ехтиек,  почему  ты раньше ничего не говорил мне о нем? -
нахмурился  дугпа, когда Чочуш, запутанный вопросами,  проболтался. - Почему
он так всесилен, что его испугался даже твой зайсан?

     - Техтиек -  нехороший  человек, разбойник,  - смутился Чочуш,  готовый
откусить  себе  проклятый язык. - Очень страшный  человек:  людей режет, как
баранов!

     -  Какой  же он нехороший человек  для тебя,  если спас  твою  шкуру? -
удивился  дугпа Мунхинйн. -  Вот и  помогай тебе после этого! Расскажи о нем
подробнее, все, что
     знаешь!..

     Закончив свои вопросы и выслушав ответы Чочуша, черный колдун замолчал,
долго растирал лицо, будто сдирал  шерсть дикого зверя, что наросла  на нем,
мычал, пока не спросил глухо и пугающе:

     - Ты хотел бы вернуться домой, на Алтай?

     - Нет-нет, дугпа! - испугался Чочуш. - Нет!

     - Не спеши. Ты можешь вернуться домой не кайчи и не нищим бродягой, как
сейчас, а всесильным и знатным зайсаном!

     Чочуш потупился:

     - Я хочу быть только с вами, дугпа.
     Нанжин -  лама. И он никогда не забывал об этом. Забывать, что он лама,
его заставляли два человека  в дацане: хубилган Гонгор и лхрамба  Самдан.  И
Нанжин забывал  -  он был  червь, их  раб, их  собственность. Но с ховраками
Нанжин был лама - говорил как лама, ругался как лама, наказывал как лама!..

     Доложив  Самдану   о  приезде  еще  двух  незнакомцев,  Нанжин  покинул
лабораторию,  не получив  на этот раз ни нагоняя,  ни денег.  Лхрамба просто
отмахнулся от него, как от назойливой  мухи: "Все это уже  неинтересно и  не
имеет
     смысла!"

     Едва за ним закрылась дверь лаборатории,  как Нанжин выпрямился во весь
рост, вынул четки, медленно и величественно двинулся по коридору...

     Счет  своим  грехам Нанжин начал в тот  черный  день, когда, будучи еще
ховраком,  попался на удочку Самдана. Вернее еще раньше, украв золотой сосуд
с алтаря  и продав его караванщикам. Сделано это было так ловко, что на него
не пало подозрений, а наказан был другой ховрак, попавшийся вообще на мелкой
краже. Но Нанжина выдал Самдану караванщик, у которого  лхрамба заметил чашу
с клеймом "Эрдэнэ-дзу".  Лхрамба тотчас пригласил Нанжина к себе,  определил
его погонщиком в свой караван, идущий в Тибет за травами, заставив по дороге
сделать еще  несколько  краж. При  возвращении  в дацан, Самдан  добился для
Нанжина одежд ламы, пропустив его на  экзамен вне очереди, а потом избил его
до полусмерти, приказав быть соглядатаем.

     На этом беды не  кончились, и скоро сам Гонгор поймал его за ухо, когда
он  шарился  в  одеждах гостивших  в дацане  караванщиков.  Увел  в  подвал,
допросил и отпустил лишь после того, как Нанжин пообещал ему сообщать о всех
занятиях лекаря, приносить на просмотр его бумаги и образцы лекарств.

     Так круг замкнулся, и отныне по этому  кругу должен был бегать, высунув
по-собачьи   язык,  лама  Нанжин,  опасаясь  одновременно  гнева  лхрамбы  и
хамбо-ламы,  обходя  стороной  Чижона, который  сторожил  подвал, когда  его
допрашивал Гонгор. Где бы и как бы он ни оступился - Чижон обязательно будет
его палачом!

     Но сегодня он решил услужить самому себе. И потому решил быть предельно
осторожным и аккуратным: сорвись - никто не заступится!

