ку, а Дунька на Лизу, и они вдруг захохотали, как девчонки-шестиклассницы, которым десятиклассник состроил смешную рожицу.
     - Садитесь, - пригласил Белоключевский и открыл заднюю дверь.
     - Нет, я не могу, - вмиг становясь озабоченной, отказалась Дунька, - у меня здесь машина, и мне надо вернуться на работу. У меня новый шеф.
     - Садитесь, - повторил Белоключевский с нажимом. - Нам все равно надо поговорить. Вы что, не можете оставить здесь вашу машину?
     - Здесь? - неуверенно переспросила Дунька. - Как здесь?
     - Вот прямо здесь, - ответил Белоключевский и обвел рукой стояночку. - Непосредственно в этом самом месте. На глазах у охраны вашей драгоценной тетушки.
     - Она мне не тетушка, а свекровь.
     Лиза уже пролезла в остывшее сумрачное от тонированных стекол нутро, и следом послушно полезла Дунька, продолжая рассуждать о том, почему она никак не может с ними ехать и почему машину оставить тоже никак нельзя.
     Белоключевский сел за руль и завел мотор.
     - Сейчас станет тепло, - пообещал он, поправил решетку отопителя и посмотрел на девиц в зеркало заднего вида.
     - Ну что?
     - Что? - переспросила Лиза.
     - Я слушаю.
     - Что ты слушаешь?!
     - Я слушаю, что мне расскажет твоя сестра.
     - Я?! - поразилась Дунька. - Я должна вам рассказывать?!
     - Должны, - подтвердил Белоключевский с сочувствием, - и именно мне. Похоже, я единственный из всех присутствующих пока нахожусь в здравом уме.
     Дунька раздула ноздри.
     - Да кто вы такой, вашу мать?! Я вообще не желаю с вами разговаривать! Это вы мне должны сказать, во что вы втянули мою сестру, черт побери!
     Белоключевский тронул машину и снова посмотрел в зеркало. Глаза у него смеялись.
     - Надо бы чаще друг другу, - продекламировал он, - истину ту повторять: девицам вашего круга стыдно приличий не знать.
     Дунька стала хватать ртом воздух, а Лиза засмеялась.
     - Не материтесь, - попросил Белоключевский. - Вам не идет. Вы же хотите, чтобы мы во всем разобрались. Так что говорите толком. Все по порядку.
     - Что я должна говорить вам толком и по порядку?! Тяжелая машина медленно ползла со стоянки.
     Бросив взгляд в сторону галереи, Лиза вдруг увидела расплывчатый силуэт. Почти прижавшийся к стеклу. Человек, распластавшись по тонированной гладкости, не отрываясь следил за их машиной.
     - Димка! Посмотри! - Что?
     Белоключевский повернул голову, и Дунька полезла смотреть, насела на Лизу и засопела ей в ухо. Лиза оттолкнула Дунькину физиономию, но она опять придвинулась.
     - Кто это?
     - Федор Петрович, кто же еще! - пробормотал Белоключевский.
     - Дима, почему он на нас смотрит?
     - Похоже, мы чем-то сильно его напугали.
     - Чем мы могли его напугать?!
     - Я не знаю. Простите, - опять взгляд в зеркало заднего вида, темные веселые глаза. Что он веселится-то?! - Как мне вас называть? Дуня? Евдокия?
     - Называйте как хотите, какая уж теперь разница! Только не Евой!
     - Евой?!
     - Это ее так муж называет. Фионин сыночек. - Ева?!
     - Заткнитесь! - приказала Дунька сквозь зубы.
     - Нет, но Ева - это чудесно. Волшебно просто.
     - Тогда я буду называть вас Мотя.
     - Как?! - перепугался Белоключевский.
     Они обе так ему нравились, что хотелось во все горло смеяться, рассказывать глупые анекдоты, играть "в гляделки" - в общем производить впечатление.
     "Они мои, - вот как ему почему-то думалось. - Они обе - мои.
     Одна возлюбленная, другая ее сестра, но они мои, только мои, и я никому их не отдам. Никогда. Почему они появились так поздно?! Почему раньше их у меня не было?! Если бы были, может, и жизнь сложилась бы как-то по-другому - радостнее, веселее, легче, понятней? А я сорок два года понятия не имел, что такие существуют на свете.
     Настоящие. Живые. Только мои".
