.
     -- И я  с вами, --  заявила Фиона. -- Он мой  кузен, в конце концов. Он
заслуживает того, чтобы  мы поддержали  его. Хотя  после  того,  что сегодня
сделал Гарри, я не знаю, смогу ли посмотреть ему в глаза.
     -- А что натворил Гарри? -- спросил Перкин.
     -- Мэкки расскажет, -- пожав плечами, ушла от ответа Фиона.
     Фиона,  видимо, привыкла нападать  на Гарри сама, но не бросать  его на
растерзание другим  волкам.  Гарри  же,  несомненно,  предстояло еще  многое
выслушать после нашего ухода,  и  он смотрел  на жену со смешанным  чувством
опасения и готовности подчиниться неизбежному.
     -- Поехали, -- сказал Тремьен. -- Собирайся, Боб.
     -- Иду, сэр.
     Я  вспомнил, что Боб  Уотсон является  правой рукой  Тремьена,  то есть
главным конюхом. Боб вместе со  своей Ингрид проследовал  к выходу, по пятам
за ними шли Мэкки  и Перкин. Я  поставил свою кружку на стол  и поблагодарил
Гарри эа гостеприимство и наше чудесное возрождение.
     --  Приходите за  своей  одеждой завтра  примерно  в это" же время,  --
сказал  Гарри.  -- И вообще приходите, выпьем. В обычной, а  не чрезвычайной
ситуации.
     -- Благодарю вас, ничего не имею против.
     Он  любезно кивнул, то же сделала и  Фиона; я  подхватил  свой чемодан,
футляр с кинокамерой и выбежал на заснеженную улицу  догонять Тремьена и его
спутников.
     Наконец  нам всем  шестерым  удалось  втиснуться в  "вольво"  Тремьена.
Хозяин сел за руль, рядом разместился  Перкин. Ингрид угнездилась на коленях
у Боба. Мы с Мэкки тоже рядышком уместились  на заднем  сиденье.  На окраине
городка  Тремьен остановил машину, чтобы высадить Боба и Ингрид. На прощание
Ингрид одарила меня быстрой улыбкой и пообещала, что если  я не возражаю, то
мой лыжный костюм и ботинки Боб привезет завтра утром.
     Я не возражал.
     Повернувшись, они  направились через  садовые ворота к небольшому дому,
едва видневшемуся в  полумраке. Тремьен развернул машину и, сетуя на то, что
в связи с  этим судебным разбирательством завтра ему опять придется работать
без главного  конюха, выехал на загородную  дорогу. Ни Мэкки,  ни Перкин  не
проронили  ни  слова,  и   я   по-прежнему  оставался   в  полном  неведении
относительно этого пресловутого  судебного процесса. Спрашивать же  хозяев я
не осмеливался, поскольку не был с ними достаточно знаком.
     -- Не  очень-то радушный прием получился, а, Джон? -- не  оборачиваясь,
бросил Тремьен через плечо. -- Вы захватили пишущую машинку?
     -- Нет, только карандаш. И диктофон.
     -- Полагаю,  вы свое  дело  знаете.  --  В бодром  голосе  его  звучало
одобрение. Я же был уверен в себе явно в меньшей степени.
     -- Мы можем начать с завтрашнего утра, -- предложил он.
     Проехав с  величайшей осторожностью примерно милю  по скользкой дороге,
ничем  не  отличающейся  от той,  на  которой  произошла авария,  мы наконец
въехали в шикарные двухстворчатые ворота и подрулили к огромнейшему дому, из
окон которого  через шторы пробивался слабый свет. Поскольку обитатели таких
роскошных усадеб, как я успел заметить, редко пользуются парадным входом, то
мы вошли также через боковую дверь, однако на сей раз очутились не на кухне,
а в теплом,  застеленном коврами холле, из которого можно  было  двинуться в
любом направлении.
     Тремьен  со словами: "Ну и холодная сегодня ночь,  будь она неладна" --
направился куда-то по проходу через левую дверь.  Обернувшись, он сделал мне
знак следовать за ним..
     -- Заходите, чувствуйте себя как дома. Это наша семейная комната. Здесь
вы найдете газеты,  телефон,  выпивку и все такое  прочее.  Не  стесняйтесь,
пользуйтесь всем, что вам будет необходимо. Вы у меня дома.
     Несмотря  на  беспорядок  и  отсутствие  должной  планировки, а  только
благодаря   своим   внушительным   габаритам    комната    выглядела   очень
привлекательной  и  удобной,  являя  собой  сочетание  различных  стилей,  с
множеством  фотографий,  подарков и украшений, оставшихся с  Рождества,  и с
огромным  кирпичным  камином,  в  котором  весело потрескивали  внушительных
размеров поленья дров.
