руг поцеловала неумело -- ткнулась мокрым носом.
     -- Матушка  царица! Ты вже нас прости, шо не  признали!  Кажу,  видели,
святая, кроткая,  и  повадками панночка, та же ж истину не разглядели!  И не
розумили, якое щастье к нам у хату прийшло!
     -- Что  ты,  что ты,  бабушка!  -- Вавила руку отняла,  хотела  поднять
старушку, но та обхватила ноги, взмолилась:
     -- Помилуй нас с дидом! Сжалься,  матушка! Колы  ведали,  шо царицу Бог
послал, на божничку посадили тай молились!
     Боярышня насильно оторвала ее от себя, посадила на топчан.
     -- Сказывай, что случилось? Почему меня царицей называешь?
     -- Як же называть, колы царица?
     -- Кто такое сказал?
     -- Тай Кондрат говорил -- боярышня. А людыны, шо кино снимать приехали,
прямо казали -- царица!
     -- Ты что же, бабушка, про меня говорила людям?
     -- Ни,  вины сами говорили! Дивчина, шо  к  Космачу прийшла, -- княгиня
велыка и царица! И фамилию назвали -- Углицка!
     -- Плохо дело,  бабушка.  Видно, уйти мне  придется, не дождавшись Юрия
Николаевича.
     -- Та зачем уйти? Мы тебя  сховаем, нихто  не  сшукает! Як  мой чоловик
проспится, пошлю схорон новый копать. Та шоб окошко  на реку було, колы дюже
нравится тебе на воду глядеть...
     --  Ничего  не  нужно, -- оборвала ее боярышня. -- Позови  мне Кондрата
Ивановича.
     Старушка опять попыталась в ноги броситься, запричитала:
     -- Та  не  треба  нам Кондрата!  Вин  же ж не  розумиет,  шо це таке --
царица, выдаст милыции! А мы юбя, ластивку, от всякого лиха оградим! Як Юрий
Николаевич возвертается, обоих сховаем...
     -- Благодарствую, Агриппина Давыдовна. Уходить мне след. Ежели эти люди
молву такую пустили, рано  или  поздно  найдут.  Только вот в толк  взять не
могу, что они затевают.
     -- Царицею тебя посадить хотят! Кино приехали снимать, та не сшукали.
     -- Какая же я царица? Ужели не видишь -- странница, девка лесная...
     -- Кажу, я у  телевизоре сериал глядела, -- зашептала Почтарка.  -- Там
дивчину у город привезли совсем дику, а вина оказалась дочкой самого  головы
и невестой богатой. Тай и на тебя очи видчинила, гляжу -- истинна царица!
     -- Ложь несусветная, не называй меня так!
     --  Добре,  добре,  не  хочешь  -- не буду,  --  мгновенно  согласилась
старушка. -- Я же ж розумию, тайна...
     -- И Кондрата Ивановича пусти ко мне.
     -- Пущу, матушка. -- Разволновалась еще больше. -- Тильки у нас с дидом
просьба велыка.  Христом Богом молю, не  откажи! -- Трясущейся рукой достала
из-под фартука узелок. -- Прими от нас гроши! Тута монетки стары, но золоты!
Берегли  у  Малороссию  поехать,  тай  как  узнали,  хто  у  нас  в  схороне
ховается!..
     Всунула в руки и отпрянула. Вавила развязала носовой платочек, а там те
самые монеты,  что с оплечья  срезала  и старикам  пожертвовала,  рассыпав в
норе.
     Значит, нашел их дед Лука!
     -- Зачем мне эти денежки? Не возьму!  -- Попыталась отдать, но старушка
руки спрятала и опять запричитала:
     -- Та послушай меня,  матушка! Возьми! От нас с  дидом гроши!  Як  тебя
царицею  посадят, выкупи Малороссию от ляхов!  Шоб едина  держава була,  шоб
одно гражданство! А мы  с дидом тута  останемся  помирать. Тай  не гляди, шо
мало грошей! Колы усе  украинцы дадут по столько, впору будет. Ляхи, вины до
золота жадни, поторгуются  толику та  и  согласятся.  А ты выкупи! Мабуть, и
кончатся наши муки...
     * * *
     Увидев микроавтобус с зеленым  шариком, Комендант  намеревался  вернуть
ситуацию под контроль, с ходу ворвался во двор Почтарей и сразу почувствовал
недоброжелательное отношение телевизионщиков.  Дед Лука уже обработал свиные
туши,  подвесил их остывать, а сам с приехавшими  спрятался в избе, выставив
на  крыльце  охрану. Дело было невиданное: отъявленный самогонщик  и  бывший
бандеровец,  всю жизнь нелюдимо просидевший  за  высоким забором,  никогда и
никого на порог не пускал.
