ры сугробов совершенно не меняются.
Дворники  от  безделья  покуривают  на  лавочках,  и,  как  назло,  во  всех
кинотеатрах идет  один и  тот  же фильм. Все живет, как в  затяжном  прыжке.
Февраль тянется медленно, как пытка.
     Опытные преподаватели стараются не трогать студентов во время раскачки.
Толку все равно не будет.
     Но  вот трехнедельная раскачка нечетного семестра завершилась.  Затишье
иссякло. Время, вырвавшись из плена, заметалось, засуетилось. На студгородок
набросились дожди.  Они надоели самим себе, но от бессилья продолжали падать
и падать на  спортплощадку. Разбухшие вороны  мясисто  каркали  на прохожих.
Ветры раздували вееры их хвостов, и птицы постоянно оглядывались, думая, что
их кто-то щупает.
     Эту непогоду -- чтобы заявиться с собственной напастью  --  как будто и
поджидал  Зингерман.  Каждым  занятием  он  все  больше  давал  понять,  что
теоретическую  механику  студенты  будут  знать  как "Отче  наш".  Обещанный
Бирюком   гром  грянул.  Пошли  изгнания  с   занятий,  причем  с  условием:
провинившийся  обязан  до  звонка выстоять  под  дверью, потом  отыскать  по
расписанию, когда  упущенная тема будет  читаться  Зингерманом  на  вечернем
отделении,  и непременно присутствовать на ней. Иначе  на экзамене  сведутся
счеты.
     Во  время  контрольных,  которых не было  в  учебном  плане,  Зингерман
намеренно выходил  из  аудитории. Но дух его оставался  на посту.  Редко кто
отваживался списывать  и  даже  пошевелиться.  Потому как  механик  внезапно
врывался, вылавливал нарушителей и  выгонял за дверь. Такие двойки смывались
кровью.  Они  висели  на неудачниках месяцами, пока  Зингерман не замечал  в
глазах  полного   раскаяния  и  объемистых  знаний  по  теме.  Теоретическая
механика, считал он, не  выносит лжи и лицемерия.  Выгодней было признаться,
что  не  можешь  решить  задачу.  Тогда  Юлий  Моисеевич  повторно  разминал
материал, смачно жевал и заставлял тупицу проглатывать эту гадость.
     В Климцове  он сразу  обнаружил пустую породу  и снимал с  него по  три
шкуры. Сын кандидата технических наук, накачивал он выскочку, должен знать в
три раза больше обычного студента.
     Черемисина чернела  при виде Зингермана. Но такая защитная окраска была
ей  ни к  чему.  Юлий  Моисеевич относился к  Татьяне  с почтением  -- таких
чистых, открытых и доверчивых глаз  не было, по его мнению, больше ни у кого
в институте. Со всеми механик разговаривал на "ты" и только с Татьяной -- на
"вы".
     Над Зингерманом  смог надругаться  только мастер по списыванию Усов. Он
оказался самым хладнокровным в баталиях с  механиком. На решающем  экзамене,
после восьми "неудов" в группе, глаза Усова ни разу не шелохнулись, и правая
рука  не  дрогнула, пока левая  переносила на  контрольный  лист, защищенный
автографом Зингермана, формулы и расчеты со "шпоры" на подошве. У руки Усова
оказалось  больше степеней  свободы,  чем  предполагал Зингерман.  По науке,
человеческая  рука  имеет  сорок  шесть  степеней  свободы,  то  есть  может
двигаться в сорока шести не повторяющих друг  друга направлениях. Усов путем
долгих  упражнений  довел  филигранность  своей  конечности  до  сорока семи
степеней свободы и драл на экзаменах аккуратно и безбожно.
     Чтобы  без  потерь  дотянуть до  следующей  раскачки,  треугольник  был
вынужден провести чрезвычайное заседание  и принять  меры.  Но об этом  -- в
следующей главе.




В жизни надо срываться

     Зингерман  без задней мысли нагнетал второкурсникам знания по  динамике
твердого тела. Формулы были такими  длинными,  что  не хватало доски. Рудик,
Нынкин  и Климцов уже полчаса, сложив ладони рупором,  манили к себе Бондаря
по  очень  важному  делу.  Новичок  никак  не  мог  подловить   момент   для
безнаказанной  передислокации   с  третьего  ряда  на   четвертый.  Наконец,
воспользовавшись  тем,  что  механик  увлекся  длинным,  как  бычий  цепень,
алгоритмом  вывода  формулы ускорения Кориолиса,  Бондарь  форсировал проход
между  рядами  и  подсел  к   треугольнику.  Чрезвычайное  совещание  вершин
получилось расширенным.
