заказывали в Англии - Фиона любила британскую чопорную добротность.
     Из школьного курса физики Александре было известно, что, если стать за фонарем, свет скроет ее. Именно скроет, а не осветит. В восьмом классе они с девчонками даже поделывали такую штуку на площади - прятались позади прожекторов, освещавших неказистую новогоднюю советскую елку, и лаяли оттуда на прохожих. Прохожие пугались. Некоторые тетки в шапках стогами даже роняли сумки со страху. Девчонок это очень веселило.
     Стараясь вообще не дышать, Александра пролезла за винтовую лестничку и молниеносно, за секунду до того, как мать вышла из высоких белых дверей, успела повернуть фонарь в пазах так, чтобы он светил только на дверь.
     Мать вышла и огляделась.
     Никого не было в просторном зале, только фонарь горел.
     Мать постояла и ушла, и тут только с ужасом, пробравшим до самых костей, Александра увидела на полу под дверью листочек из каталога!.. Каталог она все время держала в руках - идиотка, дура, как это ей в голову пришло притащить его с собой сверху! Впрочем, там она никак не могла его оставить, потому что утром мать, обходя владения, непременно догадалась бы, что дочь сидела допоздна с этим самым каталогом!
     К счастью, мать ничего не заметила, постояла, еще оглянулась и вернулась в кабинет, но дверь и на этот раз до конца не закрыла, и Александра, выждав несколько секунд, прокралась обратно, присела и затолкала листочек в папку.
     - Мы не можем выставлять подделку, Вера. И все это понимают, не только мы с тобой. Как только станет ясно, что мы интересуемся коллекцией, они ни за что нам ее не отдадут. По крайней мере, я, - на слове "я" Фиона сделала особое ударение, - ни за что не отдала бы.
     - Выкрасть? - помолчав, предложила мать.
     - Это безумие, - быстро отозвалась Фиона. Быстрота показалась Александре фальшивой. - Надеюсь, ты понимаешь, Вера, что это безумие? - Конечно, Фиона Ксаверьевна. Александра думала.
     Значит, коллекция подлинная! Ах, черт побери! Две полоумные старухи упустили такое богатство, которое даже Фионе не могло присниться в самых соблазнительных снах!
     Они упустили его и теперь не знают, как вернуть. Александра облизала сухие губы. Она думала так быстро, что, казалось, мысли мельтешат перед глазами.
     Пока они будут соображать, она все сделает сама. Она вернет коллекцию и решит все свои проблемы.
     И тогда она станет богатой женщиной и заживет так, как хочется, и никто не посмеет ей помешать - наконец-то, наконец-то ее час пробил!..
     Она придумала план, просто безупречный, но он оказался совершенно невыполнимым - коллекции не оказалось там, где ей надлежало быть!..
     Она соблазнила Вадима, и легко и просто все выяснила у него в постели. Почему-то после любовных утех Вадим сразу раскисал, переставал соображать, как будто разума лишался. Или в самом деле лишался?..
     Проку никакого не вышло, а вышла некоторым образом безобразная сцена, потому что нынешняя Вадимова пассия застала их в постели, и, вытаращив глаза, бегала за почти голым Вадимом по студии, и размахивала своей сумочкой. Время от времени сумочка шлепала того по спине, получался звонкий, смачный звук. Александра торопливо одевалась за ширмочкой, но то и дело выглядывала - из любопытства.
     Выглядывала и прыскала со смеху, и тянула вверх "молнию" на джинсах, переступала ногами, застегивая рукава безупречной рубашки.
     Вадим бегал, пассия носилась за ним. Шапка-ушанка съезжала ей на нос, она задирала ее воинственным движением, мелькали зеленые синтетические брючки и развевалось бежевое пальтецо из болоньи. Пассия явно была из другого социального слоя, может, поэтому и лупила Вадима сумочкой по голой спине, вместо того чтобы с достоинством удалиться восвояси, застав любимого в "неподобающем" положении.
     "Да, - весело встряхивая волосами, думала Александра, - ты попал, мой хороший. Добаловался".
     Такая не выпустит. Такая в следующий раз придет на сеновал с кузнецом. Обещал? Женись! Где тут у нас батюшка с образом - благословлять? Вот он, батюшка, как нарочно, тут оказался. Теперь не отвертишься!
     Александра быстро обувалась и думала сладкие мысли.
     Фиона будет счастлива. Просто до слез. Невестка номер два - та, что бегает сейчас по студии за ее воющим и прикрывающим голову руками сыночком, - все поставит на свои места. В галерее станет варить борщ, а в Фионином кабинете сушить пеленки новорожденного малютки. Малютка будет пускать струйку на раритетный персидский ковер и отламывать головы статуэткам.
