ко аршин ската были почти отвесными.
Мишка отошел назад к поручню, потом, глядя застывшими глазами далеко
вперед, прошел, не сгибая колен, всю площадку и сорвался вниз. Он не
катился, а падал, весь сжавшись в комочек, и через мгновение уже был у
подножия. Внизу, стремительно пролетая отлогий конец ската, он стал
выпрямляться. Он миновал первый изгиб дорожки, и, казалось, движение его
стало замедляться.

Ребята следили за смельчаком, затаив дыхание. И вдруг на втором изгибе
дорожки, все еще мчась с бешеной скоростью, Мишка не успел повернуть и
врезался в снег.

Ребята ахнули. Все! Конец! Пропал!

С секунду ничего нельзя было разглядеть во взвихренном облаке снега. Потом
у дерева высоко мелькнули Мишкины ноги, и страшный, душераздирающий крик
расщепил тишину:

- А-а-а!..

Мы бросились к Мишке. Он лежал, запорошенный снегом, недвижимый, с бледным
исцарапанным лицом. Ребята склонились над ним:

- Мишка! Мишка! Что с тобой?

Вокруг быстро собралась толпа. Иностранцы стали торопливо расходиться из
сада. Они, видимо, боялись, что им несдобровать перед собирающейся толпой.

Мишу осторожно перенесли на скамейку. У него были перебиты ноги. Он стонал
и не открывал глаз.

- Изуродовали парня, - сумрачно сказал пожилой рабочий, сняв полушубок и
прикрыв Мишу.

- Нашли забаву! Теперь мальчонка навек калека...

- Нужно коменданту пожаловаться!..

- Ничего комендант не сделает...

Я смотрел на Мишку и дрожал от озноба.

Вскоре подошла лошадь с дровнями. Мишку положили на дровни и увезли в
больницу.

С тех пор ребята никогда не подходили к горке иностранцев.

...Зима уходила. Снег быстро таял. Лед на Двине потемнел и поднялся.

До Архангельска докатились слухи о наступлении частей Красной Армии по
Северной Двине и по железной дороге. Тайком рассказывали о поражениях
интервентов и о восстаниях в белой армии. Впрочем, архангельские жители
сами были свидетелями одного такого восстания.

В Кузнечевских казармах солдаты отказались ехать на фронт. Они разогнали
офицеров и собрались на митинг. Тогда к казармам прибыла английская морская
пехота.

Поднялась стрельба. Англичане, американцы и белогвардейцы били по
восставшим из пулеметов и бомбометов. Звенели стекла, и сыпалась
штукатурка, отбиваемая пулями. Восставшие отвечали стрельбой из окон и с
чердака казармы.

Жители ближайших домов испуганно прятались в подпольях.

Восстание подавили. Солдат выстроили и рассчитали по десяткам. Каждый
десятый был выведен из строя. "Десятых" отвели на Мхи и немедленно
расстреляли.

Говорили, что англичане и американцы скоро уедут из Архангельска.
Английские солдаты тоже нередко отказывались воевать.

Однажды утром в училище Костя встревоженно шепнул мне:

- Вчера дядю Антона и еще одного матроса вели под конвоем куда-то к
кладбищу... Нужно Николаю Ивановичу сказать.

В этот день мы должны были встретиться с дядей Антоном. Мы пошли с тайной
надеждой, а может быть... Хотя время подходило к полуночи, было светло.
Теперь мы уже не садились на скамеечку, чтобы не вызывать подозрений, а
бродили по улице. Что ж в этом особенного - двое мальчишек-полуночников не
ложатся спать и бегают по улице! А может быть, они собираются на рыбную
ловлю!

Но сколько мы ни ждали, матрос не явился. И мы поняли: дядю Антона
расстреляли... Должно быть, у него нашли листовки...

Вечером на другой день мы пошли к Николаю Ивановичу. Там мы встретили трех
незнакомых рабочих. Когда Костя сказал о случившемся Николаю Ивановичу и
тот сообщил об этом своим товарищам, один из рабочих строго спросил у нас:

- А вы не проболтались где-нибудь?

- Мы знаем, не девчонки, - серьезно и с обидой ответил Костя.

- Народ надежный, давно известный, - ласково улыбнувшись, сказал Николай
Иванович.

Мы слышали, как Николай Иванович тихо переговаривался со своими товарищами.

- Выступать нужно, я давно говорю, - глядя в пол, шепотом сказал другой
рабочий. - Чего там наши медлят!

