нут мне было достаточно, чтобы взять весла и уключины, забраться в
шлюпку и отчалить. Илько тоже не задержался, он уже ждал на берегу у
старого моста.

А Кости и Матвеева все еще не было. Мы волновались.

Оставаясь в шлюпке, я то и дело привставал и всматривался вдаль. Наконец я
не выдержал и выскочил на пристань. И увидел их: Матвеев шел спокойно и
молча слушал Костю, а тот, забегая вперед, возбужденно рассказывал.

Спустя минуты две наша "Молния" двинулась в путь.

- Товарищ Матвеев, а вы сможете узнать, если это взаправду тот пароход? -
спрашивал Костя, с силой нажимая на весла.

- "Владимира" своего не узнаю? Да я его из тысячи других таких же коробок
узнаю! Плохой моряк, раз он свое судно с другим спутает.

- А если не "Владимир"?

На этот мой вопрос никто не ответил.

В устье речки нам встретился школьный катер.

- Куда вы так поздно, труженики? - спросил удивленно Василий Кондратьевич.

- Покататься, - уклончиво ответил Костя.

По течению мы быстро спустились вниз по Северной Двине до стоявших на рейде
иностранных пароходов. На реке уже было по-вечернему прохладно. Низкий
левый берег скрылся за мутно-белой пеленой росы.

- Это "Владимир", это он! - повторял взволнованно Илько. - Я несколько раз
его рисовал. Дядя Матвеев, неужели вы не узнаете?

Матвеев молчал и хмурился.

Поравнявшись с пароходом под английским флагом, мы на значительном
расстоянии стали рассматривать его. Потом мы смотрели на рисунки в тетради
Илько. Сходство по очертаниям было полное. А Матвеев продолжал молчать,
хотя мы поминутно задавали ему вопросы.

- Это он, - опять сказал Илько. - Я не мог ошибиться, потому что пять раз
рисовал "Владимира". Вот каюта на корме, тут меня привязывали на цепочку...
Костя, еще ближе!.. Смотрите, вон вмятина на борту. Видите? Это "Владимира"
случайно ударил другой пароход, когда мы уходили из Печоры. Сильный был
удар, я тогда даже свалился и набил себе на лбу шишку...

Костя направил "Молнию" к пароходу, и мы общими усилиями прочитали на носу
его название, написанное по-английски: "Эдуард".

- Не волнуйтесь, ребята, - сказал наконец Матвеев к общей нашей радости. -
Илько прав, это никакой не "Эдуард", это "Владимир". Я его узнал сразу же,
как увидел. Только молчок, никому ни слова. Поняли? Я сейчас поеду в город.
Илько поедет со мной.

Итак, Илько был прав. Англичане, уведя "Владимира" с грузом леса и пушнины,
перекрасили его, поставили на трубе марку английской пароходной компании и
дали новое название.

Разумеется, все требовалось еще раз проверить. Но это было уже не наше
дело. Оставалось только сообщить о необычайном открытии нашему старому
другу Николаю Ивановичу. А Николай Иванович, конечно, знает, кто во всей
этой истории должен разобраться.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
НА "ОКТЯБРЕ"

Илько и Матвеев не ошиблись. Как нам потом рассказал Николай Иванович, при
окончательной проверке действительно оказалось, что "Владимир" и "Эдуард" -
это одно и то же судно. Были вызваны другие моряки, которые раньше плавали
на "Владимире", и они тоже быстро опознали пароход.

Так Илько возвратил своей Родине ее собственность, похищенную во время
англо-американского нашествия, - большой морской пароход.

...Английский флаг на судне был спущен, и сразу же по флагштоку взлетело и
затрепетало на свежем порывистом ветру красное полотнище с серпом и молотом
в уголке - флаг Советской страны.

Осенью "Владимир" вместе с другими судами был поставлен к соломбальскому
причалу для текущего ремонта. Только теперь пароход получил уже новое
название - "Октябрь".

- Ты знаешь, кто назначен старшим механиком на "Октябрь"? - спросил меня
Костя, когда мы вечером возвращались из мастерской.

- Откуда же я знаю?

- Николай Иванович! - восхищенно сказал Костя. - И я хочу...

Он замолчал.

- Ну, чего же ты хочешь? - нетерпеливо спросил я.

- Я хочу... ох, это было бы здорово!.. Хочу попросить, чтобы меня, тоже
послали на "Октябрь".

