от него, но стало только хуже. Вытянув руку, я
ухватился за  брюки Мэкки с  такой силой,  которой  сам  не  ожидал в  себе.
Отчаяние придало мне силы.
     Надо мной склонилось ее испуганное и полное участия лицо.
     -- Не  трогайте...  стрелу... -- выговорил я через силу.  -- Не давайте
ему...
     -- Боже мой!  -- Она замерла от испуга. -- Не прикасайся к ней, Перкин.
Ты причиняешь ему жуткую боль.
     -- Лучше ее вытащить, -- упрямо заявил он. Дрожь  его руки передавалась
через древко стрелы моему телу и наводила на меня ужас.
     -- Нет!  Ни  в коем случае! -- Мэкки  в панике  отдернула  его руку. --
Оставь! Это убьет его. Дорогой, ты должен оставить его в покое.
     Не  будь ее рядом, Перкин  уже давно бы  выдернул стрелу.  Он наверняка
знал,  что  это  убьет  меня.  Ему не потребовалось бы  много  усилий, чтобы
сделать это.  Но вряд  ли он подозревал о той ненависти, которая,  таясь  во
мне,  все же  вывела меня на эту дорогу. Эта ненависть  клокотала у  меня  в
груди,  и  только  силой  воли  я  заставлял себя  не  клацать  зубами.  Пот
по-прежнему крупными каплями струился по моему лицу.
     -- Тремьен вот-вот подъедет с врачами. -- Лицо  Мэкки вновь наклонилось
надо мной.
     Происшедшее до неузнаваемости изменило ее голос.
     На ответ у меня не хватило сил.
     Позади "лендровера" остановился автомобиль, из которого  выскочил Гарет
и  с трудом  выбрался  Тремьен. Сминая все на своем пути, подобно танку,  он
двинулся ко мне, но не дойдя метра, замер как вкопанный.
     -- Господи Иисусе! -- вырвалось у него. -- А я еще не поверил Гарету.
     Не  теряя присутствия  духа и со  своей природной властностью, он  взял
командование на себя, но было видно, что это удавалось ему с трудом:
     -- Не  беспокойтесь, по  радиотелефону я  уже вызвал "скорую". Скоро за
вами приедут.
     Я вновь  промолчал. Тремьен торопливо вернулся  к машине, и я  услышал,
как он повторяет вызов. Он тут же вернулся со словами ободрения.
     Тем не менее я заметил, что мой вид заставил содрогнуться и его.
     --   Мы   разыскиваем  вас  уже  несколько  часов,   --  проговорил  он
взволнованным голосом, давая мне понять, что  моя персона не была забыта. --
Мы даже звонили в полицию и в  больницы, но там нам не дали никаких сведений
относительно автокатастроф  или чего-то подобного, поэтому-то  мы и приехали
сюда...
     --  Благодаря вашей  записке  на пробковой доске, -- добавила Мэкки. Ну
конечно. На руке Перкина висела камера Гарета.
     -- Мы нашли ват  след, -- объявила Мэкки, заметив мой взгляд, брошенный
на фотоаппарат. Подошел Гарет.
     --  На  дороге  краска уже  была  смазана, -- сообщил он.  -- Но  мы не
прекращали  наших  поисков.  Я  хорошо запомнил,  где мы вчера  были, где мы
входили в лес. И Перкин нашел это место.
     --  Перкин  прошел  весь ваш вчерашний  путь  с  фонариком в руках,  --
сказала Мэкки, беря мужа под  руку, -- и он вернулся назад с камерой в руках
бог знает через сколько времени и сказал, что  вас он  там не нашел. И мы не
знали, что нам предпринять.
     -- Но я не позволил им отправиться домой, -- неожиданно вмешался Гарет,
в голосе его звучали гордость и упрямство. Да  возблагодарит его Господь  за
это, подумал я.
     -- Что конкретно с вами случилось? -- прямо спросил Тремьен. -- Что все
это значит?
     -- Расскажу... потом, -- пробормотал я "два ли не шепотом.
     -- Не беспокойте его, -- попросила Мэкки. -- Ему трудно говорить.
     Они всячески  подбадривали меня до того момента, как из Ридинга подошла
"скорая". Тремьен и Мэкки сразу  же пошли навстречу человеку в белом халате,
видимо для того,  чтобы  вкратце объяснить ему случившееся. Гарет направился
было за ними, но я прохрипел ему вслед:
     -- Гарет. Он тут же остановился, подошел и наклонился ко мне.
     -- Да? Что? Чем я могу помочь?