     -- Если  верить  твоим  высказываниям,  у  себя  в  Туле  ты  занимался
дискотеками. Давай организуем что-нибудь подобное и здесь, -- шепнул Рудик.
     -- Почему бы и  нет?  -- пожал плечами  Бондарь.  -- Но для этого  надо
решить ряд моментов -- помещение, кадры, деньги...
     -- Насчет  финансов поговори  с Фельдманом, -- подсказал Климцов. --  И
поторопись --  надо успеть разобраться  с этим вопросом  к Новому году, и ни
секундой позже.
     Пунтуса рядом не  было,  поэтому Нынкин,  как профорг группы, поленился
напрягаться и не сказал ровным счетом ничего. Да от него, собственно, ничего
и не требовалось.
     Исполнительный Бондарь воспользовался советом треугольника и отправился
к  Фельдману. После обеда Фельдман замещал председателя профкома института и
как  мог отвечал  за жидкие финансы  структуры. Бондарь бросил  на Фельдмана
безоткатный взгляд и потребовал денег  на закупку аппаратуры. Услышав сумму,
которую запросил диск-жокей, Фельдман пришел в ужас:
     --  Ты понимаешь,  что  говоришь?!  На такой капитал можно всему потоку
материальных помощей навыписывать! Все это  заманчиво насчет дискотеки, я бы
даже сказал  -- прогрессивно, но не по карману нашему профкому! Половину  --
еще  куда ни шло, а столько! Я даже  не  знаю... -- Фельдман торговался, как
частный предприниматель.  На него иногда находило, и он начинал считать себя
хозяином всего  профсоюзного  имущества  и  наличности. Симптомы деловитости
проявлялись в нем все  с большей силой  и  грозились перерасти в хроническое
неуважение к простому люду.
     Привстав  на  цыпочки,  Фельдман  бродил  из угла  в угол,  то  и  дело
закладывая руку за спину. Постоянное  стремление стать повыше как  в прямом,
так  и в переносном смысле привело к тому, что  он научился  перемещаться по
любой плоскости на кончиках пальцев  без всяких пуантов.  Он  проделывал это
совершенно незаметно для  окружающих, только походка  при  этом  становилась
более пружинистой и крадущейся. С помощью столь незатейливой уловки Фельдман
прибавил три сантиметра в прямом смысле и ни вершка -- в переносном.
     Сошлись  на половине. Бондаря  это  устраивало -- он завысил  требуемую
сумму вдвое, и вышло как раз столько, сколько нужно.
     Под диско-клуб под  нажимом общественности профком отвел "аквариум"  --
стеклянный параллелепипед, притиснутый  к  торцу  главного учебного  корпуса
института.  По проекту помещение  задумывалось  как  студенческое  кафе,  но
неожиданно даже для самого ректора было пущено под  бельевой склад.  Если бы
не  Татьяна, неизвестно,  смогли  бы без потерь перетащить из  "аквариума" в
подвал  расползавшееся  в  руках  тряпье,  которое  по  гражданской  обороне
предназначалось  для   каких-то  чрезвычайных  ситуаций.   Бондарю   за  эту
беспримерную  помощь  в  перетаскивании  пришлось  пообещать  Татьяне  место
внештатной официантки. Не сейчас, к весне, но Татьяну устраивало и это.
     Забелин  вызвался  быть мастером  по  световым эффектам бесплатно,  без
всяких компенсаций.
     Вскоре диско-клуб  "Надежда"  был готов  к пробному приему посетителей.
Объявление на стеклянных  дверях гласило: "По причине  небезразмерности зала
приглашаем не всех желающих.  Билеты  продаются  в  профкоме.  За  справками
никуда не обращаться".
     Бондарь строго-настрого приказал Фельдману:
     -- Распространяй по принципу равного представительства.  Чтобы дам было
столько  же,  сколько  и  мужиков.  Иначе  будет  провал  --  выпрет  наружу
невостребованность и  может  все свести к  нулю. Народец зажмется и не будет
танцевать. А это всегда плохо.
     -- Хорошо, -- сказал Фельдман и запустил в ход свой обычный трюк.
     В  результате  основная  часть   билетов  разошлась  по  блату.   Поток
просителей  не кончался.  Фельдмана  брали  за кадык, но,  несмотря  на свою
всегдашнюю изворотливость, он  не  мог  обеспечить билетами очередь длиною в
коридор.