     Лиза, вывернув шею, все смотрела на Фионину галерею, которая медленно растворялась в пелене новогодней метели.
     - Почему он следит за нами?! Что ему нужно?
     - Дуня, - спросил Белоключевский, - вы ни о чем таком с ним не разговаривали?
     - Я с ним вообще не разговаривала. - Сильно наклонившись в сторону, Дунька нашарила в кармане сигареты и зажигалку. - Будешь?
     Лиза отрицательно покачала головой.
     - Ну вот. Я приехала, чтобы поговорить с Фио-ной про Вадима. Но она мне ничего не сказала. Только то, что он собирался к тебе, и все. А зачем, она не знает. Она даже не знает, ездил ли он в Рощино.
     - Ездил, - сообщила Лиза. - Димка на колесах его машины нашел голубую краску. А на МКАД, как раз рядом с нами ночью цистерна опрокинулась с этой самой краской. Так что он ездил.
     - Мать его!.. - в сердцах выругалась Дунька. - Идиот, дрянь, сволочь последняя!
     Белоключевский молчал, и Дунька набросилась на него:
     - Ну? Что же вы молчите?! Вы же тонкая натура, при вас материться нельзя.
     - Будете отвыкать постепенно, - невозмутимо произнес он. - Я буду вас отучать. Скажите лучше, кто такая Александра?
     - Дочка Веры Федоровны, которая при Фионе состоит уже лет пятьдесят или шестьдесят. Наш Вадик должен был жениться именно на ней. По крайней мере все об этом только и говорили, когда он женился на мне!
     - А вы что? - Что я?
     - Вы тоже считаете, что он должен был жениться на Александре.
     Дунька сильно затянулась и посмотрела в окно.
     - Сейчас мне уже наплевать. А когда-то меня это сильно... задевало.
     - А ее? Ее задевало, что он женился на вас, а не на ней?
     Сестры переглянулись, и одна успокаивающе кивнула другой, как будто поддержала ее.
     - Я никогда об этом не думала, - призналась Дунька. - И, наверное, напрасно. Может, она его и вправду любила? Или любит? А он ни на что такое в принципе не способен.
     - На любовь то есть, - пояснила Лиза.
     - Мы раньше думали, что способен, - подхватила Дунька. - А потом оказалось, что он может любить только себя.
     - Папа сразу говорил, между прочим.
     - Папа тут совсем ни при чем, - перебила ее Дунька.
     Белоключевский уже заметил - она сразу же начинала сердиться, как только с ней не соглашались или пытались ее учить. Ну и характер! Если этот самый Вадим такой слизняк, каким его описывают, где ему справиться с этой язвительной, насмешливой, красивой "наобороткой", все делающей по-своему!
     - Лиза, а ты с ней хорошо знакома?
     - С кем?
     - С Александрой.
     - Господи, конечно, нет! Я с ней вообще почти незнакома - виделись три с половиной раза, когда к Фионе заезжала зачем-то. Я таких, как она, терпеть не могу. Вот Федор ей очень подходит. Два сапога пара.
     - Странно, - под нос себе пробормотал Белоключевский. - Очень странно.
     Он был уверен, что они знакомы очень хорошо - только это могло объяснить все дальнейшее. Фотографии на стене в галерее о многом ему рассказали, и он было решил, что почти все понял, но одна существенная деталь никак не лезла в картинку - именно то, что Лиза с ней почти незнакома!
     Это была не правильная деталь. А Белоключевский хорошо знал о том, что если после сборки на столе остается какая-то деталь, значит, механизм собран не правильно.
     - А... где она училась?
     - Кто?! - в один голос вопросили сестры, и одна немедленно сказала другой:
     - Загадывай желание.
     - Александра.
     - Понятия не имею. Дим, а что, это имеет значение?
     - Она училась в каком-то дурацком институте, куда мамочка сумела ее пристроить. Она на исторический МГУ три раза поступала и три раза проваливалась.
     - Это ни о чем не говорит, - сказал Белоключевский. - Чтобы туда поступить, нужны большие деньги, и все. Если таковых нет, будь ты семи пядей во лбу - не возьмут. Это всем известно. Так что не злобствуйте понапрасну, дамы.
     - Мы злобствуем?!
     - Да я таких идиоток, как эта Саша, в жизни больше не видела! Если бы она у нас в журнале работала, ее бы через три дня уволили!