     -- Побудь со мной.
     -- Конечно, хорошо, -- в  его голосе  прозвучало некоторое удивление. G
встревоженным видом он сделал шаг в сторону.
     -- Эй, Гарет, иди за нами, -- в раздражении обратился к нему Перкин.
     -- Нет, -- прохрипел я. -- Останься.
     После  некоторого   молчания  Перкин   повернулся  к   Таре-ту  спиной,
наклонился ко мне и с жутким спокойствием спросил:
     -- Вы знаете, кто в вас стрелял?
     Казалось бы, естественный в данной ситуации вопрос. Но нет.
     Я  промолчал. Впервые я  прямо посмотрел  в его залитые  лунным  светом
глаза: вот он стоял  передо мной, Перкин -- сын, муж,  мастер по дереву.  Но
как бы я ни вглядывался, душу в его глазах я увидеть не смог.
     Вот он, человек, который думал, что убил меня... лучник.
     -- Так знаете или нет? -- вновь спросил он.
     На лице  его  не отразилось никаких чувств, но я отдавал  себе  отчет в
том, что от моего ответа зависит его судьба.
     После длительной паузы, в течение  которой он сумел  прочитать  в  моих
глазах ответ на свой вопрос, я сказал:
     -- Да.
     Я  заметил, как внутри у  него как бы  что-то  оборвалось. Однако он не
рассыпался на части, не  впал в ярость, даже не попытался вырвать  у меня из
груди стрелу  или прикончить меня каким-нибудь иным способом. Он  ничего  не
объяснял  и  не  пытался  оправдываться.  Он  выпрямился   и   уставился  на
приближающихся к нам Тремьена, Мэкки и  врача. Сидевший в шаге от меня Гарет
слышал весь наш разговор.
     --  Я  очень  люблю Мэкки, -- вдруг  сказал Перкин. Этим  он фактически
сказал все.
     Я   провел   ночь  в  счастливом  неведении  относительно  того,  какую
кропотливую  работу проделали над  моей  грудью  хирурги.  Придя  в сознание
поздним утром, я с изумлением увидел вокруг  себя массу трубок и приборов, о
существовании которых даже не подозревал. Кажется, выживу: на лицах врачей я
не увидел озабоченности.
     -- У  него  лошадиное здоровье, -- произнес кто-то из них. -- Мы быстро
поставим вас на ноги.
     Сестра сказала,  что  меня хотел  видеть полицейский, но  все посещения
запрещены до завтрашнего дня.
     Назавтра, то есть  в среду, я уже обходился без искусственного легкого,
хотя дыхание и было прерывистым. Я  сидел в постели с разведенными в стороны
плечами и ел  суп. По-прежнему увитый дренажными трубками, я что-то говорил,
испытывая легкое недомогание. Врачи говорили, что дело идет на поправку.
     Против  моего ожидания, первым пришел меня навестить не Дун, а Тремьен.
Он пришел после полудня, бледный, усталый, постаревший.
     Он    не    интересовался   моим   самочувствием.    Подойдя   к   окну
послеоперационной палаты, в которой, кроме меня, никого не было, он какое-то
время смотрел наружу, а потом повернулся и сказал:
     -- Вчера  случилось нечто  ужасное.  Я заметил,  что его  бьет какая-то
внутренняя дрожь.
     -- Что? -- участливо поинтересовался я.
     -- Перкин... -- голос его сорвался. Он был в полном отчаянии.
     -- Присядьте.
     Он сел в кресло  для посетителей и поднес руку к лицу, так, чтобы я  не
мог видеть, насколько он близок к тому, чтобы заплакать.
     -- Перкин, -- после некоторой  паузы сказал он. -- Кто бы мог подумать,
что после стольких лет своего увлечения он допустит такую оплошность.
     -- Что случилось? -- спросил я, когда он замолчал.
     --  Он  вырезывал  какую-то деталь для  своего очередного сундучка... и
неосторожным  движением ножа перерезал на ноге артерию. Он истекал кровью...
пытался доползти до двери... вся мастерская была  залита его кровью... пинты
крови. Ему и раньше случалось порезаться, но сейчас... Его нашла Мэкки.
     -- Нет, не может быть, -- поразился я.
     -- Она в жутком состоянии, но отказывается  принимать  транквилизаторы,
чтобы не нанести  вред своему бу-Ребенку. > его наполнились  слезами, как
он ни пытался  их сдержать.  Чуть успокоившись, он вытащил  носовой платок и
трубно высморкался.