     -- Вас же в институте пять  тысяч,  а  зал вмещает  всего  полсотни! --
объяснял  он  студентам тупиковость  ситуации и  трусил --  он  не  выполнил
указания Бондаря насчет паритета полов  и опасался, как бы жизнь  не сделала
на талоне его совести очередной прокол.
     Татьяна  решила  попасть на первую  дискотеку  стопроцентно.  Раздвинув
толпу, она  прощемилась в  профком,  затащила Фельдмана  в  пустую  комнату,
заперла на  шпингалет  дверь  и стала смотреть  в упор.  Фельдман  стремглав
опустился с цыпочек на пятки и с перепугу отдал свой кровный  билет. Татьяна
выдула из груди воздух, который безвылазно  клубился в ее гребцовских легких
минут пять, и молча вышла. Свернув до осьмушки заветный билет, она аккуратно
упрятала его в сумочку.

     Немало почитателей увела "Надежда" у вокально-иструментального ансамбля
"Спазмы" своим дебютом.  Мелодии, от которых раздувались стекла "аквариума",
были  немножко громоподобнее, чем те, что  выделывали Бирюк с  Гриншпоном на
своем экологически  чистом  музыкальном участке. Студенты старались презреть
танцульки под живую музыку и поспешали на синтетическую дискотеку.
     --  "АББА"?  Нет? Значит, "Бони  М",  --  угадывал  мелодию  Пунтус  и,
поправляя  очки, устремлялся в круг  танцевать быстрый танец, чего он обычно
не делал под аккомпанемент Миши Гриншпона.
     -- "Бони М"? Нет? Значит, "АББА", -- вступал с ним в разговор Нынкин --
как обычно, через полчаса.

     Когда  в  окрестные  магазины  завезли  елочные украшения,  Новым годом
пахнуло более свежо и остро. Остатки неяркого декабрьского света пробивались
в 535-ю комнату сквозь призму бутылок в межрамном пространстве и рассыпались
по  стенам  всеми  цветами  побежалости.  Батарея  напитков  была  намеренно
заморожена до самого праздника.
     -- Подлетаем к проксиме Центавра, -- комментировал Решетнев, поглаживая
разноцветные отсветы напитков на своих иллюминаторах.  -- С  музыкой, вроде,
наладили -- спасибо Бондарю, но, чтобы сочельник был действительно звездным,
необходимо решить проблему женщин на ночь. На  новогоднюю  ночь, -- Решетнев
сделал вид, что поправился.
     --  Пусть Мурат смотается в  пединститут, -- надавил на горца Рудик. --
Слышь,  мушкетер, как там  у  тебя дела с Нинелью? Пригласил бы ты  их к нам
всех сразу, что ли... Всю группу без остатка и разногласий!
     На такой вопрос -- как там у тебя дела с Нинелью? -- Мурат мог ответить
только письменно. Устно  он не  вникал,  что за  чувство у  него возникало к
Нинели, он  просто  загонял  в мыло пару-тройку таксомоторов в  день,  чтобы
видеть  подругу из  неродственного вуза непрерывно, а  если  свиданию мешала
тренировка, Мурат  направлял всю свою любовь на противника и изрешечивал его
рапирами до посинения.
     Ковалентная  связь   пединститута   с  Муратом  установилась  во  время
производственной  практики. Немножко негритянка, Нино  была с причудами. Она
числилась  на пятом курсе иняза, и  никакой учительницы  из нее уже  явно не
получалось. Она разговаривала  с Муратом только по-английски. Ему ничего  не
оставалось, как  по подсказке Бирюка пойти  на  кружок диссидентов, где  Зоя
Яковлевна Карпова  готовила  желающих  старшекурсников  к защите  диплома на
английском.
     Защита диплома на иностранном языке -- это стопроцентная защита, уверял
Бирюк.  Многие  оттого  и  защищались  на   различных  наречиях,   чтобы  не
провалиться  на русском говоре.  В дипломной комиссии в случаях, когда  идет
защита на иностранном, сидят представители и с кафедры иностранных языков, и
с  профильной  кафедры.  Одна половина  никогда не слышала про  турбины  или
дизеля и даже под страхом смерти не сможет отличить диффузор от конфузора, а
крейцкопфный двигатель от наддува. Другая -- полнейший ноль в языках. Десять
минут бормотания  перед  располовиненной  комиссией  -- и ты дипломированный
специалист.