- На ремонт, что ли?

- Ясно дело, сейчас на ремонт, а весной и в плавание. С Николаем Ивановичем!

Признаться, я чуть не лопнул от зависти. Через две недели все мы, закончив
производственное обучение в школьных мастерских, должны были пойти на
практику, на ремонт пароходов. Конечно, если Костя попросит Николая
Ивановича, старший механик охотно возьмет его к себе на судно. И как это
Костя первый додумался? А куда же, на какой пароход пошлют меня? Впрочем...

- Послушай, Костя, а двух учеников не возьмут на "Октябрь"?

Мой приятель принял такой вид, словно он уже состоял в числе команды
"Октября".

- Не знаю, - сказал он соболезнующе, - вряд ли. К чему нам двух учеников?

- А как же на "Днепре" в прошлом году двое учеников было?

Тут Костя расхохотался и покровительственно похлопал меня по плечу:

- Испугался, что я один попаду к Николаю Ивановичу, а? Не бойся! Могут даже
троих на одно судно взять.

Я успокоился, обрадованный, и предложил:

- Мы еще Илько возьмем.

- Ясное дело, его нужно. Его на "Октябрь" обязательно возьмут. Ведь если бы
он не вспомнил...

Мы были уверены, что нас троих пошлют на "Октябрь". Но вышло иначе. На
"Октябрь" требовался только один ученик. Николай Иванович сам ходил в отдел
кадров пароходства хлопотать о нас. Там едва-едва согласились дать ему двух
учеников.

Мы были крайне огорчены. Кто же из нас пойдет на другой пароход? Я подумал
и сказал Косте:

- Илько обязательно должен быть на "Октябре". Ведь если бы не он, пароход
бы опять ушел в Англию.

- Конечно, - согласился Костя. - Пусть Илько идет на "Октябрь". А мы с
тобой... бросим жребий.

Он свернул в трубочки два листка бумаги. На одном из листиков было написано
заветное слово. Трубочки Костя положил в кепку.

- Тащи!

С трепетом запустил я руку в кепку, вытащил одну трубочку, развернул ее и
прочитал: "Октябрь"!

Я радовался, смеялся и прыгал, пока не заметил разочарованно-хмурого
взгляда Кости. Мне тоже сразу стало грустно.

- Слушай, Костя, иди на "Октябрь", а я пойду на другой пароход.

- Нет, - сказал Костя, и глаза его просветлели. - Уговор дороже денег... Мы
еще с тобой поработаем на одном корабле и поплаваем. А раз сейчас тебе
выпал "Октябрь" - ты и иди.

..."Октябрь" был большой пароход с машиной в тысячу сил, с трехтопочным
котлом и множеством вспомогательных механизмов.

Когда мы с Илько пришли на пароход, на его трубе уже красовалась марка
советского торгового флота - неширокая красная полоса. Котел еще был под
паром, но скоро огни в топках должны были погасить. Для зимнего ремонта на
судне оставались механики, три машиниста и два кочегара.

- Справимся! - сказал Николай Иванович и, показывая на нас, добавил: - Вон
у нас еще какие помощники есть!

Мы смущенно молчали, а механики и машинисты с любопытством смотрели на нас
- своих помощников.

Кроме Николая Ивановича, на "Октябре" оказался еще один наш знакомый,
которому мы несказанно обрадовались. Это был кочегар Матвеев. Он упросил в
пароходстве, чтобы его направили на старое судно, где он плавал много лет.

- Вы все знаете, - продолжал Николай Иванович, разговаривая с командой, -
что наш "Октябрь", бывший пароход "Владимир", недавно возвращен советскому
флоту. Во время интервенции он был уведен англичанами за границу. В то
время интервенты похитили из разных советских портов свыше двухсот наших
крупных пароходов. Это вам, товарищи, известно. Но вы, кроме Матвеева, не
знаете, что наш "Октябрь" возвращен Родине благодаря вот этому мальчику,
благодаря Илько...

Конечно, механики, машинисты и кочегары этого не знали и были изумлены
сообщением старшего механика. Тут начались расспросы, и Николаю Ивановичу
пришлось рассказать историю возвращения корабля.

- Вот это здорово! - восторженно сказал один из машинистов, когда механик
закончил рассказ. - Я сам видел, как уводили наши пароходы за границу.
Больно было смотреть... я помню те дни... Спасибо тебе, Илько!