     -- Сейчас с ней Фиона. Она нам очень помогает. -- Он сглотнул.  -- Я не
хотел говорить вам об этом,  но  вы  бы сами спросили меня, почему не пришла
Мэкки.
     -- Наоборот, хорошо, что сказали.
     -- Мне уже пора. Я сам должен был сообщить вам эту неприятную новость.
     -- Да, вы правы. Спасибо.
     -- Предстоит еще столько горестных  забот. -- Его голос снова сорвался.
-- Скорее выздоравливайте. Лошади ждут вас. И мне нужна ваша помощь.
     Я был бы рад оказаться полезным, но он и сам видел, что в данный момент
от меня не стоило ждать особой пользы.
     -- & го вопрос нескольких дней, -- уверил я его. Тремьен кивнул.
     -- Не миновать следствия, -- сокрушенно заметил он.
     Он  еще  посидел некоторое  время в изнеможении от свалившейся  на него
ноши, как бы откладывая тот момент,  когда нужно будет  встать и идти, чтобы
вновь  погрузиться в заботы. Наконец  он глубоко вздохнул, с трудом заставил
себя встать с кресла и с вымученной улыбкой вышел.
     Замечательный он человек, Тремьен.
     Сразу после его ухода появился Дун и тут же приступил прямо к делу.
     -- Кто в вас стрелял?
     -- Какой-то мальчишка, игравший в Робина Гуда.
     -- Мне не до шуток. Я говорю вполне серьезно.
     --  В меня стреляли сзади. Дун уселся в  кресло и изучающе посмотрел на
меня.
     --  Я видел  Тремьена  Викерса  на  автомобильной  стоянке. Полагаю, он
сообщил вам о своем горе?
     -- Да, это удар для него.
     -- А вам не кажется, --  добавил Дун, -- что  этот случай  -- очередное
убийство?
     -- Я не думал об этом. В глазах моих он заметил удивление.
     -- Выглядит как несчастный случай, -- сказал он с некоторым сочувствием
в  голосе.  --  Однако  молодой  мистер  Викерс  мастерски  владел  ножом  и
всяческими резцами...  А после Анжелы Брикел, после мистера Гудхэвена, после
этой неприятной истории с вами...
     Дальнейшая его  мысль  так и  зависла  в  воздухе,  я же не  сделал  ни
малейшей попытки опустить ее на землю. После некоторой  паузы  он вздохнул и
спросил о моем самочувствии.
     -- Прекрасно.
     -- Гм... Он наклонился к своему портфелю.
     -- Думаю, вам будет интересно взглянуть  на это, -- сказал он, доставая
прозрачный пластиковый пакет и поднося его к свету  так,  чтобы я мог видеть
содержимое.
     Стрела, разрезанная на две части.
     Одна  половинка была чистой и светлой, другая  --  потемневшей, в бурых
пятнах.
     -- Мы отсылали стрелу  на  исследование в лабораторию, -- своим певучим
голосом продолжал Дун. -- Ив их заключении сказано, что нет никаких  видимых
свидетельств  того,  каким  инструментом  она  была  изготовлена.  Ее  могли
заточить   любым   острым  предметом,   находящимся  на   территории  нашего
королевства.
     -- Да, -- согласился я.

     Однако обугливать острие  -- это явно  одна  из ваших рекомендаций.

     Не только в моих книгах вы найдете подобные советы.
     Дун кивнул.
     -- Вчера  утром в Шеллертонхаусе мистер Тремьен Викерс и молодые мистер
и  миссис Перкин Викерс сообщили мне, что в  понедельник ночью искали вас  в
течение трех или четырех часов. Юный Гарет не позволял им прекращать поиски,
на что мистер Викерс-старший  заметил  -- даже если вы  и заблудились,  то с
вами  ничего  страшного  не случится. А  мотивировал  он  это  тем, что  вы,
дескать, всегда сумеете найти выход из  любого положения. Они  уже собрались
возвращаться домой, когда наткнулись на вас.
     -- Мне повезло. Дун кивнул.
     -- Мне известно, что стрела прошла  в дюйме от сердца. И здесь вам тоже
повезло. Иначе бы про  вас  давно уже говорили в прошедшем времени. Я просил
их  не беспокоиться, уверяя, что, как только вы придете  в сознание, я вновь
начну работать с вами, и в конце концов мы раскопаем все это дело.
     Вы так думаете?
     Увлекшись, Дун не замечал моего прерывистого дыхания.
     -- Мистер  Тремьен Викерс сказал, что  будет рад, если  мы раскроем эту
серию убийств  и  покушение. --  Дун сделал паузу,  затем продолжал:  --  Вы
действительно шли к месту стоянки, как они утверждают, по светящимся пятнам?