     Зоя Яковлевна  стала  приглашать  горца в  гости, чтобы, как  бы  между
прочим,  свести  его со  своей  золотушной дочерью.  Но  Мурат и  за  хорошо
сервированным  столом  оставался  верен  Нинели.  Он  исправно   съедал  все
приготовленное Карповой -- первое, второе, третье,  десерт, отвечал на любые
вопросы о кавказском житье-бытье и  быстро удирал  в сторону пединститута, к
Нинели.
     Через день  после  совещания с треугольником Мурат доложил о выполнении
комсомольского  поручения. Чтобы  не утомлять акцентом,  мы  приводим  здесь
авторизованный подстрочник. В  переводе  на  русский разговорный речь Мурата
звучала бы приблизительно так:
     --  Все нормально.  Почти  все педагогши не у  дел. Двух завербовали на
праздник  в технологический,  трех, не  помню, то ли в Дом офицеров, то ли в
дом  инвалидов.  Остальные  свободны.  В  новогоднюю  ночь  всем  им  светит
воздержание, пост и сухой паек. Приглашение приняли с визгом и были согласны
на  любые  условия. "Мы можем  привести  всю группу",  --  загорелась  самая
трескучая!
     -- Ну, всю группу, скажем, необязательно,  -- урезонил Мурата Рудик, --
а вот десять -- пятнадцать девушек будут просто необходимы.
     Фельдман выдал всем участникам институтского  дня  донора по обещанному
профкомом червонцу.
     Решетнев с Артамоновым отправились на закупку продуктов для праздничных
столов.  Во  время  шопинга  Артамонов  вел себя прилично,  не  приставал  к
продавщицам с затеями  типа: "мне, пожалуйста,  три  стаканчика  с  пятерным
сиропом". А Решетнев  всюду требовал книгу жалоб. Причем не с бухты-барахты.
Дело в том, что Мучкин и Матвеенков, прожившие, как все помнили, день донора
вхолостую, были вынуждены  манкировать  утренние лекции  и  подрабатывать  в
горпродторге,  развозя  по  магазинам  фуру колбасы. Однако ни по  одному из
указанных ими адресов колбасы на поверку не оказалось.
     -- Куда  делись колбасные изделия? --  изумлялся  Решетнев,  наседая на
продавцов.
     -- Я  буду  говорить  об  этом  на  десятом областном  слете работников
облпотребсоюза! -- грозил Артамонов.
     --  Не  надо  никуда сообщать!  -- суетились  работники  прилавка.  Они
стучали в грудь и уверяли, что мясные продукты в прямую продажу не поступали
давно.
     --  Как  же  не  поступали, если  Мучкин  с  Матвеенковым  только вчера
разгрузили  тут целый  фургон?!  --  давил  на торгашей Решетнев.  Он не мог
клюнуть на их ложные  показания -- Матвеенков и Мучкин соврать или ошибиться
не могли. Гремучая совесть Решетнева встала в угрожающую  позу. Он неумолимо
заполнял накипью  непорочные  страницы  жалобных  книг.  Решетнев  был  ярым
материалистом и не верил ни во что фантомное. Он допускал, что материя может
иногда переходить из одной формы в другую,  но чтобы  она исчезала бесследно
целыми фургонами?.. Извините-подвиньтесь!
     Невзирая  на неувязки  с кооперацией,  друзьям удалось  набрать  четыре
сетки неширпотребных  продуктов. Плюс десять кило мойвы в нагрузку к дрожжам
и зеленому горошку. Всю эту  добычу они вывалили  в "аквариуме" на столы для
дальнейшей разделки.
     Девушки с иняза прибыли за час до оговоренного срока и даже  прихватили
с собой затравленную  гербицидами елку, которая  от  трех игрушек  согнулась
ровно в  три  погибели  и  уже  не  разгибалась  до  конца праздника. Однако
будничность интерьера "аквариума" с ее зеленой помощью была все-таки кое-как
укрощена.
     Татьяна встретила гостий из пединститута  как родных. С ними  ей нечего
было  делить.  Она  не  видела  в  них   соперниц.  В  компании  с  ней  они
почувствовали себя как в кавычках и поспешили за столы. Ни  по  росту, ни по
фактурности они не могли составить Татьяне никакой конкуренции.
     После  короткометражного обращения  к старому году в отсеченном от мира
параллелепипеде начала твориться  сплошная феерия.  Быстрые танцы  пошли без
всяких ретардаций и вмиг вскипятили публику.
     Страхуясь на  всякий  пожарный,  местные вороны поначалу шарахнулись  в
пойму,  подальше  от  засверкавшего  "аквариума".  Потом  все  же  несколько
пообвыклись, подтянули  дирижерские фраки  и стали каркать на прохожих более
дипломатично.

