й?
     -- Что?
     -- В свое время он предлагал мне стол и жилье.
     -- Не части, расскажи все по порядку.
     Я выполнил его просьбу, но он все равно был против.
     -- Будет лучше, если ты продолжишь работу над своей новой книгой.
     --  Гм,  -- промычал я,  --  чем  выше поднимается  воздушный  шар, чем
разреженней становится воздух  и  чем ниже давление, тем больше этот  баллон
распухает,  подни маясь все выше  и выше,  и распухает  он  до тех пор, пока
просто не лопнет. :

     -- Что?
     --  Сейчас слишком  холодно для того, чтобы заниматься сочинительством.
Как ты думаешь, я смогу выполнить то, о чем просит Тремьен?
     -- Думаю, что нечто сносное у тебя должно получиться.
     -- Сколько времени это может отнять?
     -- Не берись за это, -- вновь посоветовал он.
     -- Напомни ему, что я, в конце концов, блестящий писатель и могу начать
работу без проволочек.
     -- Ты сошел с ума!
     -- Я ничуть  не хуже других сумею разобраться в скачках.  Почему нет? Я
обыграю это в книге, а к тому же я езжу верхом, скажи ему об этом.
     -- Твои необузданные порывы как-нибудь сведут тебя в могилу.
     Мне  бы стоило  прислушаться  тогда  к  его  мнению,  но  здравый смысл
проиграл.
     Я так никогда и не узнал, что  именно сказал Ронни  Тремьену, но, когда
днем я перезвонил ему, его голос звучал торжественно, как на похоронах.
     -- Тремьен  согласился с тем, что ты сможешь написать  для  него книгу.
Похоже, что вчера ты  понравился ему, -- пессимизм Ронни так  и вибрировал в
телефонной трубке.
     --  Он  согласился  гарантировать тебе,  --  продолжал Ронни,  --  твой
гонорар. --  Ронни назвал  сумму, которая позволила бы мне прокормиться этим
летом.
     --  Гонорар будет заплачен  в три приема, -- - уточнил он. --  Четверть
суммы  через месяц  работы, еще четверть -- после  того  как  он одобрит всю
рукопись,  и  половина  --  после  публикации.  Если  я  смогу   найти  тебе
официального издателя, который возьмется ее  напечатать, то  заплатит  он, в
ином  случае  сам Тремьен.  Он также согласился на то,  чтобы ты  работал из
сорока  процентов  авторского  гонорара,  а  не  из  тридцати.  Он  согласен
оплачивать все твои расходы за то  время, пока ты  будешь изучать его жизнь.
Это  означает, что если  тебе  понадобится отправиться к  какому-нибудь  его
знакомому за  интервью, то за  транспорт  будет  платить он. В общем-то, это
довольно  неплохие  условия.  Ему  показалось  странным,  что  у  тебя   нет
автомобиля, но я напомнил, что у людей, живущих в Лондоне, довольно часто не
бывает собственных машин. Он говорит, ты  сможешь пользоваться одной из его.
Ему было приятно  услышать,  что ты умеешь  сидеть в седле.  Он сказал, тебе
следует взять конноспортивную форму,  а также  захватить смокинг,  поскольку
Тремьен бывает в гостях и хочет, чтобы  ты сопровождал  его. Я  сообщил ему,
что  ты профессиональный фотограф, поэтому он просил, чтобы ты захватил свою
камеру. " Полное и абсолютно ясно различимое  отсутствие энтузиазма в голосе
Ронни  могло бы остудить мои порывы ничуть не хуже, чем это удалось тетушке,
когда  она поставила  меня  в  тупик  своим  требованием  оставить ее  дом в
трехчасовой срок.
     -- Когда Тремьен ждет меня? -- задал я вопрос.
     -- Мне показалось, он был трогательно  рад,  узнав, что  кто-то хочет с
ним работать, особенно после того, как  все наши писательские шишки отказали
ему. Он также добавил, что будет счастлив видеть тебя как можно скорее, даже
сегодня. Ты поедешь сегодня?
     -- Да, -- сказал я.
     --  Он живет в местечке Шеллертон, в графстве Беркшир. Он  говорит, что
если ты сможешь позвонить и сказать, каким поездом выезжаешь, то он  пришлет
когонибудь встретить тебя на станции Ридинг. Вот его телефон.
     Ронни зачитал мне его.
     -- Прекрасно, -- сказал я. -- Спасибо тебе, Ронни, большое.
     --  Не благодари меня. Ты... просто напиши ему пару блестящих глав, а я
постараюсь  подсунуть  их  какому-нибудь  издателю.  Но  не   забывай  и   о
собственных сочинениях, именно в них твое будущее.