Машинист подошел к Илько и крепко пожал руку моему другу. Вслед за ним и
все остальные члены команды "Октября" с благодарностью пожимали руку
смущенному Илько.

- Ну, с чего начнем? - спросил Николай Иванович. - Пожалуй, будущим морякам
следует по-настоящему с судном познакомиться. Теорию уже изучали?

- Начали пароходную механику, - сказал я.

- Добро! Значит, сегодня и посмотрим весь пароход, познакомимся с ним, а
завтра к ремонту приступим. Дела всем хватит, хорошая практика перед
плаванием будет.

Раньше мне пришлось повидать немало самых разнообразных судов - и морских
пароходов, и буксиров, и шхун, и ботов. Я даже считал себя знатоком
корабельной науки. Все-таки ведь мой отец был матросом, и он многому меня
научил. Кое-что я слышал от знакомых моряков. Кроме того, я сам чистил
котлы.

Но в этот день я понял, что знаю о кораблях еще очень мало. Есть ребята,
вроде Гриши Осокина, которые думают, что моряком стать очень просто:
поступил на судно - и ты уже моряк. Однако эти ребята ошибаются. На каждом
корабле столько механизмов, приспособлений, приборов, что даже одни их
названия не скоро запомнишь. Впрочем, что касается Гриши Осокина, то он
теперь уже по-иному думает о морском деле. На одном из последних уроков по
кораблестроению в школе он смешал в кучу шпангоуты, бимсы и стрингера и,
конечно, получил неудовлетворительную отметку.

- У вас, Осокин, не корабль получается, - сказал тогда Грише преподаватель,
- а свалка металлического лома. Для будущего моряка это непростительно.
Плохо! Садитесь!

...Экскурсия по пароходу с Николаем Ивановичем была настоящим путешествием.

Корабль! Только старый, опытный моряк, каким был Николай Иванович, мог
показать все то чудесное, что скрыто за этим словом.

Николай Иванович показывал и рассказывал, а мы с Илько его расспрашивали. В
первые минуты я держался солидно, делая вид, что все это мне давно
известно. Однако первый же мой вопрос, который был задан тоном бывалого
моряка, оказался для меня конфузом.

Я хотел узнать, с какой скоростью ходит "Октябрь", и спросил:

- А сколько узлов в час делает "Октябрь"?

Слова "узлов" и "делает" должны были показать мою осведомленность в морском
деле. Но вышло совсем иначе. Николай Иванович улыбнулся и сказал:

- Узлов в час? Так, дорогой, моряки не говорят. Узел не мера длины, а
единица скорости судна. Наш "Октябрь" идет в час восемь морских миль, это
значит он идет восемь узлов. И когда говорят столько-то узлов, то в "час"
не добавляют. Если узлов, то уж обязательно только в час. Не путайте мили с
узлами.

На судне много необычного. Поэтому, если вам придется попасть на корабль,
не называйте палубу полом даже в каюте. На судне нет перил, но есть
поручни. Веревки здесь называются концами. И стрелы на корабле не для того,
чтобы ими стрелять, но для того, чтобы поднимать груз. И барабан у лебедки
не для того, чтобы барабанить, но для того, чтобы наматывать на него трос.

Да, путешествие по пароходу было для нас полно открытий и всевозможных
неожиданностей. Мы не заметили, как прошло время, и нам уже нужно было
собираться домой.

На другой день начался ремонт. Мы с Илько помогали механикам и машинистам
разбирать машину. Потом нам пришлось взяться за притирку кранов и клапанов,
которых у паровой машины, у котла и у вспомогательных механизмов
бесчисленное множество.

Огонь в топках котла был погашен. В машинном отделении сразу стало
прохладно. Зато кочегары установили камелек - небольшую чугунную печку.

Когда в камельке разводили огонь, становилось очень тепло. Стенки камелька
так накалялись, что казались румяными.

Почти каждый день старший механик Николай Иванович приносил на судно
какие-нибудь новости. Перед началом работы и во время перекура он
рассказывал машинистам и кочегарам о том, что происходит в Советской
республике и за ее рубежами. За несколько дней перед Новым годом Николай
Иванович пришел на пароход взволнованный и радостный.

- Ну-ка, дорогой, - обратился он ко мне, - скажи, в каком государстве ты
живешь?