     Запертые в сарае псы скоблились в дверь, скулили и даже пробовали выть,
крутился на цепи и лаял кобель боярышни.
     --  Входить нельзя,  --  заявил  парень  в  широкополой шляпе. --  Идет
съемка.
     --  Я  староста,  --  представился  Кондрат  Иванович.  --  Почему  без
разрешения въехали в деревню? И вообще, кто такие?
     -- Иди отсюда, -- грубо сказал тот. -- Понадобишься -- пригласят.
     Такой наглости Комендант вытерпеть не мог.
     --  Прошу  предъявить  документы!  --  потребовал  на  вполне  законных
основаниях,  поскольку участковый  обязал это  делать. -- У нас  тут  особая
зона.
     --  Ты что,  мужик, не понял? -- Охранник  двинулся на него.  -- Дергай
отсюда!
     -- Позови сюда старшего!
     --  Ну все, ты меня  достал! --  Парень  распахнул плащ и вытащил самую
настоящую плеть.
     -- Ладно, -- согласился Комендант. -- Я вызываю милицию.
     Он вышел со двора и стал  за высоким забором. Звонить  было неоткуда, а
идти пешком к участковому за девять километров особой охоты не чувствовал. К
тому же после репортажа в  газете, по слухам, тому здорово накрутили хвоста,
и не исключено, что участковый обиделся и вряд ли пойдет в деревню проверять
документы у телевизионщиков Надо было обходиться своими силами.
     Скулящие в  сарае  собаки  подсказали  выход.  Комендант обошел усадьбу
Почтарей,  под прикрытием  сарая перемахнул  забор  и, прокравшись к  двери,
вынул чеку  из  замочной петли, а сам  вернулся за изгородь.  Псов  он видел
ночью,  издалека и плохо представлял размеры,  тут же на улицу выскочили два
рыжих  с белыми пятнами, брыластых  телка с удивленными мордами, повертелись
на  месте  и побежали к кобелю  на  цепи.  Тот  на мгновение  замолк,  и что
происходило дальше, Кондрат  Иванович не увидел, однако  псы в мгновение ока
заскочили  на крыльцо,  и охранника будто  ветром  сдуло,  только  его шляпа
почему-то оказалась под собачьими лапами. Псы тут же схватили ее, разорвали,
словно  бумажную, потрепали и бросили. Один прыгнул на дверь и гулко залаял,
а второй ринулся под навес, встал на задние лапы и вцепился в свиную ляжку.
     Видимо,  Почтарь сам еще опасался собак, поскольку, увидев их во дворе,
сразу не вышел,  надел  тулуп, рукавицы и  лишь  тогда  появился  на улице с
веревкой. Первого взял  сразу и отвел в сарай, а тот, что трепал подвешенную
свинью,  начал огрызаться Выскочивший  на  крыльцо оператор снимал,  как дед
Лука укрощает сенбернара. Рассвирепевший  пес рычал, опустив голову  и  чуть
присев на задних  лапах, однако  старик смело подошел вплотную, дал в  пасть
пустой рукав тулупа, неожиданно ловко схватил за шиворот, потащил чуть ли не
волоком.
     Как только Почтарь запер своих псов, Комендант снова перескочил забор и
оказался  перед  ним. Оператор  все снимал, и чтобы не  попадать в объектив,
пришлось оттащить деда за угол.
     --  Ты  зачем  чужих  в  хату  пустил?  -- спросил тихо.  --  Выставляй
немедленно, я ими займусь.
     --  Я  ж  тебе казав, не ходи до  мене! -- У  старика от негодования аж
вислые усы поднялись. -- Геть с моего двора!
     К нему на выручку с крыльца сбежали сразу четверо, в том числе охранник
без шляпы и даже  какая-то девица  на тоненьких, обтянутых ножках, которая и
запела сладенько:
     --  Лука  Михайлович,  мы  вас потеряли! Пожалуйста, продолжим!.. А кто
этот гражданин?
     -- Ну смотри, хохол, -- в ухо ему сказал Комендант. --  В сорок седьмом
тебя наши не дожарили -- я дожарю, если что.
     И  демонстративно  прошел  через   спешащую   шеренгу  телевизионщиков,
растолкав плечами.