     - А я ее к себе на работу ни за что не взяла бы!
     - Да она чашку поднять не может, обязательно опрокинет!
     - И вечно все роняет и теряет!
     - Стойте! - вдруг крикнула Дунька так неожиданно, что Белоключевский сильно затормозил, из-под колес полетел снег, сзади засигналили, а девицы повалились лицом в обшивку передних кресел. - Стойте!
     - Я стою! - рявкнул Белоключевский. - Что такое?!
     - У нее выпал листок, - затараторила Дунька, - из блокнота. Она уронила блокнот, вернее, ее этот убогий толкнул, и она уронила!
     Машины сзади ревели и трубили, как стадо рассерженных слонов.
     - А на листке был адрес записан. Наш адрес, рощинский. Академическая, три!
     - Господи, - пробормотала Лиза и прижала руку к губам. - Господи...
     - Я думала, что она убогого задушит, когда он ее толкнул, у нее такая злоба была на морде! Уже задушила, наверное!
     Белоключевский вдруг подумал, что задушить Федора Петровича Малютина вряд ли кому-нибудь под силу, но дело сейчас не в этом.
     - Зачем ей мог понадобиться адрес?! Зачем, черт побери?! Она никогда у нас не была! Да я ее на порог не пущу, даже если...
     - Дунька, успокойся.
     - Нет, вы подумайте! Это все она затеяла, точно!..
     - Да ладно вам, - перебил Белоключевский. - Этот адрес мог сунуть в блокнот кто угодно. Хотя бы ваша свекровь. Или этот Федор Петрович. Или ее мать. Насколько я понимаю, там никто ни за чем не следит. Они живут маленькой дружной семьей.
     - Они скорпионы, а не семья!
     Машины все сигналили, и Белоключевский медленно тронулся с места. Какой-то рассерженный до предела джип обогнал его, резко перестроился и притормозил перед самым носом - наказал. Белоключевский и бровью не повел.
     - Вадим бы сейчас орал как ненормальный, - на ухо Лизе сказала Дунька. - А этот ничего. Терпеливый.
     - Это точно, - согласилась Лиза.
     Белоключевский думал.
     Фотографии в галерее. Листочек с адресом. Федор Петрович Малютин, взявшийся неизвестно откуда.
     Это то, что он узнал и увидел сегодня.
     Труп Лизиной сотрудницы в гараже. Никаких следов на снегу. Никаких признаков насилия. Ничего.
     Это то, что он знал и раньше.
     Связующим звеном между всеми этими деталями может быть только Лиза. Только Лизой объединены два совершенно разных мира и два совершенно разных места - галерея семьи Клери и подмосковный поселок Рощино!
     Стрельбу Белоключевский из схемы исключил - он был уверен, что она никакого отношения к трупу в гараже не имеет. После посещения галереи его уверенность только укрепилась.
     Он не очень понимал, что станет делать дальше - по крайней мере в отношении собственной безопасности. Тот, кто собирался убить его, был профессионал, хладнокровный и хитрый, и к тому же Белоключевский сильно разозлил его. Ему дважды не удалось убить его, и в том, что он придет в третий, Белоключевский не сомневался.
     Нужно как-то обезопасить Лизу - оставить в Москве, связать, напоить или отправить скорым поездом во Владивосток и молиться о том, что она выпрыгнет из него не раньше, чем состоится попытка номер три! Самое скверное, что он понятия Не имеет, в какой стороне искать.
     Кто может желать ему смерти?
     Конкуренты? У него давно таковых нет. Он никому не конкурент.
     Бывшие враги? Он ни для кого уже не опасен. Он никто. Он подметает дорожки и колет дрова для своей печи - он будет подметать и колоть до конца дней, потому что его больше никуда и никогда не пустят.
     Бывшие друзья? Любовницы? Жены?
     Кто?!
     И как он станет защищаться! У него нет союзников, зато у него есть Лиза, которую он должен спасти - вот в этом он был абсолютно согласен с ее сестрицей. Он втянул ее в скверную историю - при том, что у нее на тот момент была собственная скверная история! - и он должен сделать все, чтобы как-то ее оттуда вытянуть. Только как?!
     - Пардон, а куда мы едем? - вдруг спросила Дунька. - Мне надо на работу!
     - Нельзя спрашивать - куда, - наставительным тоном бабушки-сказочницы проговорила Лиза, - надо спрашивать, далеко ли!
