олжила свои изыскания, которые опять не увенчались успехом.
     Может, она ключи в машине оставила? Вот будет красота! Куда она денется, когда ее машина непонятно где! На ней она доехала бы к родителям или в Рощино - кстати, это замечательная мысль, поехать в Рощино! Почему она сразу не сообразила?! Тем более когда там все - и сестра, и Громов, и даже этот бывший олигарх, оказавшийся довольно... милым.
     Она опять позвонила, до крайности раздраженная и несколько растерянная, и тут дверь открылась.
     Она открылась как будто сама по себе - распахнулась, и все, и за ней не было света, только черный квадрат, как на картине Казимира Малевича, которую Дунька решительно не понимала.
     Ну, квадрат и квадрат. Ну, черный.
     Можно нарисовать еще желтый круг и малиновый треугольник и набрехать, что круг - символ рая, а треугольник - ада. Можно набрехать, что наоборот. Но в любом случае эти творения будут вполне соответствовать творению бессмертного Казимира.
     - Вадим? - позвала Дунька и шагнула в квартиру. - Вадим?! Ты где? Ты дома или нет?!
     Свет в прихожей почему-то не зажегся, наверняка перегорел выключатель. Почему-то у них в прихожей всегда перегорал именно выключатель, а не лампочка, и отец, починяя его, все время бушевал, что "такая хреновая проводка доведет когда-нибудь до пожара!".
     В эту секунду Дунька остро пожалела о том, что сразу не поехала к родителям. Надо было. Или к Лизе. Нет, лучше к родителям - там отец, и за его спину в случае чего можно в любую минуту спрятаться и радоваться тому, что она такая широкая и надежная, отцовская спина!
     - Вадим? Почему у нас света нет?
     Она скинула башмаки и пошла в сторону кухни, чтобы зажечь свет в смежном коридоре. Какая-то коробка, невидимая в темноте, попалась ей под ноги, и она чуть не упала, и сильно ушибла палец, и, кажется, порвала единственные оставшиеся колготки - в чем она завтра станет поражать воображение своего нового зеленоглазого шефа?!
     - Черт! Что тут такое?!
     Шаря рукой по стене, она добралась до выключателя, нажала, и сильный белый свет залил ее дом.
     Вернее, то, что раньше было ее домом.
     Кругом валялись вывороченные и испорченные вещи - целые горы и курганы вещей, какой-то пух летал над полом, ленты поролона лезли из-под дверей.
     Дуньке стало нечем дышать.
     Туфли. Полушубок из белой норки, который она обожала, подаренный ей Лизой в прошлом году на день рождения. Сумки. Белье. Книги.
     Целым не осталось ничего. Совсем ничего.
     - Боже мой, - услышала она тоненький голосок и поняла, что это ее собственный жалкий писк. - Боже мой!..
     Переступая через то, что еще утром было ее миром, всхлипывая и давясь, она добралась до кухни, где в полной темноте тоже угадывался разор и разрушения. Ей срочно нужно выпить воды. Очень холодной воды, хотя бы глоток.
     За ней, в разгромленном коридоре был свет, а впереди тьма, и, когда свет погас, она ничего не поняла - ей показалось, что тьма из кухни прыгнула и поглотила свет.
     В темноте за ее спиной что-то произошло, она это точно знала, как знала и то, что жизнь ее кончилась.
     Прямо здесь, прямо в эту секунду. Оказывается, секунда - это очень много.
     В нее укладывается все - последние звуки капающей воды. Стук пришедшего лифта. Грохот крови в ушах. Сожаление о том, что все так быстро кончилось. Горе от того, что родителям будет трудно это пережить. Особенно отцу, он очень ее любит. То есть любил.
     Волосы шевельнулись на затылке, и в последнюю секунду она прикрыла глаза - страшно умирать с открытыми.
     Потом удар, мгновенная боль, вытеснившая все остальное, и все.
     Очень быстро. Секунда - это так мало.

***

     Белоключевский пару раз оглянулся, и Лиза спросила недовольно:
     - Ты что? - Он мешал ей читать взятые из офиса бумаги.
     - Машина.
     - С машиной проблемы?
     - С моей нет, - отрезал Белоключевский. Как только они уехали из офиса, он странным образом изменился. Стал таким, каким был утром и днем - решительным и компетентным. - Но вон тот автомобиль я, кажется, сегодня уже видел.
