- что они там надрываются!
     - Дима... - сказала Лиза. Глаза у нее стали страшными и жалкими. - Это из больницы. Дунька у них. Нам надо ехать.
     Федор Петрович перестал сдувать пыль с принесенных предметов. Белоключевский остановился, так и не дойдя до двери. Машина опять засигналила.
     - Она... жива?
     - Да. Нам надо ехать, Дима.

***

     Снег шел всю ночь, и утром невозможно было выехать с участка. Лиза проснулась, Белоключевского не было рядом, и она поняла, что он на улице, только когда услышала далекие шаркающие звуки - знакомые, привычные и такие забытые.
     Он чистит дорожки, поняла она. Он чистит дорожки, чтобы можно было выехать.
     Лиза приготовила завтрак, думая только о том, что им предстоит, постояла под душем и принесла сухое полотенце - Белоключевскому тоже понадобится в душ, а все полотенца были мокрыми. Он никогда не вешал полотенце на батарею, все время швырял куда придется, вот оно и не высохло за ночь!
     Она почти не спала и знала, что непременно заснет в машине, как только пригреется, и радио голосом Максима Леонидова запоет про любовь и верность, и проснется, лишь когда машина остановится, а Белоключевский станет ее дразнить тем, что она храпит.
     Лиза страшно оскорблялась, выходила из себя и говорила, что не храпит никогда, а он все повторял, что как же не храпит, когда он сам слышал!..
     Потом позвонила Дунька, изнемогавшая от безделья в своей больнице, и хнычущим голосом стала рассказывать, что ей хочется домой, и апельсинов, и в парикмахерскую, и вообще она не знает, какой дурак все это затеял! Разве никак нельзя обойтись?
     - Нет. - Лиза придерживала плечом телефонную трубку и заваривала кофе. Шарканье за окнами прекратилось, и Лиза поняла, что мужчина ее жизни уже закончил свои утренние мужские дела и она должна быстренько доделать свои женские. - Никак нельзя, Дунь. Ты не волнуйся только. Не будешь?
     - Лиза, не разговаривай со мной как с душевнобольной. Может, я и получила по голове, но я же не сошла с ума!
     - Кто тебя знает.
     - Как?!
     - По-моему, - быстро сказала Лиза, - мы с тобой обе слегка полоумные.
     - Это точно, - подтвердила Дунька с удовольствием. - Ты убиваешь профессиональных киллеров, а я...
     Хлопнула дверь, по полу пошел сквозняк, шевельнулись занавески на окнах.
     - Лиза! - крикнул Белоключевский. Голос был сердитый. - Лиза, нам надо собираться. Столько снега, что мы ехать будем до вечера!
     - Я собираюсь! - крикнула в ответ Лиза. - Уже почти готова!
     Она помешивала одной рукой кофе, который поднимался в кофейнике, а во второй держала трубку. Из одежды на ней были трусики, лифчик, колготки и фартук с оборкой вокруг кармана и бантом на заднице. Белоключевского этот фартук приводил в экстаз. Собственно, только на это и был расчет, ибо собираться она даже не начинала.
     Он вошел и увидел задницу с бантом. И замер, Лиза спиной это почувствовала.
     - Лиза, - бубнила в трубке Дунька, - а может, вы как-нибудь без меня, а? У меня голова грязная, а здесь мне помыть все равно не дадут. Кретины. Ну, Лиза-а!..
     - Нет, без тебя никак.
     - Скажи ей, что мы приедем часам к двенадцати, - распорядился Белоключевский, подошел и обнял ее сзади холодными здоровыми ручищами. Лиза прислонилась к нему спиной. Он сунул ухо к трубке, чтобы тоже послушать Дунькины причитания, и некоторое время терпеливо внимал им.
     Лиза "подавала реплики" - так у них с сестрой называлось сочувственное мычание и поддакивание, когда ничего другого уже невозможно придумать, и они обе это знают. Дунька должна поныть, а Лиза должна ее нытье выслушать, по-другому никак.
     Потом Белоключевскому надоело, он трубку у Лизы забрал и сказал в нее, что они скоро приедут и пусть Дунька их ждет.
     Потом они некоторое время судорожно целовались - фартук не пропал зря! - и за поцелуями Белоключевский забыл, что нужно ворчать по поводу того, что им пора уезжать, а она еще не готова. Он забыл и вспомнил, только когда допил кофе и докурил сигарету, а Лиза все еще не спустилась сверху, продолжала топать и ронять какие-то предметы - как будто мебель переставляла!