     Сквозь  искрящиеся  стекла "аквариума" танцующие походили  на  неземные
существа.  Да еще эти стробоскопы,  создающие иллюзию  замедленного темпа...
Ссылаясь  на  недостаток  кислорода,  там,  в  остекленной  наглухо темноте,
обнимались  две стихии. Океан --  с  глубинным мерцанием и штормовым гулом и
космос  --  со  вспышками  и черными провалами  музыкальных пауз.  Они,  эти
стихии, неведомые и зовущие, схлестывались в маленьком прозрачном коробке на
самом дне декабрьской темени и порождали новую стихию -- стихию дискотеки. В
глазах и стаканах сверкал совершенно новый демон,  никогда ранее ни  в каких
религиях  и  мифологиях  не  упоминавшийся.  Огни,  пометавшись  в замкнутом
пространстве,   вырывались  наружу,  и   над   студгородком   всходил  свет,
напоминающий зодиакальный.

     Гостьи в  благодарность  за  приглашение не  погнушались  даже  Усовым,
несмотря на  его  бросающуюся в  глаза миниатюрность. Их  среда выдвинула из
своих рядов  похожую на  вертопраха дюймовочку  Катю,  и молодые, как  дети,
впервые допущенные к взрослому  столу, стали держаться не  очень официально.
По правде говоря, этот вундеркинд Усов и юная  ведьма Катя просто заколебали
всех своей неуемностью.
     Чтобы навести хоть какой-нибудь порядок, Мурат напросился быть тамадой.
Но  заходил  он  издалека,  слишком  издалека,  и  пока  по  очень  древнему
кавказскому распорядку пили за скот, за  урожай,  за  аульных родственников,
Брежнев закончил поздравление советскому народу. Поздравление все восприняли
очень критически -- прозвучало много добавлений и пожеланий с мест.
     Усов,  успевший   принять  неспортивную  дозу   "Виорики",  то  и  дело
прорывался  к  микрофону  и  без спросу  присоединялся к  ажиотажу.  На  нем
повисала дюймовочка Катя, что-то шептала на ухо и пыталась усадить на место,
но  из  глаз  Усова  истекала  такая  едкая  любовь,  что  дюймовочка быстро
оставляла его  в покое. Так было всегда  -- как только Усов начинал по пьяни
заговаривать о  своей привязанности  к  группе, с  него  сразу  слетало  все
лишнее.
     Пока  торопили  Мурата,  пока  напомнили, пока  наполнили  -- загремели
кремлевские  куранты.  И  напрасно  этот  рапирист  Мурат  испытывал себя  в
конферансе -- ему было  не управиться одновременно  и с Нинелью, и с толпой.
Находясь  в  столь перекрестном  положении, он быстро  иссяк.  Вожжи  быстро
перехватил Артамонов и погнал людей дальше.
     У  Рудика  настроение было  не в меру  куртуазным. Накануне  он получил
сразу два  послания  --  из  Мелового от загорелой Маши  и очередную  сводку
погоды  за  ноябрь от радиодиспетчерши с  Ямала. В  сердцах  Рудик хватал то
одну, то нескольких педагогичек и тащил в круг покривляться. Он пытался даже
заговорить с  будущими училками, но радиодело не очень смешило гуманитариев.
Все эти частоты и волны совсем  не будоражили гостей, потому что попадали  в
зоны неуверенного приема.
     Татьяна  вела себя половинчато.  То она,  оттолкнувшись от подоконника,
танцевала,  заводя  публику  своими  треморными  движениями.  В эти  моменты
апериодические вспышки огней  выхватывали из темноты в основном  только одну
ее.  Исполняя танец  престижа,  Татьяна  самозабвенно играла  своим нелегким
телом, словно мстя сразу всем виновникам ее сегодняшнего одиночества. То она
набирала апельсинов и, бродя  между танцующими  парами, совала всем  в горло
оранжевые дольки. Усову по ошибке она втолкнула в  рот кожуру. Тот в горячке
ничего не понял и попросил добавки. А время от времени Татьяна подсаживалась
к Решетневу и наседала на него с вопросами по метагалактике. Чтоб подолгу не
довлела, Виктор Сергеич,  будучи под сильным допингом, стращал ее внеземными
цивилизациями.
     Нынкина и  Пунтуса уже ничто  не  интересовало  на этой дискотеке.  Они
устали отыскивать соединение, подобное их коменса