     - Дим, все машины похожи друг на друга, как счастливые семьи, согласно графу Льву Толстому.
     - На стоянке, - пробормотал Белоключевский. - Возле галереи твоей свекрови.
     - Она не моя свекровь!
     - Ну, значит, свекрови твоей сестры. Как все это сложно, черт побери!
     - Что сложно?
     - Все эти ваши родственные связи! Лиза сбоку посмотрела на него.
     "Вот пойди пойми, о чем он говорит? Какие связи? При чем тут свекровь?"
     - А может, Фиона приезжала к Вадиму?
     - Это обычная практика? - спросил Белоключевский. - Она часто навещает своего сына и его жену?
     Лиза пожала плечами. Фиона решительно ни при чем, Лиза была в этом уверена, зато бумаг за день накопилось много. Ей очень хотелось просмотреть их по дороге.
     Еще ей хотелось есть и спать и не хотелось, чтобы приезжал Громов.
     При Громове ей ни за что не удастся повторить то, что было сегодня ночью. Кто там кого соблазнил?
     И как оно вообще вышло - все это соблазнение?! Она переложила листы в папке и опять углубилась в чтение.
     - Хватит, - приказал Белоключевский. - Заканчивай.
     - Что?
     - Читать.
     - Почему? - не поняла Лиза.
     - Потому что я не дам тебе читать в машине, - отрезал он.
     Лиза опять на него посмотрела. Он решительно выключил лампочку над щитком, бросил взгляд на попутчицу, а потом перевел его на дорогу.
     - Убирай свои бумаги. Дома будешь читать.
     "Он хочет со мной поговорить. Он хочет поговорить, и ему грустно, что всю дорогу я буду читать и не скажу ни слова. Ему нужно, чтобы я была рядом, именно я, а не моя физическая оболочка с бумагами в руках.
     Господи, как здорово, что ему нужна я! И он даже не хочет, чтобы я читала, потому что я должна быть с ним все время".
     Лиза с удовольствием закрыла папку и сунула ее на заднее сиденье. И повернулась к нему.
     Сейчас она у него спросит, а он скажет, что она ему нужна. Как просто.
     - Дим, почему тебе не нравится, что я читаю?
     - Да мне все равно, - ответил Белоключевский с досадой. - Мне просто свет мешает, когда он в салоне горит. Дороги не видно. И еще снег идет!
     - Тебе мешает свет?!
     - Ну да. А что тут такого?
     - Ничего, - запнувшись, сказала она и отвернулась к окну. - Ничего.
     Ему мешает свет. Он вовсе не собирался с ней разговаривать. Он ничего такого важного не имел в виду. Только свет. Ему нужно было погасить лампочку.
     Все дело в лампочке, а не в ней.
     Теперь Лиза чуть не плакала. Ну почему, почему так получается?! Почему один всегда говорит не то, что слышит другой?!
     Он сказал - я не дам тебе читать в машине, - а она услышала в этом заботу, и желание поговорить, и необходимость того, чтобы она была рядом с ним, а не со своими бумагами! Он всего лишь хотел, чтобы Лиза выключила свет, а она за три секунды выдумала себе целую жизнь с ним, а он ничего такого не имел в виду, совсем ничего!
     - Лиза, что ты сопишь?
     - Ничего.
     - Я... сказал что-то не то?
     - Ничего ты не сказал.
     Белоключевский помолчал. Он старательно вспоминал последние несколько секунд.
     Что такого? Ну, сказал, что снег идет, дорогу не видно. Что ему мешает свет. Чем она недовольна?!
     Вот и пойми этих женщин!
     Внезапно он подумал, что все будет сложно - намного сложнее, чем представлялось ему ночью на неудобном и скользком диване, потому что у каждого из них своя жизнь и еще то, что в книгах называется "прошлым", да и с будущим как-то не слишком понятно.
     Единственное, что было совершенно очевидно, - он не может выносить ее удрученного сопения рядом с ним и осознавать, что причина этого сопения он сам. Дмитрий решительно не понимал, что он такого сделал!
     Пять минут назад все было нормально, черт возьми!
     - Лиза, хватит сопеть, лучше объясни мне, в чем дело.
     - Нет никакого дела, Дима! - Не рассказывать же ему, что она думала одно, он думал другое, а на деле вышло третье, и во всем виновата лампочка над щитком!