     Вот и пойми этих женщин! Что им нужно для того, чтобы просто собраться и выйти из дома?!
     Конечно, они выехали с опозданием, и всю дорогу он курил и сопел, но она уже нискрлько не боялась его сопения и быстро уснула, как только "Вог" выполз на МКАД и встал в длинную очередь желающих ехать.
     Снегопад - ежегодное непредвиденное зимнее стихийное бедствие - как правило, ввергал дорожные службы в состояние комы, а автомобили в длиннейшие пробки.
     - Ну конечно, - бормотал Белоключевский, - мы же на знойном юге живем, в Африке почти что. Дороги чистить никто не умеет. Не знает как. Техники нет. Мозгов тоже. Мы тут, черт побери, до вечера простоим.
     - М-м?
     - Ты спишь, и спи себе.
     - М-м?
     - Надо было ехать на метро.
     - М-м?
     - Быстрее бы приехали, а нам еще за твоей сестрой переть!
     Он еще долго ворчал, она то слушала, то нет, мычала, поднимала брови - в общем, "реплики подавала", - и думала только о том, что им предстоит.
     Ничего хорошего не предстояло, и Лиза мечтала об одном: чтобы этот день оказался уже позади так же, как арест жены Белоключевского, и они стали бы жить дальше, словно перешагнув границу.
     Она знала, что так не бывает, не может быть, значит, надо просто дождаться вечера, когда все уже останется позади.
     Навсегда.
     Вечером уже можно будет думать о другом, например, о том, что нужно купить на Новый год сгущенку для торта "Прага". Лиза уже несколько раз покупала, но Белоключевский все поедал.
     К Фиониной галерее они приехали уже почти в сумерках, правда, декабрьские сумерки всегда наступают рано, как будто дню лень тянуться и хочется поскорее залечь в берлогу - до следующего серого и снежного рассвета.
     В галерее все были на своих местах, кроме непутевого Федора Петровича Малютина, отсутствовавшего по неизвестным причинам.
     Фиона Ксаверьевна вешала картину. То есть вешал ее человек в синем комбинезоне, а она стояла в некотором отдалении и критически смотрела, как он это делает.
     - Пожалуйста, чуть-чуть левее. Нет, юноша, я сказала чуть-чуть, а вы сдвинули на полтора метра! Теперь правее. Правее, юноша, вверх не надо! Вы меня слышите?
     Пятидесятилетний "юноша" сопел, обливался потом от усилий, стараний и желания "быть полезным", а Фиона все никак не могла выбрать наилучшее и наивыгоднейшее положение, когда охранник доложил о том, что "к ней пришли".
     Она оглянулась и замерла.
     Странным взглядом, в котором было все на свете, даже паника в нем мелькнула, и страх по-заячьи пробежал и исчез, она окинула троих - Белоключевского в дохе, Лизу, к которой нынче идеально подошло бы определение "бедная", и Дуньку, выглядывавшую из-за ее плеча. На голове у нее был платочек от "Эрме" сказочной красоты. Платочек в больницу привез Белоключевский, когда забирал ее, следовательно, он был новый, непривычный, радостный, и Дунька в каждой полированной поверхности ловила свое отражение - в платочке.
     - Евдокия? - спросила Фиона, и голос у нее дрогнул. - Евдокия, как ты сюда попала?
     - Я ее привез, Фиона Ксаверьевна, - галантно сказал Белоключевский и, кажется, едва удержался, чтобы не щелкнуть каблуками солдатских ботинок, поставленных по всем правилам бального этикета, пятки вместе, носки врозь. Лиза дернула его за доху.
     - Я понимаю, но ведь ты в больнице! По крайней мере была вчера, когда я о тебе справлялась! Зачем ты ушла оттуда?
     - Я ее забрал, Фиона Ксаверьевна, - опять вступил Белоключевский. - Позвольте нам быть вашими гостями! Мы ненадолго.
     - Дуня? - негромко сказала издалека Вера Федоровна. - Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?
     - Вполне сносно, - объявила Дунька. - А вы надеялись, что я умру, да?
     - Евдокия, что ты говоришь!?
     - А меня по голове ударили, - безмятежно сказала Дунька. - Я теперь могу все, что угодно, говорить, и ничего, пожалуйста!
     - Может быть, вы присядете? Фиона Ксаверьевна, может, подать сюда стулья? Или сварить кофе?