     -- Ты и в самом деле так думаешь?
     --  Безусловно, я так думаю. -- Казалось, мой вопрос его удивил. -- Для
человека,   не   испугавшегося  джунглей,  ты  демонстрируешь  поразительную
нехватку уверенности в собственных силах.
     -- В джунглях всегда знаешь, где ты находишься.
     -- Поторопись на поезд, -- сказал Ронни и пожелал мне удачи.
     Вместо этого я  поторопился  на  автобус,  поскольку  это было  намного
дешевле. На  остановке автобуса у станции Ридинг меня встретила дрожащая  от
холода молодая  женщина,  одетая  в  пальто на  подкладке  и вязаную шляпку.
Изучив меня взглядом, медленно переходившим от ботинок через лыжный костюм к
моим темным волосам, она пришла к заключению, что я был, как она выразилась,
"писателем".
     --  Вы  писатель,  --  произнесла она  голосом  властным,  но  довольно
дружелюбным.
     -- Джон Кендал, -- поклонился я.
     -- А я Мэкки Викерс. Мэкки, эм, э, ка, ка, и, - произнесла она свое имя
по буквам. -- Прошу не путать с Мэгги. Что-то ваш автобус опоздал.
     -- Плохие дороги, -- извиняющимся тоном ответил я,
     -- За городом они еще хуже, -- предупредила она.
     Было  темно  и  ужасно  холодно.  Она  повела  меня  к  видавшему  виды
автомобилю, напоминавшему джип,  припаркованному  не так  далеко,  и открыла
заднюю дверь.
     -- Положите багаж сюда. По дороге мы можем встретить кого угодно.
     В  автомобиле сидело уже четверо;  казалось, все  они очень замерзли, и
поэтому, когда  я наконец появился, вздохнули с  облегчением. Я  уложил свой
багаж и забрался в машину; ь  тусклом  свете я  увидел  две фигуры,  которые
потеснились, уступая мне  место  на заднем сиденье. Мэкки Викерс уселась  за
руль,  завела  двигатель,  отпустила  тормоз. Мы тронулись и влились в поток
машин. Ласковые потоки теплого воздуха из обогревателя заполнили салон.
     -- Этот писатель говорит, что  его имя Джон Кендал, --  сообщила Мэкки,
ни к кому конкретно не обращаясь. Это  представление не произвело ни на кого
особенного впечатления.
     --  Мужчина, сидящий около  вас,  является  правой рукой  Тремьена,  --
продолжала она, -- а рядом с ним его
     жена.
     Тень мужчины рядом со мной промолвила:
     -- Боб Уотсон.
     Его жена хранила молчание.
     -- Рядом со мной, -- сказала Мэкки, -- Фиона и Гарри Гудхэвен.
     Ни Фиона ни Гарри также не произнесли ни слова.
     Напряжение,  повисшее между  нами,  исключало  с  моей  стороны  всякую
попытку поддержать  беседу,  даже  если  бы я этого хотел.  Но это  не имело
никакого отношения к температуре. Казалось, сгустился сам воздух.
     Несколько минут Мэкки молча вела мапйшу, сосредоточив все свое внимание
на покрытой снежным месивом дороге, идущей на запад от станции и  освещаемой
слабым  желтым  светом  фонарей.  Машин  было много, и двигались  они  очень
медленно. Мы попали, в пресловутый час пик, когда они ползут  одна за одной,
помигивая красными тормозными  огоньками. Водители  же в это  время особенно
нелюбезны друг с другом.
     Неожиданно Мэкки повернула  ко мне голову,  ибо я сидел как раз  позади
нее, и сказала:
     т Не очень-то мы веселая компания. Весь день мы провели в суде. Нервы у
всех на пределе. Уж вы как-нибудь примиритесь с этим.
     -- Не беспокойтесь, -- сказал я.
     Но слово "беспокойство", произнесенное мной, явно было не к месту.
     Как бы выпуская собственные пары, Фиона громко сказала:
     -- Я не могу поверить,  что ты оказался таким дураком.
     -- Оставим эту тему, -- попросил ее Гарри; он, видимо, уже неоднократно
слышал об этом.
     -- Но ты же сам чертовски хорошо знаешь, что Льюис был пьян.
     -- Это ничто не оправдывает.
     -- Но это многое объясняет.  Ты отлично знаешь, что он был пьян.
     -- Все говорят,  что он был пьян, -- голос дышал убежденностью. -- Но я
этого не знаю.  Не так ли? Я не. видел,  чтобы он много пил.
     Боб Уотсон, сидящий рядом со мной, выдохнул:
     -- Лжец.