     В тот  же  день ему  стало  ясно, что  вся эта компания к НТВ  никакого
отношения  не  имеет, поскольку снимает кино  специфическое, на  оперативном
языке  называемое видеоинформацией разведочного  характера. Два  оператора с
камерами предусмотрительно переобулись в сапоги и три дня  подряд  лазали по
всей деревне, снимая все подряд, от пожарища и сорванных  замков до подходов
к Холомницам и таких деталей, как бани и сараи. Больше всего их интересовала
хата Почтарей, где  каждый  вечер долго горел свет и, похоже, было застолье.
Однако ночами вели  себя тихо, даже из дома никто  не выходил, может, потому
что собаки до утра находились во дворе.
     На четвертый день они  обследовали окрестности,  прошли вдоль  реки и к
обеду подвалили к дому Космача. Комендант запретил съемку, отказался  давать
интервью, и оператор настаивать не стал, отошел, снял усадьбу издалека, и то
вроде  для  порядка.  Вечером  они шумно погрузились  в автобус, и  едва  он
тронулся, как Почтарь опять выпустил своих псов.
     С  сумерками  Кондрат Иванович  оставил  свет в доме и залез на чердак.
Часов в десять дед Лука вышел на улицу в просторном дождевике, постоял возле
столба  и направился в  сторону  тракта. Темнело быстро,  поэтому его фигура
пропала  сразу  же за  пепелищем. Это насторожило: Почтарь никуда  ночью  не
ходил, запирался еще засветло, и к нему потом хоть застучись.
     Прошел час, второй, Комендант начал подмерзать на сквозняке, но  дед не
возвращался. Если поехал куда на вечернем автобусе или попутках, то почему в
дождевике? Обычно на выезд он наряжался...
     Кондрат Иванович спустился в избу, переоделся в полушубок и снова залез
на чердак. Отсутствовал пять минут, не больше, но обстановка уже поменялась.
Теперь  даже  оптики уже  не требовалось: один  человек  болтался  на реке у
старой  мельницы,  второй пришел  от леса  и устроился  на  взломанной  даче
напротив  усадьбы  Почтарей.  Они  почти  не прятались,  иногда выходили  на
открытое место и прогуливались,  должно  быть,  согреваясь,  чем  будоражили
собак и жеребца в стойле.
     Ближе к утру  появился  третий,  то  ли проверяющий,  то ли  пришел  на
усиление, болтался по всей деревне, побывал у пепелища и даже сделал попытку
зайти от реки  во двор Космача, однако несколько минут  простоял  за баней и
удалился огородами, выбирая путь по проталинам.
     На рассвете все  они затаились на  своих  постах  и в седьмом часу,  по
команде, разошлись разом, всяк в свою сторону.  Комендант спустился в  избу,
затопил печь, прилег на диван и,  помня, что надо напоить  и накормить коня,
несколько минут поборолся со сном и все-таки уснул.
     А проснулся от торопливых, гулких шагов и хлопка двери.
     -- Кондрат!  -- с порога заголосила старуха.  -- Лука як с вичора ушов,
тай не вернулся. Ой, лыхо! Та шо же ж спишь, Кондрат! Луки нема! Ой-ой-ой!
     --  Куда  он пошел на ночь глядя?  --  Комендант сел и  стал натягивать
кирзачи.
     -- Казав, у лис пойду!
     -- Чего ему в лесу, ночью-то?
     --  Тай  казав, воздухом  подышать!  Каже,  весна,  у лисе  любо!.. Ой,
божежки, Кондрат! Пойди поищи!
     -- В чем пошел? Сапоги какие?
     -- Резиновы сапоги! Дюже холодни!..
     Он надел  куртку, повесил на  пояс  топорик в  чехле  и вышел  из дома.
Старуха  вприпрыжку  бежала  сбоку  и голосила  чуть  не  в  ухо.  Комендант
отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и прибавил шагу.
     След Почтаря нашелся скоро, старик свернул с дороги в лес на краю поля,
долго  шел  опушкой, после чего взял  вправо,  будто  решил обойти  деревню.
Полкилометра он двигался от дерева к дереву, видно, останавливался, таился и
слушал, потом резко пошел влево, к газотрассе. Снег подмерзал, образовывался
наст, и следы становились  слабее. В какой-то момент  Комендант и  вовсе  их
потерял,  однако  сделал круг  и снова подсек отпечатки стареньких резиновых
сапог. Дед Лука вплотную приблизился  к газопроводу, но на просеку не вышел,
долго стоял и топтался  на одном месте, будто караулил кого. От  этого места
он снова  повернул налево, в сторону лесовозной  дороги, и тут к  его  следу
присоединился  еще  один, рубчатый, от солдатских  ботинок.  Через  полсотни
метров  они  оба  сорвались в бег,  причем Почтарь  скоро  упал,  но встал и
пробежал еще  немного, пока сбоку не  появился третий след. Похоже, боролись
недолго,  снег примяли  в  двух местах, хорошо  заметны были  следы коленей.