     Тремьен  снял  телефонную  трубку и сообщил местным  властям о том, что
случилась  авария  и что джип свалился в канаву,  -- причин для беспокойства
нет, завтра утром его вытащат. Исполнив этот свой долг,  он протянул  к огню
озябшие руки:
     --  У Перкина и Мэкки собственная половина дома, в этой  же гостиной мы
собираемся  все вместе, -- сообщил он. --  Если вам понадобится оставить мне
какую-нибудь информацию, то приколите ее вон к той доске.
     Он указал мне на стул, служащий опорой для доски  из пробкового дерева,
--  точь-в-точь  как  в  конторе  у  Ронни.  Доска  была утыкана  чертежными
кнопками, и  на  одной  из  них держалась записка с  лапидарным  сообщением,
исполненным большими буквами: "Вернусь к ужину".
     --  Это мой младший сын, --  объяснил Тремьен, ухитрившись  еще  издали
прочитать записку, -- ему пятнадцать лет. Совершенно неуправляем.
     В голосе его, однако, звучала снисходительность.
     -- Э-э-э, -- забросил я пробный шар, -- а миссис Викерс?
     -- Мэкки? -- в голосе Тремьена послышалось недоумение.
     -- Нет, ваша жена.
     -- А,  вот  вы о ком. Она  путешествует, и не скажу,  что это меня хоть
сколько-нибудь волнует. Мы  живем вдвоем  -- я и Гарет, мой сын. У меня есть
еще  дочь, которая вышла замуж за лягушатника и  сейчас  живет  в  пригороде
Парижа;  у нее трое детей, иногда они приезжают сюда,  чтобы перевернуть все
вверх дном. Она старшая, затем идет Перкин, Гарет -- младший.
     Все эти факты, как я заметил, он скармливал мне совершенно бесстрастно.
     Ничего  путного  из   этого  не   выйдет,  подумал  я;  его  необходимо
расшевелить,  впрочем, может  быть, еще рано подключать эмоции.  Тремьен был
явно рад, что я приехал,  однако на людях он проявлял нервозность, а сейчас,
когда мы остались вдвоем, -- застенчивость. Казалось, что, после того как он
достиг своей цели,  после того как заполучил себе собственного биографа, вся
его  страстность,  вся  его  убедительность,  проявленные  в  конторе Ронни,
куда-то улетучились. Сегодняшний Тремьен тянул только  на половину того, что
я увидел  в первый раз. Приход Мэкки  помог  Тремьену  обрести  его  прежнюю
уверенность. Держа  в руках ведерко со льдом,  она бросила быстрый взгляд на
свекра,  как  бы  пытаясь  угадать  его  настроение,  определить,  насколько
сохранилась его  терпимость, проявленная в кухне у Фионы  и Гарри;  затем, в
некотором  сомнении, она положила  лед на столик с  подносом  для бутылок  и
стаканов  и  начала  что-то смешивать. Она уже сняла свое пальто  и  вязаную
шапочку,  сейчас на ней был голубой  джерсовый  костюм  и  черные в  обтяжку
сапоги до колен. Ее коротко стриженные медно-ры-жие волосы обрамляли точеную
головку; она по-прежнему была бледна, на лице ее не было и следа косметики.
     Смешивала  она джин с тоником, и  предназначался он  Тремьену.  Тремьен
привычно кивнул в знак благодарности.
     -- А вам, Джон? -- обратилась Мэкки ко мне.
     -- Кофе был превосходным, -- ответил я. Она слегка улыбнулась:
     -- Да.
     Сказать  по правде, жажда меня не мучила,  я  был просто голоден. Из-за
того,  что  в доме  тетки  моего друга отключили  воду, весь мой сегодняшний
рацион, не  считая кофе в доме Фионы, состоял  из куска  хлеба,  мармелада и
двух стаканов  молока. Причем пакет  с молоком почти превратился в  ледышку.
Единственное, на что я  уповал, это на неизбежность возвращения Гарета,  чья
записка: "Вернусь к ужину" -- стояла у меня перед глазами.
     Появился Перкин с полным стаканом какой-то бурой жидкости, напоминающей
кока-колу. Он  уселся в одно  из  кресел и вновь начал плакаться  по  поводу
потери джипа, не понимая того, что ему следует радоваться, -- еще чуть-чуть,
и он вполне мог потерять свою жену.
     --  Эта  чертова  железяка  застрахована, --  оборвал его  Тремьен,  --
ремонтники из гаража вытащат завтра машину  из канавы  и скажут, подлежит ли
она восстановлению. А если даже и нет, то это еще не конец света.
