Виндзоре.  Тремьен заявил к скачкам четырех своих лошадей и  желал, чтобы  я
отправился туда вместе с ним и полюбовался на результаты его работы.
     -- С удовольствием -- ответил я.
     Еще он сказал, что собирается вечером пойти к друзьям поиграть в покер,
и спросил, не смогу ли я приглядеть за Гаретом.
     -- Разумеется, -- сказал я.
     -- Он вполне взрослый и может сам о себе позаботиться, но... вот...
     -- В компании веселее. Всегда лучше, когда кто-то рядом.
     Он кивнул.
     -- Всегда к вашим услугам, -- заверил я его.
     --  Ди-Ди считает, что мы  злоупотребляем вашей  любезностью, --  прямо
заявил он. -- Это так?
     -- Нет, -- удивился я. -- Мне нравится то, что я делаю.
     -- Кухарка, нянька, бесплатный шофер, бесплатный конюх?
     -- Вполне подходит.
     -- Вы имеете право отказаться, -- неуверенно промычал он.
     --  Как только мне надоест, я сразу  же  извещу вас.  Что до настоящего
момента, то мой статус меня вполне  устраивает, мне  приятно  быть полезным.
О'кей?
     Тремьен кивнул.
     -- К тому же это помогает мне лучше узнать вас. Для нашей книги.
     Впервые  за все время нашего знакомства я заметил  на  его  лице слабую
тень беспокойства  -- он,  видимо,  не  хотел  выставлять всего себя напоказ
толпе, хотя я и не  собирался раскрывать каких-либо  секретов  без его на та
соизволения.  Меня пригласили не  для того,  чтобы я все кругом вынюхивал, а
затем  забавлял  публику  жареными фактами; от меня требовался  всесторонний
портрет  человека, подтверждающий  неукротимую жажду жизни. Можно,  конечно,
упомянуть  об  одной  или   двух  бородавках,  но  нельзя  выпячивать  самые
незначительные огрехи.
     День катился  по намеченному курсу;  кроме того,  по  дороге в  Ньюбери
Тремьен пронесся  галопом  по своим постъюношеским годам и  поведал о  своем
знакомстве  с тотализатором  (естественно, с подачи  отца).  Он поведал, что
отец советовал ему  делать  максимальные  ставки, поскольку в ином случае не
почувствуешь ни радости победы, ни горечи поражения.
     -- Отец  был, естественно,  прав,  -- говорил Тремьен.  --  Но я  более
осмотрителен. Я играю в покер,  беспокоюсь о своих  лошадках, делаю скромные
ставки, немного выигрываю,  немного  проигрываю  --  мой пульс  от этого  не
скачет.  Я знаю некоторых владельцев,  которые во время. забегов  бледнеют и
трясутся. Их вот-вот хватит кондрашка от неуверенности, выиграют они крупную
сумму или все проиграют. Мой  папаша был  из этой породы, я же  подобного не
понимаю.
     -- Вся ваша жизнь -- тоже азартная  игра,  -- сказал  я. На  секунду он
застыл в недоумении.
     --  Вы  подразумеваете мою  тренерскую работу?  Здесь  вы правы.  Когда
победил  мой  Заводной  Волчок,  я  дрожал  от восторга,  но  ведь и  горечи
поражений я тоже испытал немало. Так что можно сказать, что я в большей мере
делаю ставку на свой душевный покой, чем на денежный выигрыш.
     Я записал этот пассаж. Тремьен, автоматически крутя  баранку, покосился
на мой блокнот, и я подумал: "Он явно доволен, что  эта цитата может попасть
в книгу".
     Мне  это показалось логичным  -- пусть сам герой  напрямую  беседует  с
читателем, я же буду ему лишь немного помогать.
     Вечером, когда Тремьен ушел играть в покер, Гарет попросил меня научить
его готовить.
     Эта просьба поставила меня в тупик.
     -- В этом нет ничего сложного.
     -- А как вы сами научились готовить?
     -- Не знаю. Возможно,  наблюдая за своей матерью. -- Я  взглянул на его
лицо и осекся. -- Извини, я совсем забыл.
     -- Мне было нелегко с моей матерью. Она всегда говорила, что  я путаюсь
у нее под ногами.
     Моя  же  мать  всегда  разрешала мне, насколько я помнил, вылизывать из
миски остатки  сладкой  массы,  приготовленной для кекса. И  еще  она любила
поболтать со мной, пока возилась на кухне.
     -- Ну, так что же ты хотел приготовить?