     Но Гарри его не услышал.
     -- Нолана посадят в тюрьму, --  с горечью пожаловалась Фиона. -- Ты это
понимаешь? Ему грозит тюрьма.  И все это из-за тебя.
     -- Ты  не можешь этого знать, --  возразил  Гарри. -- Суд  пока еще  не
признал его виновным.
     -- Но признает,  разве нет? И это будет твоя вина. Черт побери, тебя же
приводили к присяге.   А ведь все, что от тебя требовалось, это сказать, что
Льюис был  пьян.  Теперь  же  присяжные думают, что он не был  пьян и вполне
может  все вспомнить. Они думают, что он лжет, когда говорит,  что не  может
вспомнить. Боже всемилостивый,  вся система защиты Нолана  строилась на том,
что Льюис не может вспомнить. Как же ты мог оказаться таким дураком?
     Гарри молчал. Атмосфера  сгустилась еще больше,  хотя казалось, что это
уже  невозможно.  Я  чувствовал себя зрителем, который, просмотрев  половину
фильма, не может уловить сюжет.
     Мэкки, храня свое мнение при себе, повернула с Грейт Уэст-роуд на шоссе
М4  и еще долго ехала в  западном направлении по темной  и  пустынной дороге
среди" заснеженных холмов; в лучах фар поблескивали снежинки.
     -- Боб  говорит, что Льюис был пьян, -- продолжала настаивать Фиона, --
а он уж должен знать, именно он занимался напитками.
     -- Тогда, может быть, присяжные поверят Бобу.
     --  Они верили  ему  до  тех  пор,  пока  ты  своими показаниями все не
испортил.
     -- Им  следовало  бы вызвать  тебя в качестве  свидетеля, --  защищался
Гарри. -- Тогда бы ты смогла показать под присягой, что он был в невменяемом
состоянии и его пришлось отскабливать от ковра.
     -- Он не был в невменяемом состоянии, -- вмешался Боб Уотсон.
     -- Держись подальше от этого дела, Боб, -- бросил Гарри.
     -- Извини-и-и, -- опять на выдохе сказал Боб Уотсон.
     --  Все, что от тебя требовалось, это показать под  присягой, что Льюис
был пьян,  -- голос Фионы дрожал от гнева. -- Это все,   что от тебя просила
защита. Но ты же не сделал этого. Адвокат Нолана готов был убить тебя.
     -- Ты сама не должна была отвечать на вопросы прокурора. Ты слышала, он
спросил  меня,  откуда  я  знаю,  что  Льюис  был  пьян. Я  что,  делал  ему
алкогольно-респираторный  анализ,  анализ  крови  и  мочи?   На  чем  я  мог
основывать свои суждения? У  меня что, есть медицинская практика? Ты слышала
его. Каждое слово. Как я мог видеть, сколько он выпил? Откуда я знал, что он
пил?  Разве я когда-нибудь слышал, что Льюис  хотя бы  раз прежде отключался
цосле выпивки?
     -- Это было недопустимо, -- заметила Мэкки.
     -- Ты позволил прокурору вить из себя веревки.   Ты  выглядел полнейшим
дураком... -- продолжала нападать Фиона с неутихающим гневом.
     Мне становилось немного жаль Гарри.
     Мы доехали  до перекрестка  Чивли, съехали с автострады  и повернули на
север, выезжая  на магистраль А34, ведущую к Оксфорду. Мэкки со знанием дела
предпочитала  расчищенные основные дороги  езде  через  горы, хотя,  судя по
карте,  этот  путь  был длиннее.  Я всматривался  в  окружающую местность  и
размышлял  о том, что такой умный челрвек,  как Тремьен,  должен был  хорошо
представлять  себе,,  где ему  обосноваться,  в  особенности  учитывая,  что
окрестности  нижнего  Беркшира, где мы сейчас  проезжали,  --  это известная
глухомань.
     Слава богу, как  только  вдали показался указатель на Шеллертон,  Фиона
внезапно  умолкла.  Мэкки  сбавила  скорость,  включила  сигнал  поворота  и
осторожно свернула с полотна главной дороги на узенькую однорядную; она была
едва расчищена --  смерзшаяся корка  грязного снега покрывала проезжую часть
на значительном  протяжении. На  этих обледенелых участках машина буксовала,
из-под шин летело крошево. Ветровое стекло  изнутри все  время запотевало, и
Мэкки нетерпеливо стирала влагу перчаткой.
