овал рок, чаще всего по причинам, от них не зависящим,  из
лестницы, ведущей  к  цели, выпадал  целый пролет.  Теоретически  они  могли
перепрыгнуть  его  без  посторонней  помощи  и  кумиров,  однако,  привыкшие
наступать  на  каждую  ступень,  панически  боялись  "кессонной  болезни"  и
предпочитали подниматься вверх расчетливо и поэтапно, даже если  приходилось
шагать по трупам. Они любили  деньги и  славу  лишь  в том случае, когда эти
вещи   приходили  одновременно  и  были  неразрывны.  Заработав  денег,  они
обязательно  искали  славы  и наоборот, владея  фантастической  способностью
алхимиков -- одно превращать в другое.
     С    мутантами     происходила    несколько     странная    метаморфоза
один-единственный  раз в жизни -- когда  они  достигали желаемого: стройные,
подтянутые, с  тонкой костью  люди неожиданно  быстро и безобразно  полнели,
морды трескались  в прямом смысле,  оставляя на коже  растяжки беременности.
Они становились добродушными, благосклонными и щедрыми, но уже больше никуда
не рвались и вели лежачий образ жизни.
     С  самого начала совместных действий  Глеб  Максимович четко  определил
области  приложения  сил. Слишком  велика  была  глыба, чтоб поднять вдвоем;
говоря языком дипломатической кухни, следовало "растащить ситуацию", разбить
ее на блоки, а потом каждый -- еще раз на отдельные  камни, которые под силу
нести в одиночку. Главные вопросы теории, политики и безопасности он взял на
себя,   оставив  предводителю  Собрания   организационные,  экономические  и
оперативные. Однако Землянов вскоре  почувствовал, что единомышленник жаждет
большего, если не сказать  --  главного. Он  уважал опыт старшего  товарища,
признавал  лидерство, но  для того чтобы стать кумиром, в  будущем следовало
сделать некий сильный  ход, иначе  Палеологов  мог  со  временем  окрепнуть,
освоиться в  новой обстановке  и  стать самостоятельным -- для  мутантов это
было  характерно.  Глеб Максимович искал этот  ход,  а пока старался держать
соратника в  крепкой узде. Палеологова, энергичного, тщеславного и к тому же
испорченного бизнесом, нужно было направлять, контролировать и  воспитывать,
поскольку он  не ведал отцовской руки и слабо воспринимал мужской авторитет.
Старый дипломат  тайно  подставил  единомышленнику  своего  коллегу,  барона
Галена, живущего в  Москве,  человека  проверенного и  осторожного,  который
скоро стал правой рукой предводителя и своеобразным противовесом.  Однако  и
такое   средство  на  мутантов   не  действовало  долго,  они  вырастали  из
смирительных рубашек, как дети.
     А  тут  еще  случилось  неожиданное: примерно через год,  сам  того  не
подозревая,  Глеб  Максимович  начал  испытывать  к   Палеологову  отеческие
чувства. Он свел до минимума прямые  контакты, тем паче что  проводить их  в
целях  безопасности   информации   следовало   конспиративно,  однако   если
Палеологов не приезжал два -- три месяца подряд  или редко звонил,  Землянов
чувствовал  тоску и  не  знакомые  ранее  родительские  переживания  -- а не
случилось ли чего?..
     Детей у  него не  было, жена  умерла  несколько  лет назад, и когда  он
переезжал в  Питер, даже радовался,  что ничем  не связан и никому не  будет
мешать своим увлечением. Как суконный и практичный аналитик он объяснял свое
отношение к Генриху тем, что жизнь у него одинока, а чувства, как усталость,
способны  накапливаться, и  вот  теперь  этот  невостребованный запас  нашел
выход. Когда становилось особенно тоскливо, он  звонил Галену  и  под  видом
контроля над предводителем выспрашивал все подробности его жизни.
     Глеб Максимович понимал,  что  неожиданные  и неуместные чувства  могут
помешать делу, однако не противился им и ничего  в ответ не ждал: Палеологов
воспитывался матерью-одиночкой, очень осторожно относился к мужчинам зрелого
возраста  и, судя  по всему,  даже  к  родному  отцу  ничего  особенного  не
испытывал. Его настолько  захватило  новое дело,  что он, как все мутирующие
комсомольцы, ничего постороннего вокруг не замечал, передвигался почти бегом
и  мог  нечаянно  затоптать,   если  не   успеешь  отскочить.  Поначалу  его
приходилось сдерживать,  при редких личных  встречах,  а  больше посредством
Галена формировать его новый имидж --  от словарного запаса и речи до манеры
поведения и образа мыслей. Как всякий мутант, Генрих схватывал все  на лету,
перевоплощался, однако  невозможно  было исправить,  подкорректировать  один
недостаток -- молодость.