     Фиона озабоченно взглянула на часы. Она играла свою роль безупречно, и только Вера видела, как она напряжена, недоумевает и, пожалуй, опасается. Чего?..
     - Уже скоро подадут чай, - сказала Фиона задумчиво, словно решая серьезную проблему. - Но если хотите, я могу попросить сварить кофе, это не слишком затруднительно.
     - Я хотел бы поговорить с вами, - повторил Белоключевский, проигнорировав и чай, и кофе, и все затруднения, связанные с ними. - Мне есть что вам сказать.
     - Именно мне?.. - уточнила Фиона, подумав. "Юноша" с картиной маялся и вздыхал, мечтая получить еще немного инструкций и указаний и уже покончить наконец со столь многотрудным делом.
     - И всем вашим коллегам и друзьям, - с приятной улыбкой сказал Белоключевский. - Именно всем.
     Конечно, она знала, в чем дело. Она догадалась в ту же секунду, как они вошли в галерею - бывший олигарх и две бесцеремонные сестрицы, которые никогда, никогда Фионе не нравились!
     Она величественно оглянулась по сторонам, наткнулась на взгляд своей помощницы и отвернулась.
     - Но у нас не все в сборе. Федор Петрович еще с утра уехал в Лаврушинский переулок, и его пока нет.
     Но Белоключевский о жизни Федора Петровича и его передвижениях был осведомлен гораздо лучше, чем Фиона, поэтому уверил всех, что тот непременно явится.
     Фиона уставилась на него. Она вытаращила бы глаза, как ее невестка, если бы умела это делать.
     - Мама, - раздалось с винтовой лестнички, - мама, я хочу уехать. Мне нужно... в институт. Что здесь происходит?
     - Ничего особенного, - за всех ответил Белоключевский, не дав Фионе и рта раскрыть, - спускайтесь. Я хотел бы поговорить с вами.
     - Со мной?!
     - Со всеми нами, - пояснила ее мать. - Дмитрий Петрович хотел бы поговорить со всеми нами, и именно сейчас.
     - Да, - подхватил Дмитрий Петрович. - Фиона Ксаверьевна, мы могли бы воспользоваться вашим кабинетом?
     Фиона сделала приглашающий жест и отпустила "юношу" с картиной, сказав, что они продолжат "немного позже".
     Белоключевский был в продолжении совсем не уверен.
     Александра спустилась с лестницы, вид у нее был встревоженный.
     - Что-то случилось? Что произошло?
     - Мы пока ничего не знаем, - отозвалась ее мать. - Дмитрий Петрович хочет нам объяснить.
     - Так пройдемте же в кабинет! - воскликнул Дмитрий Петрович, которому, видимо, не терпелось начать объяснения. - Там нам будет значительно удобнее!
     - А мне нельзя уехать в институт? Мне правда очень нужно, и я быстро вернусь, обещаю вам.
     - Нет, нельзя. Да я и не задержу вас надолго.
     - Сегодня все немного странные, - загадочно произнес Федор Петрович и толкнул Вадима в плечо, - а ты давай садись! И так, чтобы я тебя видел.
     - Федор Петрович, что вы себе позволяете?! Как вы обращаетесь с моим сыном?
     - Фиона Ксаверьевна, - тихо сказала Вера, - осторожней. Вы же видите, что происходит. Очевидно, Федор Петрович вовсе не тот, кем мы привыкли его считать. Верно?
     - Верно. Я страховой следователь, - с удовольствием объяснил Малютин. - Я занимался вашей коллекцией Фаберже. Разрешите мне сигарету, Фиона Ксаверьевна!
     Та кивнула, как под гипнозом, и преображенный Федор Петрович прошел к ее столу и вытащил сигарету из пачки "Данхилла".
     - Фаберже? - выговорили губы Фионы отдельно от нее самой. - Вы знаете про Фаберже?
     Дунька поправила платочек от "Эрме" и посмотрела в окно.
     - Я не стану говорить о Фаберже без адвоката, - тихо и твердо сказала Фиона. - Если вы хотите обсуждать, кому принадлежит коллекция, у вас ничего не выйдет!
     - Мы не станем обсуждать, кому принадлежит коллекция, - вмешался Белоключевский, морщась. - Федор, давай говори уже, и хватит этого цирка. У меня нет времени.
     Про время он сказал тем же непререкаемым тоном, которым лишь однажды говорил с Лизой, и по этому его тону сразу стало ясно, что шутки с ним плохи, что сбить его с толку не удастся, что он... император. Хоть и бывший.