     Выследив Самдана, который ушел в библиотеку и надолго засел там за свои
книги, Нанжин не стал терять времени, тем более,  что Байыра и Монгула он не
опасался:
     лхрамба  задал  им работы  на  весь  день  и  половину ночи.  Осторожно
прокравшись  к  двери  лаборатории,  Нанжин  повернул  в  замке  свой  ключ,
проскользнул в  помещение,  пробежал глазами по полкам,  но  примеченной  им
ранее склянки не нашел -  или Самдан переставил сосуды по-новому, или совсем
убрал  яды  из  лаборатории,  получив  нагоняй  от  хамбо-ламы.   Огорченный
неудачей, он  уже собрался  уходить, когда увидел  кинжал,  лежащий  на  дне
плоской  коробки, залитой какой-то  зеленоватой  жидкостью.  Для чего мочить
кинжал, если он и так хорошо убивает?  Значит, Самдан оставил его, чтобы тот
пропитался ядом!.. Больше не раздумывая, баньди  взял коробку, закутал  ее в
клочок ткани, висящей на гвозде, толкнул дверь.

     Уже  поворачивая ключ в  замке, услышал шаги  где-то на нижних ступенях
галереи. Вжавшись спиной в одну из ниш. Нанжин ждал, когда  стихнут шаги, но
те  становились  все громче.  Человек  шел в лабораторию...  А  если -  нет?
Проходя мимо, он непременно увидит Нанжина и спросит, что он тут делает и от
кого прячется! Отступать было некогда и некуда...

     Нанжин  запустил руку  под  ткань, достал мокрый кинжал и снова  замер,
подняв оружие над головой. По шумному дыханию  он уже узнал толстяка Чижона.
Что ему надо от Самдана? Постучав  в двери лаборатории, дернув ее  за ручку,
дарга стражников выругался:

     - И где его носит, колдуна?

     Шаги  начали  стихать  и скоро смолкли.  Нанжин выбрался из ниши, сунул
кинжал обратно в коробку, вытер мокрую руку о халат, поднес к лицу, понюхал:

     - Гнилью пахнет... Как мертвец...

     И тут же похолодел от ужаса: ведь в коробке - яд! И не сам ли он теперь
пахнет мертвечиной?
     Оставив седло,  Бабый сразу же прошел к  хамбо-ламе  Гонгору. Стражники
его  уже  знали  и  пропустили беспрепятственно,  даже  не потребовав  алуна
хубилгана. Гонгор встретил посланника, не скрывая удовлетворения:

     - Хоть вы  и задержались,  лхрамба, но  ваш  приезд радует.  Вы  были в
Таши-Лумпо?

     - Да, хубилган. Таши-лама  благодарит вас. Вот его послание, написанное
в моем присутствии.

     Гонгор поспешно развернул лист, прочел, бессильно
     опустил руки:

     - Он пишет, что и вы, лхрамба, включены в состав миссии... Значит, вы и
есть тот пятый бурхан, которого ждут?

     -  Ждут? -  удивился Бабый.  -  Кто меня может ждать, хубилган?  Кому я
нужен в "Эрдэнэ-дзу"? Я выполнил поручение, и я свободен!

     - Разве вы не прочли послания таши-ламы?

     - Оно написано вам, хубилган. И я не читаю чужих
     посланий.

     Гонгор улыбнулся и дружелюбно взял своего гонца за
     руку:

     - Я хотел бы оставить  вас  в "Эрдэнэ-дзу",  лхрамба. А бурханам отдать
Самдана, который стал невыносим... Вы понимаете толк в травах?

     - Да, я учился делать лекарства  восемь лет. Пять из  них - в Тибете. Я
знаю четыре основы тайного учения благословенного Манлана и все его тантры*.

     * Бабый говорит о царе тибетских медиков и авторе  знаменитого трактата
по  медицине, положения которого  легли в основу практики  лам-лекарей  всех
степеней и рангов.