И удар в спину вы почувствовали на ходу?
     -- Да.
     --  Рано или  поздно  мы это проверим. Я оставил  это его замечание без
ответа, и на его лице отразилось разочарование.
     -- Вам следует желать, чтобы нападавший предстал перед лицом закона, --
каким-то казенным  языком заговорил Дун. -- А вы, как мне кажется, абсолютно
ко всему равнодушны.
     -- Я устал.
     -- Тогда вам будет неинтересно узнать и о клее?
     -- Какой клей? Ах да, клей.
     -- Клей, которым крепили мраморные плитки  к доскам пола. Мы брали  его
на анализ.  Обычный клей.  Продается повсеместно. Эта ниточка нас никуда  не
вывела.
     -- А алиби?
     --  Мы продолжаем  работать в этом  направлении, однако, за исключением
молодого мистера Викерса, который  все время находился  у себя в мастерской,
все другие мужчины разъезжали где им только взбредет в голову.
     Подобно  рыболову,  наживившему  муху на крючок и ждущему поклевки,  он
молча наблюдал за моей реакцией.
     Я слабо  улыбнулся и никак не выказал своего интереса. Казалось, у него
даже  усы  обвисли   от   постоянных   неудач  и  отсутствия  обнадеживающих
результатов следствия.
     Он поднялся и на прощание пожелал мне следить за своим здоровьем.
     Хороший совет, только несколько Запоздалый.
     Обернувшись, Дун сообщил мне, что следствие на этом не заканчивается.
     Мне ничего не оставалось, как пожелать ему успеха.
     -- Уж слишком вы спокойны, -- закрывая за собой дверь, бросил он.
     Когда он вышел, я долго лежал, размышляя о  несчастном Перкине, Викерсе
и о том, что мне следовало рассказать Дуну и чего я не сказал.
     Перкин,  думал  я,  был  одним  из  тех немногих, кто  знал  о  забытом
фотоаппарате и дороге к нашей стоянке. Я слышал, как Гарет в субботу вечером
подробно рассказывал ему о наших опытах со светящейся краской.
     Мэккн сообщила об зтом Сэму Ягеру только в понедельник утром.
     Теоретически она могла также  поведать все это по телефону Фионе, а та,
з свою  очередь,  рассказать Нолану  или  Льюису,  но не такая  уж  это была
сногсшибательная новость, чтобы передавать ее из уст в уста.
     В понедельник утром  в Шеллертонхаусе объявился Дун и продемонстрировал
нам половую доску. Перкину было  известно,  что именно меня  первого осенила
мысль о том, что дерево легче воды. А в понедельник он увидел ту же доску на
столе в столовой и заметил,  как мы  с Дуном  уединились в отдельной комнате
для длительной  приватной беседы. В то время ни Фиона, ни Тремьен  никак  не
сомневались  в  правильности  моих действий:  Джон  Кендал  выведет Дуна  на
затаившегося  зверя.  А  этим зверем был Перкин. И ему не оставалось  ничего
иного, как выйти из  своего логова. То есть предпринять упреждающие действия
и броситься на своих преследователей первым.
     Днем Перкин сказал, что отправляется в Ньюбери делать закупки, на самом
же деле он, вероятнее всего, поехал в район Квиллерсэджских угодий.
     Тремьен укатил  к своему портному.  Мэкки вместе  с Ди-Ди ушла обедать.
Гарет  был в школе. Я тоже покинул опустевший дом и в приподнятом настроении
отправился в лес, и, если бы не счастливая случайность, я  бы так никогда  и
не узнал, что ударило меня в спину.
     В моем воображении предстал Перкин, пробирающийся ночью сквозь  заросли
по светящимся меткам без всяких затруднений, ибо тот же путь он уже проделал
днем.  Он  испытывал  тайное  удовлетворение от  своей предусмотрительности:
следы, которые он, возможно, оставил в первый раз,  вполне естественно могут
быть объяснены  тем,  что он  отправился  на  поиски  меня. Однако  вся  его
самонадеянность  улетучилась,  когда  он,  выйдя  к  месту  нашей   стоянки,
обнаружил, что меня там нет. На его месте я испытал бы шок. Если бы он нашел
мой труп, он вернулся бы домой, иаобразил бы на своем лице ужас и с трепетом
в голосе  сообщил  бы  о  моей  гибели. Однако ему  на  самом деле  пришлось
ужаснуться, хотя и внутренне, когда он увидел меня.