- С ухватами не выступишь, - заметил Николай Иванович. - Оружия нет, и люди
не подготовлены. В комитете знают об этом. Наступление наших задержалось.
Интервенты опять подкрепление по железной дороге послали.

- В Маймаксе люди давно готовы, - возразил тот же рабочий. - Сколько ждать
можно! Так нас всех пересажают да перестреляют...

Николай Иванович встал. Брови его сдвинулись. Он сердито посмотрел на
рабочего, который с ним спорил:

- Врешь, Богданов! Всех нас не перестреляют. Напрасно ты панику поднимаешь.
Для выступления момент нужно выбрать. Вот оружие достанем да фронт к
Архангельску подвинется - тогда и выступим.

- А что, с оружием плохо?

- Пока плохо, - ответил механик.

Мы попили у Николая Ивановича чаю с хлебом.

- Пока, ребятки, не приходите. Вы хорошо помогали нам. - Николай Иванович
подал нам руку и тихонько сказал Косте: - Известно, батька твой жив, на
Мудьюге сидит. Скажи матери, а больше никому... Слышишь?

О, как обрадовался этому известию Костя! Он ухватился за рукав Николая
Ивановича, и слезы полились из его глаз.

- Правда, жив?

- Доподлинно известно. Но молчок...

Кажется, первый раз я видел, как Костя плакал. Когда мы возвращались, он
всю дорогу плакал, смеялся и обнимал меня.

Славный мой дружище Костя Чижов!

В Соломбале среди ребят мы никогда не проронили ни одного слова о дяде
Антоне и о знакомстве с Николаем Ивановичем. Теперь, уединившись, мы часто
вспоминали матроса-большевика. Мы мало знали этого скупого на слова и
всегда настороженного человека в военной матросской форме. Конечно, ему
очень нелегко было жить и выполнять задания подпольного комитета, когда
почти все время он находился на глазах у своих унтеров и офицеров.
Опасность быть заподозренным или замеченным подстерегала дядю Антона на
каждом шагу.

- Как это он не боится? - иногда говорил я Косте. - Ведь у него в казарме
столько врагов!

- Он большевик, - отвечал Костя.

И этот ответ объяснял все. Мы уже знали многих большевиков и видели их
бесстрашие.

Но вот теперь дяди Антона нет. При этой мысли становилось невыносимо
тоскливо. Сейчас как-то особенно хотелось его увидеть, прикоснуться к его
бескозырке, к ленточкам, к синему воротнику и сказать "Спасибо, дядя Антон!"

В Соломбале всюду чувствовалось, что интервенты и белогвардейцы
намереваются начать наступление на фронте. За кладбищем проходили
торопливые учения.

Ребята находили на полях патроны, невзорвавшиеся гранаты и пироксилиновые
шашки. Митьке Ильину оторвало руку: он держал подожженную шашку. Осколком
взорвавшейся бомбы у Липы Крыловой выбило глаз.

Иногда обоймы с патронами находили в канавах на улицах Соломбалы.

Костя снова собирался на чистку котлов.

А пока мы катались по Соломбалке на огромной шлюпке, которую перехватили на
Северной Двине во время весеннего ледохода. Шлюпка была дряхлая и тяжелая.
Но мы являлись теперь ее полными владельцами, и она нам казалась
великолепным судном. Свое судно мы назвали "Молния".

Мы опять решили искать клад, на этот раз на корабельном кладбище.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
НА ПОИСКИ КЛАДА

Ночь. Легкий, почти прозрачный туман поднимается над большой рекой. Он
чуть-чуть скрывает лишь середину реки. Далекий противоположный берег виден
отчетливо поверх бледной прохладной пелены.

Летняя северная ночь. Светлая, бескрайняя, она наполнена необыкновенно
чистой, нетронутой тишиной. Безоблачное огромное небо утратило дневную
голубизну. Оно такое же ясное и спокойное, как вся эта чудесная, такая
ясная и загадочная белая ночь.

Из за острова доносился едва слышно перекатный шум землечерпалки.

Лодка тихо плыла по течению. Вначале мы усиленно гребли, но скоро нам
надоело. Торопиться было некуда, хотя путь предстоял далекий. Мы ехали на
кладбище кораблей разыскивать трубинский клад.

Накануне весь день прошел в сборах экспедиции. У деда, по настоянию Кости,
я выпросил карту. Мы хорошо знали путь и так, но какая же экспедиция может
быть без карты'

Были у нас и компас, и флаг, наспех сшитый из цветных лоскутьев, и
самодельная подзорная труба. В носовой части лодки лежали веревки, топор,
лопата, удочки. Словом, снаряжение экспедиции было полное.