     На первоначальном этапе важно было прозондировать высший эшелон, слегка
взболтать сливки общества  -- встретиться и  составить  очень  осторожную  и
ненавязчивую  беседу  с десятками  действующих и  бывших  политиков, крупных
чиновников, ученых и просто влиятельных людей, сообщить им  все и ничего, но
заставить высказать свое искреннее отношение к происходящему в государстве и
выявить потенциальных единомышленников. Далее нужно было поддерживать с ними
отношения, медленно и осторожно приоткрывать замыслы, постепенно привязывать
некими общими делами -- одним словом, готовить базу и влиять на сознание.
     Задачу начали отрабатывать сообща, но  скоро  выяснилось, что Генрих не
годится  для этой  цели из-за своего  возраста.  Как бы он  себя ни подавал,
серьезные люди воспринимали его в лучшем случае как журналиста  и совсем  не
политика.  А  он  видел  себя  только  в  этой  ипостаси  и  своими  прямыми
обязанностями занимался попутно -- между делом создавал охранное предприятие
в виде  казачьей сотни,  оживлял  ломбардный бизнес и добывал деньги.  Тогда
Землянов нашел  ему  подходящее дело,  отдал  на  полный откуп  "технологию"
возведения  на  престол.  Предводитель  зарылся  в  изучение  опыта  прихода
пророков,  лжепророков и самозванцев,  в историю  возникновения  и  развития
всевозможных сект  и религиозных течений, от духоборов и  Белого братства до
Аум Синрике.
     И надолго успокоился.
     Тем временем  сам Глеб Максимович  подготовил и провел глобальный тест:
за небольшие деньги нашел среди старых  знакомых,  работников МИДа, "агентов
влияния"  и  договорился, чтоб сделали безобидный вброс  "скорби" в  Россию,
если скончается кто-либо из действующих монархов или членов их семей.  Ждать
долго не пришлось, бывшая посудомойка, а ныне гулящая принцесса Диана попала
в автокатастрофу. Землянов делал  скидку на то,  что ретивые "агенты" слегка
перестарались,  и все равно результат  был  ошеломляющим,  скорбь получилась
общенациональной, только  флагов не приспускали. Палеологов ничего  об акции
не знал, приехал без вызова с вытаращенными глазами.
     -- Дух монархизма в народе жив! -- ликовал он. -- Не надо медлить, пора
искать Автора!
     С самого начала  они условились  и  наложили  табу  на  любые действия,
связанные  с  конкретным  поиском  "символов  веры"  Третьего Рима.  Трогать
Соляную Тропу и ее обитателей нельзя было  до тех  пор,  пока  не отработают
первый этап, не  отыщут сторонников, не создадут отделения в регионах и свой
печатный орган.  До определенного  времени ни  в  коем случае нельзя было  и
намеком выказывать  истинных  замыслов,  ибо  появление  Собрания  стольного
дворянства  и разведопрос  высшего  эшелона  привлекли к себе внимание  всех
партий -- этот рынок являлся самым чувствительным к конкуренции. К тому же в
попутном  направлении,  пусть  и  с  иными  целями, работала государственная
организация ГУРА, недооценивать которую было нельзя.
     Еще   ничего  не  было  достигнуто,  но  их  уже  изучали,   определяли
потенциальные возможности и держали под  наблюдением.  Стоило какой-либо  из
существующих  партий  почувствовать  даже  теоретическую силу,  а значит,  и
угрозу, как немедленно началось  бы устранение конкурента любыми средствами,
от внедрения своих людей до провокаций.
     Первый тревожный  сигнал нарушения табу  прозвучал,  когда предводитель
втайне  от Землянова начал розыск автора диссертации и под  видом ученого из
провинции явился к самому академику Барвину  в ЦИДИК.  Об  этом не знал даже
Гален, информация пришла от одного доверенного и влиятельного ученого.