     Мы  проследовали на кухню,  и Гарет  настоятельно попросил меня  испечь
картофельный  пирог с  мясом, причем настоящий,  а не  тот, что продается  в
магазине и воняет коробкой и которым невозможно накормить даже пигмея.
     -- Будем делать  пирог,  согласен.  Но прежде найди  того  пастуха*, --
усмехнулся я.
     Моя шутка  вызвала и у него улыбку,  он внимательно начал наблюдать  за
тем, как я рублю мясо, режу лук, развожу сухую подливку и готовлю приправу.
     -- Порошковая подливка сокращает время готовки, -- объяснил  я. -- Твоя
мать пришла  бы  в  ужас, но,  кроме того, она размягчает мясо и придает ему
особый вкус.
     Я растворил в воде часть порошка, вылил раствор в мясо, добавил кусочки
нарезанной луковицы и сдобрил все это сушеной зеленью. Затем накрыл кастрюлю
крышкой и поставил на слабый огонь.
     --  А теперь мы должны решить, -- предложил  я, -- брать ли  картошку в
клубнях  или измельченные  гранулы. Свежий картофель не пойдет?  Нет?  Тогда
гранулированный.
     Он кивнул.
     -- Будем готовить в соответствии с инструкциями на пакете.
     -- Давай вскипятим восемь унций воды и четыре унции молока, -- прочитал
я. Гарет поднял на меня глаза.
     --  Вы говорили, что воду следует кипятить. А в чем это лучше делать? Я
улыбнулся.
     -- Лучше  всего для  этого дела  подойдет жестянка из-под кока-колы. Их
везде навалом, все привыкли бросать их  где попало; стоит промыть  их водой,
смыть всех пауков -- ив них можно готовить. Эти жестянки всегда чистые.
     -- Шикарно, --  оценил  он  мой совет. -- Но  для  нашей  картошки  нам
потребуются  масло  и  соль... А  не могли бы вы записать то, что  купили на
прошлой неделе, чтобы я имел возможность все это снова купить?
     -- Безусловно.
     -- Мне бы хотелось, чтобы вы  не уезжали. В его голосе  я услышал страх
одиночества.
     -- Я  еще  пробуду здесь три недели, -- обнадежил  его  я. -- А тебе не
хотелось бы совершить со мной в следующее воскресенье, если выдастся хороший
день, небольшую прогулку по близлежащим полям и лесам?
     Он просиял. Мое предложение ему явно пришлось по вкусу.
     -- Можно, я захвачу с собой Кокоса?
     -- Естественно.
     -- Исключительно стремно!
     С этими словами  он радостно высыпал сушеный картофель  в кипящую воду,
после чего мы все это варево  положили на противень с уже поджаренным мясом,
затем поставили блюдо в гриль, чтобы подрумянить верх.
     Этот наш кулинарный изыск удовлетворил нас обоих.
     -- А в наш пох^д мы захватим спасательный набор? -- спросил он.
     -- Конечно.
     -- И костер разожжем?
     -- Если только на вашей земле, при условии, что твой отец разрешит нам.
Ведь у нас в Англии не разрешается разжигать  костры где  заблагорассудится.
Во  всяком  случае, без крайней на то необходимости. В  любом  случае всегда
следует получить согласие владельца частной собственности.
     -- Отец разрешит нам.
     -- Я тоже так думаю.
     -- Я сгораю от нетерпения.
     Во  вторник утром патологоанатом  положил  свой  отчет на стол старшего
инспектора Дуна.
     -- Кости принадлежат взрослой молодой женщине примерно четырех или пяти
футов ростом. Возраст -- около двадцати  лет, плюс-минус два года. На черепе
остатки волос, по  которым  невозможно определить  их  истинную прижизненную
длину.
     -- Когда примерно она умерла? -- спросил Дун.
     -- Полагаю, прошлым летом.
     -- А каковы причины смерти? Наркотики? Солнечный Удар?
     -- Если это наркотики,  то нужно будет  брать остатки волос  на анализ,
чтобы понять, с чем мы имеем дело. Но травка здесь явно не замешана, как мне
кажется. Дело в другом.
     -- А в чем же может быть дело? -- вздохнул Дун.
     -- У нее раздроблена челюстная кость, -- ответил врач.
     -- . Это точно?
     -- Абсолютно. Ее задушили.
     Жизнь в усадьбе Тремьена шла своим чередом: утренняя проездка, завтрак,
вырезки из газет, обед, ужин, обработка материала, небольшая выпивка.
     Утром  следующего дня я застал в конторе  плачущую Ди-Ди и предложил ей
платок.
     -- Не обращайте внимания, -- сказала она, всхлипывая.