     А не хотите - брата позову. Или отца. Или отца с братом. Они у меня оба в городе Владимире проживают. Брат таксист, а папка хоть и на пенсии, но быка за задние ноги легко останавливает!..
     Будущая невестка сорвала наконец свою концептуальную шапку - волосы оказались неопределенной длины и приплюснуты на макушке. Стилист Леша, томный, ухоженный, "голубой" аж до синевы, очень популярный в Москве и ее окрестностях, типа Чигасова или Переделкина, некоторое время назад доходчиво объяснил Александре, что женские волосы могут быть или короткими, или длинными. Не бывает никаких волос "средней длины", это выдумки толстых парикмахерш из тех салонов, где за стрижку берут двести рублей, а не долларов.
     У "этой" волосы были именно средней длины и болтались вокруг среднего лица, в данный момент красного и искаженного гневом. Да. Угораздило мальчика. Беда просто.
     Александра подхватила сумочку, шубку и вышла из студии. Больше парочка ее не интересовала.
     Следовало придумать новый план, потому что болван-Вадик не нашел ничего лучшего, чем отдать коллекцию.
     Те идиотки не знали, что она подлинная, и выпустили ее из рук, а этот идиот отдал сокровище просто так - из высоких чувств, которые, видимо, лишали его остатков соображения.
     Александре нужно спешить, потому что Фиона и мать тоже знали о том, что коллекция подлинная и - девушка прекрасно это понимала - играют они только на время. Кто вперед. Фиона, мать или она, Александра. Только о том, что Александра тоже в игре, они, слава богу, не догадываются!
     Время ее очень поджимало. По ночам ей снились деньги - курганы и горные вершины разноцветных, веселых бумажек, которые гарантировали ей свободу. В том, что именно деньги и только деньги могут дать ее, вожделенную, сладкую, горячо желанную, пахнущую Парижем, шиншилловым мехом и дорогими духами, Александра нисколько не сомневалась.
     Нужно только протянуть руку, пошевелить ею, и рука утонула бы в кургане, и пальцы нащупали бы прохладную шелестящую бумажную свежесть - и взять! Но все что-то срывалось, шло наперекосяк, и в конце концов Александра сильно занервничала, потому что у нее не было пути назад.
     Ей нужен партнер, который ничего не заподозрил бы и ни о чем не догадался!
     Сначала она выбрала себе в партнеры Светку, с которой когда-то училась в школе, - та была самым удобным объектом, потому что могла подобраться к коллекции очень близко. Но для того, чтобы Светка подобралась, Александре пришлось все ей рассказать - и про саму коллекцию тоже!..
     Все почти удалось, но Светка в последнюю минуту повела себя как-то странно, и с ней случилось... то, что случилось. О том, что именно произошло, Александра старалась не думать.
     Она и на похоронах старательно отворачивалась от гроба со Светкой внутри. От ее каменного, странного лица с застывшей гримасой - почему ее хоронят в открытом гробу с этой ужасной гримасой на лице?!
     Александре было дико, что Светку оставили на кладбище одну, среди унылых деревьев, крестов и камней, в холодной земле и узком ящике, в котором так неудобно лежать, - ни повернуться, ни вытянуться, - в нелепом нарядном платье, которого Александра никогда не видела на ней при жизни. Никогда и никто не заберет Светку вместе с ее дурацким платьем домой, где тепло и горит желтый веселый свет, где есть диван и чашка горячего чая, и телевизор бормочет веселое, и стучит подъездная дверь, и лает соседская собака Шайтан. Потом Александра как будто вспомнила. Ах да.
     Светку не забрали, потому что она умерла, а все мертвые должны быть с мертвыми, им нет места среди живых. И все-таки раньше Александра представляла себе смерть как-то не так.
     Не такой неотвратимой. Не такой... безвозвратной. Не такой... одинокой.
     Резкий звук вывел ее из задумчивости. Звук произвел тихий "ботаник" Федор Петрович, уронивший на стеклянный стол сахарные щипчики. Сахар в галерее признавали только кусковой, и класть его в чашку следовало только особыми серебряными щипчиками. Федор Петрович в силу природной неловкости все никак не мог научиться ими пользоваться. Все ронял, рассыпал, промахивался мимо чашки. Вот кто был на самом деле решительно не приспособлен к быту!
     - Простите, - пробормотал Федор Петрович и неровно покраснел - ушами и шеей. Щеки остались бледными, с зеленцой и отливом в коричневое. - Простите великодушно, Александрии!
     Александра улыбнулась ему доброй улыбкой, кинулась помогать с рассыпанным по столу сахаром, смахнула локтем свою чашку - умышленно. Чашка опрокинулась, - опять грохот и звон, - покатилась, из нее полилось на ковер и брючки Федора Петровича.
     - Ах, какая я неловкая! Господи, да что со мной такое!