     - Веди машину, дорога плохая.
     - Это точно, - согласился Белоключевский. - Плохая.
     Теперь ей уже хотелось, чтоб Макс поскорее приехал, чтобы не оставаться с соседом наедине.
     Может, когда Белоключевский спал с ней, он тоже что-то вовсе другое имел в виду?!
     От навалившейся тоски и чтобы не разговаривать с ним, она вытащила телефон и набрала Дунькин номер. Никто не ответил.
     Должно быть, ванну принимает, решила Лиза. Или сразу пошла спать, а телефон бросила внизу, рядом с сумкой.
     А Вадим?..
     Вспомнив про Вадима, Лиза похолодела. В прямом смысле слова похолодела - руки моментально стали ледяными и словно чужими.
     - Димка, я и забыла совсем! Там же Вадим! Дунька пошла домой, а там он!
     - Наплевать на него.
     - Как наплевать?!
     - Да так.
     - А если это он?! Он убьет ее!
     - Нет. Это не он и не убьет.
     - Откуда ты знаешь?!
     - Я знаю пока не все, - заявил Белоключевский высокомерно, - но я точно знаю, что Вадим не имеет к происшедшему никакого отношения!
     - Откуда?!
     - Хочешь скажу - от верблюда?
     - Нет, не хочу. И не смей разговаривать со мной таким тоном! Я не твоя послушная жена номер пять!
     - Номер три.
     Тут Лиза изумилась:
     - Почему три?
     - Потому что я был женат дважды. Ты будешь женой номер три.
     Господи, спаси и помилуй! Он что, делает ей предложение?!
     Или она опять слышит совсем не то, что он говорит?
     Она не станет его спрашивать. Не станет именно потому, что она трусиха и сейчас, кажется, трусит всерьез. Она не станет спрашивать, потому что боится, что все именно так - он вовсе ничего серьезного не имел в виду, просто шутил. Какая там у нас жена по счету?!
     Ей не хотелось возвращаться обратно - в ту жизнь, где она никогда и никому не доверяла, где была Наташка, бросившая ее на съедение волкам, директриса, первая любовь на первом курсе, потом вторая любовь, а потом Игорь, сказавший ей строго, что это "не его проблемы"! Она сыта по горло той жизнью и почти поверила в возможность новой и не может и не хочет смотреть назад!
     Кто из классических героинь говорил - я подумаю об этом завтра?
     Лиза Арсеньева, как та самая классическая героиня, тоже подумает об этом завтра.
     Хотя никакое завтра может не наступить.
     Или сказать ему словами, как он просил когда-то, что она его любит, и жить без него не сумеет, и что он изменил ее мир - как в романе в стихах?
     Ну, на худой конец, - в прозе!..
     - Дима...
     - Что?
     Лиза перевела дыхание и ничего такого не сказала. Не смогла. Струсила.
     - Дим, нам, наверное, надо вернуться. Вадим может быть опасен.
     - Нет. Не может.
     - Да откуда ты знаешь?! - заорала она. - С чего ты взял?!
     - Лиза, - сказал он спокойно, - сейчас мы доедем до дома и все обсудим. Я... я только прошу тебя оставаться в стороне. Ты не должна мне мешать, потому что это очень важно. То есть, если сегодня нас не... убьют, - он слегка запнулся на этом слове, - значит, уже никогда не убьют. И мы будем жить долго и счастливо.
     - И умрем в один день? - спросила она дрожащим голосом.
     - Я надеюсь, - серьезно ответил он. В свете приборного щитка его лицо казалось странно бледным и постаревшим. - Я бы очень не хотел оставаться тут в одиночестве. Без тебя. Так что договоримся на берегу. Сегодня ты будешь меня слушаться.
     - А мы правда умрем в один день? Он хмуро глянул на нее.
     "Кажется, я его раздражаю. Вот до чего дошло".
     - Правда. Но хотелось бы... как-то это отсрочить.
     - Что? - тупо спросила Лиза.
     - Нашу смерть, - объяснил Белоключевский серьезно. - Которая должна наступить в один день. Будешь меня слушаться?
     - Дима, если бы я тебя слушалась, ты бы весь сегодняшний день пролежал в ванне. Мертвый. И не только мертвый, но еще и обгоревший. Ты хоть это понимаешь?