     -- Могу я предложить свою жилетку?
     -- Не пойму, почему я с вами так откровенна?
     -- Слушаю вас.
     Она промокнула слезы и бросила на меня быстрый извиняющийся взгляд.
     -- Видимо, оттого  что я старше вас. Мне ведь уже тридцать шесть. -- По
тому, с каким отчаянием это  было  сказано,  я понял, что она явно тяготится
своим возрастом, будто сама цифра 36 вызывает у нее ужас.
     -- Тремьен сказал мне, что вы испытали  разочарование на личном фронте?
-- неуверенно спросил я. -- Но он этого никак не уточнил.
     -- Разочарование?!  Ого?  Я  любила  эту скотину.  Я даже  гладила  ему
рубашки. Мы много лет были любовниками, а он постоянно относился ко мне, как
к  игрушке,  которую  в  любой момент  можно  выбросить.  И вот сейчас Мэкки
готовится  стать  матерью.  Ее  глаза вновь  наполнились  слезами, в которых
нельзя было не прочитать тоску по  давно желаемому материнству. Такую боль в
лице мне приходилось видеть только у женщин, похоронивших любимого человека.
     -- А вы знаете, в чем  тут дело?  -- загадочно спросила  Ди-Ди. -- Этот
подонок  не соглашался на  ребенка до нашего замужества.  Только  после.   А
жениться на  мне он вовсе не  собирался. Теперь я это прекрасно знаю,  но  я
надеялась ради него... и теряла время... три года.
     Она сглотнула, подавляя очередной спазм плача.
     -- Скажу вам откровенно, сейчас я готова иметь дело с любым мужчиной. В
свадебном кольце я больше не нуждаюсь. Мне нужен только ребенок.
     Ее  голос вновь захлебнулся  в протяжном плаче,  в  нем слышались нотки
похоронного  вытья.  В таком  отчаянном настроении она  могла  принять любое
неразумное решение, которое  в  конечном счете могло  бы привести  ее либо к
безумию, либо к  бесплодию. Но в данный момент эти возможные  последствия ее
явно не волновали.
     Она промокнула  глаза, вытерла  нос и  как-то встряхнулась, будто  беря
себя в руки, пытаясь сдержать обуревающие ее эмоции. Когда я вновь  взглянул
на  нее,  она снова  безучастно  печатала  на машинке, делая вид, что нашего
разговора вовсе и не было.
     Во вторник  днем  старший  инспектор  Дун  приказал  своим  полицейским
прочесать  всю  округу,  где   были  найдены  кости.  Основное  внимание  он
акцентировал на необходимости найти туфли.
     Также им были даны указания, относящиеся к иным найденным  вещественным
доказательствам. В их  распоряжении  были миноискатели, реагирующие на любое
присутствие  металла. Они  должны  были  осмотреть каждый  упавший  листок и
пометить на карте всякую безделицу, которая могла бы иметь отношение к этому
делу и тем самым помочь следствию.
     В среду, вернувшись с  очередной утренней проездки, мы вновь застали на
кухне Сэма Ягера.
     На этот раз он приехал  не на собственном  автомобиле, а  на заказанном
грузовике, чтобы забрать у Перкина пару  штабелей тиковой древесины, которую
тот обещал отдать ему по дешевке.
     --  У  Сэма есть  суденышко, -- сухо  сообщил мне  Тре-мьен.  -- Старая
разбитая посудина, которую он медленно превращает в шикарный гарем.
     Сэм одобряюще усмехнулся и не стал этого отрицать.
     --  Каждому  жокею волей-неволей приходится заботиться о своем долбаном
будущем, -- сообщил он мне. -- Я покупаю старинные лодочки и переделываю  их
так, что они выглядят  как  новенькие.  Последнюю из них я продал  какому-то
гребаному газетному  магнату. Эти на деньги не скупятся, особенно если товар
хороший. Никаких искусственных заменителей они не терпят.
     Вот и новая неожиданность, подумал я.
     -- А  где вы держите свою плавучую резиденцию? -- спросил я, поджаривая
хлебец.
     -- Мэйденхед. На Темзе. У меня там недалеко стоянка, которая мне весьма
дешево досталась. Эти лодочки внешне весьма непрезентабельны, но в этом есть
свой  смак. Никакой долбаный воришка не подумает, что  там  могут находиться
какие-либо ценные вещи. Поэтому нет нужды держать сторожевого пса.
     --  Так вот почему ты решил  захватить  эту древесину именно  сейчас --
ведь твой плавучий дом лежит по пути к ипподрому, -- догадался Тремьен.