     Никаких домов по обеим сторонам шоссе не было: позже я выяснил, что эти
места,  лежащие  более  чем  в миле  от главной  дороги, ведущей  в поселок,
представляли собой голые  необжитые пустоши. Несмотря на все старания Мэкки,
колеса  иногда проскальзывали  и  машину чуть  заносило. Не  было  кроме нас
никого  и  на самом шоссе:  в такую  погоду  только  неотложная нужда  могла
заставить человека сесть за руль. Двигатель на низкой передаче выл, с трудом
преодолевая долгий подъем.
     -- Сейчас  еще хуже,  чем было  утром,  --  сказала Мэкки обеспокоенным
голосом. -- Это не дорога, а каток.
     В ответ не прозвучало ни слова.
     Я  надеялся,  как,  впрочем, думаю, надеялись и все, что мы  преодолеем
подъем, не скатившись вниз; нам это удалось, но удалось лишь для того, чтобы
убедиться: спуск предстоит  такой же, если  не  более  опасный. Мэкки  вновь
протерла ветровое стекло и с удвоенной осторожностью приняла вправо.
     Ошеломленная светом наших  фар, посреди дороги  застыла лошадь.  Темная
лошадь под темной попоной; морда ее  была  тревожно  вздернута. Шерстинки на
боках поблескивали, в глазах светился испуг. Время застыло, как на картине.
     -- Проклятье! -- воскликнула Мэкки, ударив ногой по тормозам.
     Машину на льду занесло, и, хотя Мэкки секундой раньше отпустила педаль,
пользы от этого было не больше, чем вреда.
     Лошадь  в  ужасе  дернулась  с проезжей  части  на обочину.  В  попытке
избежать  столкновения и в то же время  не дать машине перевернуться,  Мэкки
П9пыталась объехать лошадь, но неверно рассчитала кривую, крутизну  склона и
скорость, хотя справедливости ради стоит отметить, что в подобной ситуации и
более опытный водитель мог бы допустить такой промах.
     Машину бросило в сторону, колеса  пошли  юзом  по  травянистой обочине,
занесенной  снегом.  Накренившись, джип сполз в невидимую дренажную  канаву.
Под колесами со звуком пистолетных выстрелов затрещал лед.
     Мы ехали  довольно  медленно,  и  только  это  спасло нас от мгновенной
смерти,  однако удар был  такой силы, что  мог расшатать  зубы  кому угодно.
Попавшие  в канаву колеса  --  одно  переднее и одно  заднее -- оказались на
четыре фута ниже уровня дороги. Тому, что джип не перевернулся полностью, мы
были  обязаны  противоположному  краю канавы, в который  уперся борт машины.
Перед  тем как  мотор  заглох,  я  успел  открыть  со своей  стороны дверцу,
обращенную к небу, и выбраться из автомобиля.
     Ветер, нередко свирепствующий в этих местах, с бешеной силой ударил мне
в   лицо,  как  бы  предупреждая  об  опасности  замерзнуть.  Ветер  --  это
смертельный враг людей, не имеющих соответствующей одежды.
     Боб Уотсон оказался  брошенным на свою жену. Я наклонился, схватил его,
пытаясь вытащить наружу. Он же изо всех сил хотел  вырваться  из  моих  рук,
исступленно крича: "Ингрид! " Затем он в ужасе воскликнул:
     -- Здесь мокро... Она же в воде!
     --  Вылезайте,  -- настойчиво сказал  я. --  Только  вдвоем  мы  сможем
вытащить  ее. Вылезайте, вы же мешаете ей своим весом.  Таким способом вы ее
никогда не вызволите оттуда!
     Наконец  он обрел  некоторую  способность  здраво  мыслить  и  дал  мне
возможность вытянуть его настолько, чтобы  он, повернувшись,  сумел ухватить
свою жену.  Я держал  его,  а он держал ее, и в  результате наших совместных
усилий нам удалось извлечь ее из машины.
     Канава  была  полна  грязной  мерзлой  воды,  покрытой слоем  льда.  Мы
вытащили Ингрид вовремя, так  как вода быстро вливалась в салон; на переднем
сиденье Фиона истерическим голосом требовала от Гарри, чтобы он спас ее; я с
ужасом заметил, что Гарри, находившийся под ней, вот-вот захлебнется.
     Единственная фара, которая до сих пор горела, неожиданно погасла.
     Мэкки не выказывала ни малейшего намерения спастись. Я распахнул дверцу
с водительской стороны -- крепко пристегнутая к сиденью ремнем безопасности,
она была в полубессознательном состоянии.
     -- Вызволите нас отсюда! -- пронзительно кричала Фиона.
     Придавленный ею  Гарри боролся с прибывающей водой,  и невозможно  было
понять,  пытается ли он спасти ее или себя. Я  возился  вокруг Мэкки до  тех
пор,  пока  не нашел  замок  ремня  безопасности,  щелкнул  им,  высвобождая
девушку, с усилием поднял ее и передал на руки Бобу Уотсону.