     Еще бы  у него  не отвисла челюсть! Как он  только не потерял дар речи.
Все планы рухнули.
     Пойди я тем же путем, я бы наверняка наткнулся на него.
     От этих мыслей даже  в теплой больничной палате я почувствовал озноб. О
некоторых вещах лучше и не думать.
     Сделать стрелу для Перкина -- что его жене сделать маникюр. К тому же в
комнате у него был  очаг, в котором он мог с успехом  обжечь острие. Мастеру
по дереву, ему не стоило труда изготовить мощный лук (учитывая мои подробные
инструкции)'.  Вероятнее всего, что следов  этого лука уже не найдет никакой
Дун.  Я даже допускал, что  он успел попрактиковаться  в стрельбе  до  моего
прихода.  Утверждать  это  не берусь  -- для  этого нужно пойти и  разыскать
выпущенные им стрелы. А подобным идиотизмом я заниматься не собираюсь.
     Весь  остаток дня в  голову  мне лезли  беспорядочные  обрывки  мыслей.
Например:
     Так же, как  я верил в силу языка, Перкин  верил в силу дерева.  И иной
ловушки, кроме как сделанной из дерева, он себе не мыслил.
     Или:
     Тот удар Нолана, которым он уложил Перкина на банкете в честь Тремьена.
Всем показалось, что я выставил Нолана на посмешище.  Перкин же, после того,
что видел собственными глазами, не  мог решиться на то, чтобы устранить меня
в более или менее честном поединке.
     Или:
     Перкин  должен был быть поражен, когда  нашел в эллинге мои  ботинки  и
лыжную куртку, и поражен в  куда большей степени, когда нам  с Гарри удалось
все-таки выбраться из той истории.
     Будучи даже лучшим актером, чем Льюис, Перкин  умело скрывал в душе все
переживания,  вызванные  крушением  его  планов, не позволяя  своим  эмоциям
проявиться  абсолютно  ни  в  чем.  Подобное  самообладание  довольно  часто
встречалось у многих клейменых убийц. Возможно, тут все дело было в том, что
он  жил  в  нереальном,  своем  собственном  мире.  Такие  случаи  наверняка
описывались в книгах по психологии. Как-нибудь на досуге стоит прочесть.
     Дружеские чувства, которые  испытывала ко мне Мэкки, вызывали в Перкине
бурю  негодования.  Может,  недостаточно  сильного,  чтобы  толкнуть  его  к
убийству,   но   безусловно  способного  заставить   испытывать   сладостное
удовлетворение при мысли о моей возможной смерти.
     А может, не стоит строить никаких предположений?..
     Все  почему-то привыкли считать,  что Перкин постоянно занят  работой в
своей мастерской,  а наверняка  бывало  и  такое,  что  он в  ней  днями  не
показывался, особенно когда  Мэкки  работала  с лошадьми.  В  среду, в  день
покушения  на  жизнь Гарри,  она сопровождала скакуна Тремьена в  Эскот, где
проводился забег на три мили.
     В  действиях Перкина  невозможно  было усмотреть ни  одной классической
ошибки.  Он  не ронял платков  с  монограммами, не  пытался обеспечить  себе
фальшивое алиби, не оставлял, якобы по рассеянности, датированных автобусных
билетов,  не  проявлял  излишней  осведомленности.  Он  больше  слушал,  чем
говорил, был коварен и осторожен.
     Я размышлял  об Анжеле Брикел  и о тех  послеполуденных  часах, которые
Перкин  проводил  в одиночестве. Уж если она  и  Гарета хотела соблазнить...
Нетрудно  представить,   какими  глазами  она  смотрела  на   Перкина.  Даже
интеллигентные  люди,  нежно  любящие  своих  жен,  время  от  времени  тоже
поддаются  подобного  рода соблазнам.  Вспышка  страсти. Украдкой  сорванное
наслаждение. Конец эпизода.
     Однако эпизод на этом мог  и не закончиться: нежелательная беременность
-- а в  результате целая проблема. Женщина могла  потребовать  денег,  могла
угрожать оглаской. Могла даже пойти на то, чтобы разрушить чью-то счастливую
супружескую жизнь.
     Предположим, Анжела Брикел  действительно была  беременна. Допустим, ей
было доподлинно известно,  кто отец ее будущего  ребенка.  А  поскольку  она
имела   отношение   к  чистопородным  скакунам,  то  прекрасно   знала,  что
установление  отцовства  основано на  данных  точной  науки.  Отец не сможет
опровергнуть результатов биохимических исследований. И в