     -- Не могу понять,  откуда у  него такая интуиция? -- изображая на лице
лукавое удивление, спросил меня Сэм.
     -- Ну хватит об этом, -- буркнул Тремьен, явно проводя линию между тем,
что Сэм может себе позволить сказать, а от чего ему лучше воздержаться.
     Они начали обсуждать лошадей,  на которых Сэму предстояло участвовать в
скачках в Виндзоре на следующий день.
     -- Творожный Пудинг, хоть не так уж и молод, но вполне резв: его нельзя
списывать со  счетов, -- уверял  Тремьен. --  Великолепную же  еще рано  так
гонять, лошадь может взбрыкнуть и не  выдержать.  Она  еще слишком неопытна,
старайся чувствовать ее настроение.
     --  Согласен, -- осмыслив сказанное,  согласился  Сэм. -- А как  насчет
Бессребреника? Можно попытаться сразу вырваться в лидеры гонки.
     -- Твои соображения?
     --  Ему по душе  возглавлять  бег. Иначе бы его опережали  более резвые
лошади.
     -- Тогда держись в лидерах.
     -- Так и сделаю.
     --  Нолан в забегах  любителей будет  скакать на  Ирландце,  -- сообщил
Тремьен. -- Естественно, пока жокей-клуб не положит этому конец.
     Сэм,  хотя  и нахмурился,  но  никак  не  выказал  своей злобы. Тремьен
сказал, что  Сэму  завтра предстоит  участвовать  в  скачках на  ипподроме в
Тустере, и добавил, что в пятницу забегов не будет.
     -- В  субботу же я намереваюсь отправить  фургоном четверых или пятерых
своих скакунов в Чепстоу. Ты  тоже поедешь туда. Вместе  со мной. К счастью,
Нолан сейчас в Сандауне на  лошади  Фионы участвует  в Охотничьих скачках на
приз  Уилфрида Джонстона. Мэкки тоже, может быть, приедет в Сандаун, и мы ее
там увидим.
     Вез всякого следа недавних  слез за своим традиционным кофе зашла Ди-Ди
и,  как прежде,  села  рядом  с  Сэмом. Тот,  будучи  явно  профессиональным
соблазнителем,  никак не хотел встревать в  сложившиеся  устои своего босса.
Ди-Ди, даже затащив  Сэма в  постель,  вряд  ли  сумела бы сделать его отцом
своего  ребенка. Здесь  у Ди-Ди не было никаких шансов. Ей  явно не везло  с
решением своих личных проблем.
     Тремьен дал ей очередные  указания  о подготовке фургонов для субботней
перевозки  лошадей;  мне  показалось,  что   Ди-Ди  это  давно  известно,  и
напоминаний не требовалось.
     -- Не забудь также позвонить и сделать заявки на наших лошадей, которые
будут участвовать  в  скачках  в Фолкстоне  и  Вулверхэмптоне.  Заявлять  ли
лошадей  на скачки в Ныобери,  я решу этим  утром, перед  тем как  уехать  в
Виндзор.
     Ди-Ди кивнула.
     --  Распорядись, чтобы упаковали наши  жокейские костюмы для  скачек  в
Виндзоре. Ди-Ди кивнула.
     -- Позвони  шорнику, чтобы он проверил нашу тренировочную упряжь. Ди-Ди
кивнула.
     -- Ну вот вроде и все.
     Он повернулся в мою сторону:
     -- Мы отправляемся в Виндзор в двенадцать тридцать.
     -- Хорошо, -- ответил я.
     Тремьен  вновь  поехал  в  Дауне наблюдать  за  проездкой второй смены,
заодно намереваясь  опробовать новый "лендровер". Сэм Ягер пошел к  Перкину,
чтобы  забрать и загрузить свое тиковое  дерево.  Ди-Ди  взяла  свой кофе  и
удалилась  в  контору;  я  же принялся  сортировать  вырезки  по степени  их
значимости, откладывая в сторону самые важные.
     Примерно в это  же  время  старший  инспектор  Дун  зашел в  комнату  с
табличкой "Расследование происшествий" и выложил  на стол  фрагменты костей,
которые его люди принесли из леса.
     В  этой  комнате  также висели  высушенные  на  радиаторе  центрального
отопления остатки  одежды. Были  здесь и некогда белые,  а теперь потерявшие
форму,  изношенные  мокрые кроссовки. Сбоку  от них валялись  четыре  пустые
банки из-под  кока-колы, проржавевшая игрушечная пожарная машина,  сломанные
солнцезащитные очки, сморщенный кожаный ремень с разболтавшимися застежками,
бутылка  из-под  джина,  еще  почти  новая  пластмассовая  расческа,  старый
резиновый  мяч,  перьевая ручка  с  позолоченным пером,  футлярчик с розовой
губной  помадой,  шоколадные обертки,  дырявая  садовая лопата и разорванный
собачий ошейник.