     Можно  было  осадить  единомышленника,  жестко поставить на  место,  но
самолюбивые мутанты всякое одергивание принимали за личное оскорбление. Глеб
Максимович нашел подходящее издательство, заплатил деньги из своего кармана,
поскольку имел собственные источники доходов, и выпустил "ничью" диссертацию
в виде монографии под именем Палеологова.
     * * *
     У трапа самолета  ждала машина с руководителем петербургского отделения
Собрания  и  двумя  телохранителями.  Никто  кроме Землянова еще  не знал  о
событии,  произошедшем  сегодняшним  утром,  поэтому  поздравлений  не было,
дорогой поговорили о  текущих делах, потраченных деньгах и  погоде. В Питере
светило редкое  для марта солнце,  таяли сугробы и  поперек асфальта  бежали
ручейки, но в этот раз не манило побродить по местам детства. С воскресением
Автора наступал  совершенно  новый  период, и Палеологов испытывал  редкое и
сложное чувство успеха и поражения одновременно.
     За прошедшие два года, как опубликовали диссертацию, он привык к своему
авторству. Он  настолько глубоко изучил  текст, что мог на память цитировать
целые куски; чужие слова так прочно  укладывались и врастали в сознание, что
он  непроизвольно  начинал верить, будто все это действительно вышло  из-под
его  пера.  Лишь  узкий  круг  в  дворянском собрании знал правду, остальные
воспринимали  предводителя как автора, в  том числе  и  отец. Землянов зорко
следил, чтобы ни один экземпляр напечатанного труда не попал в чужие руки.
     Оспорить  авторство  могла  ГУРА,  где теперь  работали  люди,  знающие
Космача, и  где  оставался  экземпляр  диссертации. Раскрыть настоящее  имя,
спрятанное под номером 2219, мог ЦИДИК.
     Или сам Космач.
     Но карманное ревизионное управление премьера сидело в глубоком подполье
и в скандалы не ввязывалось по конспиративным соображениям,  академик Барвин
умер, а его центр исторической цензуры  находился  в предсмертном состоянии:
согласно завещанию, его тихо упразднили.
     Истинный автор теперь находился под полным контролем.
     Палеологов   был  реалистом,   и  мысль,  что   когда-нибудь   придется
раскрыться, расстаться с  авторством, преследовала его постоянно. Присвоение
чужого труда не  было самоцелью, но сейчас он вдруг почувствовал, как трудно
ему будет снять свое имя с монографии, ибо утрачивалось не само авторство, а
нечто большее -- роль основоположника, теоретика Третьей династии.
     В квартире Землянова они встречались  только в  исключительных случаях,
и,  как  понимал  предводитель, это  было особой  формой  поощрения. Строгая
конспирация и меры безопасности  не позволяли подъехать к дому, и прежде чем
войти в  подъезд, телохранители  пробежали по лестнице и  перекрыли этаж, на
котором жил Глеб Максимович.
     Предводитель любил бывать у него. В советские времена полномочные послы
пользовались  льготами,  вредными  для  советского  человека,  тащили  из-за
границы буржуазные предметы  роскоши, благо посольский груз  на  таможнях не
открывали, и  загнивание общества  началось,  пожалуй,  с них.  Например,  у
барона  Галена  дома от  бесполезного барахла  было  не развернуться, даже в
коридоре   стояли   французский   электрический  камин  и   два   английских
кресла-качалки, возможно, являя сокровенный мебельный идеал хозяина, который
занимался  в   капиталистических   странах   организацией   коммунистических
движений, дабы разложить загнивающее общество изнутри.
     У Землянова  все  выглядело иначе.  Огромная  квартира  была  наполнена
редкостными старинными  вещами  со всего света, по  которым, как  по  карте,
можно  было  изучать  географию,  освоенную  хозяином,  и  его  пристрастия.
Человеку суеверному  и мнительному, в таком доме стало бы не по себе. Скорее
всего, большую часть жизни Глеб Максимович увлекался  религиями самых разных
народов,  собирая предметы культа и магии. Ритуальные  маски, одежды и бубны
алеутских шаманов,  волшебные посохи, засушенные головы представителей диких
племен, кривой ятаган со славой меча-кладенца, магические кристаллы и камни,
индейские  скальпы, топоры  палачей,  головные  уборы  колдунов-инков и  еще
множество всякой чародейской всячины.