     -- А как мы будем обходиться без джипа? -- пробурчал Перкин.
     -- Новый купим, -- отрезал Тремьен.
     Такое простое решение поставило Перкина в тупик, и он замолчал, а Мэкки
с благодарностью  посмотрела на своего  свекра.  Она устроилась  на диване и
сняла сапоги,  заметив,  что они промокли от снега  и у нее  замерзли  ноги.
Мэкки  принялась  растирать  ступни, время  от  времени  поглядывая  на  мои
шикарные черные штиблеты.
     -- Эти ваши туфли  предназначены для танцев, --  наконец заключила она,
--  а  не для переноски дам по  скользкому льду. Я чувствую себя  виноватой.
Поверьте мне, это действительно так.
     -- Переноски? -- Брови Тремьена поползли вверх.
     -- Именно. Разве я вам  не говорила? Джон и Гарри несли меня на  руках,
как  мне кажется,  не  меньше мили. Я  помню момент аварии,  затем провал  в
памяти, очнулась уже на  подходе к  городку. Смутно вспоминаю, что они  меня
тащили... но все  как-то смазано... они сцепили кисти рук и посадили меня...
я чувствовала, что не упаду... все, как во сне.
     Перкин вытаращил глаза вначале на нее, потом на меня.
     -- Черт меня побери, -- вырвалось у Тремьена.
     Я  улыбнулся Мэкки, она улыбнулась мне в ответ. Перкину, судя по всему,
это  явно  не понравилось. Следует быть  более  осторожным,  подумал я. Меня
позвали  сюда не для  того, чтобы мутить  воду, меня  наняли  для работы,  и
только.  Мое дело --  сторона, все  должно оставаться в  том виде, в каком и
было до моего приезда.
     Жар  полыхающего  камина  поднял  температуру  в  гостиной  до  уровня,
позволившего  мне  наконец  снять  смокинг   и   почувствовать   себя  более
естественно для данной обстановки.
     Меня продолжал мучить вопрос, как скоро можно будет, не  нарушив правил
хорошего тона, заговорить о еде.  Если бы я не истратил последние деньги  на
автобусный  билет, то  наверняка  купил бы чего-нибудь  сытного, чего-нибудь
вроде шоколада. Я также  размышлял о том, просить ли Тремьена возместить мне
стоимость этого билета.
     Пустые мысли. Вздор.
     -- Садитесь, Джон, -- предложил Тремьен, указывая на кресло.
     Я послушно сел.
     -- Что произошло в суде? -- обратился он к Мэкки. --
     Как было дело?
     --  Это  был  просто  ужас, --  содрогнулась  Мэкки. --  Нолан выглядел
таким... уязвимым.  Присяжные считают его виновным, я в этом  уверена. Кроме
того, Гарри не захотел показать под  присягой, что Льюис  был пьян... -- она
закрыла глаза и глубоко вздохнула. -- Будь проклята эта вечеринка.
     -- Что  сделано, то сделано,  --  тяжелым голосом заключил Тремьен, а я
подумал, сколько же раз они высказывали друг другу эти взаимные сожаления.
     Тремьен взглянул на меня и обратился к Мэкки:
     --  Ты  рассказала Джону,  что  произошло?  Она  отрицательно  покачала
головой, тогда Тремьен меня немного просветил:
     -- В  апреле прошлого года мы  устроили  вечеринку, чтобы отпраздновать
победу  моей лошади, Заводного Волчка, в скачках Гранд нэшнл. Отпраздновать!
Собралась масса  народу,  больше  ста человек, включая, естественно, Фиону и
Гарри,  с которыми вы уже знакомы. Я тренирую их лошадей.  Были также кузены
Фионы -- Полан  и Льюис, они родные братья. Никто точно не  знает,  как  все
произошло, но к  концу  вечеринки, когда  уже  почти все разошлись, одну  из
девушек обнаружили мертвой.  Нолан клянется, что это  несчастный случай. Там
еще был Льюис...  Он  бы  мог  прояснить этот  вопрос,  но уверяет, что  был
мертвецки пьян и ничего не помнит.
     -- Он  действительно был пьян,  --  протестующе заметила Мэкки. --  Боб
показал это под присягой. Он прямо  заявил,  что приготовил за  вечер Нолану
дюжину коктейлей.
     -- Боб Уотсон выступал в роли бармена, -- пояснил Тремьен. -- Мы всегда
поручаем ему это во время наших вечеринок.
     -- Другого бармена у нас никогда и не было, -- уточнила Мэкки.