     - Да, - согласился Белоключевский. - Понимаю. Я еще сто раз скажу тебе спасибо, но сейчас мне надо довести дело до конца.
     - Ты опять говоришь, как хренов Шерлок Холмс!
     - Я не могу сказать по-другому! - крикнул он. - Я ничего не могу тебе объяснить, потому что сам еще не все понимаю!
     - Объясни то, что понимаешь!
     - И этого не могу, потому что у меня нет никаких доказательств и... подтверждений! Все будет вечером.
     - Хорошо. Хорошо. - Лиза сложила руки на коленях и уставилась вперед, в метель. - Скажи мне, кто убил Свету.
     - Я не знаю.
     - Как она оказалась в гараже?
     - Я тебе уже говорил. Ты привезла ее в своей машине. Никаких других вариантов нет.
     - Каким способом ее убили?
     - Не знаю.
     - И зачем?! Зачем ее убили?!
     - Это самое главное, чего я не знаю. Но повторяю еще раз. Лиза, тот, кто пытался убить нас, не имеет никакого отношения к смерти твоей сотрудницы. Ее он точно не убивал. Хотя очень странно, что все сошлось в одной точке.
     - В какой?
     - В твоей конторе.
     - При чем здесь моя контора?!
     - Я думаю, что как раз именно контора ни при чем.
     - Дима!
     Он притормозил и помигал, съезжая со МКАД в сторону Рощина. Вот и пост ГАИ, с которого бабушка вернула шестнадцатилетнего Белоключевского, когда он ехал покорять сердце Даши или Маши, сейчас уже точно не вспомнить.
     Теперь уже близко, рукой подать.
     - Я отведу тебя домой, - сказал Белоключевский каким-то странным тоном, ранее Лизой не слыханным.
     Из этого тона следовало все, что она когда-то читала о нем в газетах и видела по телевизору.
     Он олигарх, богач, умница и делец, каких свет не рождал.
     Его сделки с самыми знаменитыми нефтяными корпорациями то сотрясали, то, наоборот, успокаивали мировые фондовые биржи. "Шелл" давал кредиты российским предпринимателям только под поручительство Белоключевского, а "Де Бирс" долго интриговал, чтобы именно он подписал контракт на добычу якутских алмазов, и остался ни с чем - победить олигарха на уровне интриг было невозможно. Он то сдерживал, то отпускал цены на нефть и позволял ОПЕК думать, что это именно ОПЕК диктует цены. Американский президент встречался с ним во время официального визита в Россию. Их было всего трое, русских, допущенных до "первого" американца - Тимофей Кольцов, Ахмет Баширов и Дмитрий Белоключевский, и ни один из них потом не сделал ни одного заявления для прессы. Каждый в свое время вяло промямлил, что встреча прошла в деловой, но дружественной обстановке, и только.
     Его стиль жизни пытались копировать бизнесменчики помельче и поуже, потому что именно он и был тем, что называется "гордостью отечества", - молод, хорошо образован, очень богат, деловит и умен. Его благополучно миновали малиновые пиджаки и зауженные брюки из блестящей ткани, а также перстни с бриллиантами и рубашки с воротником-стойкой. Он одевался в Лондоне и был консервативен от макушки до шнурков на ботинках. Он охотно общался с прессой, казался совершенно открытым и доступным, но почему-то всегда чудилось, что он смеется над журналистами и над теми, для кого предназначены его интервью. За этот его тон, которому невозможно научиться, за легкую насмешку в черных прищуренных глазах те самые бизнесменчики готовы были отдать полжизни. Но угнаться за ним было невозможно. Твидовые пиджаки, гольф и "Мэйбах", подаренный жене вместо банального "Мерседеса", как будто стеной отделяли его от всех остальных "самых богатых". Его шашни с самыми сказочными красотками мира обсуждались серьезными и именитыми журналистами в их серьезных и знаменитых программах - тоже абсолютно серьезно. Репортажи с его свадьбы - очевидно, номер два, если третьей женой должна стать Лиза! - занимали первые полосы всех глянцевых журналов. Репортеры и особенно репортерши взахлеб описывали наряд невесты, оценивали количество и стоимость каратов, а также количество и стоимость гостей. До покупки футбольных клубов и теннисистов с мировым именем он никогда не снисходил, но однажды купил на аукционе в Лондоне и подарил Русскому музею коллекцию картин стоимостью в несколько миллионов фунтов стерлингов.