     - Мне надо не далеко, а на работу!
     - Мы и едем на работу. Только к вашей сестре. Ей тоже непременно надо на работу.
     - Там Макс Громов, - объяснила Лиза. - Дай мне сигарету все-таки. Он что-нибудь придумает. Я ему все расскажу.
     - Ты сначала мне все расскажи, - велела Дунька. - Я же ничего не знаю! Ты мне утром говорила, что в тебя кто-то стрелял и не попал, а потом Вадим приехал с раной на боку!
     - Дамы, вы стрельбой не увлекайтесь, - посоветовал Белоключевский. - Стрельба ни при чем.
     - Он думает, что стреляли в него, - поделилась Лиза, - а не в меня.
     - Почему?
     - Я не знаю.
     - Он тебе не говорил?
     - Говорил, что в нас стрелял профессионал, а профессионалы очень дороги и вообще на дороге не валяются, и я того не стою, чтобы из-за меня пускаться в такие сложности.
     - Тебя это оскорбляет? - живо поинтересовался Белоключевский. - Тебе хотелось бы, чтобы метили непременно в тебя?
     - А труп? - бухнула Дунька. - Труп в гараже откуда взялся?! С неба свалился?
     И тут Дмитрий Белоключевский сказал:
     - Я думаю, что его привезла Лиза. То есть ее.
     - Как?! - вскрикнули они хором и опять посмотрели друг на друга. Лиза рукой в перчатке взялась за спинку переднего кресла. Белоключевскому стало ее жалко.
     - Вот так. Не было на снегу никаких следов. Даже менты ничего не нашли, правильно?
     - Ну да. Да! Только что это означает?!
     - Что Свету привезла Лиза. Следы были только от Лизиной машины, больше никаких, а весь день и весь вечер шел снег. Она же не могла в самом деле свалиться с неба.
     - Да не привозила я никакую Свету, - жалобно выговорила Лиза, - ты что? С ума сошел?! Или ты думаешь, что я ее... убила?!
     - Нет. Я так не думаю. У тебя не было никаких мотивов.
     - Ну, спасибо тебе большое!
     - Да что вы такое говорите! Вы ее до слез довели!
     - Я никого не хочу доводить до слез, - жестко сказал Белоключевский. - Я пытаюсь разобраться в ситуации и не знаю как. Я не профессиональный следователь и не оперативник. Но я знаю совершенно точно - если были следы только от одной машины, значит, они обе на этой машине и приехали.
     - Димка, что ты несешь?! Ты что, мне не веришь?! Я не привозила в Рощино Свету. Никогда в жизни не привозила!
     - Ты, может быть, и не привозила, а она приехала сама! Только в твоей машине.
     - Как это?
     - Так это. Ты что, каждый раз, когда садишься в машину, смотришь, что там у тебя на заднем сиденье?!
     - Не смотрю, но, когда я ехала домой, там никого не было!
     - То есть там никто не сидел, да?
     - Да. Никто.
     - А если лежал? Если человек лежал, да еще накрывшись чем-нибудь темным, например, своей курткой или пальто. Ты бы его заметила?
     Настала гробовая тишина, как после реплики "к нам едет ревизор". Белоключевский хмуро глянул на них в зеркало и стал смотреть на дорогу.
     Метель мела, липла к стеклам. "Дворники" мерно постукивали. Дунька сильно сопела.
     Лиза прикурила следующую сигарету.
     - Дим, это ерунда какая-то.
     - Это единственный возможный вариант. А про варианты мы все знаем. Если имеется только один, и каким бы он ни был невероятным, значит, это и есть правда. Какие еще версии имеются, кроме падения трупа с неба?
     Они все молчали, оглушенные и потрясенные.
     Тонкие натуры, подумал про них Белоключевский. Они только притворяются... пуленепробиваемыми. А на самом деле - сплошь стекло. Хрупкое. Ненадежное.
     - Хорошо, а убийца? - спросила Дунька, еще помолчав. - Допустим, Свету привезла Лиза. А убийцу кто привез? Или он тоже в это время у нее на заднем сиденье отдыхал?
     - Не было никакого убийцы, - сказал Белоключевский. - По крайней мере в нашем гараже.
     - А... где же он был?
     - Не знаю. Но в гараже его точно не было.

***

     Ничего не было.
     Ничего и нигде не было!