Дальше старика повели.
     Солнце поднялось, и  снег  стремительно  раскисал вместе  с отпечатками
обуви. Комендант шел рядом со следами,  проваливаясь чуть ли  не  по колено,
смог  определить,  что  все  трое вышли  на лесовозную обледеневшую  дорогу.
Дальше искать было бесполезно, не понять даже, в какую сторону ушли...
     Бывшего "лесного  брата" захватили ночные гости, больше ночью тут никто
не ходил.
     Возвращаться  в  Холомницы  напрямую он  не рискнул,  и так  в  сапогах
хлюпало, двинулся по волоку к трассе, через временный лесосклад, где работал
погрузчик, оттуда вышел  к  мочевой точке и  явился  в  деревню по проселку,
когда уже звенели ручьи.
     Агриппина Давыдовна дежурила у своих ворот и побежала ему навстречу.
     -- Если к обеду сам не придет,  шуруй в милицию, -- приказал Комендант.
-- И подавай заявление.
     Старуха прикрыла рот, чтоб задавить крик.
     -- А нечего  приваживать всяких телевизионщиков! -- вместо нее закричал
он. -- И по лесу ночью нечего шастать!
     -- Ой... -- простонала она. -- Та шо же ж творится...
     --  Он  с  автоматом  ушел?  --  Ему стало жалко старуху:  если она  не
голосила, значит, настоящее горе было настоящее...
     -- С яким автоматом?..
     -- Который в городе купил! Ну что ты мне, и сейчас темнишь?
     -- Та взяв  вин автомат, -- не сразу призналась она. -- Казав, глухарей
постреляты...
     -- Понятно, каких глухарей... Где обрез у деда лежит, знаешь?
     -- Я кий обрез?..
     --  Ну  хватит,  бабка,  хватит! -- взревел  он.  --  С  автоматом  уже
доигрался! Давай сюда обрез!
     -- Пошукаю. -- Затрусила к калитке. -- Мабуть, и е...
     Через минуту она вынесла обрез и сумочку с-патронами.
     -- Чи обрез, чи ни... А шо ж с чоловиком моим буде?
     -- Подожди, может, еще придет. --  Комендант  не стал объяснять детали.
-- Никого в хату не пускай, поняла?
     У него было ружье, но патроны остались в избе и сгорели, да и что толку
от двадцатого  калибра и дроби? Винтовочный обрез  оружием был солидным,  за
сто  метров  можно  быков  валить.  Кондрат Иванович вынул затвор,  проверил
исправность,  нарезы посмотрел, после чего зарядил пять патронов  в магазин,
шестой в ствол, нашел подходящее место  -- за косяком у сеночной двери, вбил
гвоздик и повесил за предохранительную скобу.
     -- Война так война...
     И  только вернулся  в  избу, как  услышал  на улице гул машины. Схватил
обрез, приоткрыл дверь -- знакомый черный джип!
     Артем Андреевич вышел из кабины, невзирая на  лужи,  зашлепал  лаковыми
туфлями напрямую.
     Комендант распахнул перед ним дверь.
     -- Ну, наконец-то! Я уж думал, не приедешь...
     --  Дело  оказалось не  простым,  -- замямлил тот. --  Пришлось послать
людей в Москву. Поэтому задержался...
     -- Да ладно, говори, что с Космачом?
     -- Разрешите пройти?
     -- Давай...
     Гость  сел на  диван, снял очки  и  помассировал глаза, похоже, и он не
спал прошлую ночь.
     -- Я  попытался выяснить, где он... По своим  каналам. У меня  остались
хорошие  связи...  И   должен  сообщить,  Юрий  Николаевич  попал  в  весьма
неприятную историю.
     -- Ты мне скажи прямо, что с ним?
     --  Сейчас  он  находится  в  руках  людей...   Принадлежащих  к  одной
транснациональной  компании.  Все очень  серьезно...  Эти  люди  практически
неприступны, находятся под покровительством международных организаций...
     -- Ничего себе неприятная история! Он хоть в России?
     -- Пока да, но в любой момент его  могут вывезти. -- Артем Андреевич то
ли  слова  подбирал, чтоб не  пугать, то ли засыпал на ходу. --  Действовать
следует  активно  и быстро. Я вышел на  них через своего человека, мне сразу
выдвинули условия...
     -- Как действовать, знаешь? -- перебил Комендант. -- Что нужно сделать?
Конкретно?