     - Хорошо, - согласился Федор Малютин. - Тогда сразу к делу. Как только вы, Фиона Ксаверьевна, узнали, что Фаберже подлинный, возникла проблема. Очевидно, вы испугались, что эксперты узнали: вы - владелица огромного состояния. Но то, что известно двум, может стать достоянием многих. Вы, наверное, побоялись, что вас обворуют, и подарили яйца сыну, который не подозревал об их цене. Все-таки они остались в семье. Но потом он стал куролесить, и вы впали в панику. Каким-то образом вам надо было заполучить коллекцию обратно. Причем так, чтобы ни ваш сын, ни его жена ничего о ее подлинности не узнали. Вы были уверены, что, узнай они, и вам Фаберже не видать никогда. Кто же по доброй воле расстанется с такими деньгами!
     Фиона мрачно курила и стряхивала пепел в хрустальную пепельницу. Она словно не видела ее хорошенько, и пепел сыпался мимо, на полированную поверхность раритетного стола.
     Попал в точку, понял Малютин.
     - Вы были уверены, что про подлинность коллекции больше никто не знает и не узнает, пока вы ее не добудете, - продолжил он.
     - Я знала, - подала голос ее помощница. - Фиона Ксаверьевна мне сказала. И что тут такого? Я что, не имею права знать, где находится коллекция, которая всегда принадлежала семье Клери?!
     - Имеете, - успокоил ее Федор Петрович. - Конечно! Должен вам сказать, что о коллекции также знала и ваша дочь. Александрин, - он усмехнулся, а та вдруг пятнами покраснела, - откуда вам известно, что Фаберже подлинный? Подслушивали?
     - Да как вы смеете!
     - Кто дал вам право оскорблять близких мне людей в моем присутствии и на моей территории?! Если вы хотите сказать... - вяло возмутилась Фиона.
     - Я хочу сказать, что Александра тоже знала про коллекцию, - повысил голос Федор Петрович, - и больше пока ничего. Так как вы узнали?
     Александра посмотрела в пол и взялась за щеки.
     - Я не подслушивала, - умоляюще сказала она, - я случайно услышала, как мама разговаривала с Фионой Ксаверьевной. Правда случайно! Ну... мне стало так интересно, господи, это же такая ценность и редкость, коллекция Фаберже! Я... просто хотела узнать о ней побольше!
     В глазах у нее были искренность, и смятение чувств, и мольба, и еще что-то такое, чего нельзя определить словами и что должно было произвести впечатление на Федора Петровича, но почему-то не произвело.
     - Боже мой, ты знала! - спросила ее мать с изумлением. - Ты подслушивала!..
     - Конечно, подслушивала, - согласился Федор Петрович.
     - Все это не имеет к вам никакого отношения, - грозно сказала Фиона. - Мой Фаберже не может и не должен вас интересовать.
     - Это мой Фаберже! - крикнул Вадим. - Ты сама мне его отдала, ты! Почему теперь он твой?! Ты хочешь отнять его у меня?! Ты все и всегда у меня отнимаешь!
     - Замолчи! - приказала Фиона. - Немедленно.
     - Нет уж, я не стану молчать! Ты испортила мне жизнь, ты заставила меня жениться на этой, ты не давала мне денег!
     - Я заставила тебя жениться?!
     - А кто же?! Я женился, только чтобы досадить тебе!
     - Ты женился, потому что потерял последний разум!
     - Если бы был жив отец, он не позволил бы тебе так со мной обращаться!
     - Как?! Как я обращаюсь с тобой?! Только так, как ты того заслуживаешь, скверный мальчишка! И не забывай, что ты говоришь со своей матерью!
     Тут Вадим подскочил как ужаленный, кинулся к столу и навис над Фионой. Белоключевский поднялся было, но Федор отрицательно покачал головой. Он безмятежно курил.
     - Я никогда не забываю, что говорю с матерью! Вот где у меня эти разговоры! - и он попилил себя ладонью по горлу. - Ты всю жизнь душишь меня, не даешь мне свободы, и все потому, что я сильнее тебя, и ты не можешь меня заставить плясать под свою дудку!
     - Ты сильнее! Да ты никто. Неудачник. Пустое место. Ты промотал отцовские деньги и теперь подбираешься к моим!
     - Когда мне нужны были деньги, ты не дала мне ни копейки!
     - Сколько раз я тебе давала, и ты клялся, что это в последний раз!