Конечно, мы не сказали дома, куда отправляемся. Так просто, едем рыбу
ловить на ночь. Ведь если рассказать о наших замыслах, все станут смеяться.
Поэтому план экспедиции содержался в строжайшем секрете.

Когда лодка вышла из устья Соломбалки на большую реку, я поставил мачту со
свернутым парусом. Ветра не было, и это огорчало нас. Во-первых, нельзя
было развернуть парус; во-вторых, флаг на верхушке мачты висел безжизненно.
А нам хотелось плыть под парусом, плыть с флагом, развевающимся по ветру.
При таком торжественном и важном деле, как отправка в экспедицию, парус был
необходим.

Мы любили безветренные белые ночи. Но сейчас мы мечтали о штормовой погоде

Несколько раз Костя раскладывал карту на скамейке, и мы внимательно
рассматривали ее. На карте было написано: "Дельта Северной Двины". Река
расходилась рукавами, охватывая острова и островки. Множество речек
хвостиками пристало к большой реке. А там, где река становилась совсем
широкой, начиналось море, Двинская губа.

Чуть пониже уютное местечко на карте, вдавленное рекой в берег и прикрытое
длинным изогнутым островом, было помечено крестиком. Это и было кладбище
кораблей.

Некоторые мелкие речушки казались на карте густыми веточками. Здесь можно
было заблудиться.

И город, и Соломбала скрылись из виду. Нашу шлюпку окружали река и берега,
поросшие лесом и кустарником. Особенно красивым и заманчивым был правый
берег. На высокой горе росли огромные старые ели, издали казавшиеся черными
среди яркой зелени травы и кустов. Уж не бросить ли нашу затею и не
остаться ли тут? Ловить рыбу, играть в густом лесу.

Но это предложение сразу же было отвергнуто Костей. Прошло не больше часа,
как зашло солнце, а на небосклоне уже разливалась багряная краска -
предвестие восхода. Ночь кончилась.

- Право руля! - скомандовал себе Костя и круто повернул шлюпку к берегу.

Пришвартовав наше судно к обрывистому берегу, мы развели костер. В
продовольственном запасе экспедиции были сухари и сушеная рыба. Половину
этого запаса мы сложили в котелок, залили водой и повесили котелок над
костром.

Завтрак показался нам необычайно вкусным - так, впрочем, всегда бывает на
свежем воздухе.

- Когда мы поплывем в настоящую экспедицию, - сказал я мечтательно, - у нас
будут консервы, солонина, белые сухари, ром...

- А это разве не настоящая? - возмущенно воскликнул Костя.

- Нет, Костя, тогда у нас еще будет шоколад...

- И какао, - добавил Костя.

- И меховая одежда, как у настоящих путешественников...

- И винтовки, как у Пржевальского...

Тут разгорелись страсти. Мы перечислили столько необходимых вещей, что,
пожалуй, даже самый большой корабль был бы перегружен ими до клотика.

Разумеется, мы ни минуты не сомневались, что сокровище будет в наших руках.
Прошлогодняя неудача почти забылась. Ведь тогда мы искали клад очень
просто, а теперь у нас была настоящая экспедиция.

Да, потом у нас будут ром, консервы и шоколад, а пока мы с аппетитом ели и
похваливали смесь сухарной каши с рыбьими костями.

Хорошо, если бы с нами в будущую экспедицию поехала Оля Лукина. Ведь были
же смелые женщины-путешественницы. Или нет, лучше она будет после долгих
лет ожиданий встречать наш корабль, возвращающийся из дальних и опасных
странствий.

Когда мы закончили свой ранний завтрак, над острозубыми верхушками елей
левого берега поднялось яркое, пригревающее солнышко. В траве засверкали
капельки росы, но тумана над рекой уже не было. Мелкая рябь побежала по
реке. Качнулись и зашумели листвой кустарники. Потянувший с юго-запада
ветер усиливался. Задрожал, зашевелился на мачте и взмыл в воздух наш
многоцветный вымпел.

Мы столкнули с отмели шлюпку и развернули парус. Он защелкал по воде
шкотом, как щелкает бичом укротитель зверей в цирке. Я поймал и натянул
шкот. Парус вобрал ветер и стал пузатым. Под бортом бойко заговорила вода.