     Гонгор вздохнул:

     -  Вы мне нужны, Бабый.  И я  не хочу отдавать  вас бурханам... Я сумею
спрятать  вас,  а  когда  миссия  уедет,  вы  станете  официальным  лхрамбой
"Эрдэнэ-дзу"!

     Бабый склонил голову: его тоже устраивало такое решение.

     В дацанах не любят чужих людей. Если  они  и появляются,  то  сроки  их
пребывания зависят от  того,  как  щедры они для монастыря и его лам.  Самые
уважаемые  гости - караван-бажи и купцы-чуйцы или  усинцы; менее уважаемые -
скотоводы  и чиновники, которым нужны ламы  для проведения  различного  рода
гурумов и абаралов; совсем неуважаемые - ламы из  других  дацанов, с которых
нечего взять...

     Сейчас в "Эрдэнэ-дзу" гостили только  чужие ламы  со своими  ховраками,
которые  ни  с  кем не говорили, кроме хамбо-ламы,  на моления не ходили, от
других  лам и ховраков  прятались в своих комнатах. И это не  могло не стать
причиной  догадок  и  разного  рода  шепотков, о которых  Гонгору  постоянно
докладывали  его  прислужники и  осведомители.  Но  хамбо-лама  не спешил  с
отправкой миссии. И виной этому было письмо таши-ламы,  доставленное Бабыем,
где  Панчен Ринпоче поручал Гонгору  все заботы о миссии и называл  бурханов
поименно,  кроме  самого  главы  западного  движения,  который  "прибудет  в
"Эрдэнэ-дзу" в нужный час".

     Самым обидным было то, что самого Гонгора  таши-лама даже  не включил в
состав миссии, хотя и знал, что  именно он разработал идею белого бурханизма
и обосновал ее... Никто из прибывших в дацан главой миссии  себя не  назвал,
хотя активно работали над подготовкой миссии все, включая и "черного ламу" -
жреца Бонпо Куулара, которого Гонгор знал давно. И это вселяло надежду:
     "в нужный час" таши-лама  мог прислать гонца с последним посланием, где
будет  названо  имя  Белого Бурхана.  Кто  поручится,  что  им не будет  сам
Гонгор?!

     Хубилган не знал  и не мог знать, что письмо таши-ламы было написано до
встречи Панчена  Ринпоче  и Куулара Сарыг-оола  в монастыре  Юм-Бейсе, когда
вопрос о главе миссии, действительно, оставался еще открытым. Сам Куулар был
об этом  предупрежден и потому не считал себя обязанным открываться Гонгору,
функции  которого  сводились  только  к подготовке всего необходимого: карт,
документов, коней, оружия. И еще  Куулар ждал мудреца миссии, задержавшегося
в пути, хотя Бабый давным-давно был в "Эрдэнэ-дзу" и укрывался его ширетуем.

     По  сути  дела,  Гонгор и Куулар топтались друг возле  друга, оттягивая
сроки.  И  хотя оба  знали,  что  таши-лама  своих решений никогда не менял,
надеялись на благополучное разрешение ситуации, поглядывая на ворота дацана.
Один ждал Белого Бурхана, другой - мудреца.

     И  скоро  ситуация  разрешилась, хотя  и не  совсем так,  как этого оба
ожидали...

     Куулар заканчивал  сверку карт, приготовленных Гонгором,  когда в дверь
его комнаты  постучали.  Он шагнул  от  стола,  отодвинул засов  и изумленно
уставился на бледного и насмерть перепуганного Жамца.

     - Что-то случилось? Что с вами, гэлун?

     - Нас только что хотели отравить!

     - Отравить? Кто?

     - Ховрак, который прислуживал нам за обедом. Я заставил его попробовать
еду.

     - Надеюсь, он мертв?

     - Да, к сожалению.