     А потом его посадили и разорили. Причем разоряли, именно когда сидел, - останься он на свободе, ничего с ним поделать было бы нельзя, только убить, а убить его тогда все-таки не решились.
     Лиза как-то обо всем этом подзабыла и вспомнила только теперь, когда он сказал этим самым тоном "я отведу тебя домой".
     - Я отведу тебя домой, и ты останешься там, что бы ни случилось. Сначала я все осмотрю, потом запру тебя и ключ заберу с собой. А потом я за тобой приду. Поняла?
     - Дима, я не хочу оставаться одна! Я боюсь одна!
     - Нет. Это ненадолго. Потом я приду и заберу тебя. Машина свернула в лес - как раз в том месте, где, если пойти направо, придешь в лесничество, к Кузьмичу.
     - Ты не знаешь, как зовут нынешнего лесника? - вдруг спросил Белоключевский, которому это показалось очень важным.
     - Знаю, - уверенно ответила Лиза, - Кузьмич. То есть это отчество у него такое, а как его зовут, я не знаю. Он нам в прошлом году елку привозил. Ему лет сто, наверное, может, сто пятьдесят. А что?
     Белоключевский был очень рад, что лесника зовут Кузьмич, просто счастлив.
     Все будет хорошо, если лесника по-прежнему зовут Кузьмич и ему сто пятьдесят лет. По-другому и быть не должно.
     - У тебя есть телефон, и ты можешь звонить хоть каждые пять минут, - сказал Белоключевский. - Хочешь звонить мне каждые пять минут?
     Дело было абсолютно безнадежным именно из-за того, что она секунду назад вспомнила из его биографии, она очень хорошо это понимала, но все же проскулила, очень жалобно:
     - А можно я тобой? - Нет.
     Сказано это было так, что больше настаивать она не стала. Зачем?..
     - А Макс? Он приедет, и что я ему скажу?
     - К тому времени я уже за тобой приду, и мы поговорим вместе. Ты только должна пообещать мне, что ни за что не выйдешь из дома.
     - Я? - удивилась Лиза. - Пообещать?! Вот странно.
     В ценах на нефть и в большом бизнесе он все понимал, а в женщинах, видимо, не особенно. Если бы он попросил ее поклясться в верности до гроба или вечной любви без конца и без краю, она поклялась бы и непременно сдержала слово - это же так легко выполнить!..
     Пообещать оставаться дома, когда он улаживал бы свои "мужские дела", тоже очень просто. Но кто сказал, что она выполнит это обещание?!
     - Повторяй за мной: клянусь тебе, что не выйду из дома, пока ты за мной не придешь.
     - Я ни за что не выйду из дома, пока ты за мной не придешь.
     - Честное слово, - подсказал Белоключевский.
     - Честное слово, - глядя на него очень правдиво, проговорила Лиза. - Так сойдет?
     - Сойдет, - согласился Белоключевский. Видимо, с нефтью дела в его жизни обстояли все-таки лучше, чем с женщинами!
     Они заехали в их общий гараж - она быстро отвернулась, когда увидела в калитке дырки от пуль, - и гуськом по тропинке двинулись в сторону Лизиного дома.
     Она долго возилась с ключами - была у них с Дунькой такая особенность, никогда у них не получалось найти ключи сразу! - и едва их отыскала. Белоключевский отобрал их и сам открыл.
     В доме было тепло и тихо. Пахло хорошо и уютно. Лиза очень любила, когда в доме хорошо пахнет, и везде расставляла маленькие открытые пакетики со всякими сушеными листьями. Иногда насыпала в плоскую расписную тарелку молотый кофе и тоже оставляла - для запаха.
     Почувствовав себя дома, Лиза моментально приободрилась. Как-то сразу все стало на свои места.
     - Хочешь есть? У меня есть мясо, сейчас я быстренько его пожарю, а ты пока можешь покурить или посмотреть новости. Вдруг опять какой-нибудь грузовик перевернулся, и ты из этого сделаешь какие-нибудь сногсшибательные выводы!..
     Она торопливо сбросила ботинки и сразу помчалась на кухню и стала там шуровать: включила чайник, полезла в холодильник, стянула с пальцев кольца и побросала их в пепельницу, чтобы не мешали.
     Белоключевский вышел на кухню, приблизился к ней сзади и обнял. Она замерла. Его ладони о