- Хорошо! - сказал Костя, развалившись на корме и зажмурив глаза.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КЛАДБИЩЕ КОРАБЛЕЙ

Пока убывала вода и дул попутный ветер, шлюпка быстро неслась по реке. Мы,
лежа на банках, рассказывали друг другу небылицы. Иногда Костя вскакивал и
в подзорную трубу рассматривал берега. Потом передавал мне и говорил:

- Вы видите, мой друг, там, на берегу, раскинут вражеский лагерь...

Хотя в трубу и было вставлено увеличительное стекло, однако оно лишь мешало
смотреть, затуманивая даль. В трубу я ничего не мог рассмотреть, зато
поверх трубы хорошо видел рыбачьи избушки, или, как говорил Костя,
вражеский лагерь.

Вскоре Костя заметил вдали на реке лодку.

- Догнать! - скомандовал он.

Но догонять лодку не пришлось. Она плыла нам навстречу.

Оказалось, что это не простая лодка, а моторный катер. В нем сидели офицеры
и матросы.

Катер подошел к нашей "Молнии".

- Куда идете? - спросил морской офицер, сидевший у руля.

- Рыбу ловить, - ответил невозмутимо Костя.

- Откуда?

- Из Соломбалы.

- Далеко забираетесь. На вас рыба и поближе найдется, - сказал офицер. И
вдруг приказал: - Обыскать!

Мы испугались. В минуту все снаряжение нашей экспедиции было перевернуто и
перерыто

- Это что за пулемет? - спросил офицер, рассматривая нашу подзорную трубу,
и, не дождавшись ответа, выбросил ее за борт.

- Господин офицер, не надо, - захныкал я, - это мы играем.

- Дурацкие игры! Лодку тут не встречали?

- Нет, - сказал я.

- Это которая на веслах шла? - как бы припоминая, перебил меня Костя.

- Все лодки на веслах, - заметил офицер, усмехаясь.

- Это которая небольшая, черноватая? - тянул Костя. - Мы же, Димка, видели
- она в Курью речку свернула. Помнишь?..

- Помню, - утвердительно сказал я. - В ней еще двое ехали...

На лице у Кости я заметил досаду. Ведь никакой лодки мы не видели. А на той
лодке, о которой говорил офицер, могло быть и три человека.

Но, по счастливой случайности, я не ошибся. Офицер стал внимательным. Он,
видимо, поверил нам.

- Куда свернула?

В Курью! - в один голос воскликнули мы и наперебой начали объяснять, как
попасть в речку Курью.

Спустя несколько минут мы были свободны и продолжали свой рейс.

- А что если они обыщут всю речку и никого не найдут? - спросил я у Кости.

- Конечно, они никого не найдут, - ответил Костя, ликуя, - а в это время
те, кого они ищут, будут уже далеко...

- Тогда они погонятся за нами.

Костя присвистнул:

- Не догонят!

Ветер тем временем переменился, и шлюпку стало прижимать к левому берегу.
Течение тоже повернуло. Лодка почти не двигалась.

- Давай бечевой потянем, - предложил я. - Мы всегда против течения бечевой
карбас водим, когда с дедушкой на рыбалку ездим.

К борту шлюпки мы привязали веревку. Один из нас шел по берегу и тащил
шлюпку. Второй сидел в шлюпке и управлял. Утомившись, мы решили подождать,
пока вода будет убывать. На берегу, в кустарнике, мы разожгли костер и
повесили над ним чайник. Я забросил удочки и донницы. Не прошло и минуты,
как был пойман большой пучеглазый окунь. Костя тоже закинул удочки. Но
больше ни одна рыбка не задевала наживки.

Окуня опустили в ведро с водой. Было интересно смотреть, как он,
изогнувшись и распустив розовые плавники, ходил в нашем "аквариуме", то и
дело натыкаясь на стенки.

Напившись кипятку и закусив сухарями, мы улеглись на траву и уснули.

Нас разбудило горячее полуденное солнце. В воздухе гудели оводы. Было
нестерпимо жарко.

Мы выкупались и снова отправились в путь.


Это место, укрытое длинным изогнутым островком, в самом деле походило на
кладбище. Здесь было тихо. Высокие березы и ольхи густо росли на островке,
защищая бухту от ветров.

Мелодично посвистывали в зарослях невидимые птицы.

Мачты, склоненные и обломанные, торчали над бухтой, как кресты. Кое-где
корабельных корпусов не было видно, и лишь мачты и реи вылезали из воды.
Это были кресты над утопленниками.