     -  К  сожалению? -  нахмурился Куулар.  -  Вы  бы хотели, чтобы мертвым
оказался кто-либо из нас?

     - Я только хотел сказать, что теперь мы ничего не узнаем...

     - Узнаем!

     Проводив  Жамца,  Куулар  хмыкнул: случайность, глупость или расчетливо
нанесенный удар?  Уж  не  начала ли бродить по  "Эрдэнэ-дзу" тень  Цзонхавы,
ревнуя  рождение  новой  ветви  буддизма  и  нового  бога  к  своим  канонам
ламаизма?! Уж не самому ли Гонгору захотелось в новые реформаторы?

     Такое  уже было.  Сронцзан  Гамбо,  став  воплощением  Амитабы,  принес
буддизм в Тибет, который  был гонимым учением  повсюду. Потом за дело взялся
знаток  буддийского- тантризма  Падма Самбхава, укрепив его основы, опираясь
на Бонпо, переделав в религию тантризма и надев на своих лам  красные шапки.
И, наконец, явился Лобзан Цзонхава - отец  ламаизма. Все его предшественники
были сокрушены, хотя их  основные  идеи и были  новым реформатором взяты для
построения своих храмов и учений. Теперь Цзонхаве мешает Белый Бурхан?

     Куулар легко читал  чужие мысли и еще  легче  разгадывал тайны. У  него
всегда появлялась настороженность и  тревога, как только  что-то выходило не
так,   как  надо.  Он  чуял  беду,  как  зверь!  Сейчас  же  этого   чувства
надвигающейся опасности не было...

     - Случайность? Ошибка?

     Черный жрец усмехнулся: ни в случайности, ни  в ошибки он  не  верил...
Удар нанесен точной рукой, хотя и мимо цели!..

     Нанжин торопился. А яд, которым он все-таки  запасся и теперь постоянно
носил с  собой,  все  не  находил применения.  Нанжин искал подходящего ламу
первой  ступени  святости или  полного  ламу,  чтобы перевоплотиться в него.
Легенда, слышанная им давно, говорила, что отравитель знатного  получает  от
неба  его  знатность; отравитель  сильного - получает  его  силу; отравитель
мудрого - его мудрость! Гэцулов и гэлунов в дацане было много, но ни один из
них не  устраивал Нанжина: один  глуп, другой  болен,  третий не  пользуется
доверием  и расположением хубилгана...  Нанжину  был нужен доброкачественный
лама!

     Узнав от ховраков, что хубилган  особенно  вежлив  и осторожен с новыми
гостями, а некоторых из них даже  побаивается, Нанжин  обрадованно схватился
за сердце:
     это было то, что ему нужно! Но как подобраться к гостям?

     Помог случай. В одной  из проходных галерей  он  наткнулся  на  ховрака
Базара, прислуживавшего гостям. Подав мальчишке знак, баньди двинулся в свою
каморку, не оглядываясь по  сторонам, убежденный, что ховрак следует  за ним
на должном удалении и постучит в дверь, когда поймет, что его заждались.

     - Вас двое у гостей?

     - Трое, баньди. Кроме меня  и Монгуша им прислуживает  еще и  конопатый
Самбугийн.

     - Где они сейчас, что делают?

     - Монгуш у коней, а Самбугийн занят уборкой.

     - Вот  что, Базар... - Нанжин нащупал склянку, и сладкая дрожь прошлась
по его пальцам. - Наши гости приехали издалека и любят  свои приправы к еде,
они -  тибетцы... - Он нахмурился и резко заговорил: - Вам троим, конечно, и
в башку не стукнет угодить гостям!

     - Мы стараемся, баньди.

     - Они - стараются! Попробовали бы вы не стараться!.. Вот что,  Базар...
Я  попросил у нашего лхрамбы немного приправы к мясу из тибетских  трав... -
Нанжин  достал заветную склянку и протянул  ее ховраку. - Вот!  Все сразу не
выливай, каждый раз я просить не буду! Эта приправа драгоценна и расходовать
ее надо бережно:  она придает телу  силу,  а голове  ясность...  Тебе должно
хватить ее на три-четыре блюда... Понял меня, хубун?