     -- Нолана обвиняют в убийстве? -- вклинился я в паузу.
     --  В нападении,  повлекшем за собой смерть жертвы, -- ответил Тремьен.
-- Обвинение  пытается  доказать преднамеренность действий,  а  это означает
убийство.  Адвокаты Нолана  настаивают  на  обвинении  в  нанесении телесных
повреждений, причем делают основной упор на  непредумышленность  действий. В
этом  случае дело можно свести к  простой неосторожности  или к  несчастному
случаю.  Процесс  тянется уже  несколько месяцев; может быть,  наконец  хоть
завтра закончится.
     -- Нолан подает апелляцию, -- сказал Перкин.
     --  Присяжные  официально  еще  не признали его виновным,  -- возразила
Мэкки.
     Тремьен продолжал свое повествование:
     --  Мэкки  и  Гарри  зашли  в  гостиную  Перкина и  увидели там Нолана,
склонившегося  над лежащей  на полу де-вушгеой, Льюис сидел, развалившись  в
кресле. Нолан уверяет, что схватил ее за горло лишь для того, чтобы легонько
встряхнуть,  однако девушка почему-то сразу обмякла и  стала заваливаться на
пол. Когда Мэкки и Гарри попытались привести ее  в  чувство, то  обнаружили,
что она мертва.
     -- Патологоанатом сегодня в суде заявил, что она умерла от удушения, --
объяснила  Мэкки.  -- Еще  он  сказал,  что в  некоторых  случаях даже очень
небольшое  давление  может привести  к  фатальному исходу.  Причиной  смерти
явилось торможение  блуждающего  нерва, а это означает, что нерв  прекращает
функционировать. Еще он показал, что перекрыть этот нерв очень легко, а ведь
он поддерживает работу сердца. Патологоанатом также высказался  в том плане,
что  любой неожиданный хлопок  по  шее всегда опасен, что  не следует  этого
делать  даже в шутку.  Естественно, нет никаких  сомнений  в том, что  Нолан
кипел  бешеной  злобой  на  Олимпию  --  это  имя той девушки, причем  такое
настроение не  покидало  его  в  течение  всего вечера,  и  обвинение  нашло
свидетеля, который якобы слышал, как он заявил:  "Я удушу эту суку"; отсюда,
естественно, следует  вывод о том, что  он умышленно схватил ее за шею... --
Мэкки прервалась и снова глубоко вздохнула. -- Если бы не отец этой Олимпии,
процесса   вообще  можно   было  избежать.  В  первоначальном  заключении  о
результатах  вскрытия  ясно сказано,  что это  вполне  мог  быть  несчастный
случай, не предусматривающий преследования в судебном порядке.  Тем не менее
отец настоял на  том, чтобы  против Нолана было возбуждено дело лично от его
имени, и он  неТГобирается сдаваться. Он  одержим своей  навязчивой идеей. В
суде он сидит и сверкает на нас глазами.
     -- Если присяжные станут на его сторону, -- заключил Тремьен, -- Нолана
будут содержать под стражей и не выпустят под залог.
     Мэкки согласно кивнула.
     --  Обвинение, по наущению отца Олимпии, настаивало на том, чтобы Нолан
провел эту  ночь в  тюрьме,  однако  судья отказал.  Нолан  и  Льюис  сейчас
находятся в доме Льюиса, и одному богу известно, в каком они состоянии после
всех  этих судебных передряг. Отца  Олимпии -- вот кого бы следовало удушить
за все несчастья, которые он навлек на наши головы.
     Я придерживался иного мнения:  если судить беспристрастно, именно Нолан
явился причиной всех неприятностей. Но от замечаний я воздержался.
     --  Да,  -- Тремьен пожал плечами, --  все это  произошло  в моем доме,
однако, хвала Всевышнему, прямого отношения к моей семье не имеет.
     -- Тем не  менее они наши друзья. -- Мэкки как-то неуверенно посмотрела
на своего свекра.
     -- Я бы даже сказал  больше, -- подал голос Перкин,  глядя на меня.  --
Фиона и Мэкки  подруги.  С этого все и началось. Мэкки  приехала погостить к
Фионе, в доме Фионы мы впервые и встретились... --  он вновь улыбнулся, -- а
дальше, как говорится, "они сыграли свадебку"...
     -- И прожили долгую счастливую жизнь, -- закончила за него Мэкки. -- Мы
женаты уже два года, почти два с половиной.
     Я, впрочем, про  себя заметил, что  если Мэкки и была счастлива,  то не
без усилий с ее стороны.