     - Мы с вами удивительно подходим друг другу, - пробормотал Федор Петрович, кажется, едва удерживаясь от того, чтобы не начать промокать стол собственным бордовым галстуком. Глаз он не поднимал. - Не предназначены для этой жизни.
     Александра оценивающе посмотрела на него.
     А что, если... Нет, скорее всего это невозможно.
     И все-таки... Если на этот раз пригласить в компаньоны этого самого?! Обвести его вокруг пальца ничего не стоит. Не посвящать ни в какие подробности, просто... все сделать его руками, а собственно, только для этого Александре и нужен был компаньон. И побыстрее, чтобы ни мать, ни Фиона не опередили ее!
     Александра оторвала от рулона длинный свиток толстых и мягких салфеток, уронила подставку, которая тут же закатилась под шкаф. Федор Петрович ринулся ползти за подставкой, а Александра оценила вид сзади - мосластая задница, розовая рубаха вылезла из-за пояса брючат, штанины подтянуты, носки, разумеется, бумазейные, зеленые, и между носками и брючатами бледная волосатость.
     Фу, гадость какая!.. Интересно, он женат или нет?
     Вот так по ночам осязать эту хлипкую волосатость рядом с собой, с ума сойдешь от отвращения и брезгливости!..
     Федор Петрович вильнул задом, продвигаясь глубже под шкаф, очевидно, подставка далеко закатилась, прижался щекой к светлой дверце, приналег - и добыл!
     - Вот, - и он робко и осторожно вернул подставку на стеклянный стол. Поднялся и конфузливо отряхнул колени. - Извините, что я в такой... непрезентабельной позе...
     Александра засмеялась, очень стараясь, чтобы это был добрый и хороший смех веселой девчонки.
     - Спасибо вам, Федя. Вы очень ловкий.
     - Вы слишком... добры, Александрин.
     Да, пожалуй, он подойдет. Пожалуй, именно он.
     - Давайте вечером пойдем пить кофе, - выпалила она ему в лицо, сложила руки на коленях и посмотрела очень правдиво.
     Лицо Федора Петровича выразило несказанное изумление, и что-то мелькнуло в его глазах, странное, настораживающее.
     Скорее всего ей показалось, решила Александра. Что такого настораживающего могло быть в водянистых глазах Федора Петровича Малютина!
     - Да, но я... - забормотал Федор Петрович, - я как-то... Я не готов, и потом вы ведь...
     - Что?
     - Вы ведь... от доброты, а вовсе не потому, что вам хочется выпить со мной кофе...
     Александра развеселилась.
     Надо же, как странно! Каким бы ничтожным насекомым он ни был, а что-то такое воображает, придумывает, мечтает, чтобы она "его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним"!
     - Мне не с кем поговорить, - призналась она печально, и Федор Петрович взглянул на нее диким взором. - Вы мне кажетесь идеальным вместилищем для душевных излияний.
     Эти самые "излияния" тоже были не просто так, а из какого-то романа, который она читала когда-то, но теперь позабыла.
     - Я совсем одна, - продолжала она, так как Федор Петрович все молчал, очевидно, пораженный в самое сердце, - и все считают меня дурочкой, хотя на самом деле я просто... ну, просто неловкая. Меня и на работе терпят только из милости и потому что мама так давно дружит с Фионой Ксаверьевной!
     Ее мама никогда не "дружила" с Фионой Ксаверьевной, но Александра время от времени считала необходимым напоминать прочим сотрудникам, что она здесь не просто так, а в силу особой близости и покровительства хозяйки.
     - Вам хорошо, Федор, вы такой специалист! Вы даже диссертацию защитили, а я ведь никто, совсем никто, - и она всхлипнула, с удовольствием чувствуя, что глаза налились слезами. У нее это получалось отлично - она всегда искренне верила в то, что говорит в данную секунду. - Вот я в каталогах совсем запуталась, и тема у меня как раз такая, которая мне не нравится, - авангард. А я ничего не понимаю в этом самом авангарде! И вовсе он меня не интересует!
     Федор Петрович, уже вполне готовый заплакать вместе с ней, подал ей рулон с салфетками.
     Гадкая подставка - будь она неладна! - выскочила из неловких пальчиков Александры, упала, покатилась и опять оказалась под шкафом. Оба проводили ее глазами.
     - Ну вот, - дрожащими губами выговорила Александра. - Видите, что я наделала!
     - Это все из-за меня! - окончательно и бесповоротно расстроился Федор Петрович. - Простите, простите! Разумеется, разумеется... Если вы не умрете от скуки в моем обществе и не станете меня потом проклинать, я с удовольствием пойду с вами, куда вы только... Хоть кофе... Хотя вообще-то я кофе не очень, потому что у меня давление... того... Повышенное давление у меня...