     --  Усади  ее на  кромку  дороги, -- велел  я  ему. -- Только  разгреби
сначала снег. Постарайся защитить ее от ветра.
     -- Боб, -- жалостливым голосом позвала Ингрид.
     Она беспомощно  стояла  на  дороге,  видимо,  считая,  что  в  подобной
ситуации ее муж должен, думать лишь о ней одной и ни о ком больше.
     -- Боб, я не могу без тебя, мне дурно.
     Боб бросил взгляд на  свою жену и, не говоря ни слова,  поднял  Мэкки и
помог ей сесть.  Та  шевельнулась, застонала  и слабым голосом спросила, что
произошло; сознание к ней вернулось.
     Крови нет ни капли, подумал я, хоть в этом нам повезло.
     Мои глаза начали привыкать к темноте.
     Впавшая почти в  паническое состояние, Фиона протянула ко мне руки, и я
без труда  вытащил ее. Не обращая больше на  нее  внимания, я  устремился на
помощь к  Гарри,  которому наконец  удалось расстегнуть ремень безопасности.
Его голова торчала над водой, от первого приступа страха он явно  оправился.
Из джипа он выбрался сам и  тут  же  с очевидной тревогой бросился  к Мэкки,
оставленной на попечение Боба Уотсона.
     Ингрид,  мокрая,  худая,  испуганная, беспомощная,  стояла на  дороге и
плакала. Дул  пронизывающий ветер... Очень опасный.  Несведущий человек даже
не представляет себе, как быстро может убить холод.
     -- Снимите с вашей жены всю одежду.
     -- Что? --  спросил Боб.
     -- Снимите с нее всю одежду, иначе она превратится в ледяную статую.
     У того отвисла челюсть.
     --  Начинайте с верхней части тела. Снимайте все и надевайте мой лыжный
свитер. Быстро. Он теплый.
     Я расстегнул молнию, сорвал с себя куртку и держал ее в рложенном виде,
не давая улетучиться теплу моего тела. Холод  пронизывал меня через свитер и
нижнее белье так, как будто их не было на мне вовсе. Я был благодарен судьбе
за то, что хотя бы не пр'омок.
     -- Я помогу Ингрид, -- сказала Фиона, поскольку Боб все еще  колебался.
-- Хоть бюстгальтер на ней можно оставить?
     -- Нет. Снимайте все.
     Предоставив  женщин   самим  себе,  я  направился  к   багажнику  нашей
перевернувшейся машины и с облегчением заметил, что крышку его не заклинило.
Я засучил рукава и в буквальном смысле слова  выудил оттуда  две свои сумки.
Гарри,  стоя  рядом  со мной,  скептически на-|> людал, как с них стекает
вода.
     -- Все промокло, -- грустно сказал он.
     -- Нет.
     Водо-,  пыле-  и насекомонепроницаемость  -- этим  правилам  я следовал
всегда, даже путешествуя по доброй  старой Англии. Вслед за сумками я извлек
из  воды свою камеру в алюминиевом футляре  и положил  ее  на дороге рядом с
сумками.
     -- Что вы предпочтете, -- обратился я  к Гарри,  -- купальный халат или
смокинг? Гарри едва удержался от смеха.
     -- Скидывайте  с себя все,  --  сказал  я ему, -- не  то превратитесь в
снелсного человека. Начинайте с верхней части тела.
     Эти  люди ехали из суда, и их одежда никак не соответствовала прогулкам
на  открытом  воздухе.  Даже Мэкки и  Боб  Уотсон,  оставшиеся  сухими, были
недостаточно тепло одеты для тех условий, в которых мы оказались. Боб Уотсон
вновь  подошел  к  Мэкки,  а  Гарри  начал  стягивать с  себя  свое насквозь
промокшее пальто,  пиджак, рубашку и галстук, вздрагивая от боли всякий раз,
когда порыв ветра ударял по его телу.
     Я протянул ему руку.
     -- Как,  вы сказали, ваше имя?  --  трясясь  от  холода и стуча зубами,
спросил он.
     -- Джон.
     Я передал  ему свою светло-голубую шелковую нижнюю рубашку  и кальсоны,
два  свитера,  серые брюкв  и  купальный  халат.  Никогда  не  видел,  чтобы
кто-нибудь  так  быстро одевался. Мои туфли оказались  на размер больше.  Не
теряя чувства юмора и прыгая  на одной ноге, он пожаловался мне  на  это. От
сухих носков он тоже не отк