     -- Надеюсь, вы не собираетесь включать всю эту  чертовщину с Ноланом  в
мою книгу? -- спросил Тремьен.
     -- Даже  и не думал об этом, если вы сами этого не захотите, -- добавил
я.
     -- Нет, не захочу.  Я как раз провожал своих гостей, когда  умерла  эта
девушка. Перкин  сообщил  мне об этом, и  я невольно явился свидетелем этого
дела, однако девушку эту  я  никогда не знал. Она  пришла  вместе с Ноланом,
прежде я ее никогда не видел. Она не является частью моей жизни.
     -- Я вас понял.
     Тремьен не выказал видимого облегчения, а просто  кивнул. Я смотрел  на
мощную  фигуру  мужчины, стоящего  у очага  собственного дома,  и  думал  об
основательности  его  бытия,  бытия  человека,  привыкшего  как  нести бремя
ответственности,  так  и  повелевать  в  собственных  владениях.   Да,   это
несомненно  личность, и  темой книги должен  быть портрет человека, умеющего
править, набравшегося мирской мудрости и добившегося успеха.
     Пусть будет так, думал я.  Ради ужина  я был готов спеть любую песню на
его выбор. Однако где же он, этот ужин?
     --  Утром,  --  обратился  ко  мне Тремьен,  явно  устав  от всех  этих
разговоров на судебные темы,  --  я  думаю, вы - . можете поехать  со мной и
посмотреть моих лошадок на утренней проездке.
     -- Прекрасно, -- согласился я.
     -- Хорошо, я  разбужу  вас  в семь. Первая смена начинает  тренировку в
семь  тридцать, как раз перед  рассветом. Конечно, сейчас такой  мороз --  и
речи не может быть о  специальной подготовке, но галоп предусмотрен  почти в
любую погоду. Завтра все сами увидите. Если будет сильный снегопад, то мы не
поедем.
     -- Согласен.
     -- Полагаю, что  ты  не пойдешь на первую смену,  -- .  обратился он  к
Мэкки.
     -- К  сожалению, не  смогу. Рано утром нам  нужно опять  отправляться в
Ридинг.
     Тремьен согласно кивнул, а мне сказал:
     -- Мэкки -- мой первый помощник.
     Я посмотрел на Мзкки, затем на Перкина.
     -- Все  правильно, -- согласился Тремьен, читая мои мысли. -- Перкин со
мной не  работает. Он  никогда не хотел  быть тренером,  у  него своя жизнь;
Taper... тот...  Гарет мог бы перенять мое  дело, но он слишком  молод и сам
пока  еще  не знает, чего  хочет. Женившись  на  Мэкки, Перкин,  сам того не
ведая, раздобыл мне чертовски понятливую и деловую помощницу. Все получилось
как нельзя лучше.
     Это  искреннее признание Мэкки выслушала с  явным удовольствием,  да  и
Перкину, как мне показалось, оно было приятно.
     -- Этот дом очень  большой, -- продолжал Тремьен, -- а поскольку Перкин
и  Мэкки не могли себе позволить приличного  жилья, то мы разделили  пополам
эти мои хоромы. Впрочем,  скоро вы сами все увидите. -- Он допил свой джин и
пошел за второй порцией. -- Эту столовую я предоставляю в ваше распоряжение,
-- не оборачиваясь, предложил он. -- Завтра я покажу вам, где найти газетные
вырезки, видеокассеты и формуляры. Все, что вам понадобится, можете принести
из конторы сюда. Я распоряжусь, чтобы здесь установили видеомагнитофон.
     --  Прекрасно,  -- согласился я,  подумав, что  в столовой  еда  всегда
кажется вкуснее.
     -- Как только потеплеет, я возьму вас на скачки, вы быстро разберетесь,
что к чему.
     -- Разберетесь? -- с  удивлением  переспросил Перкин. --  Он что-нибудь
понимает в скачках?
     -- Не очень много, -- ответил я.
     -- Он  писатель,  -- встал  на мою защиту Тремьен, -- он во всем должен
уметь разбираться.
     Я  кивнул  с обнадеживающим  видом. Тремьен  был прав  --  если я сумел
разобраться  в обычаях и нравах обитателей мест, расположенных  невесть где,
то уж здесь, в Англии, наверняка освоюсь в этой  конноспортивной чертовщине.
Слушать, наблюдать, анализировать, проверять -- эти принципы не подвели меня
в шести случаях. Не подведут и в этом, думал  я,  тем более на сей раз  я не
нуждаюсь в  переводчике.  А  вот смогу ли  я  подать материал  так, чтобы он
понравился придирчивым  читателям, -- это уже вопрос,  прич