     Старший  инспектор Дун прошелся по комнате, со всех сторон рассматривая
эти "трофеи". Его лицо выражало напряженную работу мысли.
     -- Расскажи мне, девочка, -- сказал он, -- поведай мне, кто же ты.
     Но  вещи  молчали, не  давали  ответа.  Он  позвал своих  констеблей  и
приказал им расширить сектор поисков.
     Сам же он решил,  так же как и вчера,  просмотреть  списки пропавших --
может, это наведет наконец на какую-нибудь мысль. Он знал, что^эта  девушка,
возможно, приехала сюда издалека,  хотя  и допускал, с не  меньшей  степенью
вероятности,  что  она  могла  оказаться  и  местной  жительницей.  Жертвами
частенько становились  местные. Поэтому он решил  начать именно  со  списков
пропавших в  данной  местности.  В  списках значились двенадцать подростков,
которые  постоянно убегали из  дому,  --  любой  из  них мог  стать жертвой;
четверо находящихся под  надзором, но не явившихся  на проверку парней;  две
пропавшие проститутки и шестеро исчезнувших по неизвестным причинам.
     Одной из этих шести исчезнувших была Анжела Ври-кел.  Возможная причина
исчезновения: сбежала, боясь ответственности за то, что дала скаковой лошади
стимулятор.  Эта  фамилия не привлекла  внимания  старшего  инспектора.  Его
больше  заинтересовала  пропавшая  дочь  известного  политического  деятеля.
Возможная  причина исчезновения:  связалась  с  плохой компанией, отличается
непредсказуемостью поведения. Дун  подумал:  окажись пропавшая ею,  это явно
не повредило бы его карьере.

ГЛАВА 9
     Тремьен  сказал  мне,  что единственным местом,  куда он меня  не может
взять  с собой на виндзорском ипподроме, является  святая святых --  комната
для взвешивания. В остальное же время, добавил  он, я не должен отходить  от
него ни  на шаг.  Еще он выразился в том плане, чтобы я приклеился  к нему и
ему не приходилось бы оглядываться на каждом шагу. В соответствии с этим его
указанием  я вился за  ним,  как собачий хвост. Когда  он останавливался  на
минутку,  чтобы  поговорить  с  кем-либо, то  представлял меня своим  другом
Джоном   Кендалом,   а  не  каким-нибудь  Босуэллом*.  Он   предоставил  мне
возможность самому разбираться с той  грудой информации, которая сыпалась на
меня со всех сторон,  и редко давал какие-либо объяснения, ибо  при всей его
занятости подобные объяснения легли бы на его плечи тяжким  бременем. Жребий
выпал так, что все его четыре лошади должны были выступать в забегах подряд,
одна за другой.
     По приезде в Виндзор мы быстро перехватили по бутерброду, пропустили по
стаканчику, а затем началась непрерывная суета: в весовую -- забрать седло с
костюмами, проложенными  свинцовыми пластинами, в стойло --  лично проверить
упряжь  и  подтянуть  подпруги  (Тремьен  всегда  хотел,  чтобы  его  лошади
выглядели красиво), на площадку для парадной выездки -- чтобы переговорить с
владельцами и дать последние указания жокеям, на трибуны -- смотреть заезды,
снова в стойла --  поздравить победителей или  выслушать оправдания  жокеев,
опять в весовую -- за новым седлом и новой  одеждои, и так по нескольку раз.
Нолан тоже  присутствовал  на ипподроме. С  тревогой  в  голосе  он  спросил
Тремьена, не получал ли тот какой-либо информации из жокей-клуба.
     -- Нет, -- ответил тот. -- А ты?
     -- Никакого долбаного писка.
     -- Выходит, тебя допустили. И  не  задавай  вопросов. Не  нарывайся  на
отказ.  Если  бы они хотели,  то давно бы уже сообщили,  что ты не  допущен.
Подумай лучше  о победе. Владельцы Ирландца уже здесь, и  их карманы  набиты
деньгами, которые им не терпится на тебя поставить. Сделай им приятное. Как?
     -- Лучше бы они заплатили мне побольше, чем в прошлый гребаный раз.
     -- Ты прежде выиграй.
     Тремьен  в очередной  раз  нырнул в  весовую,  оставив меня  наедине  с
Ноланом,