Всюду над водой возвышались облезлые кормы с поломанными рулями. Старый
почерневший бот завалился на берег. Обшивка отстала от бортов и
топорщилась, словно оперение у большой мертвой птицы.

На берегу распластались борта шхун, лежали скелеты из килей и
шпангоутов[16], обломки рубок и палубных надстроек, глубоко вросшие в
песок. Они нашли здесь, в бухте, свой покой. Престарелые странники - шхуны,
боты, яхты, лодки, карбасы - закончили жизнь. Когда-то они бороздили Белое
море и Ледовитый океан, заходили на Новую Землю, в норвежские фиорды, в
Христианию[17], Лондон и Ливерпуль. Моряки, плавая на них, ловили треску,
зубатку и морского окуня, промышляли тюленя, собирали гагачьи яйца.

Плоскодонные речные баржи приютились среди морских судов.

Но самым интересным из того, что увидели, была большая красавица шхуна. Она
даже не имела крена, и на мачтах ее сохранились остатки снастей.
Позолоченные выпуклые буквы на носу чуть покривились, но мы без труда
прочитали название шхуны - "Бетуха". Мачты были высокие, слегка склоненные
назад. И это придавало шхуне особенную прелесть. Такие шхуны рисуют в
книгах. На носу была вырезана фигура девушки.

- Какая длинноволосая женщина! - сказал Костя.

- Не женщина, а обыкновенная русалка. Знаешь, Костя, они живые очень злые:
заманивают моряков и отравляют.

- Вранье, живых русалок не бывает.

- Зато морские черти бывают.

- И чертей не бывает.

- Нет, бывают, - настаивал я. - Дедушка сам видел морского черта. На
Мурмане поймали. Маченький такой, колючий.

- Не знаю, - удивился Костя, - только отец говорил мне, что черта выдумали
попы. И лешего, и русалок, и домовых - все выдумали.

- Наш дедушка в бога не верит. Но только, знаешь, морской черт - это не
настоящий, а животное такое...

- Ну, это другое дело, - серьезно сказал Костя. Вода колыхалась у бортов
шхуны, и казалось, что судно покачивается, удерживаясь на якорях. Но шхуна
прочно сидела на мели.

Мы даже забыли о кладе и, не медля, привязали шлюпку к борту шхуны.

- Как тут хорошо! - сказал Костя, спрыгнув на палубу. - Если бы я знал, то
давно приехал бы сюда.

Палуба была завалена старыми досками, обрывками веревок и канатов,
осколками стекла. Из щелей между палубными досками выплавилась и застыла
серая от пыли смола. Запах смолы, знакомый, приятный, вызывал необъяснимое
волнение.

Мы осмотрели всю шхуну. По очереди вертели большой с точеными рукоятками
штурвал, спустились в кубрик. Заглянули в люк трюма. Там в жуткой темноте
блестела вода. Наш разговор звонко разносился по трюму. Словом, в
развлечениях недостатка не было.

Вдруг Костя вспомнил о кладе:

- На "Белухе" ничего нет. Тут не только нет денег, но даже и того, что
стоило бы денег.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
НА ВОЛЬНОМ ВОЗДУХЕ

Но клад почему-то нас не волновал. Мы проголодались и поспешили на берег.
Под двумя могучими широколапыми елями мы расположили лагерь нашей
экспедиции. Палатка, сооруженная из паруса и ветвей, была надежным
прикрытием от дождей, ветров и солнца Флаг с мачты "Молнии" был
торжественно перенесен на берег и укреплен над палаткой.

Спичек было мало Костя начал добывать огонь трением. Но сколько он ни
старался, ничего не получалось. Тогда решили разжечь костер и поддерживать
его днем и ночью.

- Давай останемся здесь навсегда, - предложил Костя. Построим избушку и
будем жить до тех пор, пока красные не придут в город.

- А как же клад? - спросил я.

- Останемся, если не найдем. Будем охотиться и ловить рыбу.

Это было заманчиво - остаться и жить в лесу, как охотники.

- Жалко, что здесь нет тигров и слонов. Зато медведей и зайцев, должно
быть, много.

Костер пылал ярко и бездымно. Дым привлекает внимание людей. Нужно выбирать
сухие сучья - тогда костер будет бездымный; об этом мы знали из книги об
индейцах. Впрочем, это известно не только из книг. Так же делал и дедушка,
хотя он никогда не читал этой книги об индейцах. Над костром висел котелок,
черный от копоти. В нем варилась у