     Он бормотал. Она внимала.
     Он отводил глаза. Она, пригнувшись к коленям, смотрела простодушно.
     Он уже был готов практически на все. Она прикидывала, насколько он может быть полезен.
     К тому времени, когда бормотание утихло, новый план был готов.
     Все решено. Она не станет говорить матери, и привлекать Фиону тоже не станет. В этой партии Федор Петрович Малютин будет главной фигурой.
     Конь ходит только буквой Г.

***

     Утром Морг позвонил по условленному телефону и сказал условленную фразу:
     - Дорогая, я сделал все, как ты просила. Но тебе зачем-то понадобилась срочность, а это нехорошо!
     - Что значит - нехорошо? - помедлив, спросил женский голос в трубке.
     - Придется все повторить.
     - Когда? - нетерпеливо спросил голос, и Морг усмехнулся, рассматривая себя в зеркале. Бриться он не любил, бритва раздражала кожу, а приходилось каждый день - положение обязывало!
     Держа трубку возле уха, он провел по щеке, натянул и отпустил кожу. Как и все люди, Морг был падок на рекламу и теперь с тоской думал о том, что давно следовало бы купить бритвенный станок с тройными лезвиями.
     Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять. В рекламе брутальный мужчина, заросший щетиной до глаз, был окружен нимфами в развевающихся туниках. Лица у нимф были раскрашены разными цветами, и они с упоением брили этого самого мужчину со всех сторон. Морг сейчас не отказался бы от нимф, которые бы его побрили.
     - Чтобы ответить на вопрос "когда", мне хотелось бы... обсудить некоторые детали, - лениво сказал Морг, все еще думая о нимфах.
     А может, не в рекламе дело, а в том, что женщина сказочно хороша. Даже такой профессионал, как Морг, немножко "повелся", когда разговаривал с ней в первый раз. Не то чтобы она была как-то особенно красива, но в ней имелся лоск и еще что-то, что Морг определил для себя как "класс".
     Она была женщиной очень высокого класса, и это сразу бросалось в глаза - когда она ела, говорила, курила свой "Данхилл".
     Аристократка? Или научилась прикидываться? И можно ли этому научиться?
     Сам Морг давным-давно научился прикидываться кем угодно - удачливым предпринимателем, автомехаником, большим бизнесменом, водителем, работягой, бомжом или сборщиком пустых бутылок. Но он не знал хорошенько, можно ли достоверно изобразить "класс".
     - Где мы будем обсуждать детали?
     - Где тебе больше нравится, дорогая. Кажется, она усмехнулась. Морг голову мог дать на отсечение, что разговор чуть-чуть возбуждает ее.
     Где-то он читал о том, что женщин волнуют и возбуждают мысли о том, чем занимаются мужчины, подобные Моргу.. В этом был некий намек на извращение, и его это забавляло.
     - Давай в кофейне "Французский поцелуй"?
     Он улыбнулся, все еще рассматривая свою щетину. Этот самый "Поцелуй", очень дорогой и очень модный, она предложила потому, что там никогда никого не было. Ну, как в кино про шпионов.
     Ему это не подходило.
     - " Шантиль ", - решил он, - в девять. И не опаздывай, дорогая!
     - "Шантиль"? - переспросила она. - Это где-то в районе Грузинских, да?
     - Совершенно точно.
     - Но там же очень... людно.
     - А тебе хотелось бы уединения?
     Тут она смешалась, как будто он спросил о чем-то не слишком приличном.
     - Дело не в уединении. Просто я думала, что тебе не слишком... удобно, когда много народу.
     - Все наоборот.
     Никто не обратит на них внимания в толпе, и, хотя Морг твердо уверен, что никакой слежки за ним нет и быть не может, все равно не стоит шушукаться за столом в ресторане, где, кроме них, больше никого нет.
     Она пришла ровно в девять. Он к тому времени уже получил свою яичницу и даже наполовину съел.
     - Привет, - сказала она весело, словно и впрямь пришла на свидание. От нее пахло какими-то очень свежими духами, как будто весна началась, и Морг опять немножечко "оттаял" - позабыл, что на работе.
     - Апельсиновый сок, кофе и пару блинчиков, - сказала она официанту и щелкнула зажигалкой. Сигареты были все те же - крепкий "Данхилл". Морг с удовольствием принюхался.
     - Что там у вас не сложилось? - спросила она. - Почему?
     Морг пожал плечами.
     - Мне рекомендовали вас как профессионала, - подумав, сказала она, - а разве у профессионалов бывают такие проколы?
     Морг опять пожал плечами, с удовольствием отметив, что этот жест ее раздражает.
     - У всех бывают проколы, моя дорогая.
     - Не называйте меня "дорогая".
     - Как мне вас называть