     Отдельно в застекленном металлическом шкафу  стояли два глиняных  и два
медных сосуда с джиннами,  закупоренные  лет двести  назад, что удостоверяла
экспертиза.  Если поднести к уху, можно  услышать некое шевеление,  вздохи и
неразборчивое,  гундосое ворчание. Тайным желанием Палеологова было  вскрыть
хотя  бы один и посмотреть, вырвется ли из кувшина что-нибудь  или это всего
лишь  хитрый  розыгрыш,  восточный товар,  за который можно слупить  хорошие
деньги  с  доверчивого  русского  дипломата. Однажды  ему  удалось уговорить
Землянова  вытащить  затычку,  и  тот  вроде  бы  загорелся, достал  сосуд и
приготовил  стамеску,  но в последний  миг вдруг усомнился: что если в самом
деле оттуда вылетит какая-нибудь зараза, микроб, бацилла? В конце концов, на
Востоке тоже понимали, что такое символы.
     Предводитель с  ним согласился,  но эти сосуды  все  равно  притягивали
воображение и будили фантазии...
     В  чертовщину  Глеб Максимович не верил, покупал и привозил все это как
своеобразные вещественные доказательства,  намереваясь когда-нибудь потом их
изучить и вывести формулу человеческих заблуждений. Зато когда жил в Москве,
несколько лет отбивался от всевозможных ясновидящих, целителей и сатанистов,
которым требовались настоящие атрибуты чародейства.
     Карты, расчеты и рукописи, полученные от профессора Засекина, хранились
в сейфе, никому не показывались и вынимались очень редко.
     -- Знаете, чего нет в  вашей коллекции?  -- однажды спросил Палеологов.
-- Из вещей, обладающих особыми магическими свойствами?
     -- Из основных у меня есть все, -- самоуверенно ответил мэтр.
     -- У вас нет намоленного камня!
     Глеб  Максимович  отчего-то  загадочно  усмехнулся,   слегка   похлопал
предводителя по руке.
     -- Да, пока нет. Но я уверен, скоро появится возможность намолить  весь
дом. Или даже квартал.
     Тогда Палеологов особого значения этому не придал, посчитал уверенность
мэтра гордыней, одолевающей всех коллекционеров, и  вскоре  вообще  забыл об
этом разговоре.
     Землянов встретил его, как всегда, сдержанно, почти без эмоций и лишних
слов, проводил  в кабинет, а сам прикатил тележку с завтраком на две персоны
и телефонной трубкой.
     --  Генрих, скажи  мне,  этот твой генерал  все еще в командировке?  --
будто между делом спросил он.
     -- Да, работает.  -- Предводитель насторожился, такой  вопрос предвещал
нечто неожиданное.
     -- Позвони и  срочно отзови.  -- Прозвучало как приказ.  -- Своих людей
пусть оставит. Но только для негласного наблюдения. Ничего не предпринимать.
     Ему  можно  было  возражать,  спорить,  долго  стоять  на  своем,  но в
результате  все равно пришлось  бы выполнить его волю:  если Землянов что-то
говорил в тоне приказа, значит, решение принято взвешенное. Палеологов молча
взял трубку и набрал номер мобильного телефона Ногайца. Атаман ответил сразу
и на распоряжение отреагировал, как солдат-первогодок.
     -- Княжна почти  в наших руках! Надо брать! Нет, я  никуда не поеду. Вы
что? Я тут такую комедию с телевиденьем разыграл!..
     -- В самолет и в Москву! -- Когда Палеологов  сердился, сам слышал, как
негромкий голос становится звенящим,  колокольным. Ему  это  нравилось,  для
всех остальных это было сигналом к полному повиновению.
     -- Итак, Автор у  нас в гостях, --  заговорил Глеб Максимович будто  бы
сам с собой. -- Что первое приходит в голову?  Почему хочется спросить себя,
а  готовы ли мы? Наступило ли утро, чтобы поднимать флаг? А ветер? Куда дует
ветер и в чьи паруса? И  хорошо ли мы представляем, что значит  "необратимые
процессы"?
     Его осторожность показалась излишней:  дело сделано, Гален уже работает
с Космачом...