     -- Есть единственный вариант, но потребуются деньги, значительная сумма
наличными и очень  срочно. К сожалению,  я неплатежеспособный, кроме  старых
связей  почти ничего. Все заложено,  даже ссуду  в банке  не взять... А речь
идет о выкупе в сто тысяч долларов...
     Кондрат Иванович выматерился и обхватил голову руками...

        "9. Фаворит"
     Космач не знал,  что  такое светошумовая граната, в первый миг подумал:
торцом бревна  ударили по затылку. Из сознания не вышибли, на какое-то время
потерялось зрение, и,  ослепленный, он еще дрался, совал кулаками наугад, не
давая взять себя  за руки, пока снова  не повалили. В звенящей пустой голове
трепетала в  тот  момент единственная  досадная и обидная мысль -- ну что не
взял автомат у охранника?!..
     Он еще  не  прозрел  и упирался  так же  наугад,  когда  вели в машину,
заломив руки назад,  однако не били. В ушах стоял шуршащий, жестяной грохот,
и все голоса казались далекими, будто эхо. Вроде кто-то отчаянно  матерился,
кто-то командовал, повторяя  слово -- быстрей! Он  уже не чаял вырваться, но
продолжал сопротивляться, его долго не могли  затащить по откосу на дорогу и
один раз  даже выпустили из  рук,  когда все сорвались и скатились в  кювет.
Наконец оторвали от  земли, вынесли, затолкали  в  автомобиль  и пристегнули
руку наручником к стальной дуге над спинкой сиденья.
     Белое  пятно перед  глазами  постепенно  таяло,  будто  кусок масла  на
сковороде,  очертания предметов сначала  были  расплывчатыми, смазанными,  и
только  минут  через  двадцать  он  разглядел,  что  везут  его  в  каком-то
микроавтобусе, забитом аппаратурой. Людей в пятнистом камуфляже было пятеро,
мест  не  хватало,  и  один,  согнувшись,  стоял  у двери. На  улице  совсем
рассвело, сквозь розовые  шторки на окнах будто бы солнце просвечивало. Слух
восстанавливался хуже, чем зрение, стоял сплошной шорох железа, и гул машины
сквозь него напоминал трещотку, вставленную куда-то в затылок.
     Космач прикрыл глаза, попытался собраться с мыслями, но в голове сквозь
треск,  будто  в радио-эфире, назойливой  морзянкой пробивалась досада.  Как
получилось, что он  не увидел  машины на дороге?  Ведь долго бежал прямо  на
нее, и не включились  бы фары,  пожалуй, врезался в капот... Да! Не  увидел,
потому что все время смотрел дальше, где за перекрестком мелькали огоньки на
трассе. Значит,  тревогу подняли  давно и перекрыли дорогу.  Асфальт черный,
машина черная, в предрассветное время различить трудно...
     Сейчас  привезут  назад, посадят уже под замок  и  разговаривать  будут
по-иному.  Но это  и лучше, больше  не придется искать компромиссов  с самим
собой,  испытывать  неопределенность  при  разговорах  с  Данилой,  не  надо
выслушивать обиженную, но  самовлюбленную Светлану Алексеевну, пить  водку с
Ровдой -- неудачный побег все расставил по своим местам.
     Интересно,  что  они  теперь будут  предлагать?  Насильно  работать  не
заставят, впрочем, это им и не нужно. ГУРА нацелилась на Вавилу,  на Соляной
Путь и неизвестные миру скиты...
     Но  если даже предположить невероятное  и они  сумеют  найти  боярышню,
толку от  этого  никакого! Данила бы  должен  объяснить  своим хозяевам, что
такое  странник, попавший в  неволю.  Ведь  рассказывал же  ему,  сколько их
уморило себя голодом, оказавшись в цепях и юзилишах, с каким  достоинством и
блеском они умирали, утаскивая за собой своих мучителей: ни один дольше трех
дней не проживал...
     Он вдруг почувствовал резкий запах нашатыря -- боец совал ему ватку под
нос.
     -- Сам нюхай. -- Ударил его по руке. -- Сгинь с глаз моих!
     Космач не мог унять ненависти и собственной обиды.
     Однако это помогло неожиданным  образом: только сейчас он хватился, что
едут они  слишком  долго, от  места,  где  его схватили, до  воинской  части
всего-то километра три...
     Он подвинулся  ближе  к окну,  насколько позволял браслет на  запястье,
отвернул занавеску: ехали по шоссе с трехрядным движением, мелькали типичные
подмосковные домики со слуховыми окнами, матово искрился посеревший весенний
снег.
     Неужто решили сразу же  перевезти  в  обещанное  Светла