     - Я все понял, баньди.

     Ховрак ушел, и Нанжин удовлетворенно потер руки:
     дело сделано!  Жалко,  конечно, что  благодать  высокого ламы из Тибета
придется  разделить  и  с  этим  мальчишкой...  Но  каждому  из  них  теперь
достанется  свое:  ховраку - благодать  низкого  ламы, а ему,  Нанжину, ум и
тайна любого  из  гостей!  Даже  в  том случае,  если ховрак  не  утерпит  и
попробует  из склянки сам, беды большой не  будет,  только бы не  попробовал
раньше, чем понесет еду гостям!
     Поразмыслив над случившимся, Куулар понял, что  теперь, наконец, Гонгор
влип  по уши и  должен прийти  с извинениями и объяснениями сам или  вызвать
Куулара
     к себе...

     Он не стал закрывать  дверь на засов, как обычно - пусть все видят, что
никто  случившегося  не  испугался!  Но  в  дверь все-таки  постучали,  а не
распахнули ее, как обычно. Это был Гонгор.

     - Прошу, хубилган!

     -  Я  приношу свои  извинения, архат... - Гонгор был явно  расстроен и,
значит, искренен. Но  в чем искренен? В  сожалении, что  это произошло  или,
наоборот, в сожалении, что произошла досадная осечка?

     - Вы знаете, хубилган, кто это мог сделать? - спросил Куулар.

     - Догадываюсь. Последнее время мой лхрамба возился с ядами и, очевидно,
решил проверить их действие...

     - Зачем ему это надо? - фыркнул Куулар. - Он же-лхрамба!

     -  Мы  с ним не ладим.  Это могла быть и месть. Черный  жрец  сдержанно
рассмеялся:

     -  Что  вы, хубилган! Он  не  так глуп! Ваш  лхрамба здесь явно ни  при
чем...  Кто-то воспользовался именно вашей  неприязнью к ученому ламе, чтобы
поставить под удар и вас и его... Подождем, хубилган! Кто нанес первый удар,
тот нанесет и второй.

     - А вы не боитесь за жизнь своих людей?

     - Нет. Я приму свои меры.

     Все было сказано,  но Гонгор не уходил.  По-видимому, у  него  на языке
вертелся еще  какой-то важный вопрос, но он не решался или не хотел задавать
его. Тем более сейчас,  когда случилось  то, чего он сам, может  быть, и  не
ожидал, хотя и не мог исключать подобного, если знал о  ядах. Ожоги  от огня
получают не только ночные бабочки, что вьются  над ним, но и  тот, кто несет
этот огонь в руках!

     - Нам  пора  покидать дацан, хубилган. Но наш  лхрамба где-то застрял в
пути. Если вы мне отдадите этого Самдана...

     - Надо дождаться Белого Бурхана, архат.

     -  Его ждать не надо. Он  давно здесь. Так, что  вы решаете с Самданом,
хубилган? Отдаете его мне?

     Гонгор  заколебался.  И  не  потому,  что  не  хотел  отпускать  своего
противника,  а потому, что жрец Бонпо не назвал имени Белого Бурхана, хотя и
сказал, что он давно здесь. Кто же он?

     - Самдан жесток и коварен. С ним будет трудно, архат.

     Куулар улыбнулся:

     - Я люблю иметь дело с врагами, хубилган. Я беру его!

     Гонгору  показалось,  что у  него закружилась  голова. Он прикрыл глаза
веками, глубоко втянул воздух через нос. Потом глухо выдавил:

     - Сейчас я его к вам пришлю, Белый Бурхан...