     --  Нет,  я  спрашиваю не  для  того чтобы разубедить тебя, Генрих,  --
уточнил Землянов. -- Пока  все идет  как  предполагалось. Мы  не  сделали ни
одной стратегической ошибки,  точно предугадали развитие событий. И то,  что
Автор  под  нашим  контролем, тоже  вроде  не  случайность.  Но я  хотел  бы
сосредоточить твое внимание на важности следующего шага. До сегодняшнего дня
мы  находились в нейтральных  водах.  Сейчас  же  берем курс  в зону чьих-то
политических и экономических интересов. Момент исторический. Я  позвал тебя,
чтобы мы еще раз посмотрели друг другу в глаза и спросили себя: готовы ли мы
идти дальше? Это как в авиации -- точка принятия решения.
     Ответ "да" или "нет" его  бы не удовлетворил. Кажется, у мэтра возникли
какие-то  сомнения,  и  теперь он ждал, что  единомышленник их развенчает  и
укрепит его в вере. Такое уже бывало...
     --  Я  могу изложить  свои соображения,  -- предложил Палеологов. -- По
всем основным вопросам.
     --  Не  нужно,  --  прервал  Глеб Максимович.  --  Знаю,  что  скажешь.
Обстановка в  обществе  самая  благоприятная,  президент  не  имеет  никакой
власти, его окружение занято переделом собственности, правительство  ожидает
крах, на пороге дефолт  и экономический спад, мы катимся в пропасть...  Нет,
Генрих,  в такой  ситуации  к  власти приходят  не  монархи,  а фашисты  или
коммунисты.
     Еще недавно он говорил обратное.
     Поколебать его уверенность могло какое-то экстраординарное событие либо
рекомендации    "пятерки"    --    экспертного    совета,    куда    входили
высокопоставленные политики  и никем не ангажированные ученые. Аналитики  не
знали,  что  находятся  в одной команде, не  имели  представления, чей заказ
выполняют и как  будут  использованы  их  данные; отношения  были  рыночные,
информация и анализ покупались за деньги.
     Однако  в  стране  ничего  особенного не  произошло,  даже  отставок  и
заметных  скандалов,  а  рекомендации  "пятерки"  Землянов  обычно изучал  и
поступал наоборот.
     -- Что произошло, мэтр?
     -- Пока  ничего. --  Он помешал ложечкой  чай  и оттолкнул чашку. -- Ты
ешь, наверняка ведь не завтракал. Давай, не стесняйся.
     -- Тогда я не понимаю вашей настороженности...
     -- Да и  я ее  не  понимаю.  Ты  вот  позвонил сегодня, сообщил хорошую
новость,  а  я  не  почувствовал  радости.  Это  очень важно,  Генрих.  Надо
прислушиваться  к себе. Когда все само плывет  в  руки, возникают  сомнения.
Невольно начинаешь сопоставлять факты...
     -- Считаю,  сегодняшний успех -- это плод  нашего трехлетнего труда, --
не  согласился предводитель. -- И это первый успех. Мы  просто не привыкли к
хорошим вестям.
     -- Возможно... Потому что плохих больше. Например, мы не знаем, с какой
целью и кто убрал трех человек, побывавших в квартире академика.
     -- Я проверял через своих людей. Два несчастных случая и суицид.
     Глеб Максимович печально усмехнулся.
     --  Кого  ты  хочешь убедить? Меня  или  себя?..  Смерть  секретарши  и
аспирантки объяснить можно, слишком много знали и видели. Но почему погибает
ставленник  академика Копысов?  Все в  один день,  и  все  случайно... Таких
совпадений не бывает, Генрих. Их убрали, и убрали одной  рукой. Нам кажется,
что в этих убийствах нет логики, верно?.. Но она есть. Все есть, и логика, и
мотивы. Это значит, что кроме ГУРА у нас имеется еще  один конкурент. Третья
сила, Генрих! А мы не берем ее в расчет, потому что она, как воздух, незрима
и  вездесуща.  У  тебя  не  было  ощущения,  что  за нами  все  время кто-то
подсматривает?
     Палеологов неожиданно  будто  споткнулся: кажется, у  мэтра  начинается
мания преследования. А что же это еще?..
     Он настолько привык к трезвой, всегда точной  и  ясной мысли Землянова,
что  сама  возможность  каких-то  отклонений  от нормы  и в голову прийти не
могла.
     -- Нет, я ничего такого не ощущал, -- сдержавшись, пр