     Чертова сука все спрятала так, что отыскать ничего нельзя.
     Он перерыл весь дом и так ничего и не нашел. Поначалу он еще осторожничал и пытался скрывать следы - клал на место вещички, складывал шарфы и кофты, а потом стал рыться как попало, как роются в кино, когда что-то ищут, выворачивая на пол ящики, копаясь в бумагах и раскидывая все, что попадалось под руку.
     Потом он сел на пол и завыл. Он должен найти!
     Если он не найдет, ему конец!
     О, как хорошо он это понимает - его убьют, зарежут как свинью, и все из-за того, что эта сука, его жена, все спрятала так, что невозможно найти.
     Ничего, ничего, он разыщет. Он же знает - это где-то в доме, а раз так, он непременно найдет, не может не найти!
     Он попил воды на кухне, вытер мгновенно вспотевший лоб и вновь принялся за работу, и опять впустую.
     На улице начались сумерки - ранние декабрьские сумерки, не сулившие ему ничего хорошего. Время у него было ограничено, а он до сих пор все в том же положении, что и был утром.
     Бок саднило, в глазах плыло, и ему было очень жалко себя, так жалко, что время от времени он поскуливал, как побитый пес, которому некуда приткнуться со своей болью и унижением.
     Ну ничего. Это в последний раз.
     Сейчас он еще поищет и непременно найдет, и в следующий раз уже не попадется так постыдно, так позорно!
     Все дело в том, что он очень доверчив. Он доверчив, как ребенок, и знает об этом, и все они - сволочи, подонки! - этим пользуются. Пользуются им беззастенчиво и нагло.
     Господи, если бы только был жив отец! Ну, почему, почему он умер, оставил его одного! Отец бы все понял, пожалел и спас его, а теперь он вынужден спасаться сам и понятия не имеет как.
     Да еще сучка-жена так подвела его! Он же знал, видел сам, куда она это прячет, но там ничего нет, совсем ничего, а он так рассчитывал!
     Он опять принялся рыться в кучах вывороченных вещей, как в помойке. Он рылся, ничего не находил и даже заплакал однажды, потому что в один момент ему стало совершенно ясно, что этого здесь нет!
     Это стало так же очевидно, как если бы она сама сказала ему об этом. А что его ждет, когда она вернется и обнаружит, что он разворотил весь дом!
     Боже, что его ждет!..
     От страха - теперь уже другого - помутилось в голове, и он побежал в туалет и долго сидел там, словно приклеившись к унитазу, оттягивая момент возвращения в разгромленную квартиру, в которой было все, кроме того, в чем он так отчаянно нуждался!
     Нет, это невозможно.
     И угораздило его так попасться! Так глупо, по-детски!
     Он представлял себя маленьким перепуганным ребенком, заблудившимся в лесу, который зовет свою маму, а со всех сторон на него наступают злые голодные волки, и спасенья нет, и добрые охотники далеко и не услышат его криков.
     Он хотел во всем признаться матери, но потом передумал - мать никогда, никогда не понимала его! Жене он тоже признаться никак не мог, потому что та сказала бы "сам виноват", а он не смог бы вынести ее уничижительного тона и едких насмешек.
     Он убил бы ее - она сама, сама была бы виновата! - но все равно отвечать пришлось бы ему. Он никогда никому не сможет объяснить, что они просто довели его до этого, вынудили, а на самом деле он вовсе ни при чем!
     Вывороченные кучи барахла и бумаг с каждым разом принимали все более дикий и ужасающий вид, и он, глядя на них, все скулил и скулил, а потом стал рвать на куски, топтать бумаги, крушить хрупкое стекло фотографий. В голове, как навозная осенняя муха, зудела мысль о том, что ни в белье, ни в рамках, которые он ломал с таким исступлением, ничего не может быть, но остановиться он не мог.
     Как же ему остановиться, если он так ничего и не нашел?! Как?! Как?!
     Он выл, стискивал зубы и утирал лившийся градом пот. На кухне что-то сильно шумело - кажется, он позабыл закрыть воду, и она лилась теперь на пол и, может, уже протекла вниз, к соседям, но ему было наплевать на это.
     Если он ничего не найдет, его утром не станет!
     Уже утром, господи помилуй, уже утром!
     Надо было все сделать вчера, а он не решился, пожалел, он всегда и всех жалел!
     Ему было лет десять, когда в парке он подобр