     - Господа, - громко сказал Федор Петрович, - хватит. Вы после во всем разберетесь.
     - Он игрок, - тяжело дыша, сказала Фиона. - Он только и делает, что проигрывает в казино, - последнее слово было выговорено с потрясающим презрением, - семейные деньги!..
     - Ты играешь в казино?! - вдруг спросила Дунька хрипло и слегка откашлялась, чтобы голос не звучал так уж трагично. - Поня-атно.
     - Что ты за жена, если даже не знаешь, чем занимается твой муж?!
     - Он давным-давно мне не муж. Он никто.
     - Ева, не смей!..
     - Он играет и проигрывает, - примирительным тоном, как будто о чем-то приятном, сообщил Федор, - и в вашей квартире, Евдокия, он искал деньги. Ему требовалось заплатить свой долг. Ему очень нужны были деньги. Много. Он знал, что у вас деньги есть, вы же хорошо зарабатываете! Мать ему отказала, а положение у него было безвыходное.
     - Да! Да! Меня... меня убьют, если я не расплачусь!
     - Поначалу он решил, что поедет в Рощино и уговорит Лизу оплатить его долг, - продолжал Федор Петрович. - Он был уверен, что Евдокия никаких денег ему не даст.
     - Не дам, - подтвердила Дунька.
     - Я?! - поразилась Лиза. - Вадим, ты хотел, чтобы я дала тебе денег?!
     - А что такого?! Мне нельзя без них, у меня... долги! У меня куча долгов, а у вас куча денег!
     - Вот видите, - ласково сказал Федор Петрович. - У него долги, а у вас деньги. Так почему бы вам не заплатить за него долги?
     - Но я... я не дала бы ему ни копейки!
     - Ему больше не у кого было просить. Кроме того, он искренне не понимает, почему бы вам и не заплатить. Что тут такого? Он хороший мальчик из хорошей семьи. Ну, запутался немного, ну и что?
     - Федор, вы говорите это... всерьез?
     - Разумеется. Он поехал в Рощино, но не предполагал, что там с вами Дмитрий Петрович. Он быстро понял, что просить у вас денег в присутствии чужого человека бессмысленно, и уехал. Кроме того, отнять их у вас, пока вы не одна, он тоже не сможет. Правильно, Вадим?
     - Я его видела, - выдохнула Лиза. - Я думала, что мне показалось, но я видела какую-то тень, которая бродила по участку.
     - Это не тень. Это был ваш зять Вадим. Ну? Пока все правильно?
     Никто не ответил, Фиона курила и сыпала пепел на столешницу.
     - А откуда у тебя рана на боку? - спросила Дунька. - Ты приехал, и свитер у тебя был в крови.
     - Это... это не то, - пробормотал Вадим. - Это... совсем другое.
     - У его нынешней подруги два брата, - охотно объяснил Федор Петрович. - Эти самые братья очень желают отдать сестру замуж. А то что такое? Сбил девушку с пути истинного, соблазнил, можно сказать, а теперь в кусты? Нехорошо это, не по-людски. Вот они его и поучили малость, как нужно обращаться с порядочными девушками из хороших семей.
     - О господи, - сказала Дунька.
     - Откуда вы знаете? - спросила Лиза.
     - Я же наводил справки о всех причастных к коллекции, - удивился Федор Петрович. - То есть я точно не знаю, но думаю, именно так и есть. Одного из братьев за драку судили даже, но отпустили за недоказанностью. Он тогда тоже кого-то ножом пырнул. Это вы еще дешево отделались, уважаемый. Впрочем, у вас все впереди.
     - Ты связался с уголовниками?! - в ужасе спросила Фиона. - Как ты мог?!
     - Ну, на девушке-красавице же не написано, что у нее брат судимый. Что вы, Фиона Ксаверьевна! А ваш сын на высокие чувства... падок. Они его и захватили. Вот так. Украсть у Лизы он не смог, пришлось искать дома, хоть это и было шито белыми нитками, и он понимал, что его жена поднимет шум, как только обнаружит пропажу денег.
     - Но у меня нет дома никаких денег, - все так же хрипло сказала Дунька. - Никаких. У меня счет в банке.
     - Он этого не знал. Он думал, что все ваши деньги дома.
     - Дома у меня шестьсот долларов, - мрачно сказала Дунька. - На книжной полке. В конверте. Мне гонорар дали.
     - Этого ему, очевидно, было недостаточ