- В Советской республике, - ответил я.

- Правильно. Но знай еще вот что: все советские народы теперь объединились
в одно государство. И государство наше теперь называется Союз Советских
Социалистических Республик!

- Союз Советских Социалистических Республик! - повторил я.

И эти гордые слова повторяли в тот день все моряки "Октября".

Было это в декабре 1922 года, когда в Москве только что закончился Первый
Всесоюзный съезд Советов. О съезде Советов нам тоже рассказывал Николай
Иванович.

Всю зиму мы проработали на судоремонте, с нетерпением ожидая весны и
первого рейса в море.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
НАВИГАЦИЯ ОТКРЫТА

Ремонтные работы на "Октябре" были полностью закончены до начала ледохода.

День поднятия паров на судне подобен празднику. Николай Иванович приказал
кочегарам подготовить топки. Котел был наполнен водой. В кочегарке
собрались все механики, машинисты, кочегары и, конечно, мы, ученики.
Команда уже была укомплектована для навигации.

И вот пришли старший механик и капитан. Николай Иванович при полной тишине
с торжественным видом сам открыл первую топку и поджег промасленную паклю.
Потом он то же самое сделал у второй и у третьей топки.

Было слышно, как зафыркало пламя и как оно загудело в топках весело и
порывисто.

Кочегар Матвеев сбросил куртку и остался в сетчатой короткорукавой рубашке.
Легко, словно играя лопатой, он зашуровывал в топки уголь. Топки дышали
нестерпимым жаром.

...Дрогнула стрелка манометра и медленно-медленно поползла по делениям дуги
к красной черте-марке. В котле накапливался пар - появилось давление.

Николай Иванович, довольный и веселый, встал с мусорной кадки, широко
улыбнулся и сказал:

- Теперь можно будет опробовать и главную машину.

Мы поднялись на палубу. Запрокинув голову, Николай Иванович указал рукой на
черный дым, клубящийся из трубы.

- Идет! Ух, какой густой... Сплошной уголь!

Он перегнулся через кап и крикнул в кочегарку:

- Хватит, дорогой! Все топливо в трубу выбросишь. Довольно!

Жгуче-черная грива дыма постепенно стала превращаться в серую, словно седея
на глазах.

Около "Октября", окалывая лед, из стороны в сторону мотался большой буксир
ледокольного типа. Он с разбегу, словно задорный петушок, налетал на
толстую кромку застарелого льда. Его форштевень, ударившись о препятствия,
поднимался. Казалось, буксир вот-вот встанет на дыбы. Кромка льда не
выдерживала, трещала, крошилась, а по ледяному полю, словно лучики,
разбегались трещины.

По середине Северной Двины прошел ледокол и пробил широкое русло.

Весна была напористая в своем наступлении. Крушить лед ей помогали и
солнце, и южные ветры, и теплые дожди. Теперь союзниками весны были и
команды ледокольных судов.

На следующий день после подъема паров опробовали главную машину, а также
динамку, донки и остальные вспомогательные механизмы. Мы чувствовали себя
именинниками. Ведь мы всю зиму работали на ремонте котла и механизмов. Есть
и наша маленькая доля в этом общем труде восстановления большого парохода.

Золотники сейчас подают в цилиндры пар, а я вместе с машинистом Золиным эти
золотники ремонтировал. Мне пришлось вновь подгонять подшипники, в которых
сейчас проворачивается коленчатый вал. Я притирал бесчисленные краны и
клапаны, вырубал прокладки, набивал сальники. Теперь, когда проворные
эксцентрики, тяжелые шатуны и штоки, массивный вал пришли в движение,
радостно было сознавать, что во всем этом заложен труд твоих рук.

Промелькнуло несколько дней, порт ожил. Над гаванью понеслись гудки
пароходов, заскрипели погрузочные стрелы, затарахтели лебедки и брашпили.
По Северной Двине уплывали в Белое море почерневшие поздние льдинки.
Навстречу им бежали юркие катера и безмачтовые, с гофрированными крышами
пароходики пригородного сообщения.

Всюду в порту пахло дымом, пресным отработанным паром и краской,
просыхающей на корпусах пароходов и ботов. В ковшах, у стоянок катеров,
поверхность воды зацветала жирными радужными пятнами нефти и машинного
масла.