         Глава двенадцатая
     ГРОМОПОДОБНОЕ ИМЯ

     Самдан плотно задвинул засов и оглядел  лабораторию. Здесь было собрано
больше  богатств, чем во всех кладовых Гонгора.  Ведь любая склянка и  любой
сосуд с  лекарствами в  руках  знающих людей  легко и  просто превращались в
золото, серебро, драгоценные камни. В таких руках, к примеру, как у Байыра и
Монгула...  Но  он,  Самдан, не  оставит  этих богатств  никому! Игра  зашла
слишком далеко...

     Обидно, что так  просто и глупо случилось все. Где-то придется начинать
заново. Может быть, даже под другим именем. В конце  концов, никто не вечен!
И Гонгор  покинет эту жизнь,  и таши-лама, и боги исчезнут из памяти  людей,
как  бы они величественны и несокрушимы ни  казались  сегодня... Страшна  не
сама гибель, страшнее, когда вместе с тобой гибнет и твое дело!

     Он подошел  к  очагу  с негаснущим огнем,  протянул  озябшие  ладони  к
живительному   теплу,   виновато  улыбнулся   глиняному  изображению  богини
Сарасвати1.  Она  одна поймет  и простит его.  Она одна знает, что настоящая
мудрость не  нуждается  в громких словах и не  может  жить  без поступков...
Самдану  даже показалось на  миг, что милая Сарасвати  ободряюще  улыбнулась
ему:  начинай,  лхрамба,  не  медли,  ты  можешь  опоздать!  Ведь  у  твоего
противника Гонгора всегда наготове головорезы Чижона...

     Осторожно постучали в дверь. Кто-то из его учеников.

     Но Самдан  и головы не повернул: то, что он  решил сделать, не  одобрят
даже  Байыр с Монгулом, хотя ради него и пойдут, может  быть, на все! Может,
увести их с собой? Бродяг и убогих  в мире много, а умных и светлых голов не
достает... Нет! Он может распоряжаться только собственной судьбой! Он никого
не может и не  будет ставить  под топор  палача, кроме, разве что, подлого и
ничтожного  Нанжина,  который, выкрав кинжал  и  яд,  не  смог ими правильно
воспользоваться...  Впрочем, кинжал еще у него,  и он может ему пригодиться,
когда придет необходимость уйти из жизни!

     Самдан взял кочергу,  поправил дрова в очаге.  Их было мало, но хватит,
чтобы осуществить задуманное. К тому  же, тут  слишком много скопилось сухих
трав, порошков, масел... Все это должно и будет хорошо гореть!

     В  дверь  снова  постучали  -  настойчиво и  требовательно. Это  уже не
ховраки! Это  - Чижон. Значит, он знает,  что лхрамба у себя? И если  стучит
громко,  то  пришел  не  для  того,  чтобы  попросить  лекарства,  а прислан
ширетуем.

     Больше ждать нельзя, Сарасвати права...

     Самдан двинулся вдоль стены, срывая пучки трав,  подвешенные к потолку.
Набрав  охапку, бросил ее в очаг.  Двинулся  за новой... Едкий букет запахов
вместе с  клубами черного дыма  начал заволакивать  лабораторию. К этому уже
привыкли. К  тому же  знают, что лхрамба готовит  лекарства для  отправки  с
караваном, который завтра должен  уйти... Гуще дым, резче запахи. От них уже
кружится голова, слезятся глаза и душит кашель. Но надо спешить:
     Чижон ушел, но  он вернется с десятком стражников, которые в  два счета
выбьют  дверь  и  не  дадут  виновнику  случившегося  упасть  в  собственный
погребальный костер!

     Кажется, все!

     Последняя  охапка трав брошена  в очаг. Самдан  размешал  ее  кочергой,
потом ею же начал бить и переворачивать сосуды, стоящие  на полках. Покончив
с этим, сгреб в кучу свои записки и тоже бросил в огонь...

     Пора уходить!  Самдан  осторожно  отодвинул  засов,