Навигация открылась. С моря, со зверобойных промыслов, пришли переполненные
тюленьими шкурами суда. Они принесли в порт запахи рыбы и ворвани.

За два дня до отхода в рейс наш пароход отбуксировали к Левому берегу под
погрузку. Нам, ученикам, было приказано перейти жить на судно. Поместили
нас в кочегарском кубрике. Меня назначили на первую вахту - с восьми до
двенадцати часов Илько на вторую - с двенадцати до четырех.

Мы уже давно перезнакомились со всей командой "Октября", особенно же
подружились с радистом Павликом Жаворонковым и кочегаром Матвеевым.

Наш старый знакомый, кочегар Матвеев - немолодой моряк невысокого роста, но
коренастый и мускулистый - удивлял нас, когда стоял на вахте. Он работал
легко, словно играя, и мог шуровать уголь в топку, стоя спиной к котлу и
перекидывая лопату через плечо. Он без труда поднимал огромные железные
кадки со шлаком, а тяжелые кочегарские инструменты - ломики и резаки - в
его руках казались необычайно легкими.

...Рано утром, встретив меня на верхней решетчатой площадке машинного
отделения, Николай Иванович спросил:

- На вахту?

- На вахту, - ответил я.

- Сейчас на стоянке в машине пока делать нечего. Пойдем на палубу,
подменишь кочегара. Уголь рубить умеешь?

- Сумею, - уверенно сказал я, хотя понятия не имел о такой работе. - Чем
его рубить?

Старший механик улыбнулся:

- Карандашом.

Мне показалось, что я ослышался. Или, может быть, Николаи Иванович шутит? В
недоумении я стал подниматься на палубу следом за механиком.

- Идите в кочегарку, приборочку там нужно сделать, - сказал Николай
Иванович кочегару, сидевшему у вентилятора. - А рубку передайте ученику.

Он взял у кочегара лист бумаги и стал объяснять, как нужно "рубить" уголь.
Дело оказалось пустяковым. Нужно было вести счет погрузки угля - ставить
карандашом палочки-единички. Каждая корзина - одна палочка. После каждых
четырех корзин погруженного угля и четырех отметок пятая отмечается косой
поперечной палочкой, пересекающей четыре предыдущие.

- Так делается для удобства счета, - объяснил Николай Иванович. -
Пятк[AACUTE]ми.

Я принялся за дело, наблюдая, как стремительно взлетают в воздух плетеные
круглые корзины с углем и по команде "трави!" ныряют вниз.

Корзина - на бумаге появляется палочка. "Пятая", - считаю я и перекрещиваю
"заборчик", состоящий из четырех единичек. Очень уж нехитрое дело - моя
первая морская вахта на стоянке.

Вахта закончилась, но погрузка угля продолжалась. И тогда на смену мне
появился кочегар Матвеев.

- Завтра в восемь вечера отход.

- Куда пойдем, не знаете?

- Кажется, в Мурманск. Ладно, давай карандаш да иди обедай.

Я отправился на камбуз и встретил там Илько. Повар Гаврилыч, весело
подмигнув нам, наполнил миски супом, да таким густым, что ложка стояла, и
сказал:

- Добрые хлопцы, вот бы мне одного такого на камбуз! А? Хотите в помощники?
Житье будет - лучше не сыскать!

- Мы на механиков учимся, - сказал я.

- Что механик, что штурман, что камбузный мастер на судне все едино моряки.
А вы знаете, что один знаменитый полярный мореплаватель сказал? Не знаете?
Он сказал, что в полярной экспедиции повар после начальника экспедиции на
корабле - первый человек! Понятно? Вот! А в народе говорят: повар-блинник
каждый день именинник. Ну, не хотите - как хотите. Приходите за вторым.

Мы поднялись с Илько на полубак и с аппетитом принялись за обед.

- Илько, ты видел море, - сказал я. - Какое оно?

Илько задумался. Потом стал говорить, с трудом подбирая слова:

- Море?.. Оно очень-очень большое и очень-очень красивое. Я люблю рисовать
море... Оно разное, море. В сильную бурю оно темно-зеленое и тогда кажется
тяжелым... А когда тихо, оно голубоватое и кажется легким, как воздух.
Очень трудно подбирать краски, когда рисуешь... А рассказывать еще труднее.
Мне не рассказать тебе, какое море...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ!

Последнюю ночь перед рейсом я ночевал дома. Утром мать проводи